Нева

Утро мартовское выдалось очень морозным, пасмурным. Солнце то и дело пряталось за густыми и тяжёлыми, словно свинец, облаками. Воды Невы ходили беспокойной рябью в непокрытых льдом участках. Кругом люди, спешащие по своим делам, только я бесцельно гуляла по незаконченной набережной. От очередного порыва я поежилась: на мне хоть и был длинный полушубок с меховым воротником, но какой-нибудь настойчивый сквознячок нет-нет, да пробирался сквозь плотную завесу ткани. Кругом кричали мальчишки, играющие в мяч. Я остановилась возле самого берега, но так, чтобы сапожек на меху не касались беспокойные волны. Течение у нашей реки быстрое, уже были случаи, как неосторожных людей заволакивало прямо под лёд, а достали не всех, кого унесло дальше, кто выбраться не смог. Ну, а кто все же спасся — так это великая удача. Слышался стук молотков со строек, глухой хруст разламывающихся кирпичей и камней. Уже три года велось строительство, а город разросся почти на целую Москву! Меня вдруг словно ударили тяжёлой дубиной по затылку. Виски рассекла боль, я успела только развернуться и вскрикнуть, прежде чем потерять равновесие, заболтать в воздухе руками и свалиться в воду. На минуту я словно потеряла всякую связь с реальностью. Меня полностью окутала холодная вода, я смотрела, как тьма меня поглотила, чувствовала, как вода забирается под шубу, в сапоги, под платок, адский холод вспыхнул жаром, по спине прокатилась волна мурашек… Но я ничего не могла сделать. Одежда сразу потяжелела, я почувствовала, как свет надо мной потускнел, а саму меня уволакивало все дальше и дальше. В голове не было ничего, кроме бьющейся в приступе паники мысли о том, что я сейчас подо льдом. И отсюда не смогу выбраться. Почувствовав, как недостаток воздуха жег и сдавливал ребра, я протянула руку с трудом вперёд и упёрлась в холодную поверхность толстого льда. Во мне словно проснулась ещё одна мысль: выбраться! Нужно выбраться! Но она так же быстро потускнела, только я стала неистово колотить руками по толстой холодной стене. Дышать становилось невозможно, ужасно трудно и больно. Нельзя вдыхать, как бы ни хотелось, нельзя! Иначе я больше света белого не увижу, а только мутную корку льда, отгораживающего меня от остального мира. Поморгав глазами, я вытянула руки вверх, пытаясь достать до льда. Свет впереди стал ярче, дно под ногами появилось, я вылетела пробкой на поверхность воды, оказавшись в совсем маленькой проруби, жадно глотнула ртом воздух. Подавшись вперёд, я облокотилась локтями на лёд, тот опасно затрещал и снова обрушился. Я схватилась дальше, но корка все продолжала трескаться. Течение было сильным, я чувствовала, как оно меня пронизывало насквозь вместе с леденящим холодом, окутывающим голову, руки, плечи и спину. Хруст — меня снова унесло под воду. В ушах стоял такой звон, что я более не слышала слышала ни ее бурления, ни стука собственного сердца. А может, я уже умерла? Быть такого не может, хватит выдумывать! Вдруг жарко, раскаленным железом кровь разлилась по жилам. Стало ещё темнее, теперь надо льдом был снег. Я уж попрощалась с жизнью и с бедным батюшкой, что остался в Москве. Снова свет, а затем — темнота. Я открыла глаза от внезапно настигнувшего меня холода. Вокруг не было воды, а я сама была до нитки промокшая, кто-то стягивал с меня душегрейку, а затем надел что-то теплое и сухое. Разлепив веки, я подняла затуманенный взор и различила две мужские фигуры. Один из них был более широкоплечим, статным, а другой — слегка пожилой сморщенный старичок, что-то приговаривавший. Мне вновь стало жарко, я захотела откинуть дальше шубу, которой меня укрыли, но мужчина высокий остановил меня, натягивая одежду обратно. В ушах по-прежнему стоял гул, шум воды и треск льда, который я запомню надолго. Словно в полудрёме, я наконец сообразила, что я спаслась. Спаслась! — мысль эта эхом разлетелась в моей голове и душе, сознание словно затрепетало в страхе от того, чего я чудом избежала. Но я совершенно не помню, как оказалась на берегу… Меня спасли?.. Я снова подняла глаза и теперь уже встретилась взглядом с мужчиной. Лицо наконец проступило из дымки, обрело мужественные черты. Видит бог, да он и сам мокрый до нитки! Сидит в одной только рубашке да портках, волосы черные к плечам свисают, вьются от воды. Он что-то приговаривает, но на лице я не различила ни злобы, ни чего ещё. Только в зелёных глазах светились беспокойство и упрек.       -…зовут? — услышала я только обрывок фразы, но поняла о чем речь идёт.       — Анастасия Кузнецова, — губы пересохшие зашевелились, а голос стал таким сиплым и низким, что подивилась — а я ли это сказала?       — Ну как же ты так, Анастасия, в реку упала?.. Это был не вопрос, а какое-то упрекание, но лёгкое, совершенно не обидное. Жарко… Я повела плечами, сбрасывая шубу.       — Ну куда?.. — спаситель обратно надел мне ее на плечи, задержав там широкие ладони. Уши мои и щеки вспыхнули, пошли красными пятнами, в груди словно что-то взорвалось, вызвав чувство грусти, когда я перестала чувствовать его руки на плечах. Мужчина был красив — ох как красив! Глаза цвета сочной листвы, искорки пляшут словно от костра, нос так красиво смотрелся, будто его выточили из камня, причем так искусно, что хотелось и дальше смотреть. Тонкая линия губ, над которыми растянулись двумя стрелками усики. Я бы и не сказала, что он с крестьянами или рабочими был сходен. Было в незнакомце что-то аристократическое, дело то ли в стане, гордом величественном подъёме головы или покровительственном взгляде… Но он так смотрит, так улыбка проскальзывает на его лице, что чувствую я, как сердце бьётся быстрее, вовсе даже не от сбившегося дыхания.       — Спасибо, что спасли… Уж не знаю, осталась ли бы я в живых, — пролепетала я, опуская глаза на свои тонкие покрасневшие пальцы, потеряла из друг о друга. Меня вдруг постигло чувство вины и неловкости — я сидела на нагретом мехе, на бочках, а мужчина все стоял рядом на ветру в рубашке и, казалось, совершенно не мерз. Я зашевелилась:       — Наденьте же, право слово. Я согрелась уже…       — Ты вся дрожишь. Но все же он подошёл и сел на пустые мешки у ящиков, ветер теперь не пробивался и не хлестал его так сильно. Я не решалась начать разговор, боялась почему-то. Из большой толпы почти никто внимания на нас не обращал, но вдруг из какой-то группы отделился невысокий мужичок в шапке на меху и очках. В руках он держал свёртки бумаги.       — Петр Алексеевич, едва нашел вас… Пожалуйте на работы, все закончено. Как — Петр Алексеевич?.. Так что выходит, я сейчас самому царю одеться велела? Какая же ты невоспитанная, Настя… А он как отреагировал? Добрый удивительно человек, не пренебрегает общением с простыми людьми. И шуба на мне тоже его… Петр тем временем поднялся, сказал что-то неизвестному с чертежами, а затем повернулся ко мне. Внутри меня разлился жар и теплое чувство, приятное. Сердце забилось быстрее, я задышала чаще.       — Ну что, Анастасия, — царь улыбнулся. — Дом у тебя далеко?       — Нет, на соседней улице, — я указала рукой за дом, который внезапно узнала. Там, за переулком, стоит и мой.       — Точно? — по-доброму прищурившись, спросил он. Я лишь как-то неуверенно кивнула. — Сама дойдешь, али…       — Нет-нет, сама, — я вскочила с места, размяв затёкшие ноги. Откуда же у меня столько храбрости взялось? — Задерживать вас не смею…       — Будь по-твоему. До встречи. Кивнув, Петр развернулся и ушел, а я, счастливая, так и осталась стоять на набережной в мокрых сапожках, на холодном ветру, но плечи согревала царева шуба. Правитель наш поразил в самое сердце — добрый, не гнушается простого народа. А главное, с безграничной душой, нежностью в ней и заботой, которые теперь переполняют и мое сердце.