Как все, я ищу в тебе то, чем я не стала, я ищу в тебе то, что я не смогла

Не в силах больше сидеть, Каеде наконец положила голову рядом с подушкой и взяла Ому за руку, проведя большим пальцем по отбитым, незажившим костяшкам. Рин еще давно утащила куда-то Ямашиту, ненавязчиво подмигнув ей, но, если честно, бабочек в животе от этого не прибавилось. Романтики в нахождении в одной комнате с бессознательным телом было мало. Особенно, когда это тело только что вышло из кровавой битвы, едва не потеряв сознание прямо там, на арене. Или еще чего хуже. Но она все же была благодарна ей. От четкого представления о том, в каком состоянии он сейчас был и что делал, было спокойнее. Теперь ей хотя бы не придется гадать, сбежал ли тот куда-нибудь тренироваться или нет. Да и зрелище в принципе было необычным. Ома сейчас не выглядел, как человек, который пережил серьезный бой, несмотря на все повреждения и свежие раны, которые проглядывались сквозь пропитанные кровью бинты и красовались на его губах. Он был расслаблен, и его лицо не украшал боевой оскал. Все негативные эмоции дремали где-то глубоко внутри, как и он сам. Признаться, никто уже не хотел, чтобы он победил. Гораздо важнее сейчас было его состояние. Любой отдых был важен. И он наконец отдыхал, пускай этот момент покоя и был кратковременным. Был лишь малой частью того, что он должен был получать. А Каеде хотела дать ему многое. Приборы ритмично пищали, прерывая тугую тишину в медицинском отсеке, и изредка слышалось цоканье каблуков и тихое бормотание Ханафусы. Еще реже можно было услышать охание или кряхтение регулярных посетителей больничных коек. Тут всегда было тихо — кабинет будто был мертвой зоной. Все веселье и вся жизнь была за дверью, на стадионе. Там кричали, дрались, пили и ругались. Вне этого островка безопасности царила вечная шумиха и беспредел. Но это было не здесь. Сейчас весь остальной мир от нее и бойца отделяла зеленоватая почти полупрозрачная шторка. Но и этого тоненького кусочка ткани было вполне достаточно. Вполне достаточно для того, чтобы Акияма могла спокойно побыть наедине со спящим Омой, без любопытных взглядов и непрошенных гостей, и наконец взять его за руку. Оказаться поближе. В этом не было какого-то особого умысла — все мысли о сближении с “Асурой”, несмотря на язвительные комментарии и намеки Рин, были давно позабыты. Нельзя было привязываться к бойцам. Не только потому, что это не “по-деловому”, нет. Бойцы тоже были людьми, были такими же хрупкими, несмотря на всю силу и выносливость, которую они так тщательно в себе взращивают, а это вело к множеству плохих исходов. Они уходили, получали серьезные травмы и пропадали с арен, теряли рассудок. Они погибали. Но, по удачным обстоятельствам, и сами бойцы не всегда желали идти на контакт. Для кого-то ассоциация стала спасительным кругом, попыткой вылезти из кошмара или просто выплеснуть всю злость, кто-то же просто отдавал так долг или мстил — таких сентиментальности и близость мало волновала. Таким, к превеликому счастью — и сожалению — , был и сам Ома. Еще с самой первой встречи с ним у Каеде в голове отложилась одна простая истина: Ома был не самым простым человеком. Да и как человек он тоже не чувствовался. Он никому не раскрывался и концентрировался лишь на боях, а единственной эмоцией помимо насмешки была ярость. Он был словно зверь. Страшный и необузданный. Но от этого подобная близость казалась… несколько интимной и волнующей. Вот так просто находиться рядом и держать его за руку, видеть его в столь уязвимом состоянии... Наверное, это все же было странно, ведь Ома сейчас был без сознания и обо всем происходящем мог только подозревать, чувствуя прикосновение сквозь глубокий сон и принимая его за часть какой-нибудь истории, которая сейчас разворачивалась в его подсознании. Но и чем-то неправильным это тоже не казалось. В конце-концов, это единственное, что она сейчас могла сделать, ведь никаким уговорам отбросить мысль о продолжении турнира он не поддавался. Даже Ямашита, который стал для Омы самым близким другом и отцом за то время, что они провели вместе, никак не мог повлиять на его окончательное решение. Его решительности и самодостаточности можно было только позавидовать. И она завидовала. Ее собственной духовной силы хватало лишь на то, чтобы промолчать, видя то, как он нещадно наносит непоправимый вред своему здоровью и убивает себя. И то не всегда. Но в этот момент ей казалось, что она не просто держит его кисть, а держит его самого, оберегая от всего и всех. От этого было легче. Настолько же легче, насколько и печальнее. Каеде нахмурилась. — Идиот… Какой же ты идиот... В то же мгновение, на ее слова, как по волшебству, Ома закряхтел, явно придя в себя, и рука в его ладони сжалась. После небольшой паузы и гробовой тишины, вызванной тихой истерикой Каеде, которая понадеялась, что он снова уснет, если та умолкнет, он наконец поднес руку к правой щеке и уткнулся в нее, взглянув на Акияму сквозь слипшиеся от крови и пота ресницы. Она же посмотрела на него в ответ совершенно диким и перепуганным взглядом, по-глупому беспомощным и отупевшим (и оттого прекрасным), а ее щеки, кажется, приобрели слегка нездоровый бледный цвет, несмотря на то, что она вроде как должна была раскраснеться не хуже девочки из седзе манги. Усугубляло ее положение то, что его все происходящего, похоже, ничуть не смутило, в отличие от изрядно напуганной Каеде. Последней каплей для нее стала слабая улыбка на лице Омы, которая появилась сразу же, как тот окончательно пришел в себя, и не была похожа на насмешливую ухмылку, которую она уже предвидела. Действительно. Идиот. Одним движением Акияма высвободилась из его хватки и выпрямилась на стуле, сделав настолько серьезное лицо, насколько была способна выдать в данный момент. Ома закрыл глаза и посмеялся, отвернув голову, после чего слабо закашлялся. Между его бровями появилась морщинка. — Блять, да ладно тебе… — несмотря на то, что он все еще смеялся, звучал он скорее недовольно. Наконец умолкнув, он запустил руки себе в волосы и сделал глубокий вдох. — Все это время сидела, держа меня за руку, и только сейчас стыдно стало? — Н-Неправда! Ты все не так понял! — Акияма зажмурилась, злобно запыхтев, и снова вернула снятые очки на переносицу. — А что ты тогда делала? Пульс мне проверяла? — ее отказ как-либо это комментировать заставил его издать еще один слабый смешок. Все это, видимо, нехило так умиляло его, что подогревало желание Акиямы отвесить ему оплеуху, несмотря на состояние бойца, все сильнее. Надо было наконец уже зарубить себе на носу, что любая ее глупая реакция лишь раззадоривала его. — Ты неисправима, Каеде… — Равно так же, как и ты, Токита. — Мы уже об этом говорили. Зови меня по имени, — Каеде нахмурилась и наклонилась к нему. — Ты начинаешь меня злить, Ома. Несмотря на ее угрожающий тон, он все равно улыбнулся, отчего лицо Акиямы стало еще более мрачным, хотя румянец все же никуда не делся. Ома любил сильных девушек, но такое глупое сопротивление и отказ признавать очевидное сейчас казались ему забавными. Может даже немного милыми. Наблюдать за тем, как быстро и карикатурно сменялись ее эмоции, было его любимым занятием, после разбивания чужих амбиций и лиц. И такая простая наивная глупость в данный момент радовала его сильнее всего на свете. — Да, да, как скажешь… Кстати, сколько я проспал? — Понятия не имею. — Хм, интересно... ЯмашитаКазуо обычно считал. Как не очнусь, так сразу: “Ома, ты пробыл без сознания пять, восемь, ОДИННАДЦАТЬ часов”, и еще заладит про то, какой я дурень безответственный, а я даже отдохнуть ото сна не успеваю. Ни минуты покоя бедному мне, — Ома фыркнул и потер отекшее лицо. — А вообще, знаешь… Хорошо, что именно ты здесь. — Это еще почему? — Ты больше молчишь, чем выедаешь мне мозг. — Очень смешно. — Эй, это вообще-то комплимент, — получив молчание в ответ, он слегка подвинулся к краю койки и сверкнул улыбкой, даже не пытаясь скрыть все свое злорадство. — Каеде. — Ну что? — А возьмешь меня еще за руку? — Да отстань ты от меня, болван! — Акияма наконец схватила подушку, так заботливо лежащую на стуле для посетителей, и беспощадно огрела ей Ому, на что тот поморщился и схватился за голову. — Ай! Дура, я серьезно!