В следующий раз

— Гу-у-уль! — провыл Вэй Усянь и разжал пальцы. Лягуха шлёпнулась Цзян Чэну прямо на тёплый загорелый живот. Цзян Чэн дёрнулся, взвизгнул, как девчонка, и мигом оказался на ногах. Развесистый лотосовый лист, которым он прикрыл лицо, собираясь подремать на берегу после купания, полетел в одну сторону, свёрнутая в узел одежда — в другую. — Вэй Усянь! Хохоча, ругаясь и квакая во всё горло, Вэй Усянь припустил вдоль берега, подпрыгивая на бегу в попытках избежать заслуженной кары: у Цзян Чэна под рукой оказалась длинная хворостина, припасённая, чтобы гонять мошкару, а теперь опробованная на шисюне. В конце концов, набегавшись всласть, Вэй Усянь подставил Цзян Чэну подножку, и оба шлёпнулись в воду, подняв тучу брызг. — Мир, — выдохнул Вэй Усянь. Тут же подполз на заднице ближе, обхватил Цзян Чэна за шею руками. — У-у-у, тёпленький! Кожа Цзян Чэна, и вправду разогретая послеполуденным солнцем, теперь покрылась гусиной кожей, волоски у затылка встали дыбом. Вэй Усянь ещё чуть-чуть потыкался холодным носом и разжал руки. — Мир, — кусая губы, пробормотал Цзян Чэн. Вэй Усянь подался вперёд, разглядывая его лицо. Глаза у Вэй Усяня потемнели, растрепавшиеся волосы свесились на лоб. Над верхней губой собралась испарина, и он её слизнул. Цзян Чэн чуть отклонился, ускользая от этого испытующего взгляда, но коротко, украдкой взглядывал в ответ. К счастью, Вэй Усянь умел угадывать его настроение и без слов. Он придвинулся поближе, задевая коленом, и положил руку Цзян Чэну на бедро. В этом пока ещё не было ничего такого, да и вообще не было: во-первых, Вэй Усянь любил прикасаться к другим людям; во-вторых, что парни, живущие на длинных баржах у пристани, что бессемейные адепты, предпочитающие общие казармы при резиденции отдельному жилью, часто делили изголовье. В Пристани Лотоса не было ивовых беседок, но весёлые рыбачки и ныряльщицы за речным жемчугом всегда были рады приветить храбреца, если в рукавах у него звенело серебро. Невозможно было вырасти здесь и не узнать некоторых вещей. Вэй Усянь и Цзян Чэн, принадлежащие этим узким улицам, шумным рынкам и пропахшим рыбой пристаням, с возрастом перестали вливаться в шумную босоногую толпу приятелей детства, но успели повидать и попробовать многое из того, что обычные подростки в Юньмэне познавали ещё до первого совершеннолетия. Остальное довершило любопытство и общая на двоих комната, сменить которую на отдельные покои Цзян Фэнмянь решил только месяц назад. Не помогло: за годы Вэй Усянь и Цзян Чэн отвыкли засыпать в одиночестве, им обоим не хватало звука дыхания рядом и компании, чтобы поболтать перед сном. И — иногда — гладкой кожи под пальцами, торопливых касаний, острых коленей, ладоней, сталкивающихся с ладонями под одеялом, бёдер, потирающихся о бёдра. Оставалось ловить момент, когда они оставались вдвоём вдали от чужих глаз. Вэй Усянь запустил руку под тонкие нательные штаны Цзян Чэна, промокшие насквозь и из-за этого совсем прозрачные. Поймал в горсть всё, что там наливалось и топорщилось, оттягивая тонкую ткань, и осторожно и ловко перебрал пальцами. Это первое время они только тыкались друг в дружку, как котята, и прятали лица в подушке, а сейчас-то уже приловчились и набрались опыта. Сейчас уже целый год прошёл. Цзян Чэн подался Вэй Усяню в ладонь, ловя движение на середине, и сам осторожно погладил ему член через бельё. Потом приладился, поймал ритм и задвигал запястьем. Теперь они сидели так близко друг к другу, что можно было пару раз словно бы случайно скользнуть плотно сомкнутыми губами Вэй Усяню по щеке, пока тот увлечён ощущениями. Летом Вэй Усянь всегда наливался терракотовой прозрачной смуглотой, на тон темнее по-мэйшаньски бледного Цзян Чэна, и тогда его нестерпимо хотелось лизнуть. После они лениво плескались на мелководье, смывая пот и семя и почти не разговаривая. День давно перевалил за половину, тени удлинились, а жара пошла на спад. Над рекой повисло дрожащее предвечернее марево. Вэй Усянь побрёл к пирсам, загребая ногами коричневатый влажный песок и таща под мышками и свои, и Цзян Чэна вещи — в качестве возмещения за лягуху. Цзян Чэн смотрел ему в спину, прямо между острых подвижных лопаток, и помахивал хворостиной, отгоняя от них мошек. В следующий раз, наверное, можно попробовать потрогать Вэй Усяня губами по-настоящему, по-взрослому. Если только он не будет ржать, придурок.

***

— Я отправляю вас в Гусу Лань, — сказал Цзян Фэнмянь.