На этой веранде

На этой веранде новоиспеченная команда номер десять впервые собралась в дружеской обстановке. Тогда еще совсем чужой для них учитель, производящий впечатление доброго здоровяка, Асума собрал их для укрепления дружественных связей. Он внимательно слушал. Чоджи громко хрустел чипсами и болтал без умолку, перечисляя все нужное и ненужное, Ино очаровательно улыбалась и разговаривала в своей привычной кокетливой манере, а Шикамару смотрел в небо и на все вопросы отвечал односложно. — Тебе не интересно? — спросил Асума. — Не очень, — вежливо ответил Нара. — Шикамару, — упрекнула его Ино. — Мог бы проявить уважение к сенсею. — Да вы не обращайте внимания, он просто ленивый, а так — хороший парень, — разъяснил Чоджи. Шикамару вздохнул. — Я не вижу смысла в этом собрании. Лучше узнать друг друга? Мы с Чоджи дружим с ранних лет, способности Ино мы тоже знаем. — Смысл в том, чтобы укреплять отношения и совершенствовать командную работу, — пояснил Асума. — Командная работа у нас проста: я составляю план — мы его выполняем. — Ну, вообще он прав, — немного подумав, согласилась Ино. — В общих чертах, — поддакнул Чоджи. Асума рассмеялся, весело глядя на Шикамару. — Для меня тоже план составишь? — Составлю. — Ты знаешь все мои техники? — Спросил у отца, — кивнул Нара. — И как же, по твоему, мне быть? — спросил Асума. — Я-то вас не знаю. — Все, что вам нужно о нас знать, есть в анкетах, которые вам выдали. — В анкетах не написано, что Чоджи любит поесть, у Ино звонкий голос, а к тебе нужен особый подход. Или ты думаешь, на миссиях это неважно? — Зачем это ко мне особый подход? — нахмурился Шикамару. — Затем, что от тебя ничего не добьешься, пока не заинтересуешь, — серьезно ответил Асума. Веранда была самая обычная. Почти такая же, как в доме Шикамару. Но отчетливей пахла лесом, заботливей берегла от сквозняков, теплее согревала пледом. Еле слышно приветливо поскрипывали седзи, а на дощатых половицах местами облупилась краска. Пятая с краю норовила вогнать занозу в ногу, а на третьей темнело бурое пятно. Кофе пролил — обмолвился Асума. В дощатых расщелинках прятались обрывки засохших листиков, крошки, а кое-где и бусинки. Откуда они взялись, Асума не знал, но Шикамару иногда их выковыривал от безделья, отмывал, складывал в дырку возле опоры и любовался их переливами. На эту веранду Шикамару сбегал, когда дома становилось невыносимо. Он терпеть не мог криков мамы, их скандалов с отцом, частых ссор. Не переносил, когда она ворчала без единого повода. Мать пилила их с отцом сосредоточенно и с особым удовольствием. И Шикамару не понимал, почему отец относится к этому так безучастно, словно ему самому это нравилось. Асума, так же, как и он, ценил спокойствие. Они могли разговаривать о миссиях, тренировках, шоколадных батончиках, традициях соседних стран, серых цаплях, а могли и подолгу молчать, вслушиваясь в тишину. Асума, которому Шикамару к тому же обмолвился о семейных неполадках, его присутствию был только рад. Давать советы и лезть в чужую семью он не имел права, зато всегда мог выслушать и понять. По углам веранды раскинулись клены, и в их листве пряталось солнце. По вечерам оно выныривало ярким большим пятном и расплескивало в небе розовый. А потом по небу расползались сумерки, Асума зажигал ночник и травил жуткие деревенские байки, а Шикамару устало вздыхал: — Не говори мне, что веришь в такую ерунду, сенсей. — По-твоему, привидений не существует? — серьезно спрашивал Асума. — Не существует ничего, что мы не видим или не можем объяснить, — уверенно отвечал Шикамару. Асума смеялся. — И это все? — отзывался Шикамару. — Даже переубеждать меня не будешь? — Как будто это возможно. Ты пока своим умом не дойдешь, тебя не переубедить. Возле веранды всегда гуляли бродячие кошки. Шикамару оставалась только удивляться, когда сенсей успевал накупать столько молока — Асума в домашних штанах и растянутой, где-то потертой от холостяцкой жизни, майке шел с пакетом молока к собравшимся пушистым гостям, как на работу. Деловито, важно. Шикамару всегда улыбался, когда смотрел на него в такие минуты. Серьезный, готовый убивать, ответственный шиноби, забывший сменить штаны. Но на работе Асума никогда не допускал оплошностей вроде пролитого молока или оцарапанных из-за невнимательности пальцев. Всю свою рассеянность он оставлял дома. Что, впрочем, не мешало ему прямо там давать Шикамару советы по тренировкам. Теневые иглы впервые удались именно на заднем дворике. — Я вообще не хотел быть шиноби, — как-то раз доверчиво проболтался Шикамару Асуме. — Мне все это не нравится. Суета, опасность. Но родители, — буркнул он. Асума сочувствующе похлопал его по спине, но не согласился: — Клан Нара — гении, которые необходимы деревне. Приходится с этим считаться. — Я знаю, — вздохнул Шикамару. На этой веранде Асума научил его игре в шоги. Шикамару игра не понравилась. Скучная и утомительная. Но уловив смысл, он не мог дождаться очередной партии. Асума в шоги играл превосходно и был достойным соперником, а потому победы давались Шикамару нелегко. Иногда он по часу обдумывал следующий ход, что неслабо напрягало. Но вырванная с таким трудом победа над учителем отзывалась в нем безмолвным ликованием. Поставив мат, он равнодушно фыркал, а Асума смеялся и ерошил ему волосы, преисполненный гордостью за ученика. Вместе с Шикамару в гости часто заходили и Ино с Чоджи. Специально для Чоджи Асума запасался едой, и Ино болтала с двойным усердием, чтобы не отвлекаться на аппетитный запах. Ино ела не чаще двух раз в день и только, по ее словам, здоровую пищу. Диета и еще раз диета — поучительно говорила она. А потом дети выросли. И пока Ино бегала на свидания то с Чоджи, то с соседским взрослым парнем, пока на миссиях Наруто во сне шептал «Саске», пока кружил возле Хинаты Киба, не спуская влюбленного взгляда, Шикамару смотрел на облака. По привычке угадывал — корабль, дракон, морская звезда. Пушистые валики ютились, жались друг к другу и играли разными красками. А потом вдруг убегали колючими ежиками и прятались в знакомой бороде. Снимались с места полчищем мышек, разбредались по широким плечам, вспыхивали, ненароком попадая на повязку с огнем, и искали убежище на ласковых, сильных руках. Иногда взмывали в воздух белоснежными птицами, отскакивая от сигареты и рта, возвращаясь к родителям, а иногда оседали в глубины карих глаз мудрыми китами. Затем на гладких китовых спинах появлялись беспокойные, шелудивые еноты, недоуменно вскидывающие головы, и Шикамару внезапно понимал, что уже полчаса, как смотрит совсем не в небо. Асума задумчиво отводил взгляд и нервно закуривал очередную сигарету. Побеги из дома становились все чаще, Шикамару словно стал еще одним негласным членом дома, и Асума порой даже не отвлекался от дел — открывал ему дверь в одних спальных штанах и, не говоря ни слова, шел дальше заниматься отчетами. Иногда Шикамару оставался у него ночевать. Асума не возражал, помня о непростых отношениях Шикамару с родителями, только почему-то молчал больше. Шикамару понял все не сразу. Почему так тянуло, почему у себя дома больше не спалось, откуда бралась странная рассеянность в присутствии учителя, и отчего сохли губы, даже когда он просто с ним разговаривал. А когда понял, растерялся. Асума, следуя выводу, который сделал на самом первом собрании, пытался заинтересовать его только первое время. Потом Шикамару шел к нему сам — за советом, спокойствием, за компанией. И теперь Асумы стало пугающе много — он вдруг оказался сразу повсюду. Шикамару попытался отмахнуться, но, не заметив, увяз слишком глубоко. Ноги сами несли его к небольшому домику, стоящему чуть в стороне, а глаза искали широкоплечую фигуру. Однажды они сидели бок о бок на этой веранде, Асума курил, а Шикамару болтал ногой. Цикады жужжали громче роя грозных пчел, а сумерки медленно их прятали от любопытных глаз. — Я слышал, Темари приехала, — как бы между делом сказал Асума. — Ты бы к ней присмотрелся. Она красивая. Умная. Отличный боец — такому палец в рот не клади. К тому же, сестра Казекаге. — Ты забыл добавить, что она такая же фурия, как Нара Йошино, — лениво отозвался Шикамару. — Ты ее видел в бою да в деловой обстановке. И там она полностью соответствует своему званию. Но если бы ты ее куда-нибудь пригласил… — Отстань, — перебил Нара и откинулся на дощатый пол, закидывая руки за голову. — Давай закроем эту тему. — Не давай, — откликнулся Асума. — Слушай до конца, когда тебе что-то говорят. Темари отлично тебе подходит. — Она мне не нравится, — протянул Шикамару. Асума сделал глубокий вдох, оперся локтями о колени, выкинул докуренную сигарету. Помолчал немного, собираясь с мыслями. — А кто тебе нравится? — произнес негромко. — Хочешь, чтобы все это заметили, не только я? Твой отец убьет меня. Шикамару вдруг почувствовал, как липкий, горячий стыд крадется от ног к груди и заливает уши. Мог бы, провалился бы под землю. Чтобы не отвечать и уж тем более не смотреть в глаза. И ведь ничего вроде бы не сделал плохого, а стыдно стало до тошноты. — Причем здесь мой отец, — буркнул он, лишь бы что-то сказать. — Ты ведь умный парень. Гений! Ты же понимаешь, что это просто невозможно? — он слегка повернулся и бросил мимолетный взгляд. — Сколько девчонок красивых бегает. Ино, Сакура вон какая выросла. Не нравятся девчонки — сколько парней у нас видных… Шикамару сел и уткнулся ему в плечо, виновато пряча лицо. — Я же у тебя ничего не прошу. — Ты себе хуже делаешь. Асума его не оттолкнул и не сбежал. Не стал прятаться от ответственности. Он справедливо рассудил, что если холодный ум Шикамару, всегда выявляющий и расправляющийся с проблемой еще в зародыше, не смог справиться, то все убеждения и разговоры будут бесплодными, а возведенные стены лишь ранят. Шикамару сам все знал и понимал, и не нуждался в разъяснениях. Поэтому Асума принял это как должное, с холодной отстраненностью, на корню обрубая каждый и без него изуродованный стебелек надежды. Ум действительно давал сбой, и Шикамару это совершенно не нравилось. Он не мог найти логического объяснения, как в нем могло существовать нечто, что мешало ему самому. Искрящийся шарик в груди путал мысли, туманил рассудок и мешал думать, а для Шикамару это было сродни появления в гуще боя с завязанными глазами. Теперь он даже не удивился бы, если бы у него в доме ночью появилось привидение. Пожал бы плечами и лег дальше спать. Мир, полный нелогичности и непоследовательности вполне мог бы вместить еще одно ненормальное, лишенное всякого смысла создание. Они все так же вместе ходили на миссии, играли в шоги, сидели на веранде. Ночи изнывали от летнего зноя, и Нара притаскивал с собой газировку и арбузы. Асума посмеивался и выковыривал косточки. Словно ничего и не изменилось. Только в тишине теперь было не спокойствие, а тягучая напряженность, которая пыталась скрыться за разговорами и мелодиями приволоченного граммофона. Шикамару опасался давать волю своим желаниям, иногда даже не приближался. Уходил, когда становилось невыносимо, и старался не засматриваться, чтобы не выкинуть ничего непозволительного. Он знал, что такого Асума не допустит, и боялся перейти ту невидимую грань, после которой потеряет его доверие. Шикамару не один в то время сидел в деревне без миссий, но сопровождающим к Темари приставили именно его. При первой же подвернувшейся возможности он смерил Асуму, стоящего с видом абсолютной непричастности, недовольным взглядом. За Темари ему приходилось следовать днями напролет и сопровождать ее абсолютно всюду — на места проведения экзамена, в Резиденцию Хокаге, в кафе и магазины. Старшая сестра Казекаге, деловая, хладнокровная и острая на язык, вне официальных стен кабинетов и при чуть более тесном общении действительно оказалась не такой заносчивой, как на первый взгляд. Разговаривала на самые обычные, человеческие темы, неожиданно серьезно интересовалась мнением Шикамару по самым разным вопросам, никогда не ругалась, если он вдруг задерживался, и очень смешно шутила. По вечерам, когда можно было на время забыть о делах, Шикамару не без удовольствия прогуливался с ней по деревне. Вспомнил, что в последний раз бродил так беззаботно еще в Академии. Потом стало не до игр на узких улочках и не до любования пейзажами — большую часть времени он проводил вообще за пределами Конохи на бесконечных миссиях. А выходные неизменно пролетали только в одном месте и в компании одного человека. Темари нравилось в Конохе, хоть она немного скучала по родной деревне. Но она очень любила цветы — лилии, гиацинты, орхидеи, и чуть не ли не по-детски каждый раз радовалась большим паркам с пестрыми клумбами. В Песках цветники были редкостью, на иссушенной почве мало что росло, но Темари все равно упорно пыталась вырастить куст сирени на заднем дворе. Шикамару показывал ей и пруды. Там всегда было людно, но если уйти чуть дальше, к ивам, отыскивались тихие места. Поскольку приходили они туда вечером, солнце уже садилось за горизонт. Закат отражался от поверхности воды, и все вокруг окрашивалось в нежно-розовый. Становилось чересчур романтично, и Шикамару неуютно ерзал, глядя, как Темари собирает букеты. На берегах росло множество полевых цветов, и хотя ей не особо удавались композиции, она с большим энтузиазмом носилась за лютиками и колокольчиками. Ладони Темари, когда она вдруг брала его за руку, были грубоваты, так же как и ее голос звучал слишком резко для девушки. А непослушные волосы щекотали шею при ее приближении и смотрелись особенно красиво распущенными на оголенных ключицах, когда она выходила утром в короткой ночнушке. Темари вообще выглядела красиво в этой ночнушке, и Шикамару даже успел разглядеть родинку на груди, прежде чем она с беззлобной усмешкой отправилась переодеваться. Скрывать что-то от человека, с которым он находился едва ли не двадцать четыре часа в сутки, оказалось сложно. Темари была наблюдательна, не упускала мелочей и замечала кое-что и раньше. А потому, после того, как они, отправившись за цветами, случайно наткнулись на Асуму, покупавшего большой букет лилий, в глазах Темари Шикамару отчетливо разглядел нечто похожее на догадку. Ему не всегда удавалось сохранить стойкую невозмутимость, когда речь заходила о чувствах Асумы, поэтому они об этом обычно не разговаривали. Красивый букет тигровых лилий же говорил все сам за себя. Темари ничего не сказала. Только перед возвращением домой, когда он вместе с ней пришел к воротам, отвела в сторону и легко коснулась его губ своими. — Не тупи, Нара, — тихо произнесла она, собралась сказать что-то еще, но осеклась, нахмурилась и недовольно выпалила: — Не умею я такое говорить. Ты сам все знаешь. Не будь таким придурком, когда я приду сюда в следующий раз. И поспешно удалилась, не дожидаясь ответа, и злясь сама на себя за то, что не смогла сказать то, что хотела. Шикамару любил небо за насыщенную голубизну, листья — за нежную зелень, пещеры — за пугающую черноту. А невзлюбил он красный. Красный появлялся мягкой тенью и устраивал беспорядок. Заляпывал униформы товарищей бесформенными скользкими пятнами, вызывая агонию, тянулся к небу обжигающими всполохами, порхая, и слышались надрывные крики. Он скользил грациозной фигурой и смотрел на него пронзительно и слишком дружелюбно. Под этим взглядом Шикамару было неловко и даже неуютно. Он не испытывал к красному ненависти, но и отнестись спокойно к тому, что тот забирал себе все самое дорогое, не мог. Но он старался не подавать виду. Смотрел на мутные кляксы равнодушно, в добрые глаза невозмутимо, а на отпечатки помады на воротниках Асумы вскользь. И чувствовал себя паршиво. Шикамару казалось, что он все держал под контролем. Но он понял, как ошибался. Он проклинал себя за то, что позволил себе утратить прежнюю холодность ума. Ему казалось, если бы не это, он придумал бы план лучше. Если бы не это, Асума не угодил бы в ловушку. Хидану не удалось бы завершить свой ритуал. Он подвел своего учителя. Асума кашлял, и по щеке стекала кровь. Рядом подвывала Ино, и всхлипывал Чоджи. Шикамару не хотел верить в то, что ничего сделать уже нельзя. Но должен был посмотреть правде в глаза. Он не мог поддаться отчаянию — не при Ино и Чоджи. И тем более не при Асуме. А взгляд Асумы, направленный на Шикамару, был теплым. В точности таким, каким Шикамару привык его видеть дома, когда они завтракали, или когда Асума сообщал о повышении своих учеников. Словно ему сейчас не мучительно больно от сквозной раны в груди, оставленной безжалостным клинком. Он хотел сказать очень многое — как счастлив, что именно Асума стал его учителем, что не встречал еще взрослого круче него, что не променял бы ни одной минуты проведенного вместе времени и не изменил бы своих чувств, как безответны они ни были. Но говорить он не мог — сдавило горло. Шикамару слушал последние слова Асумы и знал, что запомнит их на всю жизнь. Сжимал до боли его руку и жадно бегал взглядом по лицу. Изо всех сил пытался оставаться спокойным, зная, что Асума хотел бы видеть его сильным. Дождь заглушил плач команды номер десять. Размазал кровь по крыше. Дождь мешал Шикамару зажечь сигарету. От дыма заслезились глаза и даже задрожали руки. Звук капель, стучащих о брезент, которым накрыли Асуму, переворачивал все внутри и сводил с ума. Тучи заслонили весь горизонт. Шикамару не выдержал бы жалостливых взглядов, перешептываний «Он был его любимым учеником». Похороны не имели смысла — Асума был все еще рядом. В сигаретном дыме, в неспокойном огне серебряной зажигалки. Выплеснув гнев, страх и боль в родительском доме, он смог сдвинуться с мертвой точки. Он вдруг понял Учиху. Осознал, что даже под угрозой стать нукенином, не повернул бы назад. Асума погиб не напрасно. Шикамару должен был отомстить за него, и на этот раз он собрал все, что дал и показал ему учитель, став жертвенной фигурой на доске шоги. Теперь на этой веранде справа от него сидит Куренай, рассеянно поглаживая большой живот, а слева — Темари. Куренай сюда обычно не заходит. Старательно обходит это место стороной. Делает крюк, если собирается за покупками в эту сторону или просит Шикамару сходить за нее. Шикамару заглядывает к ней каждый день, не считая тех, когда он на миссиях. Иногда топчется в коридоре, спрашивая лишь о самочувствии, иногда смотрит с ней телевизор или обсуждает последние новости. Но сегодня ровно несколько месяцев с того самого дня. Темари хмуро смотрит в пол. Она поселилась у Шикамару сразу после его возвращения. Никого не спрашивая и ничего объясняя. Ему если и было несколько раз интересно, почему она здесь, а не в Песках, где ей положено быть, то вопрос так и не оформился. Темари зажила в их доме, с его родителями, так, словно жила там с самого рождения. По-хозяйски занимала большую часть кровати, перешучивалась с его отцом, готовила вместе с матерью. К удивлению Шикамару, она не только нашла общий язык с Йошино, но и свела на нет все скандалы в доме. Шикамару исправно выполняет волю Асумы. Заботится о Куренай, готовится стать учителем для ее ребенка, любит Темари. Ему пришлись по вкусу маки. Красные и будто невесомые, со следами легкой печали. Куренай отдала ему один из горшков с ними, и теперь они стоят у него на окне. Их заботливо поливает Темари. Ему кажется, что этого ребенка он будет любить едва ли не больше своего собственного. Он обязательно постарается заменить ему отца, и сделает все, чтобы Асума, наблюдая за ними, гордился своим сыном. Это будет еще один бесстрашный и сильный Сарутоби, который однажды защитит деревню и пронесет с собой Волю Огня. Шикамару хранит в нагрудном кармане сигареты, те, что были с Асумой в последнем бою. Не может с ними расстаться. Иногда он достает их на этой веранде — крепкий табак без фильтра — вдыхает горький запах, и на секунду — всего на секунду — чувствует, что его обнимают. Сильными руками, мягко и любяще. Теперь уже можно.