Кабы я была царица...

В темном замке под окном красна дева с упырем… Нет, не так. И разбойница с вампиром в дивный город не зашли — дивный город подожгли… Нет, снова не то. И промолвила девица: кабы я была… А кем была? И кому промолвила? Да, черт побери, как же там начиналось? Детлафф стонет от боли, прижимая ладонь к ране на боку. В комнате в башне замка Дун Тынне пахнет пылью, вином и дымом. Горит камин, Сангреаль разлит по полу — Сианна не удержала бокал, жестикулируя во время экспрессивного монолога. Как на публику говорила, ей бы перед подданными речи держать, а не сотрясать воздух заброшенного замка. Пол скрипит под ее ногами, каблуки отбивают ритм: ровный, отлаженный, будто под счет. Лежа на старом матрасе, придвинутом к стене, до носа укрывшись одеялом, Детлафф видит только ее ноги в кожаных сапогах, винные капли на полу, кисть руки с царапинами от стекла — дотянуться, поцеловать бы. Если бы не раны и не страшная слабость от кровопотери, Детлафф встал бы и предложил Сианне потанцевать. Закружил бы ее, подняв на руки. Получил бы за это по щеке, но оно бы того стоило. Много общего у Сианны с сестрой-княгиней, слишком много, чего стоит одна эта манера отчитывать всех подряд… — И вот надо было тебе на рожон лезть?! — возмущается она. Детлафф поднимает взгляд — ее губы блестят от вина, глаза прищурены, подбородок вздернут, не хватает только короны и трех красоток фрейлин за спиной. — Говорили тебе: подожди, все образуется, так нет же, надо было устраивать в Боклере погром, а потом с ведьмаком на дуэль идти! — Ну кто же знал-то, милая? — улыбается Детлафф. — Ну кто же знал… Рана под бинтом пульсирует в такт его глупого и неискреннего смеха. Удар серебряным мечом пришелся на нижние ребра. Клинок расколол их как сухие щепки, распорол левый бок и низ живота до тазовой кости. Яд с клинка впитался в кровь, разнесся по телу — может именно из-за яда Детлаффу кажется, что все перевернулось с ног на голову. Что время обратилось вспять: Рен (Сианна) снова его любит, в Дун Тынне снова горит камин, а за окном спокойная ночь: никакого штурма, никаких гвардейцев, никакого вранья и разочарований… И даже в кои-то веки не надо никого убивать. Самому бы не помереть, Тьма великая… — На ведьмака-то было зачем нападать? Что же ты, думал, он на лопатки тебя не уложит? — Думал, не уложит. Человек же, куда ему? — Бестия ты бестолковая… Детлаффу на это нечего возразить. Сианна, повозмущавшись еще немного, замолкает и подходит к столу. Подливает Сангреаля в металлический кубок — этот сколько хочешь роняй, не разобьется, — и присаживается на край матраца. Детлафф слышит плеск, шаги, запах королевского вина, насыщенный и глубокий, слышит запах самой Сианны, ее кожи, волос: терпкий бергамот и апельсин — и в кои-то веки ему не хочется крови. Жить хочется — как же жить хочется, страшно подумать! А он, дурень, в драку с ведьмаком полез, поддавшись отчаянию и минутной злости! Бросился, сглупил, проиграл, а теперь выкручивайся, выбегай как крыса из тупика. Притворяйся мертвым, не дергайся, не дыши, жди, пока уйдут, забирайся в нору, забивайся в угол. Вспоминай поучительные сказки про таких же дураков, как ты, про чудовищ, рыцарей и девиц в коронах. «Кабы был я человеком, то ко мне пришла бы смерть», — пытался он пошутить, пока Сианна перевязывала ему рану. Сианна тогда закатила глаза и ответила, что сказочник из него никакой, а поэт еще хуже. Лучше старайся, говорила она, а то никакой пользы от тебя нет, только вино и бинты на тебя тратить. — Рен, — вздыхал он. — Как же я скучал по тебе. — Прекрати нести эту романтичную чушь, — отвечала она. — Я тебе не за просто так помогаю. — А что, ты хочешь, чтобы я сказку тебе рассказал? Слух решила потешить? — Соображаешь. Ты ведь не думал, что я тут тебя выхаживаю, потому что люблю тебя? — Только об этом и думал. — Надо же, — смеялась Сианна. — Взрослый вампир, триста пятьдесят лет уже, а все в сказки верит как мальчишка. — Ты ведь тоже уже большая девочка, — отвечал Детлафф, — а все думаешь, что еще немного — и получишь и вино, и корону и царство в придачу. Кто из нас еще в сказки верит, любовь моя? Сианна всхлипнула и смахнула слезу тыльной стороной ладони. Детлафф смотрел на нее, слушал, как она плачет и все пытался вспомнить, как же начиналась та сказка, которую она так любила. Что же там было? Про какую-то девушку, кажется, которая хотела хорошей жизни, и вроде бы получила ее, а потом оказалась запертой в бочке посреди бескрайнего моря, не имея никаких шансов выбраться и спастись. Сианна признавалась, что никогда не читала дальше первой страницы. Холодный кубок касается губ. Вино прокатывается по языку, обжигает пересохшее горло. Сианна придерживает ему голову рукой, чуть массирует корни волос холодными твердыми пальцами. — Это последний, — говорит она. — Больше нет, хоть снова грабь эту чертову винодельню. — Благодарю, ваша милость, — отвечает Детлафф. — Это такая честь для меня! Сианна смеется и целует его в кончик носа. — Жаль, что мы с тобой все-таки не добили Анариетту. Будь я на ее месте, угощала бы тебя Сангреалем каждый день. Ты от алкоголизма бы помер. — Ох уж эта ваша сестринская любовь… — Нормальные здоровые отношения в княжеской семье. Это тебе не сказка со счастливым концом. — Не надо мне счастливых концов, — стонет Детлафф, — Такие как я до счастливых концовок не доживают. Черт, опять разболелось, Рен, принеси фисштеха. — Ты сильно не увлекайся. — Да не волнуйся, не помру. Сианна уходит, но вскоре возвращается и подносит ладонь ему к носу. Фисштех на запах как гнилой лимон и еще немного — как кровь кого-то из тех рыцарей, которых Детлаффу пришлось убить по обманному приказу Сианны. Как он ненавидел себя тогда! Как он ненавидел ее, когда раскрыл этот обман — себя так не ненавидел! Что они чувствуют друг к другу сейчас — а поди разбери, то ли это любовь, то ли ненависть, то ли наркотический бред, то ли они просто думают, что чего-то друг другу задолжали. Сознание затуманивается, дурман вытесняет боль, остается только теплота, вкус вина на языке, запахи дыма от догорающих в камине дров, свежесть ночи, воронье карканье где-то вдалеке и запах самой Сианны (Рен) — терпкий бергамот и апельсин. Детлафф его, один раз почувствовав, не забудет уже никогда, на смертном одре лежать будет — вспомнит. Сианна наклоняется к нему, целует осторожно, боясь пораниться о клыки: ее губы все еще хранят вкус вина и какой-то пряной и будто бы ядовитой сладости. — Я теперь превращусь из чудовища в прекрасного принца? — смеется Детлафф. — Раз меня поцеловала принцесса. — Посмотрим, — говорит Сианна. — Но ты и так на принца тянешь вполне себе. Когда не злишься, не кусаешься, не выпускаешь когти и не громишь города. — Ты уж прости мне мой характер. — Да ладно, чего с вас, чудовищ, возьмешь… Были бы у Детлаффа силы, он бы засмеялся и развел руками. Сианна ложится к нему, устраивается у него под боком, положив голову на плечо, осторожно, чтобы не причинить боли. Раны под бинтами пульсируют и горят, словно что-то пробивается из тела наружу. Детлафф чувствует, как Сианна обнимает его, гладит раскрытой ладонью по груди. Грубовато и небрежно, будто хочет всю нежность из этих прикосновений вырвать и искоренить, будто хочет сказать: я тебя не люблю. Не люблю, не надейся даже, это только в сказках принцессы влюбляются в чудовищ, целуют их, исцеляя от злобы в душе, и живут с ними долго и счастливо. — Что, принцесса, — спрашивает он, — сказку пришла слушать? — Потешь принцессе слух, чудовище, — говорит она. — Расскажи мне что-нибудь, зря я, что ли, тебя тут выхаживаю. Только правды не говори. Правды не говорить — ну, как скажешь, думает он, вспоминая, что врать ни черта не умеет. Не умеет, а приходится, потому что правда — что правда? Правда в том, что они теперь, два изгнанника без имен, без титулов и гербов, скрываются в башне заброшенного замка, надеются, что тут их никто не беспокоит. Он умирает от ран, она злится на него за то, что он такой безрассудный дурак, вместе они пьют краденное вино, нюхают фисштех, а правду всеми силами пытаются забыть. Правда тебе не по зубам, сказал как-то Детлафф Сианне, ненадолго стряхнув с себя ядовитый дурман. Сианна тогда влепила ему по щеке, отругала его последними словами, а потом плакала, плакала, плакала… — Какую рассказать? Твою любимую? — Да, — просит Сианна. — Только я не помню, как там начиналось. — Я, кажется, вспомнил, — говорит Детлафф. — Что не вспомню, то присочиню. Ну, слушай. В старом замке под окном дева грезила тайком: кабы я была царица, я убила бы сестрицу; я б душою не кривя, полюбила упыря… Слова вспоминаются, ложатся одно за другим. Сианне сказки рассказывать просто: вспоминай ее жизнь, сравнивай с жизнью, о которой она мечтала, да которую так и не получила и не получит уже никогда, смешивай, рифмуй — и будет тебе счастье. Может, даже не убьют в конце. Может, даже из чудовища превратишься в принца, но это уж как повезет. Только продержись до конца, не умри, слишком громко не смейся — вскроются раны под бинтом, истечешь кровью, и будет тебе счастливый конец. То-то принцесса обрадуется. Детлафф говорит и говорит. Сианна слушает, закрыв глаза, тихо дышит у него под боком, улыбается чему-то в полусне. Камин почти погас, только угли дымят и тлеют. Засыхает разлитый Сангреаль на полу. Действие фисштеха проходит, боль понемногу возвращается. Вместе с ней возвращается и правда, но Сианна уже спит и не слышит. Детлафф прикрывает глаза, шепотом молясь о том, чтобы дожить до завтра. Ветер шумит за окном, хлопают незакрытые ставни. Вороны еле слышно каркают где-то вдали.