***
— Ну Костя, пожалуйста, я хочу к маме, ну пожа-алуйста! — было далеко за полночь. Бесчисленные широкие коридоры с высокими потолками терялись во тьме, но даже боязнь темноты не помешала Маше дожидаться меня с работы. Я только вернулась из кабинета и вошла в спальню с западного крыла. — К сожалению, Мария, я исполняю приказ, — кажется, Константин Павлович никогда не злился на мою дочь за её искреннюю фамильярность, хоть и мог сделать ей замечание. Я сама всегда уважительно обращалась с охраной и персоналом своей постоянной резиденции — это только её странная привычка, чтобы привлечь к себе внимание. — Я стою на страже крепкого сна Госпожи Президента. Её нельзя будить ни при каких обстоятельствах. Мы вместе придумали. Если этот номер не пройдёт, придётся прибегать к «серьёзным мерам». А вот план «б» уже предусматривает моё непосредственное уча… — Я не увижу её сегодня? Раздался крик, а затем и плач пронзил ночную тишину. Какое-то едва ощутимое чувство досады вдруг появилось и прервало мои размышления. Этой ночью, как и прошлой, я снова прощу ей всё то, что она делает от глубокого отчаяния. Константин Павлович сказал что-то резкое, но я не расслышала. Вернее, перестала обращать внимание на их диалог. Я пыталась понять её. И самое отвратительное, что я могла сделать в тот миг — закричать на неё и потащить за руку в её комнату. Я в спешке надела халат и несколько раз стукнула по глухой деревянной двери с внутренней стороны. Хороший знак для Константина Павловича. Он молча, одним лишь кивком передал пост Вячеславу Викторовичу: тот обычно стоял немного в отдалении от спальни. Это два моих самых преданных телохранителя, которые однажды спасли меня от прямого выстрела в голову. Постучав ко мне, Константин Павлович спешно вошёл и медленно прикрыл дверь за собой, чтобы не раздалось хлопка — он может привлечь внимание Маши. Я задрала голову — высокий статный мужчина в тёмном, идеально сидевшем на нём костюме, он был выше меня на две головы. Он сложил руки перед собой и с удивительным спокойствием посмотрел мне прямо в глаза. Искал ответ на вопрос, висевший в воздухе с первого дня моего проживания на Барвихе. — Пожалуйста, передайте моё распоряжение отменить завтрашний визит к модельеру. И перенести встречу с нефтяниками на полчаса. Я опустила голову и чуть было сама не заплакала. Делаю больно себе, ребёнку — зачем? Каждый раз я придумываю эту затею и каждый раз ничего не могу поделать с жалостью к ней. Она для меня самый дорогой человек на свете — больше в моей семье никого нет. Константин Павлович осторожно взял меня за локоть. Его бас гулом разнёсся по спальне: — Вы работаете без выходных на благо страны. Вы можете позволить себе отдых, не вините себя, — он положил руку мне на плечо и тяжело и протяжно выдохнул, затем продолжил: — Мария в скором времени привыкнет, я думаю. Для неё результаты выборов — резкие перемены, которые толкают её на такие… Поступки. — Вы правы. Ей действительно меня не хватает. Простите меня, я, наверное… Не должна говорить с Вами об этом. Пожалуйста, пустите её. — Я понимаю… Берегите себя. Дверь открылась снаружи, и Маша, прыгая от радости, вбежала ко мне и тут же меня обняла. — Доброй ночи. Сдержанно — как всегда. Но с нотками человеческой обеспокоенности. Константин Павлович знал, когда нужно отступать от должностных принципов. Это выходило у него бесподобно. Я очень ценила в нём это качество, и наши отношения оставались в какой-то степени неформальными. И Маша отлично видела это. — Мама, а Костя опять будет стоять тут? Снова за старое. — Константин Павлович, конечно, будет тут, — я нарочно протянула это. — У него работа такая. А вдруг меня украдут? — я засмеялась, чтобы развеселить дочь. Но её настроение оставалось прежним. Она надулась, а потом смело, на одном дыхании выдала: — Ну раньше ведь не было Кости. И кашу ты мне всегда варила, а не дядя на кухне. Мамочка, пожалуйста, поехали домой, мне очень скучно, когда ты уходишь. Никто со мной не разговаривает… Я не знала, как правильнее ей ответить. Долго думала. С одной стороны я могла её понять. Но с другой — маленький человечек предлагает обернуть судьбу страны вспять ради её простой прихоти. Я разрывалась, причём очень неумело. — Так нельзя. Нахожу, как ответить конкуренту на дебатах. Ста пятидесятимиллионной стране. Канадской делегации, сию минуту обвиняющей меня во лжи и предательстве. Но Маше… — У нас с тобой есть очень важная миссия, которую нужно выполнить. От нее нельзя отказа… — Ну пожалуйста! Мне здесь не нравится, я хочу уехать!***
— Так заканчивался почти любой наш диалог. Я понимаю, что мне стоило сначала подумать о Маше и, возможно, пересмотреть свои ценности. Но раньше такого с ней никогда не было. Последние несколько месяцев я в штабе день и ночь сидела. Мы с ней всю страну объездили. Она очень редко позволяла себе перебивать меня. И тем более на меня кричать. У меня ноющее чувство, как будто каждый новый день разрушает её… Делает ещё хуже… Ему удалось успокоить меня за несколько секунд. Последовал вполне логичный вопрос: — Вы говорили с ней до выборов о вашей работе? — Ну конечно, и всё было хорошо… И после них какое-то время всё было нормально. Я, бывало, кричала на неё, когда она мне мешала… Но всё свободное время я проводила с ней, как делаю и сейчас. Всё началось летом или даже ближе к осени…***
— Мама, а когда я вырасту, я тоже буду президентом, да? Маша взяла мою любимую большую подушку, как всегда. Но ни на минуту её голова не коснулась этой подушки — она постоянно вертелась и, очевидно, не хотела спать. Она просто хотела побыть со мной рядом, а у меня не хватало сил даже говорить что-то. Я лежала почти неподвижно и держала её за руку — если я засыпала, меня больно дёргали. — Это решаем не мы с тобой. Мне повезло. Если будешь много работать, как я, тебе тоже однажды повезёт. — Я хочу, но ты меня не пускаешь! Миша опять не дал пройти мне сегодня в твой кабинет… — Ну, в часы работы никто ко мне не заходит, не только ты. Я читаю важные документы. — Ну я же просто буду сидеть рядом! Мне тоже интересно, я тоже хочу!***
— Мы с ней очень редко говорили о чём-то глобальном, касающемся меня как главы страны или о том, что сегодня произошло. Она мало интереса к этому проявляет, я и не спрашиваю. Тогда она сама спросила у меня вот это… Я ещё удивилась, думаю, на «Диалоге с гражданами» на месте не сидела, а тут вдруг спрашивает. У меня вдруг телефон зазвонил на тумбе, про который обычно все и думать забывают, даже когда что-то случается. Нас просили эвакуироваться из-за огромного митинга прямо у резиденции. Следом передали сообщение из Администрации об обстановке в городе, только уже по экстренному каналу. Это значило только одно: связь блокировали, внутри дома всё обесточено. И, кстати, только тогда я поняла, что свет в целях безопасности тоже выключили. Взгляд Маши следил за мной, и я чувствовала это со спины. Я первым же делом схватилась за документы, лежавшие рядом с телефоном и на небольшом столе в отдалении, а потом перевела взгляд на обеспокоенную Машу, спрятавшуюся за подушками. Если будут кого-то искать, то пусть ее не найдут. — Анна Андреевна, — Константин Павлович схватил меня за руку, и я явственно ощутила его присутствие. Да, он торопил меня, он сообщил о митинге, но этого я как будто не помню. Наверное, за все двенадцать лет это мой самый большой испуг, я даже не понимала, что делаю. — Уведите Машу! — закричала я, но ее уже не было в спальне. — Маша вас ждет на верхнем этаже. Вас сейчас эвакуируют из Москвы. Я застыла в лёгком недоумении… Да, казалось, когда-то давно, когда был принят закон о переносе государственной резиденции из Кремля, мне говорили что-то о плане, который я заверяла. Но эвакуация проявила бы мою слабость.***
(Интервью в рамках «Диалога с гражданами: 20 лет спустя») Сейчас все помнят это больше как народное волнение и абсолютное бездействие со стороны власти, но я физически не могла ничего делать. У меня даже инструментов для действия в руках никаких не было. Уже сейчас мне многие любят сказать, что я, например, поздно начала ликвидировать этот митинг. Я просто могу посоветовать открыть Конституцию 2037 года, и в ней прямым текстом будет написано, что мне даже армия не подчинялась. Те единицы, которые пришли вместе со мной тогда из партии на первый срок, они не обладали ничем по своей сути. И ладно бы, если бы власть была в чьих-то руках, но эти руки были бы одни. У каждого были свои интересы, и каждому была невыгодна действующая власть. И представьте себе, если бы моя обеспокоенность была показана в прямом эфире по всем каналам всего мира. Улетающий атомолёт — это поступок для очень серьёзных мер. А тогда даже, кроме, конечно, охраны, персонала и некоторых работников Администрации, никто не знал, что эвакуация вообще была, что была подписана какая-то договорённость с посольством США по умолчанию. Если бы я тогда поехала в посольство, был бы конец всему президентскому институту в стране, который развалился на части за шесть лет после ухода Путина.