Шанс

Сбитые коленки, счесанные ладошки — и черные подтеки на лице. Подводка, растворенная в слезах. — Больно, Ева? Она мотает головой, носом шмыгает. — Вот и не плачь. Но она продолжает. И Мэйз аккуратно промакивает влажные дорожки салфеткой, и обрабатывает ранки, и перематывает бинтом ноги и руки. Упала — бывает, не страшно, как говорят, до свадьбы заживет. Интересно, до чьей свадьбы? Мэйзикин не поднимает эту тему, потому что сама расстраиваться лишний раз не хочет. Она всегда была второстепенной героиней для всех, и Еве она тоже не нужна. Да, милая? — Что — да? — Я это вслух сказала? Кивает. Хорошенькая головка с темными локонами, от которых пахнет кокосовым шампунем. Раньше она пользовалась яблочным, но, видимо, он слишком напоминал ей о Люцифере. — Говорю, тебе стоит выбросить эти дурацкие шпильки — ноги в них переломаешь. Ева улыбается, разувается и торжественно сбрасывает туфли с балкона. Подбегает на носочках к кровати и забирается на нее с ногами. Платье задирается, и Мэйз видит нижнее белье — белое в фиолетовое сердечко. Мило, черт, как же это мило и невинно. Как будто она не первая грешница, которая занималась черти-чем с сами дьяволом. Мэйзикин одергивает ее платье, чтобы не пялиться на фиолетовые сердечки. А то ведь возникают совершенно неуместные мысли о том, чтобы содрать с нее трусы. Хотя, зная Еву, она сама сдерет с тебя и трусы, и лифчик, и трахнет в пьяном угаре, и свернет для тебя косяк, и даст снюхать дорожку со своей упоительно нежной кожи. — Ты очень заботливая, Мэйз. — Ага. Конечно. Заботливая — лучшее определение для демоницы. — Но ты мне помогла. — Прикинула, что ты можешь не знать в принципе, что такое аптечка. Или я отстала от жизни, и в Раю для беглецов ввели ускоренный курс по оказанию первой помощи? — Ты подумала обо мне. Это трогательно. Мэйз неопределенно поводит плечами. Ее самую малость раздражает то, как она размякла на Земле. Стала водиться с людишками, подругу завела, привязалась к ребенку. Ей, черт возьми, даже было важно, чтобы Трикси ее простила. Чтобы Хлоя видела в ней не исчадие Ада, а… человека? Ей точно нельзя возвращаться в Пекло: братья и сестры не простят такого дерьма и даже покровительство Люцифера может не спасти. Это он во всем виноват, да, притащил ее сюда, и она просто пыталась выжить, как-то справиться, адаптироваться — и результат оказался необратимым. Он испортил отличную демоницу настолько, что ее назвали заботливой. Ева кладет перемотанную ладонь поверх ее руки. Шершавый бинт и прохладные пальцы с облупившимся золотистым лаком. — Тебя что-то тревожит? — Чувствую себя не на своем месте. — Если тебе некомфортно в отеле, можем куда-нибудь сходить. Парк, набережная, клуб? Не «Люкс», естественно. — Я говорила не об этом. Куда бы я ни пошла на Земле — я везде буду не на своем месте. В Аду вообще-то тоже, потому что я — уже не прежняя я, понимаешь? — Я тоже уже не прежняя я, — говорит Ева тихо. — Подстраивалась под других гребаные тысячелетия, а теперь пытаюсь познакомиться с настоящей Евой. — И тебя это не пугает? — Не то чтобы. Меня это даже воодушевляет. Приятно наконец почувствовать себя свободной личностью. Знаешь, я думаю, что, как бы ни нахваливали Рай, лучшее место для человека — это Земля. — Но я не человек. Я родилась и выросла в Аду. — Где жила по демоническим законам. Век за веком одно и то же — пытать грешников, или чем вы там занимались. — Ты не понимаешь. Там было проще. — Проще — не показывать своих настоящих эмоций, чтобы другие демоны не назвали тебя слабой? — Ладно, убедила, там у меня была дерьмовая жизнь. Но разве сейчас лучше? Сейчас я… испытываю так много боли. — Только ее, Мэйз? Она снова неопределенно поводит плечами. В горле образовывается ком, который никак не получается сглотнуть. — Мне надо отлить, — бросает она и уходит в ванную. Из зеркала на нее смотрит какая-то чужая, печальная Мэйзикин. Мэйзикин Смит. Это даже не ее фамилия. Она умывается холодной водой, но это не избавляет от противного ощущения, будто сама душа застряла в горле. Ах да, у демонов ведь нет души. — Тебе пришло сообщение. Я не читала, — говорит Ева, когда она возвращается, так и не почувствовав облегчения. Мэйз с удивлением обнаруживает на экране несколько слов от Декер и фотографию. «Трикси это нарисовала и попросила прислать тебе». Снимок слегка смазан, но на нем все равно легко различимы нарисованные детской рукой человеческие фигурки и надписи: «Мама, папа, Мэйз, Люцифер, Трикси». На картинке у нее и Трикси одинаковые (насколько получилось у юной художницы) платья — ярко-оранжевые и украшенные блестками. — Я испытываю… не только боль, — говорит Мэйзикин, сохраняя детский рисунок в памяти телефона. Ева улыбается, так ласково, что снова легко верится в ее невинность. Может, она на самом деле такая? Когда не притворяется кем-либо. — Расскажешь мне? — Я еще сама не разобралась толком. Мне надо… немного пожить с этим. — Ладно. Но ты всегда можешь поделиться со мной, если захочешь. — Не обещаю, но спасибо за предложение… Наверное, мне лучше пойти домой. — Тебе не нравится проводить со мной время? — Ева, я хотела бы проводить с тобой буквально все свое время, но я не думаю, что это хорошая идея. Я не хочу причинить тебе вред. «Или получить еще больше боли». Она кладет ладонь на дверную ручку, но все не решается ее повернуть. Видит несуществующими глазами на затылке, что Ева встает с кровати и подходит к ней, чудесная, недосягаемая Ева. — Скажи мне, чего ты на самом деле хочешь? — Ты же не умеешь так, как Люцифер, правда? — Нет. Никаких магических способностей — я просто надеюсь, что ты скажешь правду, потому что сама так решишь. Она обнимает ее сзади, прижимается щекой к плечу. Мэйз чуть поворачивает голову, вдыхает запах кокоса, который будто окружает теплым коконом. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, Ева. — Но чего ты хочешь для себя? — Не важно, я все равно не смогу это получить, даже если бы умоляла Бога. — Бога здесь нет, но, может, я смогу чем-то помочь? Что я могу сделать для тебя? Она сдается, просто сдается. Ведь Ева так близко, что она сходит с ума. — Ты… можешь меня поцеловать. Но только если сама хочешь. Мэйз отлично знает, что это — плохая идея. Ева ее не любит, так что поцелуй сделает все только хуже для них обеих. Но вот они целуются — и мысли все тают, и все тревоги уходят, и за спиной вырастают эфемерные ангельские крылья. Она отпускает дверную ручку, обхватывает талию Евы, прижимает ближе к себе. И не уходит этой ночью, хотя после секса и осознает, что допустила непоправимую ошибку, оставшись. Эта ночь все только запутает: ей будет сложнее избавиться от чувств, а Ева… она так ее и не полюбит. Мэйзикин не понимает, почему она поцеловала ее и переспала с ней. Хотела, как лучше? — Почему не спишь? — спрашивает Ева, проснувшись и подползая к краю кровати, где она сидит. — Зачем ты это сделала? — Голос тихий, язык не слушается, а в горле опять мерзкий ком. — Я про эту чертову ночь. — Сказать тебе правду? — Да, правда — это то, на что я надеюсь. — Новая я — ужасная эгоистка. Я сделала это для себя, хотя вроде бы это то, чего хотела ты. — Я не хотела. Вернее, хотела, но не так. По-настоящему, знаешь… А у тебя был просто недотрах, и ты этим воспользовалась. — У меня не было недотраха. Люди придумали кучу классных штук, чтобы женщина могла справиться сама со своими потребностями, но не мне тебе рассказывать. — Тогда ты просто играла с моими чувствами. Хотя среди нас двоих я — порождение Ада, а ты была в Раю. — Не обижайся. Ты мне нравишься, и, ну… я почувствовала между нами связь, понимаешь, и не придумала, что еще сделать, чтобы она не пропала. Мэйз с минуту обдумывает услышанное. Поначалу оно даже не осознается толком. — Итак, я тебе нравлюсь? — Нравишься. — Но если я тебе нравлюсь и ты мне нравишься, то, выходит, ты меня не использовала, а сделала все правильно? — Наверное? — Ты ужасна в выражении чувств. Пока мы говорили об этом, мне хотелось тебя убить, а потом и себя. Знаешь, я реально думаю, что тебе стоит пообщаться с Линдой. — Что мне стоит сейчас сделать, так это сходить в туалет, потому что говорить о чувствах с полным мочевым пузырем — это отстой. Мэйз улыбается, следя в темноте за силуэтом, удаляющимся от кровати. Она откидывается на подушки и просто ждет возвращения Евы. Фантастической, непостижимой, немного странной в своих поступках и словах. Она гладит ее спутанные волосы, пока Ева не засыпает вновь, но сама спать не может. Ее мир переворачивался за последние сутки несколько раз — это кого угодно выбьет из колеи, даже демоницу. Когда восходит солнце, Мэйзикин снова думает о том, что сильно изменилась на Земле. Мир людей этому способствует, как она выяснила за годы пребывания в нем. И этим он отличается от Ада, где все предопределено. Она больше не злится на Люцифера за то, что забрал ее оттуда, потому здесь есть если не гарантия, то хотя бы шанс познать счастье.