— Что делаешь? — Чуя осторожно обнял её и несмело заглянул через плечо. Пока что такие действия — казалось бы, повседневные, простые — давались тяжеловато, но были желанными.
Девушка улыбнулась (или Чуе так показалось?) и тихо ответила:
— Книжку читаю.
— Что за книжка?
— Книжку, в которой Эйми Ямада и Осаму Дазай любят друг друга. По-человечески любят…
Жизнь горела иным, но всë ещë ярко-красным оттенком — предвестником беды, огня, страсти и разрушения. Оставаясь исчадием ада, Эйми поняла сущность своей способности — и ей стало гораздо, гораздо легче. Успокоился и Дазай — хорошие отношения с ним, как оказалось, являлись чуть ли не основной составляющей счастливой жизни. Обнимая еë за плечи, только ей позволяя сидеть в своëм присутствии, Дазай не трогал еë, и Эйми с ужасом ожидала дальнейшего развития событий. Еë реальность снова менялась: Ямада не понимала, воля ли это каких-то высших сил или заслуга сюжета, написанного кем-то давным-давно.
Она ведь тоже вполне могла быть такой же историей, за развитием которой сейчас следила и сама...
Футаба Цусима… Эйми Дазай… Эйми Ямада…
Она просила не называть себя Футабой, но и имя «Эйми» не признавала окончательно. Жила на грани — и то и дело склонялась то в одну, то в другую сторону.
Перелистывая вновь появившиеся страницы, она читала историю жизни одновременно своей и чужой и еле удерживалась, чтобы вновь не нарушить законы причины и следствия. Больше всего пугало то, что никто из них не доходил до счастливого конца.
Все Эйми Ямады умирали непозволительно рано.
И незаслуженно несправедливо.
Наблюдая за судьбами других, вяло споря с Исчадием ада, Эйми Ямада всë больше и больше погружалась в бесконечную депрессию, уничтожающую весь свет — рано или поздно она должна была сорваться.
И однажды она сорвалась.
— Моё драгоценное дитя… Моя маленькая девочка.
Нашëптывая эти слова младенцу, она впервые так сильно радовалась: эта девочка должна была стать воплощением её, их несбывшихся надежд.
Этот ребёнок мог иметь то, чего она не могла. И от этого почему-то было очень больно и радостно одновременно. Девушка на этом надолго не зациклилась: выживут в этом мире и Осборн, и Мори-сан — остальное приложится.
— И ты тоже обязательно выживи.
Постоянно находясь в спасательной шлюпке посреди океана, Эйми Ямада ещё чаще оказывалась на краю, рискуя упасть: море бушевало, бушевало постоянно, без остановки; захлёстывала тьма и, обжигая брызгами, растекалась по рукам кровью убитых людей. И сейчас хуже всего было именно то, что в этой чёртовой шлюпке все люди были знакомыми.
Они окружали еë постоянно и безостановочно. И вечно ждали чего-то определëнного, полезного исключительно для себя. Из-за этого даже ей иногда становилось обидно.
Жизнь маленькой Футабы (пока что её звали именно так) шла своим чередом, но менялась и по её вине тоже. Эйми разлучила их с братом, но, будто бы взымая плату за оказанную услугу, лишила её способности. Почему-то ей хотелось верить, что и это пойдёт девочке на пользу. Возможно, этот ребёнок сможет вырасти нормальным, ценящим себя человеком. Возможно, не успеет выжечь еë яростью Исчадие ада.
— Кагуцути, не тронешь еë?
— С чего бы это?
Эйми улыбнулась.
— С того, что у тебя тоже на неё некоторые планы.
Огонь с водой всегда в разладе. Проливая слёзы, она теряла свои силы и день ото дня всё больше сходила с ума. Эйми считала себя лучше других, но в свои силы не верила. И существовать в этом сплошном противоречии было очень трудно.
Считая воду всепрощением, а огонь яростью и сама Эйми, и прочие люди глубоко заблуждались. Каждый из них был опасен по своей природе: вода тоже могла убивать, безжалостно и жестоко, как и свойственно силам природы; огонь иногда спасал.
Эйми Ямада каждый раз невольно вздрагивала, заметив знакомое имя и боялась прочесть новую строчку: несчастное, страдающее дитя, которое должно было быть самым счастливым, ожидало её и здесь. История, финал которой должен был сложиться так счастливо, пока не походила даже на то, что в теории может закончиться хорошо. И Эйми трепетала, продолжая читать про страдания ребёнка ни в чëм не повинного.
Впрочем, всё они жили с этим проклятьем, готовые в любой момент отказаться от данной им силы. Потому что Эйми Ямадой являлся тот, кому досталось Исчадие ада. Не наоборот…
Почти чувствуя запах отчаянья, слушая голос маленькой девочки, девушку било крупной дрожью. Она поднимала печальный взгляд на Чую, но тут же отворачивалась — он не мог помочь. И она не могла.
— Беги, дура.
— Он ведь мой брат.
— Все вы одинаковые.
«Все мы одинаковые, — мысленно добавляла Эйми. — Что ж, дитя, живи так, как только ты считаешь правильным».
— Жаль, что у тебя так не получилось.
Стараясь более не переживать каждое падение другой себя так тяжело, Эйми понимала только то, что скрыться этому ребёнку негде. И что её выбросят за борт… Рано или поздно.
Чуя из раза в раз тяжело выдыхал, обнимая за плечи почти плачущую Эйми, и каждый раз, не зная почему так происходит, мог только молчать.
— Чуя, я должна уйти.
***
— Эйми?
Девушка обернулась и растерянно посмотрела на Диму. Тот в ответ пожал плечами и попросил поторопиться. Она подняла девочку на руки и встала, свысока посмотрев на лежащего в полубессознательном состоянии Дазая.
— Кто вы?.. Оставьте.
— Осаму Дазай, будь добр оставить этого ребёнка в покое хотя бы в этой жизни, — ответила и, резко развернувшись, пошла прочь, оставляя мальчика одного.
Дима Эйми не узнал: бросить ребёнка (пусть даже это и был Дазай) в таком состоянии, ответить таким голосом — пугающим, неприятным, ответить и просто уйти, отобрав самое дорогое, что было в жизни на тот момент.
— Как вас зовут? — плача, крикнул маленький мальчик вслед.
Дима поëжился от ухмылки Эйми.
— Оставь, Осаму Дазай. На мне это не сработает.
Дазай всегда учил её тому, что стоит лишь произнести один неверный звук, и ты окажешься выброшенным за борт. Окажешься ненужным, бесполезным и иногда даже мешающимся.
— Эйми, это ты?
Дима зачем-то положил руку на лоб спящего младенца. Девочка открыла глаза — карие, маленькие-маленькие и очень умные, будто она всë понимала (так показалось Диме). Он отпрянул.
— Не говори отцу, — с улыбкой ответила она. — И не дуйся, Дима. Не хочу, чтобы каждая я наступала на одни и те же грабли.
— В конце концов, мне это просто снится, — озаряется хитрое лицо ухмылкой. Опираясь на стену, Набоков смотрел за тем, как Эйми аккуратно кладёт ребёнка на лавочку. — Ты же знаешь, что всë вернётся на круги своя? Таков закон.
Иначе быть не может, думают.
— Ага, — она мотнула головой, откинув волосы назад. — Но за это время она успеет вырасти нормальным человеком, — Эйми выдохнула и обернулась. — Мне пора домой. Будь с ней так долго, как сможешь, Дима.
Мальчик кивнул и обнял её за плечи.
— Тебе не нужно было просить.
***
Она никогда не оставалась одна и была вынуждена мириться с этим. Понимая всё, но не имея возможности ничего сделать, Эйми Ямады жили каждая в своём крохотном мирке. В относительно счастливом или совершенно несчастном — это уже зависело от ситуации. Эйми замечала только то, что везде, почти везде Эйми Ямада и Осаму Дазай не могли существовать в одном мире. Они погибали (по вине друг друга или не зависимо от того); жили, не пересекаясь, даже не зная друг о друге… Только почему-то роли бесконечно менялись только для неё. Это она была то ищейкой, то мафиози, то ещë кем-то. Будто кто-то Высший, Всесильный своей могущественной и неподвластной людям или даже эсперам волей распоряжался её судьбой, судорожно менял позиции, стараясь придумать наиболее выгодную комбинацию.
— «Кто-то Всесильный»? — презрительно уточнял голос способности. — К твоему сведению из-за этого самого «кого-то Всесильного» ты бесконечно погибаешь.
Опять по новой — и снова к смерти.
Эйми тем не менее улыбнулась и хитро прищурилась. Менять Вселенную было в её власти, но не в её планах. Прижимая к груди новорождённого сына, она думала о том, что это затишье определённо приведет её к чему-то интересному. Но пока можно было просто насладиться этой историей, как сюжетом очередной книги или — как знать? — детского увлекательного комикса, над которым будут в голос смеяться подростки.
И лишь она будет плакать, зная, что упустила.
Пока что…
