polnalyubvi — где ты?
Мягкие перины взлетают вверх, золотистые медовые кудри также поднимаются с белоснежной подушки, дополна набитой большими мягкими перьями. Глаза размыкаются в изумлении, и взгляд устремляется в зеркало, обрамлённое позолоченной оправой, которое располагается напротив… Юноша смотрел на себя, срываясь с места и стягивая за собой полотнище одеяла, на коленках подполз к стене. Тонкие длинные пальцы его легко впутывались в локоны волос, оттягивали маллет, а затем касались аккуратного лица. Он обнимал себя, а затем фаланги щупали лико, очерчивали каждый его миллиметр. Облегчённо выдыхая и возвращаясь обратно в постель, юноша уселся на край. Со стороны послышался лязг металла, прокручивающийся звук отпирающегося замка, на это златовласый мгновенно отреагировал и обернулся в сторону дворцовских дверей в свою комнату. В щели сначала появилось обеспокоенное лицо матушки, морщинистое, дряблое, а затем и её тучная фигура; женщина тихо зашла внутрь покоев, прикрывая за собой двери и закрывая их серебряным ключом на замок, как и было. — Молодой господин, что с вами такое стряслось? Шуму наделали, да матушка проснулась, — дама расположилась рядом с сыном, обняла его крепко, поглаживая по спине. Взглядом она к тому ещё окинула комнату, заметила стекло: Кан Ёсан даже не заметил того, как, возвращаясь в постель, потянул за собой вместе с одеялом и зеркало. Оно треснуло. — Не беспокойтесь, милая, со мной всё в порядке, — юноша отстранился от родителя, по-доброму взглянул на родную женщину, — Сон приснился, дурной или нет — не знаю, это пустяк. — Поведаешь матушке, что за сон заставил вздрогнуть молодого господина, а затем и проснуться хозяйке дома? — госпожа говорила размеренно, спокойно. Для молодого человека она была голубушкой, доброй да нежной. — Голубушка, милая, с вашего позволения расскажу, — блондин взялся своей рукой за чужую, — Как будто шёл я по полю, длинному, светлому, колоски путались в пальцах, а на душе было так хорошо и спокойно. На миг я убедился в своей теории о том, что истинная сила человека не в порывах, а в нерушимом спокойствии. Подул ветер — блаженный вздох отдохновенья; он лёг на серьги соцветий, на мои плечи, которые после чуть дрогнули. Он развевал волосы. Матушка, так красиво было!.. вам бы только знать! Мои волосы, словно слились с колосьями, они ведь золотые, пряные. Поле колосистое вдруг начало сменяться цветочным. Душистые травы, ароматный парад, горные реки и рельеф, васильки да ромашки вокруг. В руки я взял мак, красный, яркий, как огниво, представляете? Вплёл себе в косу, только не судите меня за это. Да за следующее тоже не судите… — вдруг он остановил свой рассказ, смолкнув. — Есан, звезда моя, родимая ругаться не будет, продолжай свой рассказ, — госпожа Кан погладила сына маленькой пухленькой ручкой по спине, потрескавшимися вялыми губами поцеловала в лоб. — Тогда я продолжу, — снова стих, чуть поменявшись в лице, которое поморщилось от нахлынувшей колесницы мыслей, — На чём я закончил?.. Точно, мак. красивый мак. Затем я вновь двинулся в путь, как неожиданно ветром сдуло мою дорожную шляпу. От чего-то показалось, что я с поезда сошёл, чемодан в руках был, да я бросил на дороге его еще до того, как пошёл в поле, этого мне правда не узнать. Я за шляпой побежал — она в кусты, а я за ней. Но вдруг упал неизвестно куда. Как будто то же самое поле, только совершенно другое. Я был в растерянности, а после потерял сознание. А проснулся уж на сеновале, лежал в стогу золотом, на мне рубашки совсем не было, ключицы голые с грудью. Неожиданно тепло какое-то прянуло к телу, разлилось внутри и снаружи, чужие руки коснулись плеч и крепко обняли, не так как этого делаешь ты. Это было исключительно интимное касание. Кто-то обнял меня и начал поцелуями покрывать шею, спину, он наклонился и целовал ключицы порочные, трогал тело. Я повернул голову и в нос дал запах полевых цветов, кожи коснулись мягкие волосы, они были тёмные, как смола. Это был мужчина. Он целовал затем моё лицо и трогал скулы, но мне не было отвратительно, наоборот, я, кажется, таял, — женщина кинула на него нечитаемый взгляд, которого Есан очень испугался, — Не судите меня, прошу! Вы дали обещание, матушка. Женщина встала, руку выпустила из чужой, улыбнулась. Сказала, что всё хорошо. — Изволите кушать сегодня чай со сливками или компот? — спросила она, остановившись у дверей комнаты. Получив ответ «на ваше усмотрение, милая», кивнула, отперла дверь и скрылась за ней в тени, забыв закрыть. А у Ёсана появилось странное ощущение внутри: как будто что-то точно должно случиться. Он поднялся с большой кровати, воздушные покрывала с периною сложил, двинулся к гардеробной: с деревянного стула снял белую большую рубашку, тёмные велюровые брючки и чешки. Одевшись, взял гребень с аккуратного мужского туалета, расчесал волосы, а затем распустил свои довольно длинные и блестящие кудри. Белой пудрой пару раз коснулся лица и уже готовый вышел из комнаты, двинувшись к лестнице, чтобы спуститься вниз. Краем уха он услышал незнакомый женский голос, молодой, очень некрасивый, режущий слух. Выглянув, Ёсан заметил девушку: она была одета хорошо, шляпка с пером и синей атласной лентой скрывала длинные волнистые волосы по пояс, на теле была блуза, а поверх неё жакет, юбка, плавно расклешённая к низу (напоминала раскрытый цветок лилии), была утянута талия, украшал весь костюм корсаж и воротник-стойка на костях. Пухлые плечики были закрыты белой кружевной палериной. — Госпожа, Н, прошу пройти к нам на обед. — Как скажете, милая. Кану не понравилась эта девушка не то что с первого взгляда, скорее с первого звука, который он услышал из её уст — через чур высокий звонкий голос, а кроме того ещё и громкий, в речи вырывались совершенно некрасивые звуки, которые не свойственны тому, кто хотя бы занимается с учителем на дому (что для дам тогда было обязательно, тем более из знатных родов). Взрослая женщина глянула в сторону и заметила Ёсана, тут же подозвала к себе, чтобы познакомить с гостьей, которая наведала вместе со своей семьёй в поместье Канов. Оказалось, что это была молодая дворянка, имение семьи которой составляло двести душ, что было довольно внушительным количеством, известная в светских кругах, обладательница хорошего приданного (уж родители-то о ней, судя по всему, ой как позаботились, дабы она получила лучшего жениха), не замужняя. За столом Кан чувствовал на себе её пристальный взгляд, становилось неловко и нехорошо, но говорить вслух не хотелось. Намерения Госпожи Н* были весьма ясны Ёсану: она хотела выйти за него замуж, ведь он-то не только недурен собой, приятен, но и шибко образован, да и статус в обществе высокий занимает. — Милая, Н, я слышал, что вы играете на фортепьяно, может исполните что-нибудь для нас? А я внимательно послушаю вашу композицию, — несмотря на то, что великие знания об умениях девушки были некрасивой ложью, в яблочко юноша попал очень точно — она и правда была хорошей ученицей музыкальной академии, с инструментом тоже не прогадал. Дама согласилась без лишних слов, уже заранее обрадовавшись своей победе в борьбе за получение штампа, села за стульчик, открыла крышку и тронулась пальцами клавиш. Игра Ёсану не понравилась не меньше, чем сама девушка: «неискренне, сухо» казалось ему. Кан встал рядом с фортепьяно возле девушки, та обратила на него внимание, сверкнула глазёнками, мелкими и неприятными, напоминающими наутилусов, гадких моллюсков. — Милая, я не сделаю вам предложения, вы мне отнюдь не нравитесь, — листая какой-то незаурядный журнальчик с критикой, шептал юноша. — Мы не пара, поймите. А девушка от чего-то вдруг разозлилась, захлопнула инструмент, оттолкнула от себя молодого хозяина дома и, схватив свою нарядную сумочку, покинула дом, крикнув напоследок «Меня унизили в этом доме. Прошу никогда не приглашать меня сюда» («Будто кто-то собирался», — мелькнуло в голове юноши). Ёсан вышел за ней, проводив удовлетворённым пакостью взглядом, а по возвращению заметил в руках своей матери жёлтый конвертик с красивой маркой. — Что за письмо, голубушка? — Кан подсел к женщине, но та вдруг вскочила, спрятала конверт за спиной, бормоча «Ничего такого, это не вашего ума дело, молодой господин, какие-то… квитанции…» — Странно, я краем глаза увидел своё имя на конверте. Мне показалось? Матушка на это не ответила, сунула конверт в буфет и закрыла его на ключ, который был только у неё, кинула его в свой фартушек. После этого хозяйка быстро ушла.***
Ёсану показалось, что его «милая» ведёт себя очень странно: не случалось ещё такого, что она что-то утаивала от своего старшего сына, наследника поместья. Однако мысль о сложившейся ситуации почти мгновенно покинула сознание, потому что неожиданно возникла иллюзия тепла сзади, как будто его снова кто-то приобнимает за плечи, как тот парень. Оглянулся — никого. Такие загадочные эпизоды случались ещё пару раз некоторое время после. Незнакомец из сна полностью и целиком занимал сознание парня, златовласый не мог прекратить думать о беспокойнике его ночи, будто зачарованный какими-то магическими силами, прокручивал в голове сюжет сновидения. Мужчина очень красив: его глаза-бусины были тёмными, как чёрная дыра, Есан посмотрел в них всего лишь раз, но остался околдованным. Нос тонкий и изящный, губы пухлые и розовые. Скулами можно было порезаться. На ощупь показалось, что его тело очень крепкое, наверняка, он занимается непосильными (по меркам самого Кана) делами рода физической культуры. Быть может, он фехтовальщик? На то время было очень модно заниматься таким благородным видом спорта, народные игры «на ножах» уже преобразовались в общепринятые спортивные дисциплины для юношей. Из мыслей господина вывел стук в дверь, он обернулся на него. — Ёсан, матушка заснула, — в дверном проёме показалось мелкое лицо младшего брата, — Тебе ведь нужно это? — в руках у него был ключ, похожий на буфетный, что заставило самого Ёсана чуть напрячься и сообразить на лице более заинтересованное выражение, чтобы его намерения поняли верно. — Лови и не благодари, — после сказанного чертёнок исчез так же быстро, как и появился до этого. Кан понимал: ему оказали данную услугу совсем не из чувств братской любви и уважения, а в силу возраста — для мелкого хулигана это было неким протестом и удавшейся шалостью наперекор матушке. Однако это ребячество играло на руку Ёсана, поэтому в расстройство он не планировал впадать по этому случаю. Кан словил ключ, оглянул его и понял — точно от буфета. Решив не терять времени, он подскочил и быстрыми шагами двинулся к кухоньке, совершенно удачно было выловить момент, когда у матушки по режиму дневной сон. Открыв шкафчик, юноша обнаружил в нём пару стопок бумаги, чернильницу, в глубине полки лежал конверт. Рукой Ёсан потянулся сразу к конверту, всё остальное, как говорила матушка, действительно оказалось какими-то бумагами, причём не особо ценными — квитанции, приглашения на обеды… Внимания не стоило. Вместе с таинственным посланием юноша быстро отправился обратно в свою комнату. А на письме и правда было написано его имя, причём так, будто выгравировано мастецом прописного писания… Только вот звание отправителя не было указано, но видно, мать Кана знала, что это за человек. Может ли это значить, что человек отправлял письма неоднократно? Открыв конверт, Ёсан достал аккуратно сложенную салфетку.«Господин Кан, я надеюсь, что в этот раз письмо точно попало в ваши руки. Я очень жду нашей встречи. Пусть в этом послании вы не узнаете причин, о которых я писал ранее, просто будьте осведомлены о том, что я очень рассчитываю на ваше согласие. Я получил особый знак. Господин П*»
На памяти Ёсана не было ни одного человека, который подписывался бы таким образом, однако он не хотел отказывать, ведь интерес грелся тем, что его встречи так сильно ждут, что пишут много и часто. Тогда, будь воля этого человека.«Не знаю, кто вы и по какой причине моя матушка скрывала Ваши письма, господин П*, но это волнует и будоражит. Приглашаю Вас на бал. Завтра в шестом часу вечера. Наденьте какой-нибудь ужасно смешной и глупый галстук или более того — юморную бабочку, раз так хотите встречи. Так я смогу Вас узнать.»
Ёсан, запечатав послание и поставив именную печать на конверте, вызвал к себе дворецкого, попросил отправить по обратному адресу так, чтобы письмо получили сегодня же. Сам же принялся писать бумагу, в которой объявлялось о балу. Через время о сборе узнали все самые знатные помещики, чиновники, были приглашены уважаемые мужчины и дамы. Госпожа Кан, как проснулась и узнала о выходке молодого господина, выдохнула, но не могла отказать и не поддаться капризу, ведь исключительно за редким случаем её сын выходил в свет; тут же началась подготовка к торжеству.»***»
На утро следующего дня молодой господин Кан был очень бодр, дурных снов не снилось, наоборот даже — он видел что-то хорошее, только не говорил об этом, боясь спугнуть ночные грёзы. Приготовления к балу начались с самого утра, особенно пришлось уделить достаточно много внимания наряду, и Кан, на его взгляд, подобрал для себя наилучший костюм. Кто-то сказал бы ему, что цветные фраки и пёстрые жилеты обнаруживают «дурной тон» в владельце, а он ничего не ответил бы и всё равно оделся бы именно так. Ёсан надел рубашку с чудными воротничками, а поверх неё горчичный длиннополый бархатный сюртук, который в некоторых местах пестрил вышивкой из золотых и чёрных нитей; на шее был искусно повязан галстук — так уж вышло, что этому умению уделяли большое внимание, даже выпускали книжонки, посвящённые искусству вязать галстук. Длинные клетчатые брюки хорошо сели на тонких и аккуратных, как у горной лани, ногах. На голове красовалась гарибальди — фетровая шляпка такого же, как сюртук, цвета. Во время сборов Кана в уборную неожиданно нагрянула матушка: как обычно это бывает, со стуком и, аккуратно заглядывая прежде, чем зайти внутрь. Завидев молодого господина, она ахнула, схватилась за лицо и подбежала к юноше, чуть ли в колени на падая и фартук свой не пачкая. — Что же это такое, молодой господин! Совсем осрамить хозяйку дома хотите? Что за наряд на Вас надет? Я прикажу наказать того человека, который принёс Вам это отвратительное и смешное безумие! — Женщина в самом деле была поражена увиденным до той степени, будто казалось, что не сына в нелепом одеянии она увидела, а Геракла, держащего по двенадцатому своему подвигу небесный свод замест могучего титана Атласа. — Милая, я сам выбрал одежды для себя, разрешите мне остаться в этом. Ваше согласие взаимен на прощение того, что вы читали мои письма, голубушка. — женщина наигранно, но вполне правдоподобно ахнула и ручки дряблые сложила у сердца. — Всё для Вас делаю, юноша мой! Знали бы Вы, какие вещи… Нехорошие, непристойные и дурные писал тот человек. Он опошлил Ваш образ, молодой господин! Такие люди не заслуживают уважения и капли Вашего внимания, помилуйте уж. — Пожалуй. Однако это уж не изменит моего решения в праздничной одежде, матушка. Ступайте к себе, нарядитесь как следует. Голубушка покинула уборную в расстроенных чувствах, однако противиться не стала, знала ведь, что на ней ещё лежит дело великое и немало ответственное, эдак встречать гостей да весь бал справлять — Господин рано отходит в свои покои отдыхать, а так не делается. Что уже поделать, такова была воля. Остальная часть дня прошла очень быстро. Юноша всё время провёл за чтением французских романов, чтобы скоротать время. Не то чтобы они ему нравились, просто страничка сама цепляла следующую, а, как известно, когда двигатель механизма запущен, то в таком деле не остановиться. Иногда только Кан отвлекался на неожиданно появившийся образ мужчины. Однако он быстро уходил с новой строчкой романа.***
Как только пробил шестой час на городской площади, торжество было объявлено открытым. Девушки и кавалеры тут же принялись приглашать друг друга на танцы — одни на вальсы да мазурки, другие на белые пляски. Мужчины были хорошо одеты во фрачные пары, чёрные официальные костюмы, роскошные обшитые жилетки и рубашки. Обязательно носили белые перчатки, ведь иначе девушка могла им отказать быть парой в танце. Если образы господ чем-то напоминали друг друга, то костюмы прекрасных дам очень отличались своим своеобразием, элегантностью, особой чертой: у кого-то это было кружевное пышное платьишко с кринолином, у кого-то худенькое, как бутон цветка, но не менее нарядное, одни девушки носили шляпки с перьями, другие — с лентами. Конкретного да строгого дресс-кода не было, однако каждый гость старался нарядиться в самую парадную одежду, которую только успел подготовить в такие короткие сроки (обычно никто не рискует приходить неподготовленным на торжества, если на сборы было отведено мало времени), ведь бал был не у некого пустоголового чиновника, а у наследника богатейшего поместья. Каждый, кто приехал на бал, обязался брать на с себя слово о том, что будет танцевать. Отказываться от участия в танцах, а также выказывать недовольство и, тем самым, давать партнёру, понять, что танцуешь с ним лишь по необходимости, считалось признаком дурного тона. Было принято так: если уважаемый себя человек (если таковым его можно назвать, конечно) ведёт себе непринуждённо, улыбается и веселится — он, весьма вероятно, вырос по лучшим наказаниям родителей, его тон точно недурен. На балах всегда приветствовалось исключительно весёлое и любезное выражение лица. Пока молодые люди танцевали, музыканты играли, а придворные разносили угощения, Ёсан вглядывался в одежду каждого, кто проходил мимо него — ни одного смехотворного костюма, кроме как наряда Кана, ни бабочки, ни галстука. Неужели человек, который так хотел встречи, неважно причём по личному вопросу или деловому, так нагло решил опозорить господина, выставить дураком? Каном овладевала отрицательная энергия. Однако такие эмоции непринято показывать на больших торжествах, поэтому Ёсан, сделав глубокий вдох, дабы сбалансировать и собрать воедине весь хаос внутри себя, и сразу выдохнув, наконец, двинулся ко всем присутствующим в толпу, приглашая на танец незнакомую ему даму, которая с радостью согласилась, выходя в самый центр залы и танцуя уже у всех на виду. Оба молчали, оба понимали, что для одного — это попытка отвлечься, а для другой — поднять репутацию. На этом и разошлись спустя одну оркестровую игру. Так, время близилось к позднему вечеру, после бала гостей пригласили за роскошный пир. Всевозможные гарниры, мясные и рыбные блюда, салаты, тарталетки, сладости и огромная разновидность напитков, включая вина, шампанское и спирт, — всё это было на столе (как тогда модно было говорить — «швецком»). Кан уже перестал оглядываться в поисках смешного галстука или юморной бабочки, не обращал внимание на тех, кто входил в залу, а вместе с тем покидал помещение, обходился уж милыми беседами с дамами и их почтеннейшими родителями; того хотела и его мать, которая предовольная сидела в уголку стола. Еда сходила быстро, ведь гостей было много, уставшие после танцев все как можно скорее хотели восполнить свою энергию. Однако было и те, кто возвращался в залу танцев, вновь приглашая дам — каждый старался провести вечер хорошо и весело, зная о том, что через пару часов отправится на следующий бал. И только в третьем часу ночи Ёсану наскучило развлекаться с гостями, он оповестил матушку об уходе в свои покои, а сам попросил дворецких найти лучшие комнаты для оставшихся на ночь. После он двинулся к себе. Заперев за собой дверь, кудрявый блондин прошёлся к балкончику в своей комнате, витому изящными стеблями девичьего красного винограда да ипомей, чтобы проветриться. Тишина кутала в это мгновение всё его сознание. Обычно в тишине, в одинокой тишине, громче всего кричат наши мысли, которые мы так старательно пытаемся спрятать в шуме обыденных, скучных и утомительных дней. Так и с Каном: мысли о чём-то, совсем неважном, о том, о чём он завтра не будет помнить, захватили его разум. Чем-то он напоминал прекрасную златовласую, с густым мёдом на голове, Рапунцель, заточённую в замке по сказу. Он стоял в кромешной темноте, и только лунный свет освещал его смазливые черты лица, только луна «играла ему на лютне», Кан наслаждался ей, тишиной — эликсиром божественного умиротворения. Неожиданно птицы с соседнего дерева, стоявшего совсем близко с балкончиком, взлетели вверх, как будто чего-то испугались, ветер подул сильнее, заставляя кожу по всему телу покрыться мурашками, господин оттого весь вздрогнул. Ёсан, вновь ощущая энергию магическую и таинственную, подошёл ближе к перилам и, опёршись о них, посмотрел вниз, а потом вперёд перед собой — и там, и там ничего. Его охватила паника и на долю секунды Кану привиделось чужое присутствие сзади, он резко обернулся, там стоял человек. Есан спиной прижался к балкону, испуганно глазея в темноту. Чужая фигура медленно начала приближаться ближе к нему, части лица становились яснее благодаря лунному свету. Теперь можно было понять, что перед ним стоит мужчина, довольно высокий, судя по широким плечам и крепким ногам, которые облегала ткань штанов, обладающий физической силой. Кана пугало это, поэтому он стоял, не шелохнувшись, опустив голову вниз, боясь поднять свой взгляд на человека, стоящего перед ним. — Молодой господин, вам не стоит меня бояться, — над ухом раздался монотонный голос, от которого по телу прошлись мурашки, в нем чувствовались независимость, власть и сила. Казалось, что вот-вот и мужчина начнет управлять Есаном, как марионеткой, манипулируя. — Ну же, я пришел специально для вас. Вы, наверняка, обозлились на меня за то, что не увидели, однако, все честно, я исполнил то, чего вы требовали. Вот мой смешной галстук, вот он, в моих руках, — он отстранился от Кана и из кармана брюк достал действительно смехотворный галстук с дурацким узором, — Вы не говорили о том, что его должны видеть все, поэтому я понял Вас так. Теперь Вы знаете, кто я. Как только кудрявый юноша хотел поднять свою голову, чтобы взглянуть на лицо мужчины рядом, его схватили за руку и вывели с балкона в комнату. Темноту нарушил желтый неприятный свет от лампы. — Теперь можете смотреть, господин. Есан отряхнулся, поправил рубашку, которую помяла чужая хватка и поднял глаза вверх — перед ним стоял тот самый человек, который снился ему пару дней назад. Он непонимающе хлопал своими длинными ресницами-бабочками, пока мужчина сел напротив большой кровати на стул, улыбаясь. К щекам прилил румянец и блеск, уши стали непроизвольно пунцовыми, когда Кану удалось вспомнить сцены из сна с участием брюнета. Одолевая свое смущение, ему все же удается произнести пару слов. — Кто вы такой? — Я Сонхва, Пак Сонхва, молодой господин. И я очень заинтересован в Вас. Ваша матушка могла оклеветать меня, сказав, что я неправильно думал о вас. Неправильно с точки зрения общества, зато правильно с точки зрения любви. Я видел всего пару раз ваш тонкий образ, мельком, но Вы так сильно полюбились мне, что я, как безумец, начал искать информацию о Вас. Молодой господин, вы мне очень симпатичны. В письмах я писал о жарких и страстных чувствах, о том, что хотел бы быть намного ближе, писал о том, насколько Вы прекрасны, о потрясающих золотистых кудрявых волосах, тонких губах и блестящих щеках. Мне очень нравятся Ваши худые ноги и… — брюнет бы стал продолжать свой рассказ, хваля данные Кана, однако его прервало чужое касание указательного пальца на губах. — Остановитесь, я понял, насколько сильно Вам нравлюсь. Тогда, позвольте задать вопрос. А Вас всегда привлекали мужчины? — Никогда до этого. — Вот как. И вы с уверенностью можете так смело говорить о любви, впервые чувствуя такую страсть к своему же полу? — а в ответ удовлетворительный кивок, — Знаете, Вы мне тоже нравитесь, Вы мне снились раньше. Мужчина, сидящий напротив, не смог подобрать нужных слов на это и явно ушел в раздумья, так что не заметил приближения младшего господина к себе. Когда он поднял взгляд на фигуру рядом, перед глазами предстала картина того, как кудрявый юноша показательно стягивал с себя сюртук, а затем и спустил слегка рубашку с плеча. Руку Сонхва взяли в свою и нежно прошептали. — Разрешаю Вам исполнить свои cherished мечты и мои meaningful сны. Глаза Пака мгновенно загорелись, красная искра сверкнула в них. Он притянул Кана за тонкую талию к себе, захватывая в кольцо объятий. Усадив младшего к себе на широкие бедра, брюнет одной рукой начал поглаживать чужое колено, поднимаясь к тазу, а второй забрался под тонкую ткань рубашки, оглаживая бронзовую кожу. От прикосновения холодных пальцев тело Кана вновь покрылось мурашками и вздрогнуло, парень чуть дёрнулся. Кудрявоволосый чуть отодвинулся для того, чтобы расстегнуть несколько пуговиц рубашки, оголяя ключицы и часть груди, пока Пак внимательно наблюдал за этими действиями. Как только Кан вернулся на место, его вновь отодвинули и резко потянули одежду в сторону так, что пуговицы с треском отлетали в сторону, а из него самого донёсся недовольный выдох. — Вы мне новые одежды хотите приобрести, Сонхва? — Для Вас я готов приобрести весь мир, господин, — прошептал Пак, руку перекладывая на плоскую грудь, — Совсем не как у женщин, — однако, было бы странно, если бы у юноши была такая грудь, но для Сонхва эти чувства и ощущения были новы, поэтому сказать такую глупость простительно, — Позвольте спросить, Вы когда-нибудь были так близки с кем-то? — Отнюдь нет, — прежде, чем ответить, Есан сделал небольшую паузу, все же решая сказать правду. Ведь если бы он соврал, то от него потребовали бы больше, чем он может. — Это так волнительно, молодой господин, — говорил Пак, опуская лицо на уровень чужой груди, — Не пожалеете о том, что отдаете невинность незнакомцу, ещё и мужчине? — брюнет дразнит младшего, опаляя тело горячим дыханием, усмехаясь тому, что дыхание Есана становится тяжелее с каждым его действием. Сонхва губами касается груди, вбирая ими нежно-розовые бусины сосков, иногда лижет языком, а руки Есана непроизвольно ложатся на плечи старшего, тело тянется ближе к губам, спина выгибается. Пак рукой гладит ягодицы, поднимаясь по телу вверх; оставив ее на шее Есана, он поднимает и голову. Оторвавшись от груди и заставив младшего выдохнуть, Сонхва губами впивается в шею, проводя влажную дорожку к скуле вверх, после возвращаясь обратно. Внутри Кана жгло сомнение, мысль о неправильности ситуации и такой любовной связи заставляла сердце пробивать несколько ударов. «А что матушка подумает, если узнает?» — пронеслось в голове Есана. — А как Ваша матушка узнает? Только если Вы сами изволите ей рассказать. Меня она не увидит по утру, ровным счётом, как и вы, я сбегу до того, как вы откроете глаза, господин. — Есан смотрит на мужчину удивлённо, как оказалось, свою мысль он озвучил вслух. — Ради чего тогда эта ночь? — все с такими же распахнутыми глазами проговорил юноша, чуть отстраняясь. — Господин Кан, зачем Вы думаете о том, зачем да почему. Живите моментом и тогда станете счастливее. После сказанного, Пак подхватил под бёдра молодого парнишку и с ним улёгся на чужую кровать, нависая сверху. А у Есана сердце вновь застучало быстрее, чем у человека, находящегося в состоянии покоя. Из-за мягких пышных перин казалось, что все уходит из-под его тела, только мужчина, нависший над ним, напоминал о том, что он все ещё в реальности. Хотя это ставилось под вопрос, если учесть то, что к нему прибыл любовник из сна. — Сонхва, Вы очень красивый, — с губ Есана сорвался мимолётный комплимент, который заставил старшего посмотреть в глаза Кану, — И глаза такие глубокие и красивые, как будто полумесяцы в них, — Есан обвил чужую шею руками и приподнялся к чужому лицу, пальцами закрутил пару локонов на затылке, — И аромат дурманит. Вы знали, что пахнете одним замечательным вином? Chateau Montrose. Ягоды, табак и трюфель. Ваши губы такие же на вкус? — Давайте проверим, господин Кан, — мягко проговорил Пак, сокращая расстояние между ними и касаясь тонких алых губ своими, улыбаясь. Пак аккуратно двигался назад, утягивая за собой и младшего, вновь принимая сидячую позу, только теперь Есан сидел вплотную на бедрах старшего мужчины, колени опустив по обе ноги Сонхва. Брюнет вновь широкой ладонью поглаживал чужую спинку, сминая чужие губы. Запах Сонхва в действительности заставлял бросаться тело Есана в дрожь, ежевика и смородина забивались в нос, к тому ещё и сами локоны были очень мягкими. Кан с удовольствием вводил в волосы Пака пятерню. Несмотря на приятное тепло, которое разливалось внутри Кана, он по-прежнему был не уверен в технике поцелуя, разрешая доминировать над собой Сонхва, который вполне уверенно двигался, вероятно, он многих девушек успел поцеловать. Из-за последней мысли стало как-то не по себе, отчасти неприятно, от неожиданности Есан прикусил губу старшего и отстранился. Сонхва тихо шикнул и отвернулся в сторону, рукой хватаясь за раненную губу. — Что я Вам сделал, Есан? — сказал Пак, уже вернувшись в прежнее положение, — Я что-то не так сделал или поспешил? — Никак нет, Сонхва…– Кан действительно не знал, как ему теперь оправдать свой поступок, ведь это желание было мимолётным, — Вы можете продолжить. Пак кивнул после этих слов и вновь прислонился к губам Есана, крепко обнимая за плечи. Как только блондин приоткрыл рот, мужчина пустил язык внутрь, мгновенно касаясь нёба. Как только Сонхва кончиком языка начал вырисовывать узоры на нёбе, Есан коротко выдохнул, почувствовав лёгкость и слабость в теле, которая заставляла падать в чужие объятья так, чтобы партнёр держал крепче. Пак, углубляя поцелуй, рукой спускался по линии чужой талии вниз, расстёгивая чужой ремень, а затем и приспуская парадные брюки Есана, которые легко с него снимались, ведь были совсем не по размеру. Сонхва цеплялся за чужой язык, поглаживая чужие худощавые ноги, надавливая в некоторых местах до боли, заставляя молодого господина заскулить. Как только парни отстранились, разрывая слюну меж ними, Пак уложил Есана на спину, оставляя ноги так же на своих бедрах. Аккуратно он стягивал с юноши брюки, скидывая на пол. Затем, он принялся расстёгивать свой фрак, подмечая, что он ужасно жаркий. За тканью в сторону отлетела и наспех снятая рубашка. Рельефное тело наконец показалось Кану. Младший с неким восхищением рассматривал чужое тело: ярко выраженные сильные плечи, массивная грудь с узкими сосками-бусинами, накаченные мышцы, талия тонкая, но не менее красивая. По сравнению с Есаном, Сонхва — чистой воды Аполлон. Мысль о том, что у Пака и бёдра узкие и крепкие будоражила Есана. Пока младший провалился в свои глубокие думы, Пак аккуратно стянул с него нижнее белье, сбросив вниз. По телу Есана прошёлся холодок. Кан, выйдя из своих мыслей, быстро заметил своё расположение, закусив край губы. — Вам не кажется, Сонхва, что это довольно нечестно. Я нагой, а вы ещё нет. — Вероятно. Пак быстро встал с места, скинув с себя лишнюю одежду. Быстро вернувшись уже полностью нагим, он сел рядом с младшим. Тот вновь обворожено смотрел на новые открытые участки тела. «Восхитительно». Сонхва вновь мягко и довольно улыбнулся. Наклонившись к Ёсану, он развел чужие ноги так широко, что тот рефлекторно попытался их свести обратно. Однако, сильные руки Пака не дали этого сделать и Кан по-прежнему был открытым и доступным. Чувствуя, что младший более не сопротивляется, мужчина опустил лицо вниз, языком касаясь головки члена, заставив кудрявого дёрнутся и выдохнуть. С бо́льшим напором, Пак губами обхватил полностью, аккуратно вылизывая набухшие венки. Нежно он спускался к яичкам, целуя и их. Кан закрыл лицо руками, продолжая крупно дрожать и выпускать из рта тихие стоны, иногда ноги рефлекторно подергивались, в пальцах приятно покалывало. — Разрешите, — вернувшись в прежнее положение, Сонхва поднес свою руку к губам Кана, — У нас нет этой ночью ничего другого, так что прошу, чтобы не делать Вам больно. Кан послушно обхватил губами чужие фаланги, оставляя меж них вязкую слюну, которая стекала уже не только с чужой руки, но и с губ младшего. Сказав «достаточно» Пак убрал руку и аккуратно коснулся одним пальцем прохода Кана, чуть надавив на него. Тело Есана встречало чужие пальцы с превеликим желанием, так что в этот же миг Пак ввел один палец. Стенки ануса сжались, крепко обхватив Сонхва. — Расслабьтесь, милый, — впервые за проведенное время вместе, Пак назвал юношу не «господин» и не «вы», а «милый». Это оказалось довольно приятно для Есана, так что он попытался исполнить то, чего от него требовали. После того, как колечко мышц расслабилось, Пак добавил два пальца вместе, рискуя, но не останавливаясь. А Есан, несмотря на лёгкую боль и дискомфорт, все равно принял их, помогая им зайти глубже, насаживаясь. С губ Кана слетают тихие выдохи, пока брюнет тщательно и аккуратно растягивает его, действия старшего полны нежности и любви. Есан пробует двигаться ему навстречу, и откровенно говоря, ему очень нравилось это делать. Но более ему нравилось чувствовать себя в руках сильного мужчины. Возможно это то чувство, которого так долго жаждал светловолосый, девушки его не влекли, потому что они не могли ему дать того, что требовало тело. — Постойте, Сонхва, — Кан тронул чужую руку, останавливая действия мужчины. Тот обеспокоенно глянул на юношу, — Позвольте мне самому попробовать сделать первое действие. И Сонхва одобрительно кивает. Отчасти ему льстит такая заинтересованность в самом процессе. Он укладывается на спину, смотрит на поднимающегося на колени младшего. А тот, лишь увидев плывучий взгляд брюнета, отвернулся, тихо прошептал: — Зрительный контакт с Вами так смущает, прошу простить меня, но я не могу смотреть на Вас. — Делайте так, как вам комфортно, милый. И Кан начал делать так, как ему комфортно. Спиной повернувшись к Паку, он встал над чужими крепкими бедрами. Наощупь взял в руки чужой член, выдыхая, чувствуя, как он горит и пульсирует. Аккуратно приставив его к входу, он последний раз подумал и опустился на него. Сначала неуверенно и не до конца, пробуя, чувствуя некоторую заполненность внутри. Затем и насадив себя до упора. — Ах, помилуйте, Сонхва, — тихо проскулил Есан, — Смогу ли я бо́лее протерпеть это странное чувство. Вы слишком для меня… — Слишком что, милый? Вам некомфортно от того, что мой член больше? — Сонхва, знаете, лучше держите рот на замке. Если продолжите говорить, то я сгорю со стыда. После слов Кана, Пак умолк, руки перемещая на чужую талию, чуть приподнявшись. А Есан вновь выдохнул и попробовал приподняться, а затем вновь сесть на прежнее место. Матушка всегда говорила ему, что поддаваться похоти — самый большой грех, который он может взять на себя. Однако, как отказаться от мужчины, настолько красивого и отчасти странного, от мужчины, который до одури любит его, от мужчины, который имеет восхитительный аромат волос и силу тела. Кан начинает двигаться более уверенно, плавно насаживаясь, пальцами касаясь своей груди, обводя маленькие порозовевшие соски, спускаясь к плоскому животу, который бешено дрожал. Приятные бабочки никак не могли уняться в животе кудрявого. Есан сидел спиной к своему любовнику, так что понимал, что двигаться ему нужно в обратную сторону, чтобы сделать Паку приятнее, чем он может ожидать. Не зная совсем ничего о половом контакте с мужчиной, Кан действует инстинктивно, опираясь на мысли о том, что бы ему понравилось. Он наклоняется вперёд, чуть соскальзывая с головки члена, а затем снова возвращается, задевая ее же, стимулируя. Волнообразными движениям он плавно двигался на чужих бедрах, действуя ягодицами, сжимая в себе член Пака, выгибался в спине, давая возможность проникнуть глубже, насаживался вертикально. А старшего мужчину от этого бросало в дрожь, он чувствовал себя намного меньше, чем он есть, поддаваясь доминирующим действия Кана, который так скоро смог его оседлать. Несмотря на приятные ощущения до коликов во всех конечностях, Сонхва безумно хотелось посмотреть на прекрасного молодого господина, как от удовольствия у него заламываются брови, как он приоткрывает губы, выпуская тихие стоны, как глаза медленно закатываются вверх, как на лбу виднеется испарина, а мокрые волосы прилипают к лицу. — Сонхва, я не могу более, я ужасно устал, дайте отдохнуть мне, — Кан медленно встаёт с чужого члена, растирая белёсую смазку по своему, а затем поворачивается лицом к Паку, который быстро приподнимается, ловит в объятия и обнимает со спины. Оба тяжело дышат, делая перерыв, во время которого Сонхва не теряет времени и продолжает говорить о том, как сильно влюблен в юношу. Он припадает губами ко всем участкам разгорячённый бронзовой кожи, оставляет на теле мокрые поцелуи. А Есан вспоминает свой сон, наклоняется как в нем к мужчине, убеждается в том, что это Сонхва ему снился. Пак в своих действиях становится увереннее и настойчивее, оставляя бордовые, как то самое французское вино, отметины на шее и на ключицах, намереваясь овладеть и грудью. Чувствует, как тело Есана реагирует, слышит выдохи. — Позвольте, — Пак приподнимается на коленях, а за собой вверх тянет и Есана, сидящего по прежнему спиной к нему, — В этот раз я позволю Вам не смотреть на меня, но в следующий это станет сладкой пыткой, — шепчет, руками оглаживая чужую грудь и живот. Сонхва, не чувствуя сопротивления, аккуратно вводит в фарфорового миниатюрного, как ему кажется, юношу член, входя по самое основание. Изначально двигается уверенно и размашисто, заставляя Есана рукой кое-как приобнять за шею, притянуть к себе за поцелуем. А сам мягко кладет руки на тонкую талию Кана, продолжая двигаться в том же темпе, шепча что-то о любви. Брюнет чувствует, что Есан очень устал, поэтому крепче держит его, старается двигаться более плавно и нежно, одаривая все тело поцелуями. — Сонхва, я сейчас, — не успевает договорить младший, как его член накрывает чужая разгорячённая ладонь, это заставляет его сладко и громко застонать. А Пак и доволен тем, что снова владеет прекрасным принцем, помогает ему быстрее закончить. Пара толчков в кудрявого юношу и Пак изливается меж ягодиц, все ещё тяжело дыша, доводя и младшего до конца, быстро двигая ладонью. В этот момент Есан почувствовал пик напряжения, извиваясь в чужих руках, умоляя о том, чтобы Сонхва скорее помог ему. Заканчивая громким хриплым стоном, Кан валится на мягкие перины, утягивая за собой брюнета, и вновь вовлекая его в чувственный поцелуй. — Если после этой ночи Вы исчезнете из моей жизни, я Вас буду ненавидеть до самой смерти, Сонхва, — в перерывах между поцелуями говорил Кан. Разорвав ленивый поцелуй, Пак гладит молодого господина по щеке, слышит сопение, оставляет поцелуй в лоб и укладывается рядом, обнимая за талию.» 🐇 🥛 »
Непослушный лучик, на удивление теплого солнца, пробрался сквозь толстую ткань штор, которые лишь слегка приоткрылись от сквозняка. Он забрался внутрь большого дома, чтобы дать знать беглецу, когда ему нужно бежать. И вот, бегая по чужому лицу, он выполнил свою задачу. Глаза приоткрылись, сонно посмотрели перед собой, а затем человек перевернулся набок. Нежно окинув юношу теплым взглядом и погладив рукой по золотистым прядкам волос, беглец встал с чужих покоев. Быстро нашел свои одежды, а затем наспех раскрыл шторы, а за ними и окно. Шквал ветра неожиданно заставил взбодриться, в комнату сорвались пара листков с дерева, росшего рядом с балконом. Тело Есана вздрогнуло, как только кожи коснулся холодный воздух. Беглец почувствовал, что прекрасный принц вот-вот проснется, он посмотрел последний раз на блондина, встретившись взглядом с ещё сонным очами, которые вмиг распахнулись, и спрыгнул с балкона вниз. Кан увидел красивые темные глаза, а затем фрак, фигура быстро исчезла из поля зрения. Есан вновь встал с кровати, как в то утро, ринулся в сторону окна, перегинаясь через перила, однако, никого уже не было.Я любил твои глаза, Не успел тебе сказать, Как ты Ночью освещал путь, Помогал мне уснуть. Где ты?
— Молодой господин! — неожиданно в покои Кана ворвалась родная голубушка, — Кан Есан! Объяснитесь живо. Кто-то слышал из вашей комнаты вчера странные звуки. — Матушка… — Погодите, тут пахнет… тут пахнет трюфелем и ежевикой. Этот мерзавец был здесь? Ах, постойте, — женщине приблизилась к кровати, с подушки взяла в руки черный короткий волос, бегло осмотрев белье и наткнувшись на пятна, кинула взгляд на своего сына, тут же загорая, зацепившись взглядом за тело парня, покрытое штампом любви. Кан почувствовал это, сразу руками попробовал скрыть преступление. — За похоть эту и грех, в аду гореть будешь, а лягушки груди сосать будут. Женщина за руку взяла юношу, вглубь комнаты повела, кинув одежды в него. — Матушка, вы обещали не осуждать меня, вы позабыли? — Я помню, милый. Но этот человек! Он ужасно сильно вас любит. Нет в мире здоровой и искренней любви, послушай меня. Найдем тебе богатую дворянку, красавицу… Да потом, пойду завтрак попрошу. А вы, молодой господин, не пытайтесь сбежать из дома, все двери уж заперты от Вас. Сказав последние слова, голубушка ушла, заперев дверь на ключ. Есан спохватился, из шкатулки достал свой серебряный и подбежал к двери. Однако, он совсем не подходил. Сменили. Ключ всегда рядом, вот только сломалась дверца. Кан осел на пол. Он вполне ожидал того, что все может так случиться. Кроме того он ужасно зол был на Сонхва, который сбежал от него, несмотря на предупреждение господина. Есан впал в глубокие мысли. — Молодой господин, — послышалось со стороны балкона, на который, по счастливой случайности, не обратила внимание женщина и по невнимательности Есан. Юноша подбежал к шторам, вновь раскрыл их, делая шаг к балкону, как почувствовал, что упирается в чужую грудь. Он быстро поднимает глаза и встречается взглядом с брюнетом. Одним кивком он показывает Кану на голое тело и гардеробную. Второй быстро соображает, наспех натягивает на себя просторную рубашку, штаны, завязывает хвост сзади и вновь льнёт к мужчине, обнимая его. Сонхва подхватывает его на руки, не давая возможности обуться, и крепко держа, спрыгивает с балкона, от которого до земли было совсем невысоко. Слышится свист слуг. Пак чертыхается, но не останавливается. Подхватывает Есана удобнее и мчит что есть мочи к воротам, которые хотят запереть. Пробегая через них, он залетает в первую карету. — Прошу, быстрее, я заплачу Вам вдвое больше. И карета срывается с места.» 🐇 🥛 »
Сидя на берегу речушки в каком-то не очень богатом поместье, Кан мочит ноги в ледяной воде, руку сплетая с чужой и улыбаясь. — За одну ночь Вы украли моё сердце и невинность. А с утра вы украли меня полностью всего, отвезли в страшную глушь. Вы ведь знаете, что Вас уже ищут, милый. — Знаю. Поэтому сегодня вечером мы отъезжаем вместе в далёкое путешествие на поезде. Вы же не против? — Знаете, я не против. Дорожная сумка. Смена имени. Дешёвое купе старого поезда с ромашками на столе и стёртыми занавесками на окнах. Кан никогда не думал о том, что когда-то ему придется отказаться от денег для того, чтобы быть счастливым. Но сейчас так действительно произошло. И он не жалеет. Есан мягко укладывается на плечо любимого, пока тот пьет горячий напиток из стакана с серебряной подножкой, стуча ложкой. Они едут в долгое путешествие, которое называется жизнью. Никто не обещает влюбленным спокойствия и лёгкости в этом, ведь им предстоит вместе пройти ещё много всего. Но сейчас они оба счастливы, они делят одну жизнь и любовь на двоих, они целиком и полностью упиваются любовью и нежностью друг-друга.