Шепот

      Коге восемнадцать.       Его сила — дурная, неправильная, абсолютно бешеная — рвется наружу, пригибая к земле тех, кто не может противостоять его реяцу. Мурамаса шепчет откуда-то из сознания одобрительно — «Молодец, хозяин, мы сильнее их всех».       Он не помнит, сколько уже живет внутри него этот спокойный голос, не помнит, почему он верит ему.       Кога знает, что каждый раз, когда Мурамаса приходит к нему, ему становится чуть легче смотреть на мир, которому плевать на него. У него есть тот, кому не все равно, и плевать, что это его собственный клинок. Пожалуй, если бы он мог, он бы ушел от всех этих людей, остался там, где ему не надо пытаться выслужиться, чтобы хоть кто-нибудь из тех, чье мнение важно для него, не смотрел на его, как на пустое место.       Гинрей ненавидит его. Кога чувствует это даже тогда, когда глава Кучики надевает на выкрашенную в вызывающе-розовый прядь две узкие заколки, показывающие, что отныне Кога тоже является частью клана. Гинрей ненавидит его и Мурамасу, потому что тот слишком силен.       Коге двадцать.       Он — один из самых молодых офицеров, которые были назначены на пост глав спецопераций, и Коге кажется, что хоть это заставит Гинрея не смотреть на него, как на приблудного блохастого пса.       Мурамаса смеется внутри. Говорит — «Они не нужны нам, хозяин». Говорит — «Вы сильнее».       Коге хочется выть от того, что Гинрею плевать на его старания. На жену он уже давно не обращает внимания, порывистость и сила не дают ему ни единого шанса выправиться. Дурная сила, как говорит Гинрей.       Кога не помнит отца, но когда слышит это слово, в его голове всплывает образ вечно холодного и замкнутого Гинрея, и он тренируется снова и снова, выкладывается каждый раз чуточку больше.       Гинрею, кажется, все равно.       Коге двадцать четыре.       Его реяцу чувствуется издалека, а среди живых у него практически нет равных противников. Мурамаса, стоящий за его плечом незримой тенью, держит ладонь на его плече и смеется.       Гинрей ненавидит его. У Гинрея на все один ответ, мол, силу должно направлять сердце, и Коге с каждым днем все сложнее заставить себя говорить с ним.       С Мурамасой легче, хоть тот и несет полную чушь. Разве можно поверить в то, что силой получится добиться чего-то хорошего? Но с ним Коге хотя бы можно закрыть глаза, представляя, что это не часть его души, а кто-то живой и настоящий, и что этот голос — не отражение его собственного.       Наверное, Кога просто сошел с ума. Прохладная рука Мурамасы становится для него соломинкой, за которую он цепляется, чтобы не рухнуть в бездну, из которой уже не будет выхода, и смех клинка звучит почти не насмешливо. Тот зовет его хозяином и обещает завоевать целый мир, если Кога улыбнется ему.       Коге двадцать пять.       В этой клетке он больше похож на запертого зверя, которому больше некуда бежать. Гинрей приходит каждый день, рассказывает, что происходит вокруг.       Когда ему говорят, что он должен будет избавиться от Мурамасы, внутри что-то надламывается. Еще не ломается, нет, только с почти слышным звоном надкалывается, оставляя огромную трещину в душе.       Гинрей не говорит ни слова о том, что приговор мог быть оправдательным. Это Кога подслушивает сам, когда Мурамаса вытаскивает его из клетки. Мог быть. Но он сбежал, и теперь его никто не оправдает.       Коге двадцать пять лет, шесть месяцев и три дня.       Гинрей смотрит на него, как на бешеного пса.       А если долго твердить человеку, что он волк, не стоит удивляться, что однажды он зарычал.       Его душа ломается окончательно, но Кога уже не может различить этого звука.       Шепот Мурамасы заглушает все, что Кога слышал до этого.