Гравитация

Одно лёгкое касание, и Фумикаге закидывает голову с гортанным стоном.       Одно лёгкое движение — крылья резонируют в такт задушенному крику.       Одна ошибка.       Клетка захлопнулась.       Поймать строптивца стоило больших усилий. В их первую встречу Кейго даже представить не мог, что Токоями Фумикаге, он же Цукуёми, он же герой-мать-его-номер-три, окажется такой занозой в заднице. Непокорный взгляд, тьма на побегушках и холодное сердце лучше бы смотрелись в амплуа злодея, но нет, судьба распорядилась иначе, назначив наоборот его, Ястреба — сияющего и непревзойдённого Таками Кейго — худшим из худших.       За его смерть даже не понижали награду, настолько он был хорош.       Под пальцами искрит напряжение. Там, где Кейго касается, пробегает разряд. На коже блестят капли пота. Верёвки натянуты. Мышцы напряжены.       Фумикаге задыхается.       И кляп во рту ему совсем не помогает.       — Сходишь с ума, воронёнок?       С двойной дозой эйфоретика в крови любой бы сошёл с ума.       На разгадывание причуды Кейго потратил несколько месяцев. Бессонные ночи, судорожные попытки придумать план, десяток провальных идей, и вот, наконец-то. Кейго слышит, как трепещет сердце непобедимого номера три.       Непобедимого.       Ха.       Видели бы вы его сейчас.       На коленях. Полуголый. Обездвиженный.       Почти сломанный.       Почти.       А ведь они только начали.       — Заставил же ты меня попотеть. Уму непостижимо, кто бы мог подумать, что у твоей грозной причуды двойное дно! Долго же ты водил меня за нос, притворяясь бойцом авангарда. Поразительно. Такой сильный, а медик!       Кейго ненавидит проигрывать.       Он не сдерживается и хватает Фумикаге за волосы. Тот покорно сводит брови и выгибается, подчиняясь грубости.       — Смотри на меня, не отводи взгляд.       Затуманенные глаза Фумикаге смотрят куда угодно, но только не на Кейго.       Непростительно.       Глаза у Фумикаге чёрные, в них почти не видно до предела расширенных зрачков. Эти же глаза заставляли Кейго совершать глупейшие ошибки: забыть план, выронить честно награбленное, потерять след… С Фумикаге ошибаться стало постыдной реальностью.       А ещё… Всеслышащие крылья Кейго никогда не подводили.       Понимаете? Никогда!       Но не в тот день.       В тот день он упустил противника впервые в жизни.       Вторая встреча не в счёт, тогда пришёл сука-Мидория.       На третий раз стало смешно.       На четвёртый — несмешно.       Кейго требовал реванша.       Ещё один проглоченный стон — выпущенное перо расчерчивает грудь тонким длинным порезом       Жаль, он тут же затягивается.       Ничего. Кейго сделает новый.       — Я сказал, смотри на меня.       Перо впивается в кожу. Глубже. Грубее. Но Фумикаге так и не сдаётся. Даже накаченный наркотиками, он держится: только дрожит, жмурится, дёргается на каждое грубое касание и шумно, глубоко дышит.       Глупый, совсем не прирученный.       Кейго бы соврал, если бы сказал, что ему не нравится.       — Упрямства тебе не занимать. О нет-нет-нет, – Кейго смеётся, когда замечает почти прозрачную Тень вокруг верёвок, – даже не надейся вернуть контроль. Я думал, только свет твоё слабое место, но как же я ошибался… Оказывается, тебе нужно невероятно мало, чтобы превратиться в послушную собачку. В мою послушную собачку.       Новые раны затягиваются так же быстро.       — Поразительно, где же предел твоих способностей?       На секунду взгляд Фумикаге обретает чёткость.       «Узнай», — читается в нём.       А Кейго же узнает.       — Напрашиваешься.       Перо становится до щекотки мягким, оно нежно пробегает по втянутому животу, рёбрам, связанным рукам, чуть задерживается на впадине между ключиц и заканчивает путь на подбородке, заставляя Фумикаге задрать голову.       Кейго любуется.       Любуется и отрицать это не собирается.       — Тебе не сбежать.       Фумикаге рычит через кляп. От безнадёги. Глупое поведение. Тут же в его плечо входит иголка, а по ней, прямо в кровь, перетекает ещё одна доза.       — Хорошая штучка, да? Украл у вашего техотдела. Работает мгновенно, а главное — надёжно. Как самочувствие?       Бум.       Действительно: работает мгновенно.       Фумикаге падает на бок, поджимая колени, и скулит.       Герой номер три скулит.       У Кейго в голове революция.       Их схватки всегда были напряжёнными. До мурашек захватывающими. Если Ястреб и Цукуёми оказывались в одной точке пространства, миру следовало бежать. Валить со всех ног и не оглядываться. Кейго уже и не помнил, кто мог посоревноваться с ним в скорости. И у кого хватало сил давать отпор. А тут он. Фумикаге. Неразговорчивый, серьёзный…       Преступно, просто незаконно стабильный…       Горячий.       Кейго этого не говорил.       — Всё? Мозги сварились?       Последние намёки на пытающуюся перегрызть верёвки Тень пропали окончательно.       — Быстро сдался.       Кейго даже расстроен.       — И что мне теперь с тобой делать?       Фумикаге подбрасывает, стоит Кейго коснуться его плеча. Он мечется по полу, то ли пытаясь отползти, то ли сжаться ещё сильнее, но осмысленности в действиях ни на йоту.       — Ну тихо-тихо, птенчик, не драматизируй, твой организм может переварить в два раза больше, сейчас полегчает…       Кейго сам не понимает, что творит.       Плана нет.       Так далеко он никогда не заходил.       Каждый раз, когда Кейго думал, что нашёл идеальный способ, всё обязательно срывалось. Фумикаге поразительным образом умудрялся спасаться из безвыходных ситуаций.       И эта его способность «пропадать с радаров», становиться неслышимым для крыльев, бесила больше всего.       В какой-то момент Кейго опустился до грубого сталкинга.       А что? Не силой, так психологией, чем не вариант? Но если у кого-то психика и сломалась, то только у самого Кейго.       Смотреть, как Фумикаге каждое утро флегматично вытряхивает из постели невесть откуда взявшиеся красные перья, достаёт их из карманов и даже из кружки с кофе, но не выражает ни намёка на ужас, между прочим, обидно! Кейго рассчитывал, на хоть какие-нибудь эмоции. Не страх, так хотя бы удивление, раздражение…       Фумикаге же должен был понимать, чьи это подарки!       Простите, предупреждения.       А тут… Такое безразличие. Как невежливо!       — М-м-мфх… – хрипит Фумикаге на новое касание.       Трогать его хочется невероятно.       Держать. Сжимать. Мстить за каждый потраченный нерв. До кровоподтёков. До захлёбывающихся стонов. До слёз в закатывающихся глазах. Пока не перестанет дрожать.       Пока не отключится.       Ой.       Фумикаге обмякает.       А Кейго с трудом убирает руки с его шеи, позволяя отключившемуся телу упасть. От невысказанных эмоций почти что больно.       — Ты убиваешь меня, воронёнок.       Фумикаге лежит недвижимо. Руки связаны за спиной, ноги поджаты к груди, чёрные растрёпанные волосы скрывают лицо. Кажется, он не дышит.       Но Кейго знает, что это иллюзия.       Он заправляет непослушные прядки за ухо, размазывая по щеке несколько капель крови из уже зажившего пореза.       Кейго не стыдно.       Фумикаге сам виноват.       Кровь ему к лицу.       Спустя пару секунд Фумикаге приходит в себя. Если так можно сказать. Он приоткрывает глаза и туманно смотрит в пустоту. Фумикаге потерян. Он ещё не здесь. Застрял на грани снов и галлюцинаций. Может поэтому, когда Кейго решает снова его погладить, тот ластится.       Тихо улыбается, насколько позволяет кляп, и поддаётся.       Зря.       Чтобы поймать Фумикаге пришлось попотеть: навести ложного шороху в самой далёкой от Города точке, влезть в график командировок и отпусков комиссии, подтасовать данные, дождаться, когда самого героя номер три отправят разбираться, подготовить логово… Абсурд. Кейго натурально сходил с ума. Даже его приспешники аккуратно поинтересовались, всё ли с их боссом в порядке. Кейго тогда вспылил и чуть не покалечил любопытных, но и подобные методы не помогли.       Пошли слухи, что босс нашёл себе девушку.       Идиоты.       Заклятый враг — вот кто лучше любой бабы.       А связанный, обезвреженный и крайне возбуждённый заклятый враг лучше любой бабы вдвойне.       Фумикаге сипло кашляет, стоит грубо посадить его и вытащить кляп. Кейго хочет услышать хоть что-нибудь, но Фумикаге только стонет, мотает головой, шатается и смотрит всё так же пьяно.       Кейго опять любуется.       Опасно.       Потому что теперь он понимает, чего хотел всё время.       — Как ты смотришь на то, чтобы стать моей игрушкой?       Смысл Фумикаге явно не понимает, его голова занята другим. Яркими ощущениями и болезненной беспомощностью перед ними.       Запустить бы пальцы прямо в мозг, свернуть каждую извилину, выдрать последние куски воли — выбросить, а пустоту занять вязкой, заставляющей подчиниться болью.       Кейго облизывается. И наклоняется ближе.       — Да, ты станешь моей игрушкой.       Последние сантиметры мучительны.       У Фумикаге запретно мягкие губы. Он пахнет потом и кровью. А на вкус сладок. И даже не пытается отстраниться. Отвечает нежно, расслабленно… Всё кажется настолько правильным, будто происходит годами каждое утро.       Кейго на мгновение забывает, кто он.       А потом губу пронзает боль.       Кейго дёргается, рывком отстраняется и сплёвывает на пол.       — Ах ты, сукин сын!       Ответить связно Фумикаге не может, только загнанно сипеть и демонстрировать белые клычки. Он сам напуган. Не понимает, что произошло, и его растерянность почти невинна. Почти. Потому что порочнее Фумикаге выглядеть невозможно.       Тут и святой бы не вынес. А Кейго далеко не праведник.       Он грубо прижимает Фумикаге к полу, навязывая новый поцелуй. Теперь лёгкости нет, вместо неё битва. Заведомо проигранная для Фумикаге. Ему не хватает ни осознанности, ни сил — он задыхается. Ему неудобно на неприветливом бетоне, больно. Кейго на секунду отстраняется, даря мнимую передышку, и тут же вонзает зубы в открытое плечо.       Тишину в голове разрезает вскрик.       И это похоже на создание вселенной.       Хочется вгрызться глубже, пусть смысла нет и раны тут же залечатся, но ничто не вернёт сорванный хрип и мольбы остановиться.       Кейго их слышал. Прекрасно слышал. Теперь он хочет больше.       Верёвки летят в сторону, штаны тоже.       Кейго не знает, что сейчас сделает с Фумикаге, но останавливаться не собирается.       — Я выпотрошу тебя.       Сокровеннее этого Кейго в жизни не говорил.       Фумикаге отпирается. Так слабо, что почти похоже на попытку прижаться. Эйфоретик снёс крышу окончательно. Завтра будет отходняк.       Если завтра наступит.       В смазанном шёпоте Кейго разбирает «пожалуйста» и «больше», и ему неважно, что на самом деле за словами скрывается отказ.       Изнутри пожирает голод.       Звериная жажда мечется в груди. В сердце пожар, в голове холод, на кончиках пальцев напряжение в миллион вольт. Фумикаге подбрасывает каждый раз, когда Кейго касается его тела. Особенно шеи. И ниже.       От жара в глазах марево.       Они оба без одежды на холодном камне, и это нихрена не отрезвляет.       Делает только хуже.       Всю боль, каждое неудобное движение Кейго возвращает Фумикаге в двойном размере. Он не может дать ему ничего, кроме страданий. Кейго никогда никому не давал столько. И пусть там, внутри, в своенравной душе Фумикаге ещё теплится огонь сопротивления, сражение закончено.       — От… Пусти… Хва… Ааа!       Поразительно, что он ещё может формулировать слова, но стоит коснуться паха, и Фумикаге давится вдохом.       Кейго говорит и действует на автомате.       — Мой. Не отпущу.       Собственное тело кажется чужим: ощущения чересчур яркие, сознание не выносит, пытается отдалиться — кто-то другой сейчас спускается поцелуями-укусами к бедру, проводит языком по горячей коже и…       Слишком много мыслей там, где их быть не должно.       Во рту тесно.       Фумикаге уже не кричит, он просто не дышит. Кейго запоздало чувствует боль в расцарапанных плечах и горький вкус на языке.       Он не понимает, что произошло.       Он не понимает, как они докатились до этого.       Горькая жижа вытекает изо рта вместе со слюнями. И пусть Кейго должно быть мерзко, он как идиот счастлив смотреть на стекающий по телу Фумикаге беспорядок.       Пора им воспользоваться.       Кейго рычит, когда он оказывается внутри. Там узко. Тесно. Влажно. Так податливо. Он ещё не вошёл до конца, но уже проклял ту минуту, когда придётся покинуть тело.       Жар впитывается через кожу, бешеным потоком несётся по позвоночнику в голову, чтобы там сжечь несколько миллиардов нейронов. Они больше не понадобятся. Теперь Кейго нужен только тот отдел мозга, который отвечает за способность вытрахивать из Фумикаге оргазм за оргазмом.       Это не так сложно, когда Фумикаге сам весь как оголённый нерв.       Иногда Фумикаге пытается что-то сказать, вырвать руки из захвата, протестующе мычит, а через мгновение вскрикивает и опять пачкает живот. Хороший мальчик. Искренний мальчик. С его телом волшебно играться. Он восстанавливается за считанные секунды. Как будто его и создали только для того, чтобы мучить и медленно убивать.       Кейго уже почти не контролирует перья, сознания хватает, лишь чтобы облепить ими все доступные участки тела и наслаждаться шумом бешено текущей под кожей крови.       Фумикаге красиво плачет. Он не может спрятать лицо и наверно совсем не отдаёт себе отчёт в том, как выглядит, но стекающие с уголков глаз капли хочется слизать. Почувствовать вкус сломанной души. Искусанные, опухшие губы Фумикаге покраснели. Он загнанно дышит, изредка срываясь на стоны. Сейчас он стал тише. Хороший знак. Чем молчаливее ведёт себя партнёр в постели, тем глубже он пал в глубины собственной похоти. Захватившее его сознание удовольствие сродни героиновому приходу. Он только и может, что блаженно прикрыть глаза и рыдать, умоляя партнёра продолжать жать на кнопку под названием «кайф».       И опять кончать, не думая о последствиях.       Фумикаге сжимается так сильно, что Кейго шипит.       — Да расслабься же…       Естественно, его никто не слышит.       Кейго чувствует, как в теле играет усталость. Нет. Чёрт, нет. Только не сейчас.       У Кейго осталась последняя доза эйфоретика.       — Ну давай посмотрим, кто кого.       Он вводит препарат в себя и проваливается в омут.

***

— Я! Ничего! Не хочу! Об этом! Знать!       Такуан бросает в Кейго тряпку, вслед за ней летит ведро.       — Но настоятель… – Кейго ловит всё перьями. Он старается держать дистанцию. Чисто на всякий.       — Молчать, несносный мальчишка!       — Но…       — Молчать, я сказал!!! Заявился в три ночи: на руках Фумикаге, не дышит, оба по уши в крови, что я… – Такуан прожёвывает ругательство. – М-ть тв-ю, должен был подумать?!       — Ну… Что мы отпуск взяли… Годовщину праздновали…       — Пошёл вон!       — Ну, настоятель…       — Вон!       Кейго упархивает с тряпкой и ведром до того, как в него прилетает причудой.       Отстой, старик сильно разозлился.       Разогревать воду на ночной кухне приходится быстро, пока Такуан не вернулся и не решил закончить начатое. Только Кейго забыл, что теперь в храме поселилась ещё одна душа. И «она» уже самодовольно облокачивается плечом на косяк двери.       — Кажется, Такуан не оценил ваши попытки открыть БДСМ-клуб по соседству.       Даже смотреть на Тойю не надо: он улыбается. Сквозь зевок, но со всем ехидством, на которое способен. А способен он на многое.       — Испугался конкуренции.       Тойя смеётся, и Кейго всё-таки решается посмотреть ему в лицо. Тень прошлого не отпускает. Продолжающие улыбку жуткие скобы, обгоревшая кожа…       Боль в глазах.       Но стоит моргнуть, и наваждение проходит.       — Как у вас тут дела вообще? – сам себя одёргивает Кейго.       — Спокойно. Как и всегда. Вчера ходили проведать чайные посадки, скоро будет сбор листьев.       — Ммм, ясно…       В воде ожили тонкие нити-пузырьки. Пора снимать таз с огня.       — Давай помогу донести.       Кейго кивает.       Он устал. И умиротворён. Настолько, что пропускает мимо сознания тот факт, что Тойя сам предлагает помощь и действительно доносит горячую воду до гостиного дома. Кейго приходит в себя только когда на автомате говорит «спасибо», а Тойя снисходительно хлопает его по плечу. И молча уходит.       Мир сходит с ума.       Или это только Кейго сошёл с ума.       То, что он психически болен, Кейго понял ещё давно, когда честно рассказал Фумикаге о мечте превратить его тело в фарш. Тот сначала попытался отшутиться, мол, дорогой, зачем утруждаться: пятьсот йен и полкило фарша из ближайшего магазина в твоём распоряжении. Хочешь — куриный, хочешь подороже — говяжий. Давай-давай, люля-кебаб ждёт, герою номер один позволено спускать пар любым способом!       Но Кейго на это только вымученно улыбался и смиренно заталкивал явно нездоровые образы поглубже.       Пока одним прекрасным днём Фумикаге не подошёл посреди работы и не шепнул на ухо: «Месяц».       «Поймаешь, и можешь делать со мной, что хочешь».       Ровно через месяц со дня их помолвки в Америке исполнялось пять лет.       За это время Бест-Джинс ушёл с поста героя номер три, уступив место Фумикаге, Кейго окончательно стал директором комиссии, а новым лидером агентства единогласно выбрали Мизу. Та брыкалась как могла, но в итоге смирилась. Тем более Фумикаге справлялся с ролью заместителя на все сто. Мидория большую часть года был не в стране, выполняя политическую миссию за рубежом, Урарака воспитывала их дочь, а Оллмайт мирно преподавал в UA на пару с Айзавой-сенсеем.       Тишь да благодать.       Такую же тишь Кейго застал в тот злополучный вечер дома, когда вернулся с работы.       Фумикаге сбежал. И очень правильно сделал.       После подобных заявлений, ему только и оставалось, что спасать задницу.       Кейго споласкивает тряпку и выжимает из неё кровавую воду. Он не заснёт, пока не убедится, что с Фумикаге всё в порядке.       Стоило ли оно того?       Кейго не знает.       Сейчас он пуст. Вымотан. И даже совесть почти не грызёт.       На отмытой коже белеют светлые полоски недавно заживших ран. А так не скажешь, насколько глубоки они были — как давние порезы бумагой, не больше.       На плечах виднеются призраки укусов. И если приглядеться, они повсюду.       Ни сантиметра не пропустил.       Кейго проводит по следам и сыто вздыхает.       Ужасно.       Гореть ему в аду.       Фумикаге чуть прохладный, его грудь недвижима. Кейго работает аккуратно, стоически беря ответственность за произошедшее, пока вода не становится грязной, а тело Фумикаге чистым.       Теперь он лежит, бледный.       Неживой.       Кейго не знает, сколько минут назад был последний вздох.       Кейго не знает, когда будет следующий.       Кейго вообще не знает, что ему делать дальше.       Некоторое время он сидит молча, отмываясь сам. Грязная одежда летит в угол бесформенной кучей. Мерзость. Кейго обещает себе, несмотря ни на что, сжечь все следы преступления, но сейчас хватает сил только чтобы заползти под одеяло и прижать Фумикаге к себе.       — Не могу без тебя, – согревает Кейго дыханием холодные губы.       Ему не жаль.       Но ему больно.       Пять лет назад они вверили друг другу жизни, пообещав либо встретить следующий рассвет, либо отправиться в ад.       Но смерть не пришла.       Так почему Кейго всё ещё её ждёт?!       Передёргивает. Кейго жмурится и обнимает Фумикаге сильнее.       — Не могу без тебя, – повторяет он жестокую мантру. – Не могу, не могу, не могу…       Сквозь тонкие стены просачиваются звуки ночи. Цикады и сверчки наполняют чёрный воздух пением, шумит листва; Кейго слышит вибрацию гитарных струн и молитву.       А Фумикаге всё так же безмолвен.       Лежит рядом: слабый, беззащитный. Его бы держать и никогда не отпускать. Руки чувствуют тяжесть, тело — температуру, Кейго улавливает тонкий флёр секса и возбуждения на коже — остатки бурной ночи. Но если закрыть глаза…       Кейго закрывает глаза.       И остаётся один.       Крылья не слышат.       Страшно.       Достаточно только приказать: позвать Тень и попросить её разбудить Фумикаге, чтобы перестать чувствовать тревогу, однако время идёт, а Кейго не решается. Он слишком долго был эгоистом. Ему и так позволили больше, чем следовало. Мешать Фумикаге восстанавливаться — низость, недостойная героя и мужа.       Кейго шепчет слова любви, лишь бы немного рассеять густую тишину. Далеко-далеко, слабо-слабо, в груди Фумикаге бьётся сердце. Призрак жизни — тонкая нить между здесь и бездной.       Становится теплее. Клонит в сон. Кейго прикрывает глаза, сосредотачиваясь на слабом пульсе, и продолжает тихо признаваться в любви.       Новый вдох он уже пропускает.       Как и мягкое «я тоже».