Затмение

Утро встретило Гейла яркими лучами солнца. Красочный рассвет постепенно сходил на нет, оставляя после себя лишь бескрайние голубые просторы. Идеальное начало дня для человека, который всю ночь не мог сомкнуть глаз. Гейл потягивается, бросая мимолетный взгляд на свое отражение, а зеркале: мешки под глазами от вечного недосыпа с каждым днем становились все больше. Сон для кого-то вроде него — непозволительная роскошь. Уинзер не помнил, когда последний раз он нормально спал. -Дерьмо… — раздраженно шипит парень, умывая лицо ледяной водой. — Угораздило ведь, а?.. Гейл трет опухшие глаза и случайно переводит взгляд назад: за окном, на большом билборде, сияет уродливая рожа его горячо любимого брата. Гребаный Саймон преследовал его всюду. -Да пошло оно все, блядь!.. Хрупкое стекло разлетается на тысячи мелких осколков, но собирать их Гейл не спешит. Кровь сочится у него из пальцев, крупицы стекла намертво въедаются в кожу — он устал от роли конченного садиста. Гейл опускается на кровать и закуривает прямо в квартире. Пока его братишка фальшиво улыбается со сцены, он тонет в этом дерьме, раз за разом опускаясь все ниже и теряя надежду на счастливый исход. Саймон был светом, Гейл — тьмой: он даже волосы красит в черный, чтобы до конца соответствовать новому образу. -Вот же…дерьмо!.. Гейл вязнет в нем словно в болоте. Счастливое лицо брата преследует его везде — как бы сильно парень не прятался. Он думает о нем, когда оказывается в постели Хаско, видит его лицо, когда с неимоверной жестокостью издевается над Питчем, представляя, что кровавое месиво вместо лица было когда-то смазливым лицом Саймона, который сейчас, наверное, ни о чем не думая отплясывал на сцене под оглушительные визги фанаток. Гейл не понимал, почему должен подчищать дерьмо за своим братцем, почему вынужден быть лишь его тенью, но тем не менее продолжал это делать, ночами едва ли не доводя себя до истерик. -Как же я тебя ненавижу! Как же ты, блядь, на него похож. Он и не знает, кого ненавидит больше: отца — за испорченное детство и каждодневные ночные кошмары, или Саймона — просто за то, что он есть. Гейл ненавидит его, но каждый гребаный раз, когда его брату нужна помощь, он чудесным образом оказывается рядом. Он не следит, честно — простое совпадение. -Ненавижу… Ненавижу тебя, слышишь? И опять посреди ночи он проснется в холодном поту, и опять будет долго-долго рассматривать свое отражение в зеркале, пытаясь убедить самого себя в том, что он все еще жив. Гейл не знает, кому задает этот вопрос: пропавшему — не без его участия — без вести отцу или же самому Саймону, убить которого он божился бесчисленное количество раз, но на деле так и не предпринял ни единой попытки. -Да оставь ты меня, наконец, в покое!.. Гейл в ужасе обхватывает руками голову, едва ли не плача — Саймон прозрачной тенью стоит над ним, задорно улыбаясь и вешаясь на шею своей желтой мартышки. Брюнет бьет с кулака, но увы — слышит лишь звук треснутого стекла. Его вызванные наркотическими веществами иллюзии с реальностью не имели ничего общего. -Что, блядь…что, блядь, мне еще сделать?.. Полупрозрачный Саймон лишь мотнет головой — так, как делал это обычно. Он, блядь, ничего не видит. Он, сука, слепой, и дальше своей желторотой обезьяны никогда и не посмотрит. Счастье, любовь, идиллия — не хватает лишь лепестков роз и зажженных розовеньких свечек — по всем пидорским канонам. А еще лучше — похоронных: Гейл с радостью бы посмотрел на пару бездыханных тел в деревянных ящиках. -Делов-то, блядь… — как-то нездорово смеется парень, когда обретает возможность более-менее нормально соображать. — Чем только раньше думал?.. И тут же понимает, что нет, нихуя — ни брата он своего не убьет, ни его любимую мартышку — чего только трепал языком. К обеду погода испортится, и Гейл, матерясь, наденет армейские сапоги, несколько раз по пути уронив ключи и брюзжа, что хуже этот день уже ничего не сделает. Думает он так до тех пор, пока не сталкивается с Саймоном в дверях лифта, пока тот своей наигранно-сияющей лыбой опять не испортит все к чертям, при этом ведя себя так, словно ничего не случилось. -Приветик, Гейл! Я смотрю, ты… В очередной раз у Гейла сорвет крышу; в очередной раз он прижмет брата к стене и в очередной раз не сможет зайти дальше оскорблений и подколов — уж слишком ощутима эта грань между ними. -Я тебя…ненавижу. Парень хочет сказать еще многое, но слов нет — как и воздуха в этом сыром подъезде. Он отпустит Саймона так же внезапно и, уже натягивая на нос черную кепку, обернется и одарит брата звериной ухмылкой: -Советую гулять осторожнее, братик. Издевку парень пропустит мимо ушей — он давно уже все понял: и то, что брат испытывает к нему совершенно не те чувства, и то, что он не сможет на эти чувства ответить. Не то, чтобы Саймон был таким лапочкой, считавшим инцест одним из семи смертных грехов — они и братьями-то друг другу приходились исключительно по отцу, но… Гейл был другой. Саймон не ненавидел его, нет — он восхищался младшим братом с самого начала, зная о всех его недостатках и принимая их как свои собственные. Объяснять это Гейлу — нудно. Он лишь посмеется в ответ и в следующий раз выкинет какую-нибудь из ряда вон выходящую гадость — не сравнимую даже со сброшенным на сцену расчлененным телом. «Ноги положил, а руки поищешь сам.» — так как-то? Нет уж, спасибо. Саймон состроит фирменную улыбку и обворожительно подмигнет. -А ты попробуй. Младший Уинзер даже не остановится, до сих пор не понимая: говорит ли он с реальным Саймоном, или стоящий позади человек был лишь плодом его фантазий. Тучи проходят мимо, а без единого облачка голубое небо точь-в-точь соответствует цвету глаз Саймона. Гейл бежит от него — не от полиции — в Азию, но даже там небо словно смеется над ним, день за днем радуя хорошей погодой. --Хоть бы туч пригнало, что ли… Готовясь к очередному концерту, Саймон чихнет и ненароком вспомнит про брата: взгляд психически больного и черные как смоль волосы. Порой он творил совершенно ненормальные вещи, но тем не менее для Саймона Гейл оставался едва ли не самым близким человеком — вторым. После Коннора, разумеется. -Вам доставка! Хорошо одетый мужчина вручает блондину коробку и поспешно удаляется. Озадаченный Саймон долго вертит ее в руках, пытаясь найти имя отправителя, но все тщетно: под упаковочной лентой прикреплен лишь мятый клочок бумаги. «Надеюсь, тебе понравится. Целую~» Саймон откладывает коробку в сторону, обещая открыть ее после шоу — обнаружить внутри человеческую кисть или еще какую часть тела перед концертом желания не было. Подарки у Гейла всегда были своеобразными.