***
Сколько же Шону тогда было?.. Семь?.. Или всё же восемь?.. В тот день, как и сегодня, погода стояла самая отвратная. И главное, осень-то ещё толком не началась, а дождь лупил по щекам ледяными колючими плетями. Этот день соседские мальчишки выбрали для своих проделок не случайно: мало кто следит за своим двором, да и просто пялится на улицу через окно в такую непогоду. В маленьком городке, куда Шон приехал с матерью, детей соответствующего возраста было немного. И поэтому у него совсем не было друзей. В школе он ни с кем познакомиться ещё толком не успел, да и жили его одноклассники кто на отдалённом ранчо, кто вообще в соседнем поселении. А те ребята, что обитали поблизости, давно сформировали эдакую малолетнюю бандгрупировку от семи-восьми до пятнадцати лет. Нет, были, конечно, и «приличные» дети, но они сидели по домам и играли только в собственном дворе. У них, разумеется, тоже имелись товарищи для игр, но это чаще были дети родительских приятелей, а у мамы Шона, как и у него самого, не было друзей в этом городе. Так что, когда Шона позвали с собой пусть и не слишком хорошие ребята, он был на седьмом небе от счастья. К тому же кто сказал, что они такие уж нехорошие? Мама? Так мама много всякой ерунды говорит, например, если долго сидеть за компьютером — ослепнешь, или если есть много конфет — выпадут все зубы. А Шон сто раз сидел за компом всю ночь и ещё ни разу не ослеп, да и зубы, даже которые выпали, выросли заново. Словом, он решил, что слушать маму — бесполезное занятие, и с лёгким сердцем отправился на прогулку с крутыми парнями. Но всё оказалось не так просто. Прежде чем стать полноценным членом компании, нужно было пройти проверку. В качестве проверки была избрана месть одному фермеру, за что именно — Шон так и не понял: то ли за раздавленный трактором мопед, то ли ещё за что… Но… Нужно было влезть на здоровенный ангар и бросить через отдушину пропитанную бензином горящую тряпку, и это предстояло выполнить Шону, чтобы доказать своё право быть среди избранных. Неизвестно, чем бы закончилось это безумное приключение, но совершить поджог Шону так и не довелось: он сорвался с довольно большой высоты, проехался вниз по грубым доскам и упал в теплицу, пробив собою стекло. Наверное, он потерял сознание, то ли с перепугу, то ли от удара, хотя, очнувшись, не обнаружил на себе никаких травм, кроме нескольких синяков и многочисленных заноз на руках и ногах. Ну ещё бы! Он, по-обезьяньи вцепившись в доски, проехался по ним несколько метров. Особенно беспокоила одна, чуть выше колена, мало того, что заноза эта была здоровенной и глубоко засела в ногу, так, что кровь сочилась, не переставая, так ещё и джинсы были разорваны в хлам, а уж за это от мамы влетит по самое не хочу, потому что нога заживёт сама, а новые джинсы денег стоят. Но этим неприятности не ограничивались. Случайно оказавшись внутри теплицы, Шон теперь понятия не имел, как из неё выбираться. Стеклянная дверь была на замке, а через крышу, с пораненной ногой, уж точно никак. А ещё через минуту он услышал то, чего боялся больше всего: шаги совсем рядом, а потом и скрежет открываемого замка. Ну всё, ему конец, вряд ли фермер станет разбираться, надерёт ему задницу хорошенько, а потом в полицию сдаст. Но за дверью оказался мальчишка, лет на пять старше самого Шона. Оглядевшись, он правильно оценил обстановку и спросил: — Ты в порядке? — А тебе-то что? — буркнул Шон. — Не знаю, понимаешь ли ты… Но это, — пацан обвёл взглядом всё вокруг, — частная собственность. Хотя вряд ли, совсем сопляк ещё. Давай, поднимайся! Чего разлёгся? Шон попытался встать, но, видимо, чёртова заноза засела слишком глубоко, ногу пронзила боль, и он упал обратно на помятую, усеянную стеклом грядку. — Ты чего? Ноги переломал, что ли? — мальчишка подошёл ближе, глядя немного настороженно, но всё же равнодушно. — Учти, если это так, то я не смогу тебе помочь. — А ты хочешь мне помочь? — удивился Шон. — Да, — пожал плечами паренёк, — иначе тебе не поздоровится. А эти ублюдки, с которыми ты пришёл, — он кивнул в сторону, — тебя бросили. — Мои друзья не ублюдки! — Шон, сколь бы ни был мал, всё же осознавал, что тех, кто бросил в беде, нельзя называть «хорошими ребятами», но почему-то счёл своим долгом защищать их перед этим неизвестным мальчишкой. — Они бросили тебя, даже не узнав, что с тобой. Они — не друзья, — твёрдо сказал тот. И, нахмурившись, добавил: — Тебя как зовут? Меня Альберт. — Шон, — буркнул Шон. Настроение упало ниже плинтуса: и «друзья» бросили, и сам попался, да ещё и нога болит, кровь не унимается. Альберт присел возле него, разглядывая большущую занозу сквозь прореху в пропитавшихся кровью джинсах. — Эк тебя угораздило, — Альберт покачал головой и, неожиданно рванув, увеличил дыру. — Ты чего? — вскинулся было Шон, но Альберт тут же осадил его, пожав плечами и просто сказав: — Всё равно рвань, не заштопаешь никак, и кровь не отстирывается. Шон только горько вздохнул. Альберт наклонился над худой ногой невольного «пациента», внимательно осмотрел ранку и осторожно, двумя пальцами, подцепив занозу, предупредил: — Будет больно. Шон только кивнул, закусив губу. Альберт дёрнул, вытаскивая окровавленную щепку. Вскрикнув, Шон обеими руками сжал ногу и, хотя было больно, улыбнулся дрожащими губами: — Спасибо. — Не за что, — Альберт поднялся и протянул ему твёрдую ладошку. — Вставай.***
Вот с того времени и началась их дружба, с годами переросшая в любовь. Даже странно, что так случилось, потому что, сколько помнил Шон, они всегда если не ругались, то спорили. Однако при этом просто жить не могли друг без друга. Вдоволь поскандалив, потом мирились, и Шону нравилось это, а уж когда их дружба превратилась в полноценные отношения, мириться стало совсем сладко. Альберт умел быть ласковым и романтичным, и млея в его объятиях, мечась под ним по смятой постели, Шон никогда уже не вспоминал, из-за чего возник скандал. А вот теперь ничего этого уже не будет. Романтика куда-то ушла, и Альберт тоже ушёл. Шон вздохнул. Тоска уже так сжала его сердце, что он готов был бежать искать Альберта и сам дарить тому подарочки и умолять простить. Только где его искать? На работе у Альберта секретарь сказал, что не видел его уже бог знает сколько времени, оно и понятно — Альберт часто работал на удалёнке, и ему не надо было сиднем в офисе сидеть. На старой квартире сосед выразился конкретно: — А хер его знает, где этого педераста носит! Ты тоже, что ли, из пидоров? — и он смерил Шона подозрительным взглядом, так что парень предпочёл просто молча свалить: нарываться на плюху от геененавистника не хотелось. А потом он долго болтался по улицам, продрог, как собака, но возвращаться в пустой дом было тошно. И в какой-то момент он словил себя на мысли, что готов терпеть даже открытый тюбик с пастой, даже грязные носки в самых неподходящих местах, лишь бы найти своего Альберта, лишь бы не потерять его навсегда. Но чудес не бывает. Окончательно замёрзнув, Шон приплёлся домой, едва попав ключом в замочную скважину — настолько окоченели руки. Кинув куртку прямо на пол в коридоре (а ведь всего три дня назад он за такое Альберту знатный скандал закатил бы!), Шон, не включая свет, на ощупь добрался до ванной. Там, зажмурившись и от ярко вспыхнувших лампочек, и от того, что не хотелось увидеть себя в чуть запотевшем зеркале, он поспешно залез под горячий душ. Постепенно отогреваясь, он долго стоял под тугими струями, не открывая глаз и с горечью думая о холодной постели. Ну вот кто его за язык тянул? Ну не закрыл Альберт этот чёртов тюбик! Ну не помыл чашку! Взял бы и сам прибрал, помыл, руки не отвалились бы, так нет же, высказался, чистюля херов! Шон уже последними словами себя ругал, но легче не становилось, тоска грызла, грозя превратить ночь в сплошную пытку. Неожиданно чьи-то ледяные ладони скользнули по разгорячённой душем коже. Шон дёрнулся от неожиданности. Знакомый голос шепнул в ухо: — Ты бросил куртку на пол. Шон зажмурился сильнее и прижался спиной к такому родному и желанному телу. Альберт вдавил его в стену и, жадно шаря руками везде, куда мог достать, почти рычал: — Что же ты за гад такой? Ну прям заноза в заднице! Думал, уйду и похер, поживу спокойно, так нет же, зудишь и зудишь под кожей, в голове, в сердце. — Я тоже тебя люблю, — млея в сильных руках, выдохнул Шон и застонал, когда губы Альберта впились ему в шею, а руки обняли ещё крепче…