Лучше поздно, чем никогда!

Он целеустремлённо шёл по улице быстрым шагом, придерживая одной рукой цилиндр, чтобы тот не улетел от сильного дуновения ветра. Была ранняя осень, солнце грело Петербург последними тёплыми лучами. Мужчина поплотнее закутался в свой чёрный плащ и остановился, поднимая голову к верху и с восхищением глядя на золотой шпиль Петропавловского собора. — И вот я снова здесь, — тихо прошептал Пушкин и сморгнул слёзы, застилавшие его глубокие и грустные карие глаза. Только вернувшись в Петербург после Южной ссылки, Александр поспешил сюда, к месту захоронения человека, которого он так страстно любил. Поэт торопливо поднялся по ступенькам, мечтая поскорее увидеть гробницу, ставшую ему почти что родной. Он улыбался, незаметно для себя, и с восторгом перебирал свои воспоминания. Пушкин с детства интересовался личностью Петра Первого. Нет, даже не интересовался, он был увлечён императором. Мальчик мог часами рассматривать портрет Петра в учебнике истории, любуясь правильным овалом лица, чёрными волосами и красивыми, выразительными, глазами. Император был, в начале, его кумиром, а потом первой и единственной любовью. Александра не интересовали девушки и женщины вокруг, но он старался как можно чаще делать вид, что они его интересуют. Посвящал кому-нибудь из красавиц одно или два своих стихотворения, а вечерами сидел и мечтал о Петре. Пушкин снял цилиндр и робко подошёл к гробнице. Уж не осерчал ли Великий за долгое отсутствие своего юного друга? — Здравствуй, — прошептал Александр, зардевшись от переполняющих его чувств. Людей в соборе было немного, но привлекать к себе внимание нельзя. Поэт поднял повыше воротник плаща, исподтишка глянув на посетителей и, убедившись, что на него никто не смотрит, с нежностью перевёл взгляд на белый мрамор. — Я как приехал, сразу к тебе, — доложил Пушкин. — Я скучал. Александр чувствовал сильное желание обнять, прижаться к любимому человеку и даже — о, как он смел только думать об этом! — поцеловать. — И почему я не мог родиться раньше! — с досадой прошипел поэт, низко опуская голову, и пара солёных капель упала на чёрный забор. Пушкин всей душой ненавидел этот проклятый забор, считая его главным препятствием на пути его счастья. Если бы не торчали здесь сейчас чёрные железки, он бы лёг на гроб, прижался бы щекой к холодному камню и обязательно — в этом он не сомневался — услышал бы стук сердца Петра. — Стук сердца… — медленно повторил Александр дрожащим голосом и резко вскинул голову, как человек, которому на ум пришла «гениальная» идея. И Пушкин чуть ли не бегом выбежал из Петропавловского собора, впопыхах забыв попрощаться с любимым. Поэт забрался в самую глушь парка, который так удачно расположился рядом, и присел на скамейку, отчего-то расхохотавшись, как бешеный. Осень всегда ему дарила замечательные мысли, но эта не сравнится ни с одной другой. Признаться, Александр иногда думал об этом, но очень пространственно, туманно и всегда ругал себя за эту глупую, как он сам про себя говорил, и бестолковую идею, но именно сейчас, после четырёхлетней разлуки она предстала перед ним окончательно ясно, чётко, и показалась правильной. Обдумав всё хорошенько, поэт с абсолютно безумными, но счастливыми глазами, отправился домой, готовиться к своей затее.

***

Пушкин с беспокойством оглядел свою комнату, нервно потирая руки. На небольшом круглом столе горела свеча, создававшая интимную атмосферу в небольшом помещении. Кровать была аккуратно застелена, окна занавешены. Пахло лавандой. На улице было холодно, ветрено и очень темно. В душе Александра, совсем обезумевшего от скорой встречи со своим любимым Петром, зрело новое чувство, заполонившее его всего. Он решил дойти до Петропавловского собора пешком и таким же образом добраться обратно, искренне надеясь, что никого не встретит. Пушкин остановился недалеко от конечной цели своей прогулки. Сердце стучало так громко, что, казалось, его было слышно на многие километры вокруг. Лоб покрыла испарина, а коленки слегка дрожали. «Как воспримет Пётр Первый мою робкую попытку пригласить его на свидание?» — стучало у юного поэта в голове. Пушкин надвинул на лицо цилиндр, надел перчатки, а дальше всё было как в тумане. Провал в памяти, не иначе. Мозг поэта ликвидировал всё, что посчитал не интересным, оставив лишь отрывочные воспоминания о мумифицированном лице, которое задыхающийся от волнения Александр увидел в гробу, об обратном походе домой, когда поэт нёс лёгкую мумию Петра на руках, и об отрывочных словах, которые Пушкин шептал на ухо любимому. Мумия императора лежала на кровати, а Александр стоял на коленях перед ней, не в силах оторвать восхищённого взгляда. — Я так давно мечтал об этом! — пролепетал поэт. — Я уже и не чаял провести с тобой прекрасный вечер! Ах, как жаль, что я не родился раньше! Пётр хранил глубокомысленное молчание, глядя пустыми глазницами в слегка обшарпанный потолок. — Пожалуй, мне стоило сказать тебе раньше… — Пушкин подполз вплотную к кровати и лихорадочный румянец проступил на его щёки. — Медлительно влекутся дни мои, И каждый миг в унылом сердце множит Все горести несчастливой любви И все мечты безумия тревожит. Но я молчу; не слышен ропот мой; Я слёзы лью; мне слезы утешенье; Моя душа, плененная тоской, В них горькое находит наслажденье. О жизни час! лети, не жаль тебя, Исчезни в тьме, пустое привиденье; Мне дорого любви моей мученье — Пускай умру, но пусть умру любя! * Александр тихонько рассмеялся, хитро и одновременно смущённо поглядывая на молчаливого Петра. — Я люблю тебя, и любил всегда! — подтвердил Пушкин, нежно беря высохшую руку императора. — И ты меня, да? Любишь ведь? И пусть для всех мумия была нема, как рыба, в ушах Александра будто звучал грудной, повелительный, но дорогой сердцу голос, шепчущий ему ласковые слова. То краснея, то бледнея, Пушкин привстал и, наклонившись, робко поцеловал Петра в полуоткрытый, скошенный рот, ничуть не гнушаясь гнилых зубов, торчащих немного в разные стороны. Запах мумии, смешиваясь с лавандой, создавал такое мерзкое сочетание, что только человек, окончательно помрачившийся рассудком, мог этого не чувствовать. Продолжая и углубляя мерзкий поцелуй, Александр заполз на кровать, сжимая покрывало, и навис над Петром. Преданные карие глаза рассматривали каждый миллиметр высохшего и сморщенного лица, представляя чёрные шелковистые волосы, густые брови и тонкий рот. — Я так хочу принести тебе удовольствие! — с жаром воскликнул Пушкин, проводя пальцем от шеи до живота мумии. — Я не разочарую тебя, мой милый, мой любимый Пётр! Возбуждение, как электрическая молния, пронзило тело Александра, заставляя его издать тихий сдавленный стон. Пушкин торопливо расстегнул пуговицы рубашки, кинул её в сторону, стащил брюки, запутавшись в них и чувствуя неловкость и стыд за своё неумение и неуклюжесть. Его молодое горячее тело жадно требовало прикосновения. Поэт осторожно прижался, весь трепеща, к хрупкому теперь Петру, начиная тереться о его пах своим. Губы чесались и горели, требуя немедленного поцелуя, и Александр не стал отказывать себе в этом удовольствии. Жарко дыша прямо в рот Петра и прикрыв глаза, Пушкин шептал слова любви и бесконечной преданности, подбираясь смазанными в слюне пальцами всё ближе и ближе к тому месту на теле его любимого, которое так часто мелькало в горячих эротических снах. — Я буду нежен, словно лепесток розы, летящий на потоке лёгкого ветра, — пообещал Александр Петру, начиная растягивать последнего. Напряжение достигло наивысшей точки, и Пушкин, больше не в силах сдерживаться, довольно резко вошёл в мумию. Внутри было холодно, узко, член корябался о жёсткие стенки, принося своему владельцу довольно болезненные ощущения, но Александр, в порыве страстного возбуждения не обращал на это внимания. Душа его ликовала, сердце сильно стучало, дыхание сбилось. Он со всей силы упирался в кровать и только ускорял темп, хрипло дыша. Голова Петра болталась из стороны в сторону, грозясь оторваться, а всё его тело дёргалось, напоминая большую куклу, коей, собственно, и была мумия. Только Пушкин, уже почти достигший вожделенного оргазма, этого не замечал. Ещё пара резких движений, и поэт кончил, излившись в своего кумира семенем. Александр, тяжело дыша, растянулся рядом с Петром, взяв того за руку. Какое-то время они лежали в тишине, которое нарушил Пушкин. — Ты просто потрясающий, — в восхищении сказал он, полностью игнорируя зудящий член и слегка помятое состоянии мумии, явно не предназначенной для подобного рода развлечений. Вязкая сперма медленно вылилась, растеклась белой лужицей на покрывале. Александр любовно поцеловал Петра, слегка покусывая нижнюю губу мумии, немного выпяченную. — Мы это точно повторим… — пробормотал Пушкин, прикрывая глаза и откидываясь на подушку. Он слегка приобнял Петра и, уткнувшись носом в высохшее, еле слышно пахнувшее гнилью тело, довольно быстро заснул, утомлённый, но абсолютно счастливый.