AfterCrash

AfterCrash - «после влюбленности», примерно

POV Янне       Я не знаю, как так получилось. Ума просто не приложу. Не нахожу почти никаких логических связей между чем-либо, что могло привести к этому. Я не знаю, как получилось, что я сейчас делаю то, что сейчас делаю.       Жалею ли я? Нет, конечно же. Да кто же будет жалеть в процессе… Это потом… О да, потом я, наверное, пожалею. Да не наверное — вот 99,9% точно, что пожалею. Но это будет потом. А сейчас…       Сейчас ты вот прямо только что так тихо то ли застонал на выдохе, то ли выдохнул в стон — такой, знаешь, твой особенный стон, как делаешь только ты и только в таких, хм, ситуациях…       Убить тебя мало за это «ты знаешь» — ебучее словосочетание-паразит, которое ты совершенно не контролируешь и которое всплывает в моей голове даже сейчас. Ох, прибить тебя за него порой хочется…       Ты откидываешь голову, слегка так, назад и чуть на сторону — выглядит как приглашение, и мне интересно, а что у тебя сейчас в голове. Только ли инстинкты? Или, как у меня, хаос из мыслей? Что самое глупое, так это наличие мыслей вообще — вот прямо сейчас. Я бы лучше ни о чем не думал, правда. А ты… А ты всегда со своим хаосом в голове, и прямо сейчас я только искренне надеюсь, что он хоть немного заглох, и тебе сейчас спокойнее, легче. Мне правда всегда было странно и почти жутко, когда я замечал, как тебя донимает бардак на твоем чердаке. Странно, жутко и жаль тебя, Лекси.       Я сейчас словно немножко ты: удивительно, но я и полностью в процессе, и в то самое время не прекращаю думать. Даже не знаю, как это получается. С тобой происходит так же? Я бы сейчас ооочень хотел не думать, например. Не слышать голос собственных мыслей в своей голове. Кажется, это именно то, о чем ты сколько раз рассказывал, от чего всегда пытался сбежать. Чувак, я бы на твоем месте давно бы подсел на колеса, наверное. А ты еще ничего, еще почти держишься. Ну, спился в какой-то момент — но ведь почти бросил же. Ну, психованная истеричка порой — но не всегда же, не 24/7. Особенно ты милый, когда спишь… Или вот как сейчас, когда подаешься ко мне, прижимаешься спиной, подставляешь шею, тихо, маняще стонешь…       Я ума не приложу, как это получилось. Опять. Я в тихом, но глубоком шоке от того, что это вообще происходит. Нет-нет, я не против — оказалось, несмотря ни на что, это все так же хорошо, я бы даже сказал, поразительно ошеломляюще охуенно, Лекси, с учетом того, что мы этого не делали уже долгие годы. Я думал, этого никогда больше не случится. Я думал, мы проехали это давным-давно. Я думал, никогда больше не захочу тебя. Господи, да я вообще не понимаю, как это случилось, что меня так накрыло сейчас! Ты же… блядь, будем честными с собой, ты сейчас совсем не тот, кем был когда-то. Когда-то — яркий мальчишка, даже под тридцатник тебя путали с подростком, а ты все смеялся с этого… Я не мог насмотреться на тебя, когда имел возможность просто смотреть, чтобы никто этого не видел. Да уж… А потом… Эй, я знаю, я тоже не тот парень, что в свои 20-25. Но детишек и слабонервных взрослых пугать можно именно твоими фотками, дружок.       От давнишнего солнышка осталось лишь воспоминание. Улыбка — этот проблеск солнца в хмурый день. Ты можешь ею очаровать кого угодно, и это не преувеличение. Ты сейчас не так часто улыбаешься, увы, как раньше, и не так несдержанно. Вот уж когда хочется, чтобы ты снова начал пить — просто чтобы видеть твою улыбку чаще, мой друг. Нос, почти орлиный — под характер, ага. Золотые сережки — одна и две. Куча браслетов, цепочки (точнее, цепочки и цепи) на шее. Крашенные ногти — кстати, в последнее время ты пристальней следишь за маникюром, как мне кажется. Или это жена твоя это делает? Твои губы… маленький ротик, но с большими возможностями, когда ты его, мать твою, открываешь. Выражение глаз — там, на дне, потому что когда-то ты, несмотря на свои шизы и суицидальные тенденции, все же смотрел повеселее. Теперь даже взгляд тебе под стать — измученный, загнанный, уставший, равнодушно-настороженный. Редко когда вспыхнет там тот свет, что когда-то давно. Твои волосы… Мне нравилось, когда ты был натурального цвета — пшенично-русый с выгоревшими прядками. Мне нравилось, когда ты выкрасился в блондинку — ох блядь, это же эталонный знак, и сколько пошлостей вечно просилось на ум и на язык… А ты и не возражал, сучка ты крашенная. Мне нравилось, когда ты вдруг покрасился в темный — ты еще тогда сказал что-то вроде «Как твоя жена, похоже, да?», и я воспринял это тогда за более чем прозрачный намек, несмотря на всех наших жен и подружек. Да к черту, когда такое… Сейчас ты снова русый. Только волосы обрезал не так давно почти по плечи. Типа чтобы отрасли. Я тайком жду не дождусь этого дня, потому что мне чертовски не нравится, когда ты коротко стриженный — по твоим собственным меркам коротко. Я ничего не скажу, но у меня это, видимо, на лице написано, потому что ты перехватываешь мои взгляды и начинаешь хмуриться и кривиться. Но что я могу поделать, если мне, блядь, не нравится? Я просто стараюсь не смотреть. Но и это тебя не устраивает, кстати, и ты опять недоволен. А меня твое состояние недовольства уже порядком заебало, кстати. Это раздражает — постоянно находиться рядом с грозовой тучей, которая электризует воздух и может в любой момент шарахнуть молнией или создать сырость. Вот это ты сейчас, дорогой наш. Мой. Нет, наш — я уже давным-давно не претендую, даже между нами, на право владения тобой. Пусть никто об этом не знал… но все же. А теперь я даже про себя этого не думаю. Наш дорогой, да. И еще у тебя уже жена есть, снова, да. Вот ты чей. А не мой.       Но сейчас ты у меня в руках. И у меня, блядь, прости господи, на члене. Вот это поворот, да? Мы не сворачивали сюда уже хрен знает сколько лет…       Я не знаю, как меня угораздило повестись на тебя сегодня. Сейчас. Я не знаю, что меня к тебе так потянуло, что я даже про последние капли здравого смысла не вспомнил. Ты сейчас мало напоминаешь того парня, который доводил меня до безумия… Сейчас тебя хочется пожалеть, накормить и замотать в теплый пледик, а еще вызвать врача, пусть осмотрит тебя, вдруг мы можем еще чем-то помочь… Блядь.       Но это — до момента, когда ты начинаешь проявлять активную активность, простите за тавтологию. Когда ты начинаешь выносить мозг окружающим, становится даже странно, сколько же энергии и яда в этом маленьком, кажущемся хрупким тельце. Вот тогда это тельце хочется крепко приложить, несмотря на полупрозрачность и хрупкость, реально останавливают то ли остатки воспитания, то ли понимание, что это все равно бесполезно, то ли просто реальные опасения зашибить ненароком до смерти. Или покалечить — сильно. Хочется, конечно, но нельзя. Это злобное мозговыносящее тельце — наша, мать его, гордость и надежда, основа группы, оно нам еще очень нужно.       Кстати о тельце… Нет, и правда, не понимаю, как я мог повестись на этот набор костей. Когда-то у тебя было за что подержаться, что помять, к чему прижаться, все такое. Сейчас… Я вижу сухие мышцы и четко заметные сухожилия под белой кожей, ты такой, господи, маленький, что я боюсь тебе что-нибудь сломать. Приходится напоминать себе, что ты — это тот самый парень, что и падал, и ломался, и на операционном столе лежал, и с переломанными костями концерты играл, и бухал как проклятый, уделывая даже мужчин покрупнее тебя… И все равно сердце щемит от нежности и трепета, когда я тебя сейчас просто обнимаю. Родной мой, маленький мой, хороший мой, Алекси…       Твоя рука в моих волосах. Тянешь к себе мою голову. Интересно, о чем ты сейчас думаешь? Насколько стихли в твоей голове голоса? Или там сейчас такой же кавардак, как и у меня? Господи, как ты вообще получаешь удовольствие от того, что делаешь, когда в голову лезет всякое такое? Или ты его не получаешь?       Да нет, когда-то же все было нормально. Тебе нравилось. Ты и забывался, и кончал со мной — вот так. А сегодня… Проверю руками.       Сердце бьется быстро, раскатисто. Живот играет, то напрягаясь, то расслабляясь, подрагивая под моей ладонью. Я успел соскучиться по ощущению чистой, без единого волоска кожи, да здравствует лазерная эпиляция и твое решение ее сделать… Гладенький какой, если бы я не делал то, что делаю, я бы сейчас хотел целовать твой живот и тереться об него лицом. А ты бы хихикал и жаловался, что я тебя щетиной царапаю… Как когда-то. Ладно, спускаемся ниже. Туда, где волосы еще есть. И почти сразу же рука встречает горячую твердую плоть. Твоя потеря в весе и здесь сказалась, как мне кажется… Или все же не кажется. Я же помню… Но какая сейчас разница, если у тебя стоит без единого, считай, моего прикосновения к члену. Не могу не пройтись по нему ладонью, оглаживая со всех сторон, ныряя ниже и глубже, почти между худеньких, как у подростка, ног, подбирая мошонку, немного играя ею, и снова к стволу, не очень сильно, сильно не надо, ты и так напрягаешься, я чувствую, как напрягается твоя спина, едва ли не каждый отдельный мускул. Ты прижимаешься ко мне сильнее и в то же время плавно подаешься бедрами вперед, со сдержанным, каким-то стыдливым тихим стоном сам скользишь в моей руке и на моем члене. Боже, а ты и вправду хочешь этого всего, не ждешь, пока дадут или не дадут, сам берешь все, что можешь. Скучал по этому, да?       Кажется, я тоже. Хотя даже не подозревал об этом.       Я наконец-то целую подставленную шею, мягко, осторожно прикусываю выступающие сухожилия и позвонки, облизываю под сережкой шею и перехожу на ухо. В то самое время стараюсь двигаться с тобой — навстречу твоей маленькой попочке и рукой по члену, вперед-назад. И мы практически сразу синхронизируемся, вообще без малейшего напряга, хотя не с тобой я бы работал в другом темпе, все такое. У нас всегда так круто получалось. И приятно, и ненапряжно, словно так задумано самой природой. И так мы можем… мы уже это делаем — двигаемся все быстрее и быстрее. Не потому, что хотим что-то кому-то доказать — просто так получается, слаженно и быстро. В игре и в сексе. Четко и быстро. Гармонично.       Мысли отступают. Это все, что я могу сказать.       — Я… Янне… — вдруг зовешь ты.       У меня сердце кровью облилось от этого твоего зова. И сладко, и больно, и необходимо, и гордость вскинулась, и словно внутренности потянули наружу. Сколько же для меня в этих звуках, радость моя… Позови меня еще, позови меня, Лекси.       — Янне… — ты сбиваешься с дыхания, и мне хочется думать, что это все-таки от секса, а не от сигарет. — Янне… пожалуйста… — ты говоришь тихо и нерешительно. Но я чувствую, как ты давишь в себе крик — отчаянный, яркий, полный чувств. Зачем ты это делаешь? Не хочешь делиться со мной? Боишься, что я тебя за это осужу?       — Что? — все же уточняю. Я и правда не очень понял, чего конкретно он хотел. А он точно хотел чего-то, да.       — Можешь… сильнее? И быстрее, — шепчешь ты, опуская голову. Так выглядит поражение, да. Значит, попросить у меня что-то такое — это для тебя поражение? Ах ты ж… заносчивая скотина. Не устраивает тебя, значит, когда ты просишь. Что ж…       — Не мог раньше сказать? — все же говорю я, кажется, со злостью, не знаю, плохо сейчас себя контролирую и слышу. Говорю, замедляясь для этого разговора.       — Я… — ты пытаешься оглянуться. Боже, ты даже пытаешься заглянуть мне в глаза! Мое сердце этого не выдержит. Но я все равно ловлю твой взгляд. Твой немного растерянный, сильно потерянный и такой трогательный взгляд. — Я… раньше не хотел.       — А теперь хочешь? — сразу же хочу треснуть себя по губам за откровенно насмешливый грубый тон. Алекси, несмотря на свою сейчас расфокусированность, явно заметил его — отвернулся и снова опустил голову. Поражение номер два. Уже от меня.       — Неважно уже. Ммм… мы продолжим? — интересуешься ты. Как-то отстраненно, словно сожалея о том, что вообще начал все это, не только что спросил.       Мне за себя стыдно и за нас обоих жалко. Я все исправлю, прости, солнышко мое, ты же вообще-то нормально сейчас ко мне, а я…       И я тебя обнимаю, стараясь коснуться руками везде, где достану, целуя в шею и плечи — сильно, много, а затем возвращаю одну руку на твой член и показательно его сжимаю — чтобы ты понял.       — Конечно, — шепчу тебе в ухо. А потом добавляю чистую правду: — Я тебя ни за что сейчас не отпущу… Я бы из тебя сейчас душу вытрахал, да боюсь, что ты не выдержишь этого, поэтому я осторожно… А ты… — незанятой членом рукой зарываюсь в его волосы и сжимаю. — А ты меня еще и дразнишь.       — Я? Я не… я только попросил, — тихо возражаешь ты, поддаваясь моей руке, запрокидывая голову, прогибаясь так, как мне нравилось.       — Попросил меня трахнуть тебя сильнее и быстрее. Чистой воды провокация. Алекси, я просто действительно боюсь, что наврежу тебе, — наконец-то отпускаю его волосы и просто глажу по голове, позволяя расслабиться.       — Не навредишь. Сделай это, — говоришь ты уже четче, заметив, что я не говнюсь сейчас, а уже глажу тебя и обнимаю.       — И ты, — роняю в ответ и ускоряюсь.       Мы быстро догоняем прежний темп и начинаем двигаться все быстрее и сильнее. В такие моменты надо быть аккуратнее, чтобы не портить себе настроение выскакиванием из дырки и попытками побыстрее вставить обратно и гнать дальше. Но я же говорил, что мы с Алекси в этом плане круто работаем вместе? Ну вот…       И для констатации и справедливости ради: твоя дырка от твоих метаморфоз абсолютно не стала хуже, по-моему, а худоба, как оказалось, даже обостряет общие ощущения и впечатления…       После всего мы просто молчим. И, что мне не нравится, молчание становится наполненным ожиданием. Кто-то должен что-то сказать.       — Твои… твои мысли, ну, в голове… Они были с тобой сейчас? Ты их слышал? Когда мы… только что, ну… — я спросил то, что меня, оказывается, так и не перестало волновать.       Ты смотришь на меня слегка удивленно.       — Нет… Только что — никаких мыслей. Просто… тишина. Типа того. А что?       — Ничего, — я вздыхаю. — Просто… интересно было.       — А.       — На самом деле, мне бы хотелось, чтобы ты их не слышал, так что я рад, — вдруг признаюсь я. Ты слегка улыбаешься — слегка, но тепло.       — Спасибо? — почему-то с вопросом.       — Это ты не знаешь, благодарить меня за это или нет? — посмеиваюсь я. — В любом случае, пожалуйста. Обращайся, — добавляю я, а ты как-то скептично хмыкаешь и отводишь взгляд.       Да уж, обращайся… Обращайся за чем? За сексом, что ли? Обращайся, Лекси, я вытрахаю тебе все твои мысли? Так, что ли? Да уж… Моя очередь скептично хмыкать.       Ты о чем-то думаешь, довольно напряженно размышляешь, я вижу это по глазам, которыми ты словно читаешь невидимые строчки, по чуть поджатым губам, словно ты сдерживаешься, подбирая слова, прежде чем сказать. Жду.       Дождался.       — Янне… — начинаешь ты тоном «издалека», мне это уже подозрительно. — Янне, а скажи… — пауза, и только потом тихое и почти мечтательное: — А скажи, что ты меня любишь.       Сегодня прямо день неожиданностей. Только в этот раз я от неожиданности теряю дар речи и только изумленно таращу на тебя глаза. Конечно же, ты понял это по-своему, любой бы так подумал.       — Эй, не смотри на меня так, я знаю, что это неправда, что ты меня не любишь, окей? Я только прошу сказать это. Ну, только сейчас. — Я продолжаю молчать, обдумывая все сказанное тобой и не сказанное мной. — Эй, ну тебе что, так трудно, что ли? — ты добавляешь уже почти обиженно.       — Зачем? — выдаю я емкое и пространственное.       — Ну… — ты запинаешься, наверное, сам не знаешь… — Ну, знаешь, это… Так ведь часто говорят… — ты с трудом пробираешься сейчас между слов, и я, кажется, понимаю, почему. — Ну, знаешь, в таких случаях, знаешь…       Я уже говорил, как иногда хочется его стукнуть за это «знаешь»?..       — Ты о чем сейчас? — уточняю. А то хрен его знает, что он там имеет в виду под «такими случаями».       — Ну… — вздыхаешь ты и словно нехотя продолжаешь развивать мысль, объясняя мне, дураку, очевидные, как тебе кажется, истины: — Ну когда перепихнешься с кем-то, кто тебе… по большому счету… похуй, просто подошел для перепиха, знаешь… Но тебе не хочется оставлять после себя не очень хорошее впечатление, и ты говоришь этому человеку «я тебя люблю». Понятно же, что вранье, но все равно мило выглядит. Всяким шлюхам нравится.       Ты пожимаешь плечами и не смотришь на меня.       Что ты сказал сейчас?..       — Алекси… Я… — вот ты меня озадачил. — Я тебе так не скажу.       Ты почти успел злобно и обиженно на меня посмотреть, но я перебил твой взгляд.       — Я бы тебе не врал. И сейчас врать не буду.       — Что, и правда жалко? Не заработал? — ты вдруг истерически посмеиваешься, а я сквозь этот смех уже слышу слезы. С нуля до истерики, Алекси, за десять секунд. Как всегда, ты умеешь это делать.       А я умею это прекращать. И, как бы мне ни было сейчас больно от того, что больно, блядь, тебе, сука ты такая эгоистичная, я продолжаю говорить максимально спокойно и честно — ты же услышишь ложь в моем голосе, да?       — Если тебе интересно, понравилось ли мне с тобой сейчас, то я тебе и так могу сказать, без вранья. Надо?       Ты непонятно мотаешь головой, то ли да, то ли нет…       — Алекси, да. Разве ты не заметил?       Ты снова непонятно мотаешь головой. А я хочу сгрести твои слишком короткие как для тебя волосы в хвостик, чтобы мне не бросалась в глаза их длина.       — Мне понравилось. Я… не думал, что когда-то снова это почувствую, — говорю уже больше себе, чем тебе. Ты смотришь вопросительно, настойчиво, и я должен продолжать: — Так бывает только с тобой. Да ты же знаешь это, зачем я это тебе говорю…       А вот теперь ты мотаешь головой явно отрицательно. И меня бесит, что ты молчишь. Ах, да, это чтобы я не слышал этих истерических нот в твоем голосе, этих почти-слез… Ты от них и сам не в восторге, так что придумал, как это скрыть в нужный момент.       — Не знаешь? Я говорил тебе. Когда-то уже говорил… Ты забыл.       — Нет, — хрипловато. — Нет, не забыл. Но… это было… целую жизнь назад. Все изменилось.       — Все? Для тебя, может, и все, — я смотрю на него пристально и заставляю смотреть мне в глаза. — А для меня не все. Я и сам удивляюсь, но это правда. Ты — что-то особенное. Что-то… я такого не встречал никогда. Только ты, — я качаю головой. Ты смотришь внимательно. — И быть с тобой — это для меня нечто особенное. Так было. И так и осталось. Потому что это ты. Понял?       Ты молчишь и даже головой не киваешь и не качаешь. Ни да, ни нет.       — А теперь насчет люблю, Алекси… — я возвращаюсь к вопросу посложнее. — Значит, так: я не знаю, как это называется. Люблю? Да. Но есть еще и другое. Много всего. Все в одной куче. Сложно понять теперь, что это такое. Но врать тебе я не буду. Я не знаю, как это все назвать.       — Ты мог просто сказать это тупое «я тебя люблю», и все, и не разводить эту философию, — вдруг грустно отвечаешь ты. — Я же вижу, тебя это напрягает.       — Ничего, я переживу. Меня больше напрягает то, что ты меня не слышишь, — я начинаю злиться, да.       — Я слышу тебя.       — Нет. Из всего сказанного мной ты понял лишь то, что меня типа что-то напрягает.       — Я могу тебе все пересказать, хочешь? — подбираешься ты.       — Ну давай, — в шутку отвечаю я. Интересно, повернется у тебя язык повторить все сказанное мной, или нет?       — Тебе понравилось. Секс тебе понравился. Так бывает только со мной. Спасибо, кстати, я буду гордиться этим, извини за комментарий… А насчет «я тебя люблю» — ты любишь и еще куча всего, и ты не можешь понять, как это теперь называется. Все верно? — с вызовом смотришь мне в глаза.       — Ты забыл о том, что ты особенный, — улыбаюсь я.       — Бля, — ты отмахиваешься от этого. — Я подумал, что это не важно для нашего разговора. Остальное правильно?       — Ну, да.       — Вот!       — Только то, что ты особенный, всегда имело значение.       — Прекрати это.       — Нет.       — Янне.       — Алекси?       Мы можем так «разговаривать» часами. Проверено.       — Короче. Что я там не услышал из твоей речи? Я все услышал. Я просто еще и между строк читаю. Я тебя вижу и слышу. Я вижу, что тебя эта тема бесит, я чувствую, что ты не хочешь говорить о твоих чувствах. Так нахрена ты это начал? Можно было просто сказать это банальное… блядь, ты знаешь, о чем я, и все! И не надо было бы… копаться в чувствах, которым ты даже название не придумал.       — Я начал? Это ты начал! — я справедливо возмущаюсь. Не, ну каков, а? — Кто начал это «скажи я тебя люблю», а? Я, что ли?       — Вот ты всегда так, Вирман, как что, так сразу ты ни при чем, — всплескиваешь руками.       — В смысле?! Но это же действительно ты сказал!       Да, я возмущен и скоро буду в бешенстве, да!       — Сказал! И еще я сказал, просто, блядь, соври мне! Это ты меня, блядь, не слышишь! — уже почти орешь ты. А если Алекси начинает повышать голос, это слышно далеко — в силу его рода занятий, пусть даже голос он сорвал конкретно, кстати…       — Не ори! — затыкаю тебя. — Слышу я тебя. Я сказал, что не собираюсь тебе врать!       — Да почему?! Это же… Тебе и правда доброго слова мне жалко?! — ты замираешь, во все широко открытые глаза смотря на меня. Широко открытые, заблестевшие от сдерживаемых слез и возмущения глаза.       А по сердцу резануло… Вот это «доброго слова жалко»…       — Алекси!.. — я рывком притягиваю тебя к себе.       Ты упираешься, вырываешься, но несильно, думаю, просто от недовольства, чем действительно пытаясь вырваться. И я все же прижимаю тебя к себе, крепко, и господи прости, какой же ты худой, действительно, тебя к какому-нибудь врачу надо, или диетологу, надо с этим что-то делать, черт…       — Не жалко, не жалко, — шепчу в макушку, благо, рост и положение позволяют. — Я просто думаю, что ты не заслуживаешь лжи. Только правду.       — Правда… твоя правда, я ее и так знаю, — глухо говоришь мне в грудь.       — Нет, Алекси, не знаешь, — мне сейчас так жалко нас!.. Я сам чувствую, как на глаза слезы наворачиваются. Во что мы превратили то, что у нас было?       — Ты меня ненавидишь, Янне Вирман, вот в чем правда, — тихо, обреченно и как неразумному ребенку говоришь ты, и я понимаю, что ты уже такой взрослый и такой серьезный, ты действительно сейчас так много всего понял…       Разве я тебя ненавижу? Разве ненависть заставляет мое сердце сжиматься от боли и нежности сейчас? Разве из ненависти можно так хотеть кого-то?       — Нет, нет, малыш, не ненавижу, — вот что я с уверенностью могу сказать. Спокойно и уверенно.       Ты слышишь это и совершенно стихаешь, постепенно расслабляешься в моих руках, в моей хватке, вернее сказать. И я могу теперь даже начать потихоньку гладить, ласкать твое тело, что под моими ладонями. И могу поцеловать тебя в макушку, зарыться носом в волосы, какие бы короткие они ни были, сверху выглядит почти нормально, вдохнуть твой запах.       — Я люблю тебя, — шепчу.       Я тебе врать не стану, ты же знаешь, да?       Я просто могу не все сказать. (22-23.09.2020.)