***
Панси выходит из гостиной раньше, пока Малфой с остальными змеями ещё валяются на кровати, обсуждая то, что никак не интересует Паркинсон. Тёмные пряди, выглаженные утюжком, подрагивают при ходьбе, будто живя своей отдельной тихой жизнью. Панси не намерена отдавать Малфою наслаждение от перепалки с гриффиндоркой. Пусть он подавится своей петушиной напыщенностью, пока грызёт очередное зелёное яблоко, впитавшее в себя запах его выглаженной мантии от полувекового нахождения в кармане. Паркинсон прикусывает нижнюю губу от раздражения, набирая скорость. По коридорам мелькали синие, жёлтые, красные галстуки. В калейдоскопе факультетов не хватало лишь слизеринского самолюбия. Паркинсон горделиво задрала подбородок, чувствуя оказанную ей честь представить холод подземелий другим флагам. Ее замечали. Не расступались перед ней в стороны, но начинали шептаться, наверняка, заприметив, как схож блеск ее глаз с блеском камня на шее. Разнотипные головы то и дело смотрели на ее шаги, оценивали. Некоторые особо гордые гриффиндорцы после оценки взглядом, тут же оборачивались в другую сторону. Сложно принять, что Паркинсон выводит их своей стервозной идеальностью. Лакированные туфли стучат достаточно громко, чтобы Гермиона за сотни миль ощутила изящную сущность Панси. Чтобы за тысячи миль уловила ядовитый аромат, дышащей в затылок смерти. Чтобы за миллионы миль услышала, как яд бьется о стеклянные стенки склянки в рукаве Панси. Паркинсон соколиным взглядом единственная во всей толпе видит, как едва заметно содрогнулись остроконечные плечи. Паркинсон животным слухом единственная слышит, как сердце грязнокровки пропустило удар, а затем забилось в неровном такте. Паркинсон единственная кому до дрожи приятно видеть лицо Грейнджер. Панси на змеиный манер проходит мимо выгравированного по стали профиля девушки. Слизеринская мантия касается подолом ног гриффиндорки, пуская холодные разряды вверх по телу. Грейнджер вздыхает полной грудью, в голове неверно отмечая, что Паркинсон ее не заметила. Но Паркинсон та, кто хочет ее замечать, и та, кто сделала это ежедневным рутинным делом. Панси прочувствовала каждой клеткой тела облегчение Грейнджер, поселившееся теплым огоньком в лохматой голове. Это неприятно кольнуло в сердце сквозь решетку ребер. Гермиона не хочет видеть Паркинсон. А Панси хочет видеть Грейнджер, но это получается, только с применением сменяющихся капель яда, заготовленного на каждый чертов учебный день, как недельный комплекс витаминов. — Привет, грязнокровочка, — выдает смело Паркинсон, вырывая неподходящие к ситуации мысли с корнем. Пусть Грейнджер бесится, кривит губы, но она не отвяжется от Панси. Гермиона вздрагивает, не готовая к внезапному развороту слизеринки прямо напротив нее. Гул в голове стихает натренированно быстро, и Грейнджер опускает взгляд в раскрытую книжку, не желая соприкасаться с холодной гладью глаз, насмехающихся над ней. — Привет, — с выдохом произносит Грейнджер. — Панси. У обеих на секунду вырубается четко выстроенная система в голове. Гаснут лампочки, обрывается связь с миром. Мозг на секунду зависает, тут же снова начиная работать. — Долго собиралась с силами, чтобы произнести мое имя? — Паркинсон не улыбается: она не знает, как реагировать. Теряется в домыслах, возникающих из болотистого тумана. — Мне в лицо, а не выстанывая его по ночам? — уголок губ дрогает. Гермиона сжимает челюсть, хмурит тонкие брови. Глаза устремляются в лицо Панси, будто выжигая по нему слово «ненавижу». — Ты омерзительна, — заключает слегка досадно, осознавая, что никаких пылающих слов на личике слизеринки не появилось, как и способности Гермионы глазами убивать. — Не задела, — театрально-скучающе рассматривая ногти, произносит Панси. — Попробуешь еще раз? — Что тебе нужно? — задает излюбленный, изо дня в день задаваемый, вопрос. А Паркинсон в голове начинает игру: посчитай сколько раз за весь разговор Гермиона вздохнет. — Пришла поболтать, — Паркинсон поджимает губы, так будто ответ на этот вопрос элементарен даже для трехлетнего маггла. — А ты такая недружелюбная оказывается, — Панси тут же кривится, осуждающе оглядывая Гермиону. — Я думала, что благородство про красных. — Благородство не равно дружелюбие, — Гермиона закатывает глаза, а Панси прикрывает веки. — Верно, но благородство подразумевает богатый нравственный мир, чистейшую душу. Туда входят и понятия «дружелюбность», «доброта», — замечает Панси, выставляя вперед указательный пальчик. — А ты злая. Такое качество не присуще не одному факультету, — Паркинсон хмурится, будто что-то анализируя. — Может ошиблись письмом в твои одиннадцать лет? — она виновато поджимает губы, глядя на щеки Гермионы, начинающие приобретать красный цвет. — Может дело не в том, что я злая, а в твоих качествах? — Грейнджер в мыслях умоляет Мерлина увести Паркинсон подальше от этой стены, куда-нибудь в подземелья. — Как грубо, — Панси продолжает разыгрывать мини-спектакль для Гермионы, прижимая ладонь к груди. — Как жаль, что мне все равно, — вздергивает брови Гермиона, надеясь на окончание разговора. Паркинсон не хочет воспринимать ее слова всерьез. Хочет верить, что Гермиона тоже ожидает других слов от нее. — Давно ты чистила свою мантию? — брезгливо тянет Панси, замечая на темной ткани рыжую кошачью шерсть. Гермиона тут же быстрым и резким взглядом окидывает себя и машинально отряхивает рукав, словно перед ней министр магии и она должна быть на важнейшем, почти решающим судьбу, мероприятии, а не Панси Паркинсон в школьном коридоре. Гермиона берет себя в руки, медленно прекращая свои действия. — Знаешь, — она ввинчивает свой взгляд в болото глаз Панси. — У вас шампуни закончились в подземелье? — язвит, глядя на блестящие, черные, прямые волосы. — Дорогая, ты совсем не знаешь, что такое укладка? — ухмыляется Панси, тут же наматывая прядь грейнджеровских волос на свой палец. — По тебе видно, в принципе. Ее волосы очень мягкие. Они кажутся крайне жесткими на вид, но когда проводишь по ним пальцами, даже так мимолетно, чувствуешь их шелковистость. Паркинсон ловит себя на мысли, что может стоит бросить тратить время на выпрямление волос каждый день? Ее природные волнистые волосы могут покорить Гермиону. — Не трогай, — почти шипит на манер кота. Касается холодной кожи девичьей руки. Сжимает пальцы, обвивая, словно золотым браслетом, запястье. Панси замечает, что ей идёт золото. — А ты меня, — Панси ухмыляется, но расслабляет ладонь, выпуская прядку. Тонкой струйкой волосы возвращаются к общей копне, принимая прежнюю закрученную форму. Гермиона пальцев не разжимает. — Дорогая, — начинает тянуть Панси, наклоняясь ближе — Уже можно отпустить… — шепчет в паре сантиметров от лица Гермионы. Грейнджер сжимает губы ниткой. Чуть отклоняется назад. Опускает руку вдоль тела, а на ладони пылает холодный след от кожи слизеринки. В глазах Панси на секунду вспыхивает разочарование, оставляя после себя пепел. Она пару раз моргает, стряхивая его с ресниц. Улыбается милейшей улыбкой, на какую только способны люди с факультета слизерин. Гермиона вздыхает тяжелее обычного. Панси не пропускает этот вздох, отмечая его красным цветом, как и все то, что хочется изменить в ближайшем будущем. Или хотя бы в грезах перед сном. — Пока, грубиянка, — мягко отталкивается руками о каменный подоконник Паркинсон и разворачивается, спиной надеясь разглядеть все мысли Грейнджер. Но они скрыты за металлическим блеском карих глаз.***
— Ты не в духе сегодня, — слова слетают с губ, мигом пархая в мозг Панси, где тут же застревают в паутине. Слизеринка оборачивается с огромным недоумением в глазах. Бабочка, несущая грейнджеровскую фразу, бьется в ее голове. Гермиона в темно-сером плаще стоит рядом, устремив взгляд в дали пейзажа, представшего перед ними. Смотрит, будто сквозь крыши домов Хогсмида, разрезающие мутное небо неровными треугольниками. На фоне серого неба и грязного снега, кажется, что только лицо девушки живое во всем мире. Контраст ее теплых волос и серости первых дней весны режет глаза, но только не Панси. — Не сказала бы, — парирует Паркинсон, после долгих размышлений о странности присутствия Гермионы рядом с ней. Грейнджер хмурит лоб. Она всегда так делает, когда сомневается в чем-то — Панси выучила язык жестов и мимику гриффиндорки наизусть. — Обычно ты в приподнято-самодовольном настроении, — замечает Гермина, наконец повернув голову на слизеринку. Сердце той пропускает пару ударов; словно на секунду у нее замерли все важные процессы в организме. Затянувшись бы это чувство, Панси уверена, она бы свалилась здесь же, из-за резкого прекращения работы опорно-двигательной системы. Гермиона замечает ее. А Панси все же стоит, и ей нужно срочно не потерять свой змеиный статус. — Наблюдаешь за мной, значит, — ухмылка обыденно растягивается на лице. Гермиона видит в ней доброжелательность без привычной токсичности. Это радует. — Вовсе нет, — отнекивается Грейнджер, смущенно поджав губы, — Каждому слизеринцу присуща эта напыщенность. А в связи с тем, что мы учимся и живем в одном месте, мне приходится частенько сталкиваться с вами. — Не оправдывайся, — тут же вставляет Панси, откровенно не желая верить ее словам. Грейнджер не из тех учеников Хогвартса, кто будет в коридорах пялиться на лица слизеринцев. "Даже при том, что их характер известен всем и каждому — это не оправдание," - убеждала себя Паркинсон. — Я не против такого внимания от тебя. Немного странно, но, в целом, лестно. Гермиона раздраженно фыркает. Без злобы, будто просто отступая, не собираясь развивать тему. Либо чувствуя себя побежденной. — Ты не с Малфоем, — опять открывает рот Гермиона, сама не до конца осознавая своих действий. Паркинсон закусывает внутреннюю сторону щеки от раздражения, подбирающегося к ней. Она никогда не хотела клеймить себя подружкой Малфоя, так пусть этого не делают другие. Особенно та, в чьих глазах ей хотелось быть самой яркой и единственной, такой же как Гермиона в ее собственных. — Я и не должна вечно таскаться с ним, — немного грубо реагирует Панси, бросая колючий взгляд на окна «Трех Метел», за которыми находились столы гриффиндора и слизерина. — Конечно, — кивает Гермиона, чем вновь обращает на себя внимание Паркинсон, совсем не зная, что оно всегда приковано к ней. — Но это опять же подтверждает твое странное поведение сегодня. — Волнуешься? — Интересуюсь. Панси вздыхает. В голове крутятся мысли, как в котле с кипятящимся ядом. Кстати, сегодняшний запас для Гермионы еще не был готов, что мешало Панси соображать трезво. Колкие слова и задевающие фразы, щепотка отвращения, пару капель лживой ненависти, плоды многолетней вражды факультетов. Кипятим на огне страстного желания. И капля завуалированных признаний в любви. Рецепт зазубрен; выучен до потери сознания; заточен в мозгу. Панси готовится перед каждой встречей с ней. Легче залить ее ядом, чем выйти на дружеское общение. Сглаживание углов, высеченных за века до их рождения, займет уйму времени, и не факт, что сработает. Пусть Грейнджер ненавидит Панси, пусть будет бегать от нее. Но это куда проще, и дает Паркинсон шанс практически ежедневного общения с Гермионой, пусть даже это общение и состоит из нескончаемых перепираний. Сегодня — день исключение. Панси без яда не собиралась разговаривать с Гермионой. Она казалась себе абсолютно безоружной перед гриффиндоркой. Панси настолько привыкла к определенному виду общения с ней, что совсем не ориентировалась в элементарных разговорах. Она чувствовала себя загнанной в угол. Колкости остались, но было сложно произносить их с той же манерой, что и обычно. Неожиданное желание Гермионы поговорить с ней выбило цепь из привычного процесса. И в то же время это пробило ледяную корку на сердце. Трещина пошла по всему органу, разветвляясь в некоторых местах. Панси сложно было до конца поверить, что Гермиона может саморучно изъявить желание пообщаться без причины. Ведь Паркинсон никогда не была ключевой фигурой в ненависти к слизерину. Обычно ею был Драко. И несмотря на все это, Панси почувствовала себя чуть лучше. Словно стало теплее в промозглый мороз. Реплики Гермионы были простыми, похожими на те, что она говорит Уизли или Поттеру — это еще больше вводило в тупик. Панси порывалась зайти обратно в паб, бросив колкость на прощание, но не могла позволить себе отречься от разговора с ней, хоть и сегодня это не входило в ее планы. Ей снился сон о Гермионе. Она звала ее. Грейнджер произносила ее имя, улыбаясь и махая рукой. Панси словно смотрела издалека на ее маячащую фигуру. Не было ни помещения, ни открытого пространства. Размытый пейзаж; будто мир, крутящийся и живущий до этого момента, резко замер, и каждая деталь затерялась в сложных полосах света и тени. Гермиона снова была единственным четким пятном в мире Паркинсон. Она кричала ее имя, требовательно суетясь на своем месте. Это и было причиной отстраненности Панси сегодня. Ей был абсолютно неясен смысл приснившегося, а пойти за трактовкой к профессору Трелони до тошноты не хотелось. У Панси словно выработалось отвращение к прорицанию, после демонстративного отказа Гермионы обучаться этому предмету. Паркинсон весь день думала о сновидении, пытаясь отрыть в своём разуме ниточки, способные привести к его объяснению. Реальная Гермиона мешала ее тягучему потоку мыслей. Поэтому легче полностью отгородиться от нее. — Я просто плохо спала сегодня, — причмокнув губами, говорит Панси, поворачивая голову на Гермиону. Волосы той, забавно парят в паутине ветра. Гермиона сжимает челюсть, при этом немного сузив глаза, словно распознавая: сказанное Панси ложь или правда? Наверняка, она решает, что это не полная правда, но и не ложь, и потому расслабляется в лице. Никто не обещал ей, что слизеринка в первой нейтральной беседе будет откровенничать. — Может выпьем кофе? — предложила Гермиона. Панси уперлась взглядом в нее. Та, с едва различимым вздохом, отвернулась. — Кофе? — Если твоя кровь позволяет пить преимущественно маггловские напитки, конечно, — искривила губы Грейнджер, но тут же улыбнулась, показывая, что говорит не с целью задеть и обменяться очередными грубостями. — Кофе, особенно дорогих сортов, на самом деле весьма подходит мне, — начала Панси. Она действительно напоминала змею: высокая, изящная. Её речь струилась. Она пахла ядом. — Чёрный, крепкий, без сахара, без других добавок, — ее глаза сузились. Панси посмотрела вдаль, из-за чего Гермионе показалось, что её зрачки вытянулись. — Я не сомневалась, — с ухмылкой закатила глаза Гермиона. — Ты же, наверняка, предпочитаешь какой-нибудь капучино, — задумчиво протянула Паркинсон, будто не знает этого факта. От Гермионы пахнет карамелью и кофе. Ещё пергаментом и чистотой. — Верно, — пожала плечами гриффиндорка. — Люблю послаще плюс больше молока, чем самого кофе. Панси развернулась к ней с театральным ужасом на лице. — Это отвратительно, — заявила она после нескольких секунд осуждающего зрительного контакта. — В этом кофе никакого смысла. Он должен бодрить, приносить удовольствие, а не лишние килограммы. — Может быть и так, — кивнула Гермиона. — Но все же такой кофе, да ещё и с шоколадным кексом, чудесно поднимает настроение с утра. Панси фыркнула. Гермиона издала слабый смешок, глядя на неё. Паркинсон не сдержалась и глянула на нее, не снимая презрительной маски с лица: девушка улыбалась. От этого начало приятно щемить в груди. — Пойдём, — сказала Гермиона, делая шаг вперёд, от которого пара грязных снежных капель разлетаются в стороны из-под ее ботинка. — Я научу тебя поднимать настроение с помощью приторного кофе. Панси недоверчиво оглядела фигуру перед собой. Яд в школе и не готов. В чашку подлить не удастся. А настроение действительно скверное, так что… — Хорошо, — мягко шипит в ответ Панси. — Тогда завтра я приготовлю тебе свой кофе. Будет жалко переводить такой дорогой на тебя, но чего не сделаешь ради просвещения магглорожденных. — Не порть мне настроение, — вновь закатила глаза Гермиона. — Я занимаюсь процессом спуска с небес на землю чистокровных, так что будь добра принять участие добровольно, ведь таких предложений больше не будет. Панси ухмыльнулась. На зубах капли яда, но Гермиона такая красивая. Паркинсон делает шаг вперёд и встаёт рядом с Грейнджер. Та, задирает подбородок с победоносной ухмылкой. Через мгновение, они идут по улицам Хогсмида к нужной кофейне, пока Малфой с неприкрытым удивлением смотрит сквозь окна «Трех метел» на их удаляющиеся спины. Через сутки, они пьют чёрный кофе в саду Хогвартса, где за углом Рон с активной жестикуляцией расспрашивает о них Гарри. Через неделю они все чаще встречаются для обычного общения. Не без колкостей, конечно. Склянки с ядом давно покрылись пылью, а новый чёрный кофе греет руки Гермионы, пока Панси смакует на языке приторную карамель.