***
...Первое потрясение Вэй Усянь переживал дня три. После откровенной беседы Цзян Фэнмяня с воспитанником с глазу на глаз Вэнь Жохань поймал мальчишку в коридоре. Цзян Фэнмянь зря тянул с объяснениями: он уступил уже в тот момент, когда согласился приехать в Безночный Город вместе с Вэй Усянем. Вэнь Жохань ясно дал понять, что не отступится, а выгода для Юньмэн Цзян была очевидна. Вздумай Цзян Фэнмянь отказать, его бы не поняли собственные адепты и старейшины. Об этом и думал Вэнь Жохань, перехватывая Вэй Усяня возле комнат, отведённых для юньмэнцев. Вопреки ожиданиям, тот не шарахнулся, не попытался попятиться или улизнуть — вытянулся как по струнке и уставился во все глаза. Вэнь Жохань заметил, как едва заметно раздулись его ноздри, втягивая запах ци: Вэй Усянь успел оправиться от первой встречи и вспомнил о приличиях... о большей их части. Вэнь Жоханя раньше никогда не рассматривали так бесцеремонно. — Мои покои в западном крыле, дверь с мозаикой из перламутра. Если пройдёшь по верхнему ярусу галереи через дверь, спрятанную за ширмой с журавлями, тебя никто не увидит. Решишься — я ничего не скажу Цзян Фэнмяню. Вэй Усянь облизнул губы и кивнул. А затем поёжился: видимо, представил, как Цзян Фэнмянь караулит его у спальни главы Цишань Вэнь, если обставить всё официально. С лекарями, слугами, чистыми одеждами на смену и бадьёй с горячей водой за ширмой. Вэнь Жохань ещё достаточно помнил о том, что значит быть юным, и рассчитал всё верно: Вэй Усянь точно не хотел внимания от главы своего ордена в этом вопросе. А вот предложением Вэнь Жоханя мог и заинтересоваться... Он недооценил Вэй Усяня. Тот заявился уже на третий вечер: беззвучно толкнул дверь и скользнул внутрь, прикрыв за собой створки. Защитные печати, врезанные в древесину, дрогнули и мигнули, впуская его в личные покои главы клана. — Не бойся меня, — сказал Вэнь Жохань. Вэй Усянь встрепенулся. — Я и не боюсь! Вы же не с собаками меня здесь ждёте. — Не с собаками, — вынужден был сказать Вэнь Жохань, удивлённый и позабавленный одновременно. — Ну вот. А если просто с мечом там или с яньюэдао, то не боюсь... Воины Пристани Лотоса не трусливы! Вэнь Жохань счёл, что слишком уж непристойная шутка будет неуместна, но полностью удержаться не сумел: — Будет тебе яньюэдао. Но разве ты не знаешь, что тебя сюда звали показать достоинства собственного клинка? Об этом Вэй Усянь, очевидно, не подумал. Взгляд у него переменился, Вэнь Жохань увидел, как дёрнулся на его шее кадык. Ого, с изумлением подумал он. Так мальчишка явился сюда, думая, что глава Цишань Вэнь воспользуется им по-разному, а не только рассчитывая потешить юношескую гордыню, зачав ему дитя? — Иди-ка сюда, воин Пристани Лотоса. Садись на край кровати. Сперва — дело, а потом... потом поглядим. Он был юный, нежно-смуглый от солнца, но, очевидно, белокожий от природы, с тонкой костью и гармоничным телосложением, и одуряюще пах первоцветами и снежной, водной, речной свежестью. Вэнь Жохань сделал всё сам: сбросил на пол собственные одежды, вытряхнул Вэй Усяня из ханьфу, провёл ладонью по его мгновенно наливающемуся под прикосновением члену. Опираясь коленями о постель, оседлал его бёдра, направил в лоно и, сжав зубы, опустился вниз, нанизываясь. Вряд ли мальчишка сейчас был способен сообразить, которые врата ему следует штурмовать, а тратить время на объяснения не хотелось. Прошли годы с тех пор, как он впускал кого-то в себя, и Вэнь Жохань успел забыть ощущения. Туго до жжения, медленно, с усилием, странно, а потом вдруг легко. Вэй Усянь скользнул внутрь весь, Вэнь Жохань хрипло выдохнул, помедлил, мелко подрагивая, и потянул бёдра снова вверх. На третьем или четвёртом подъёме Вэй Усянь догадался подставить ему ладони — сначала неуверенно, а потом крепко подхватил под зад. Надолго Вэй Усяня не хватило — он высоко вскрикнул, закусил губы и брызнул тёплым семенем, сильно, до синяков цепляясь за бёдра и ягодицы Вэнь Жоханя. Тот несколько ударов сердца посидел неподвижно, давая семени укорениться, и осторожно отстранился. Собственного пика он так и не достиг, но это было, в общем, ожидаемо — и не обязательно. Вэй Усянь лежал тихо, пока Вэнь Жохань, поднявшись с ложа, обтирался смоченной в тёплой воде тканью за ширмой. Он лениво размышлял, что предки были мудры и дворец на вулкане, вблизи горячих подземных ключей, несомненно, имеет свои преимущества. Например, горячая вода в купальнях в любое время дня и ночи... Он вышел в покои как раз вовремя, чтобы увидеть Вэй Усяня с охапкой одежды у двери. — Молодой господин Вэй уже покидает меня? Тот застыл, не торопясь оборачиваться. — Прошу прощения у главы клана. Мне показалось, что... глава больше не нуждается во мне. У него была очень уязвлённая, очень поникшая, очень гордая спина. И затылок. И болтающаяся в наполовину распустившихся волосах красная лента. Вэнь Жохань прикусил норовящую вырваться улыбку. Рассказывать о благовониях, с особой тщательностью подобранных для вечеров, минувших после их разговора, об особом узле, которым затягивался пояс его одежд все эти три дня — чтобы развязываться от одного движения, о ваннах и маслах для волос… Вэнь Жохань не собирался никогда. Особенно учитывая, что Вэй Усянь, кажется, вообще не заметил приложенных ради него усилий. — Воин Пристани Лотоса ошибся. Я всё ещё не показал ему яньюэдао и не привык отказываться от своих обязательств. А воин Пристани Лотоса, по-моему, не исполнил до конца свои. Особенно в той части, что про ян. Вэй Усянь резко выпрямился и обернулся. Лицо у него жарко вспыхнуло, когда его взгляд скользнул ниже: Вэнь Жохань всё ещё был возбуждён. — Не бойся меня, — тихо повторил он, и на сей раз Вэй Усянь прикусил язык, не став отвечать остротой. Он, конечно, всё равно выгибался и вздрагивал под руками, даже если самому себе казался храбрецом. Наготы Вэй Усянь и впрямь не стеснялся: не юньмэнцам, полгода не вылезающим из своих рек, удивляться при виде чужого тела. И уж точно — не воспитаннику потомственного речного пирата Цзян Фэнмяня, наверняка плавающему лучше, чем умеет ходить. Но вот прикосновений — да, стеснялся, смущённо ёжился под самой простой лаской, охотно отзывался, с удивлённым лицом прислушиваясь к отклику собственного тела... Потом Вэнь Жохань развёл ему ноги, уложил себе на плечи и осторожно, на пробу нажал большим пальцем на тугой девичий бутон, приподняв в горсти остальное. Как у всякого сюнчжуна, женское лоно Вэй Усяня пряталось как раз между южными вратами и мужской снастью. Вэнь Жохань был предусмотрителен и воспользовался маслом — яньци и женщины тоже встречались разные, так что запас у него в спальне был. На этот раз торопиться было некуда, можно было подумать и о собственном удовольствии, и о любовнике. Но Вэй Усянь всё равно был не столько сухим, сколько ужасно узким, зажатым, его ножны плотно стиснулись на пальце, не впуская не то что яньюэдао — кинжальчик и то бы не вдвинулся... Вэй Усяню только казалось, что он расслаблен, а на деле он глубоко и беспокойно вздыхал, и мускулы его бедра под пальцами Вэнь Жоханя были как каменные. Вэнь Жохань наклонился и впервые легонько поцеловал его в губы. Вэй Усянь ахнул, широко распахивая глаза, и тогда Вэнь Жохань одновременно сделал три вещи: поцеловал его ещё раз, ловя губами мягкий неуверенный язык, впился заострёнными ногтями ему в ногу, отвлекая тело резкой и неожиданной болью, и с силой толкнулся скользким от масла членом вперёд...***
Вэнь Жохань тряхнул головой, отвлекаясь от воспоминаний. Потом, конечно, были и другие ночи. Те, в которые дело дошло и до южных врат, и до игры на флейте, и до всех многочисленных способов, доступных двум заклинателям-сюнчжунам. Когда Вэнь Жохань удосуживался предаться ленивым философским размышлениям, он неизменно приходил к выводу, что отчасти простолюдины недолюбливали даосов ещё и за это: за многообразие удовольствий, доступных их телам, неиссякающие силы и выносливость. Вэй Усянь позволял всё, и Вэнь Жохань охотно воспользовался возможностью. Даже если Цзян Фэнмянь набрался достаточно прямоты, чтобы обозначить для своего старшего ученика границы заключённой с Цишань Вэнь сделки, то Вэй Усянь явно пропустил все эти тонкости мимо ушей. Он откликался на ложе с жадностью исследователя, а Вэнь Жохань рассудил, что если они будут каждую ночь хотя бы раз соединяться так, как указывают его лекари, то в остальное время с полным правом можно просто получать наслаждение. А яньюэдао Вэнь Жохань, конечно, Вэй Усяню показал. В клановой оружейной, равно как и в сокровищнице, их было несколько, включая пугающее размерами духовное оружие, принадлежавшее ещё прадеду. — Какой же это меч ущербной луны? — смеялся Вэй Усянь, тычась губами в ключицы, в шею, бесстыдно подставляясь под ласку. — Эта луна весьма полна, ах... Вэнь Жохань смеялся в ответ, раскладывая его среди могущественной, грозно поблескивающей стали, прямо на подставке для боевых вееров. Он поморщился; после едва тепловатого чая во рту остался неприятный привкус. Сегодня, когда Вэй Усянь вернётся во дворец, надо будет поговорить с ним насчёт его... прогулок. Комната вдруг резко провернулась вокруг Вэнь Жоханя, накренившись влево. Ладонь беспомощно проскользила по столешнице к краю. Со стола посыпались безделушки, тушечница, подставка для кисти... Они падали на пол в полной тишине. Не может быть, подумал Вэнь Жохань, пробиваясь сквозь звенящую обморочную дурноту. Яд?! В его собственных покоях, в его чае... Он выпил перед этим полную чашку — возможно ли, чтобы отрава подействовала только сейчас, из-за пары глотков? Он не услышал, как в комнату ворвалась стража — только почувствовал, как его подхватывают в последний момент, не давая разбить затылок об пол.***
— ...ка? Владыка, вы слышите меня? Вэнь Жохань поморщился, не открывая глаз. Под веками плавали чёрно-красные круги. Плечи и затылок опирались о мягкое, оббитое шёлком, гладкое — кресло. И подушки, под головой и под поясницей... Он полулежал в кресле в своём кабинете. Значит, времени прошло немного, а происшествие, скорее всего, осталось тайной для всех, кроме ближнего круга. И вряд ли это что-то серьёзное, раз не стали переносить в постель. — Вэйдун. Выяснили, что за яд? Рядом с ложем хмыкнули, и сильные пальцы вокруг его запястья разжались. Ощущения возвращались медленно. Пульс, сообразил Вэнь Жохань. Вэнь Вэйдун считал пульс и отслеживал течения ци... — Ничего такого, с чем бы не справилось ваше тело. Хотя на вашем месте я бы сообщил молодому господину Вэю. Вэнь Жохань открыл глаза. Вэнь Вэйдун пару ударов сердца смотрел на него сверху вниз с доброжелательной насмешкой, а затем согнулся в почтительном поклоне, сомкнув перед собой руки в жесте почтения: — Владыка, примите поздравления! Десять тысяч лет радости и процветания Цишань Вэнь!***
— Никогда бы не подумал, что тебя тут плохо кормят. Зачем же таскать булочки с кухни? Скажи, тебе принесут… — Так вкуснее, — Вэй Усянь, на миг показавшись виноватым, выпростал из-за спины руку — зажатая в пальцах булочка испачкала ему пальцы начинкой, и он немедля их облизнул. Вэнь Жохань коротко вздохнул и отвёл глаза. С недавних пор его снова начало мутить от вида и запаха еды. — Вкуснее, когда украдкой? — Конечно. Э... хм... прости... те. Щас. Я забыл... — последние слова потонули в поспешном жевании. Вэй Усянь, носивший ребёнка легко, как небожитель, был не в состоянии прочувствовать, что это такое, когда начинает выворачивать наизнанку от легчайшего аромата. И хорошо. И пусть. Ещё Вэй Усянь никак не мог определиться, как обращаться к любовнику. Ночью на ложе это было «гэгэ» и «ты», а вот днём — по-разному, как будто некие силы дёргали его в разные стороны, не позволяя остановиться на чём-то одном. — И вообще, — продолжил Вэй Усянь, заглотив булочку и утирая рот ладонью, — рядом с вами... с тобой?.. — он быстро оглянулся и, убедившись, что поблизости никого нет, продолжил: — Рядом с тобой всё время сладкого хочется, а если мне его ещё и приносить будут, я же сам в пончик превращусь. — Почему — рядом со мной? — Ну как почему, ци же... пахнет... о! Постой, мы же сами не чувствуем, как пахнем, и гэгэ... не знает, да? Всё-таки когда Вэй Усянь — редкий случай — испытывал смущение, болтать он начинал несусветно много. Так, что его хотелось заставить замолчать немедленно. Желательно — приятным способом. Унижать поцелуями в коридоре, на глазах пробегающих мимо слуг, не стоило, но вот перекинуть через плечо и вылететь на мече в ближайшее окно, чтобы через минуту быть в спальне, — это Вэнь Жохань даже практиковал несколько раз. Пока мог. Теперь он и вовсе летать опасался. Не с этими внезапными приступами дурноты от случайных запахов. Вэй Усянь тогда хохотал, отбивался для виду и потом отзывался на ложе с таким восторгом и страстью, что никак невозможно было не повторять эту игру ещё и ещё. Сейчас этот юный наглец пододвинулся бочком, аккуратно, будто ждал пинка или окрика, притёрся плечом... недавно у него появилась привычка вот этак осторожно ласкаться, словно у дикого, но привыкшего к кормящей руке зверька. Хорошо, наверное, что — так, потому что, будь он ещё ласковее, и кто знает, насколько сложнее стало бы держать себя в руках... — Накануне праздника Середины осени, — медленно сказал Вэй Усянь, — рано утром в городах начинает пахнуть... ну, лунными пряниками. И лепёшками, и булочками, и вообще всем... и пряниками. Я... гэгэ знает, наверное? — я в детстве несколько лет жил на улице. Ранней осенью не так голодно, как потом, но всё равно каждому куску рад, а тут вот эти... запахи. Удар по обонянию канун праздника Середины осени, и правда, наносил от души. Густые ароматы печёного теста, пряностей, мёда, вяленого мяса, бобовой и лотосовой пасты... такое впечатление, что воздух можно жевать. Запах радости. Во всяком случае, для тех, кто мог себе позволить всё это не только нюхать, но ещё и пробовать. — Гэгэ так пахнет, — неловко закончил Вэй Усянь. — Всё время хочется быть поблизости. И... и стащить что-нибудь сладкое. Ну... по привычке.***
В Пристани Лотоса не любили Вэней. И не любили этак с опаской, как деревенские жители — шершней, примостивших гнездо под крышей сарая. Не тронешь их — не тронут и они, но поди знай, когда гигантской осе покажется, что её обидели, или понравится кусок, который ты несёшь в рот. Да, спроси любого из ордена Юньмэн Цзян, может ли Пристань на равных противостоять Безночному Городу, — и каждый гордо ответит «да», но Вэй Усянь не мог не замечать, как напрягаются старшие, когда обсуждается любой договор с Цишань Вэнь, даже безобидный торговый, даже если речь идёт о приеме посольства на малом совете. И как давило на всех — не на одних юньмэнцев, а вообще на всех чужаков — величие Безночного Города, он тоже видел очень хорошо. Поэтому когда дядя Цзян предложил… нет, передал предложение Вэнь Жоханя, Вэй Усяня едва не разорвало между любопытством и тем холодным страхом, который накатывает, когда впервые лезешь в логово какой-нибудь по-настоящему опасной твари. Никогда, никому Вэй Усянь не признался бы, что боится. Про его единственный ужас — собак — в Пристани было известно, и хотя никто не стыдил его за это — кроме, конечно, госпожи Юй и иногда Цзян Чэна, — он делал всё, чтобы никому даже в голову не пришло, что он может испугаться чего-нибудь ещё. Возможно, это и был его наибольший страх в жизни… после собак, конечно. И он сказал дяде Цзяну: «Конечно, я согласен. Как такое упустить?» Что ж, любопытство тоже сыграло роль. Вэнь Жохань был… ...необыкновенным. Не таким пронзительно красивым, как Лань Чжань, не таким тёплым и надёжным, как дядя Цзян, вообще не таким, как все, виденные прежде. И ещё запах его ци — запах праздника, робкой надежды на счастье… Нет, отказаться было решительно невозможно. Вышло даже лучше, чем можно было представить. Безночный Город лёг перед Вэй Усянем, ничего не тая и ничего не стесняясь, точно как сам его повелитель (до сих пор теплели щёки при воспоминании о том, как же неловко все было в самый первый раз… и как стало хорошо потом). Можно было бродить по улицам и базарам, забраться на самую вершину огнедышащей горы или часами любоваться незнакомыми цветами и деревьями в садах. С садом нехорошо получилось, конечно, когда Лань Чжань… вот чего он стал руки распускать? «Вернись со мной в Гусу», вот ещё. Почему-то Лани не любили Вэней даже сильнее прочих, но он-то, Вэй Усянь, тут при чём? И уж точно ни в чём не виноваты чудесные белые цветы, которые они с Лань Чжанем помяли в драке. У Вэнь Жоханя такое лицо было, когда он увидел, во что превратилась лужайка… Он и не сказал тогда ничего, а Вэй Усяню было так худо, что, пожалуй, впервые он понял, что двигало Лань Чжанем, когда он сам, без принуждения ходил за наказанием для себя. Прошло, правда, быстро. За месяц в Безночном Городе его ни разу ни за что не наказали, хотя, пожалуй, поводы он давал. Не обругали даже. Косились вслед — было, особенно Вэнь Чао; ну так Вэй Усянь и сам, пожалуй, косился бы на его месте, чему тут удивляться. И когда настал срок пить зелье умиротворения, Вэй Усянь сидел перед запечатанным флаконом с обеда до заката. Потом он закрыл за собой знакомую дверь с перламутровой мозаикой, а пробка флакона так и осталась на месте. Когда наступило понимание, что пробыть в Безночном Городе придется не месяц-другой, как планировалось, а почти год, стало… как-то неудобно. Вэй Усянь даже пытался поменьше мозолить собой глаза Вэнь Жоханю: ведь, получается, нарушил уговор, на шею сел, нахлебничек… особенно когда выяснилось, что и первоначальный план удался, и глава Вэнь тоже носит ребёнка… Пытался. Не выходило. Вроде и уходил куда-то гулять, тренироваться — а через полдня обнаруживал себя если не в постели у Вэнь Жоханя, так в кабинете, или просто где-то рядом, и нёс какую-то чепуху, а тот терпел, не прогонял, улыбался. Иногда даже срывался на шалости, которые, Вэй Усянь думал, в голову взрослому заклинателю вовсе не могут прийти — вроде того, чтобы носиться вокруг дворца на мече, влетая в окно собственных покоев. Или, как будто ему вправду нечем было заняться, играл с Вэй Усянем в вэйци или в цветные мячики, которыми надо было управлять силой воли, вроде как мечом. Два мячика одновременно удержать было просто, три — много сложнее, четыре Вэй Усяню не давались… Вэнь Жохань мог гонять одновременно дюжину, и слепящая белая зависть заставляла практиковаться до пятен перед глазами. Когда подошёл срок родов, Вэй Усяню покорились пять мячиков. Он потом уже узнал, что больше чем тремя до сей поры умел управлять только сам глава Вэнь. Беременность Вэнь Жоханя не красила: заостряла лицо, сгущала тени под глазами, подменяла величавость осторожностью. Вэй Усяню было почему-то совестно до боли: он чувствовал себя виноватым, хоть и понимал, что и затевалось-то всё именно ради этого. Утешать владыку Цишань Вэнь было бы странно, да и с чего бы… но желание как-то смягчить его неудобство свербило в груди надоедливой цикадой, и постепенно Вэй Усянь научился просто быть рядом: подставить плечо, если казалось, что это вот-вот потребуется, согреть холодные пальцы ладонями, а то и губами, пока некому смотреть… Чуть позже, когда в собственном нутре начал шевелиться и пинаться ребёнок, уже Вэнь Жохань обнимал Вэй Усяня и рассказывал на ухо, что опасаться тут нечего. От этого становилось пусть не спокойней, но легче. Было странно вспоминать, что скоро всё закончится. Что можно будет вернуться домой, в Пристань, в привычные стены, к любимым людям. Научить Цзян Чэна гонять взглядом цветные мячики. Запускать с учениками змеев и стрелять по ним из лука. Ловить живьём речных гулей и прыгать с водопада. Стараться не попадаться лишний раз на глаза госпоже Юй. Вэй Усянь думал об этом — и теснее прижимался к Вэнь Жоханю, в чьей постели ночевал куда чаще, чем в своей. Дома, конечно же, лучше, чем в гостях, но… Он не додумал эту мысль до конца ни разу: слишком хорошо засыпалось, когда под щекой мерно, привычно билось чужое сердце.***
Иногда мир напоминал о том, что он не ограничивается прогулками и главой Вэнь. Если Вэнь Чао лишь мелькал в отдалении, избегая не то что разговоров или стычек — даже простых приветствий, то Вэнь Сюй как-то заговорил с Вэй Усянем сам. На одной из многочисленных тренировочных площадок Безночного Города в тот день упражнялись младшие адепты. Вэй Усянь как раз отяжелел достаточно, чтобы благоразумие всё-таки взяло верх: раньше он попробовал бы присоединиться, а то и напроситься на бой один на один. Но вздумай он шагнуть в очерченный талисманами круг сейчас, адепты Цишань Вэнь, чего доброго, бросились бы врассыпную. Никто в Безночном Городе не рисковал навлечь на себя гнев главы, а кое-какие тайны, как их ни блюди, становятся известны каждому бродяге уже через полчаса. Так что тут, пожалуй, не осталось ни одного человека, которой бы не знал, отчего Вэй Усянь так... круглится... Но посмотреть-то можно было? За это даже глава Вэнь не стал бы ругать. — Славное зрелище, — раздался ровный негромкий голос совсем рядом, и Вэй Усянь чудом удержался, чтобы не подпрыгнуть от неожиданности. — Это талантливые и перспективные ученики, кое-кто из них в этом году будет пробоваться в дворцовую стражу отца. Прошу прощения, молодой господин Вэй, я не хотел вас испугать. — Вы и не испугали, — буркнул Вэй Усянь, досадуя на себя. — Приветствую старшего молодого господина Вэнь. — Я ни в коей мере не собирался доставить вам неудобство. — Вэнь Сюй не отрывал взгляда от происходящего на площадке. Вэй Усянь тоже украдкой его разглядывал: было трудно удержаться от любопытства, глядя на старшего сына Вэнь Жоханя перед собой и зная, ну... Что ребёнок, шевелившийся у Вэй Усяня в животе, имеет половину той же крови, что течёт в Вэнь Сюе. И ещё страннее — что если по уму, то Вэй Усяню следовало бы называть его Вэнь-сюном или как-нибудь так. Интересно, подумал Вэй Усянь, будет ли ребёнок похож на Вэнь Сюя? Хоть чуть-чуть? Он больше походит на отца, чем Вэнь Чао, в котором от Вэнь Жоханя были разве что узкие, приподнятые наискосок к вискам брови. Ну и ресницы ещё. Вэй Усяню раньше и в голову не приходило, что ресницы могут расти как-то по-особенному, но он никогда раньше и не изучал так чужое лицо, как у главы Вэнь. Ресницы у того росли очень густо, но у внутреннего уголка глаза они были короткие — а к внешнему, наоборот, удлинялись. У остальных людей, насколько мог оценить Вэй Усянь, ресницы делались повнушительнее на серёдке, только у Вэней длина постепенно увеличивалась к уголку глаза. Из-за этого казалось, что у Вэнь Жоханя глаза подведены... — Я надеюсь, жара не очень беспокоит вас. Вэй Усянь наконец сообразил, что Вэнь Сюй всё это время пытался деликатно выяснить, как он себя чувствует, и едва удержался от фырканья. — Да всё в порядке, старший молодой господин, — весело сказал он. — Рыбка ведёт себя хорошо, хотя нравом он, видимо, пошёл в меня. Тонкие брови Вэнь Сюя взлетели вверх: — Рыбка? — Мне же надо его как-нибудь называть, — пожал плечами Вэй Усянь. — Имя у нас уже есть, но никто не знает, девочка это или мальчик, так что пока что я зову его так. — Это хорошо, — неопределённо отозвался Вэнь Сюй. — Моя супруга плохо переносит духоту. Вэй Усянь удивился внезапной смене темы, но виду не подал. — Младшая госпожа Вэнь тоже, м-м-м... — осторожно начал он, но тут же замялся, соображая, как закончить вопрос. Ради чего-то ведь Вэнь Сюй заговорил с ним? Если его жена беременна, это многое объясняет: он старший сын в роду, если его отец вдруг решит обзавестись ещё детьми, это может быть истолковано внутри клана как намёк на недовольство главы официальным наследником. А Вэй Усяня Вэнь Сюй, естественно, может посчитать угрозой положению собственного ребёнка… — Нет, — сказал Вэнь Сюй. Его лицо сохраняло бесстрастное выражение. — Я рад, что вы здоровы и что вы... здесь, молодой господин Вэй. — Я тоже, — пробормотал Вэй Усянь, застигнутый врасплох искренностью в его голосе. — Рад. Он припомнил, что как-то разок видел госпожу Вэнь — в клане её по привычке звали младшей госпожой, хотя старшей у них не было с тех пор, как скончалась супруга Вэнь Жоханя, от которой произошли его сыновья. Жена Вэнь Сюя была тихой, хрупкой, бледной красавицей — небесное видение, фея, а не женщина из плоти и крови. Такую только заворачивать в шелка и носить на руках всю жизнь, ну, ещё стихи там посвящать. Сам Вэй Усянь побоялся бы прикоснуться к ней и пальцем — а ну как развеется, как сон, или ускользнёт паутинкой из рук? Вэнь Сюй был, видимо, из более храброй породы. — Вам не следует тревожиться или думать, будто вы здесь не к месту, — как ни в чём не бывало продолжил тот. — Мир видел и более удивительные вещи, чем старший ученик великого ордена, приглашённый погостить в другой великий орден. — Даже если он задержится на девять месяцев? Теоретически, — Вэй Усянь вовсе не стыдился того, что они с Вэнь Жоханем делали — и что сделали — но прикусить язык был просто не состоянии. Вэни — это, конечно, не Лани, но Вэй Усянь чувствовал, что вот сейчас Вэнь Сюй мог бы с честью претендовать на звание ученика Лань Цижэня. «Приглашённый погостить» — с ума сойти, какая деликатность формулировок! — Даже если, — невозмутимо ответил Вэнь Сюй. — В великих кланах случались... куда менее удачные теоретические союзы. Вэй Усянь поневоле заинтересовался. — Например? — Например, если бы наследник клана женился на деве-чжунъюне, неспособной дать ему ребёнка, — Вэнь Сюй давно уже не смотрел на площадку, как и Вэй Усянь. Адепты закончили тренировку, поклонились противникам, разложили тренировочное оружие по стойкам и ушли один за другим. — Ни одним из способов. Если бы такое случилось — теоретически — наследника заставили бы вернуть супругу её родителям и жениться заново. В лучшем случае — обязали бы взять наложницу или двух. Мысли в голове Вэй Усяня перестали скакать, как цветные мячики Вэнь Жоханя. Их всё ещё была добрая дюжина, но теперь в их движении прослеживалась система, последовательность и логика, чёткая и неумолимая. Потом один из мячиков вырвался на волю, отскочил и покатился по полу, замедляясь, пока не остановился совсем. — Как наследнику вообще удалось жениться на чжунъюне? Ведь невесту должны были тщательно проверить до свадьбы, — Вэй Усяню казалось, что он ступает по очень тонкому льду. Или по очень шаткому мосту над пропастью. — Теоретически. Вэнь Сюй заложил руки за спину, склонив голову к плечу. — Например... невеста во всём созналась бы наследнику, когда они познакомились. Она долго избегала его, но он был столь настойчив и так отчаянно преследовал бы её, что ей пришлось назвать причину отказа. — Его бы это не остановило, — это был не вопрос. Вэнь Сюй едва заметно кивнул. — Не остановило бы. Они помолчали. — Глава Вэнь знает? — тихо спросил Вэй Усянь. Вэнь Сюй неопределённо пожал плечами. — Никто не может сказать, что отец знает, а что нет. Мы никогда не говорили с ним об этом. Но если бы он узнал безо всяких «может быть», если бы однажды не осталось никакой неопределённости... жена Вэнь Сюя в тот же день отправилась бы в дом своего отца. В этом Вэй Усянь не сомневался: Вэнь Жохань был практичен, а в этом случае его никто бы даже не осудил. Его кольнуло внезапной острой жалостью к красавице, которую созревание изувечило настолько, что она никогда не сможет выносить детей, даже как обычная женщина. Вэй Усянь бессознательно положил руку на собственный живот. Ребёнок, будто что-то почувствовав, слабо пошевелился. — Благодарю вас за познавательную беседу, — сказал Вэй Усянь. — Мне куда спокойнее, когда я знаю, что желанный гость здесь. Вэнь Сюй отрывисто кивнул. — Позаботьтесь о себе, молодой господин Вэй. Для всякого клана радость, когда в нём появляются новые потомки. Не для всякого, подумал Вэй Усянь. Но для Вэнь Сюя, пожалуй, его присутствие — действительно удача.***
Ребёнок родился почти на две недели раньше срока, в ясный день, в самый полдень, когда солнце стояло в зените. Дело уложилось в два часа: Вэнь Жохань не успел даже заволноваться как следует. Не то чтобы, впрочем, у него был такой шанс: повсеместный трепет перед главой на целителей клана не распространялся. Втайне Вэнь Жохань считал именно эту семейную ветвь наиболее безрассудной и лишенной чувства меры. Его старший двоюродный брат, когда был жив, в одиночку охотился на зверей-яо и экспериментировал с лекарствами на самом Вэнь Жохане — какие требовались ещё доказательства? Так что известить Владыку, конечно, известили, и даже не стали заикаться о глупостях вроде того, что ему вредно волноваться. Главный лекарь клана, Вэнь Вэйдун, без обиняков высказался, что оно, конечно, вредно, «но вас, Владыка, и кувалдой с ног не свалишь, не то что небольшим беспокойством». Насчёт последнего Вэнь Жохань вполне ему верил: как-то раз целитель почти попробовал. И никто и не подумал препятствовать ему явиться к покоям Вэй Усяня сразу же, как только он получил извещение. Только вот никто также не удосужился сообщить, что роды к тому моменту длились уже почти полтора часа: на что не осмелились слуги и родичи, то не задумываясь сделал Вэй Усянь. Боли он не боялся, а в глупости про «волноваться вредно» верил куда больше, чем в благотворные свойства кувалды. Вэнь Жохань, разумеется, самолично снабдил его комнаты следящими талисманами, как только о беременности стало известно, но схватки застали Вэй Усяня в саду, по которому он и продолжал благополучно гулять, пока не стало совсем невмоготу. Тогда Вэй Усянь попросту отправился в давно приготовленные родильные покои пешком, умудрившись по пути прихватить у кого-то из служанок пиалу с вишней и жуя на ходу. Во время беременности он так пугался каждой мелочи и каждого движения ребёнка, что даже у Вэнь Жоханя не получалось унять его тревоги. В конце концов главный целитель явился к нему и прочёл лекцию, после которой Вэй Усянь пару дней ходил задумчивый и слегка потрясённый. Возможно, Вэнь Вэйдун перестарался: в итоге, когда подошло время, Вэй Усянь просто тянул до последнего. Вэнь Жохань не собирался признаваться Вэнь Вэйдуну и его ненормальной шайке, что два часа, возможно, действительно были бы испытанием для его самообладания. Он впервые оказался в положении ожидающего известий отца по эту сторону двери в родильные покои. Никто не осмеливался сунуться ему под руку, так что в просторной комнате с выходящей в сад террасой он был один... но за приоткрытой дверью в смежный павильон было заметно осторожное движение. На мгновение мелькнули шитые красным шёлком и золотой нитью одежды: А-Чао не удержался и явился сам. Вэнь Жохань поморщился. У А-Сюя хватило ума и выдержки послать за новостями старшего адепта из своей свиты. Наверняка где-то по углам также шелестели белыми клановыми ханьфу самые любопытные и отважные из слуг: павильон вдруг стал срочно нуждаться в новых букетах для напольных ваз, поливке цветов и уборке пыли. Дверь напротив Вэнь Жоханя тихо отворилась. Через порог ступила служанка с торжественным, сияющим лицом. На руках у неё лежал свёрток белой ткани, чуть шевелящийся сверху. Просеменив к замершему Вэнь Жоханю, служанка склонилась в безукоризненном поклоне. — Поздравляю, Владыка, — нараспев произнесла она. — Это третий молодой господин! Вэнь Жохань выдохнул, подавшись вперёд, осторожно разворошил складки ткани. Оттуда на него смотрело маленькое личико в обрамлении очень густых чёрных волос: припухшие веки полуприкрыты, едва намеченные бровки сердито морщатся, а у нежной верхней губки капризный изгиб, как будто мальчик готовился вот-вот заплакать. Но плакать он не стал, только закряхтел и, выпростав из пелёнок кулачок, замахал им перед лицом отца. — Поздравляем, Владыка! Десять тысяч лет процветания! Вэнь Жохань рассеянно кивнул на верноподданический хор из павильона, позволяя им подняться из поклона, и в два широких шага оказался в родильных покоях. Его собственный младенец, который весь день вёл себя на удивление прилично, тяжело провернулся в утробе. Вэнь Вэйдун при виде главы ордена нахмурился, но благоразумно не стал возражать или останавливать, просто посторонился, пропуская Вэнь Жоханя к постели — а значит, с Вэй Усянем всё было хорошо. Вэнь Жохань почувствовал, как отпускает напряжение, которого он до этого даже не осознавал. Вэй Усянь встрепенулся при его приближении. Он выглядел осунувшимся, глаза ярко блестели, но постель под ним была уже чистая, под спиной подушки, он был переодет и укрыт лёгким покрывалом. Две целительницы у окна завершали свои дела, там же ждала изящная, вырезанная в форме лодочки колыбель — точь в точь продолговатая юньмэнская лодка, если сделать скидку на размер. Бок украшал резной лотос. Колыбель прислал Цзян Фэнмянь. — Гэгэ, ну как? — Вэй Усянь нетерпеливо поёрзал, прикусывая губы, чтобы удержать рвущуюся улыбку. — Красавец, — помедлив, сказал Вэнь Жохань. Обычно Вэй Усянь не называл его гэгэ при посторонних, но сейчас был подходящий момент. — Правда же? — Вэй Усянь радостно засмеялся, но Вэнь Жохань с удивлением заметил, как чуть расслабились его плечи. — Когда мне его показали, я решил, что ты обвинишь меня в связи с Сунь Укуном, — признался он. Вэнь Жохань проглотил смешок. — Я видел достаточно младенцев, чтобы говорить совершенно серьёзно. Он соразмерен, хорошо сложен, у него тонкие черты и широкий лоб. Что до прочего, полагаю, что у него по десять пальцев на руках и ногах и нет хвоста, иначе бы Вэнь Вэйдун уже уведомил меня. Нет? — Вэнь Вэйдун посмотрел на главу своего ордена так, как мог себе позволить лишь лекарь — так, как он того заслуживал. Очень выразительно. — Значит, никаких хвостов. Через пару дней, когда А-Юань оправится от испытания, можно будет различить, на кого он похож. — А-Юань, — прошептал Вэй Усянь. Глаза у него вспыхнули торжеством. — Вэнь Юань. Вэнь Жохань поймал его за руку, осторожно и ласково погладил пальцем ладонь. — Отдыхай, — мягко сказал он. — Когда проснёшься, кормилица принесёт тебе ребёнка. Вэнь Жохань выпрямился. Даже несколько минут, которые он провёл, склонившись над постелью, отдались болью в спине. Сокрушительные головокружения и мутная дурнота при виде любой пищи прошли к шестому месяцу, но зато он никогда в жизни не ощущал себя таким неуклюжим. Ни в первый, ни во второй раз такого не было, а сейчас приходилось поневоле замедлять шаг, изображая величественную неспешность — в то время как на деле тело словно разучилось держать равновесие. У него, выдерживавшего суточные перелёты на мече!.. Хорошо ещё, внешне всё было почти незаметно: ширина плеч и рост скрадывали живот, разве что пришлось отказаться от поясов, туго обвивавших талию. — Спи, А-Сянь. Я здесь.***
— Ты здесь не нужен. Вэй Усянь поднял глаза на девушку, стоявшую над ним. Немного старше него самого, высокая, одеяние горит алым — кто-то из кровных родичей главы Вэнь. — Слышишь меня? Уйди. От того, что ты здесь торчишь, ничего не изменится. Ах да. Вэнь Цин, вот кто это. Вэй Усянь видел её мельком раза два или три, больше слышал: одарённая целительница, написала уже два или три трактата. — Почему госпожа тут, а не… там? — он кивнул на дверь лекарских палат, возле которой сидел уже несколько часов. Вэнь Цин поморщилась и вдруг села рядом на корточки. — Дядя Жохань не позволил. Сказал, нам потом обоим будет неловко. Может, оно и так… Там сейчас вообще никого нет младше него самого. Вэй Усянь так и не понял, какое значение имеет возраст, но верил, что главе Вэнь виднее. На то он, в конце концов, и глава ордена. — Иди отдыхать, — сказала Вэнь Цин гораздо мягче, чем в начале. — Ты же сам родил — луны не прошло. Тебе ещё восстанавливаться. Это яньци быстро оправляются, но ты-то не яньци. Он упрямо мотнул головой и спросил в ответ: — То, что с ним… с главой Вэнь… делают, это очень опасно? Вэнь Цин поморщилась снова. — Не так опасно, как если бы он попробовал родить сам. — Почему? Он ведь величайший совершенствующийся… — Вот именно поэтому, — сухо отозвалась девушка, — куда как менее опасно в его случае достать ребёнка через разрез в животе, чем отдаться на волю естественного течения событий. Рана заживёт — на нем и куда более серьёзная заживёт почти моментально. А вот если его тело воспримет роды как угрозу жизни и начнёт сопротивляться… — Но ведь раньше… — Раньше — это двадцать лет назад, и даже тогда уже не всё было ладно. А с тех пор дядюшка продвинулся в совершенствовании ещё дальше. — А откуда госпожа… — Я знаю. Все сколько-нибудь близкие к главе лекари знают, как с ним правильно обращаться, — она улыбнулась и, схватив Вэй Усяня за руку, рывком поднялась, таща его за собой. Силы дева оказалось недюжинной — значит, тоже не последняя из совершенствующихся. — Говорю тебе, ступай отдыхать. Мои наставники уж точно не позволят главе умереть. И… — она хмыкнула, — вашему ребёнку тоже. Уж не знаю, за кого ты больше тревожишься, но в порядке будут оба, можешь поверить. Вэй Усянь не утерпел — ещё раз обернулся к заветной двери. Не то чтобы он всерьёз боялся, что с Вэнь Жоханем случится что-то плохое, но… Да боялся, боялся. Как испугался, узнав, что всё-таки получилось, что и его семя дало всход… так и до сих пор не мог избавиться от противного, холодного трепета глубоко внутри: вдруг что-то пойдёт не так? Смешно: сам вынашивал ребёнка и ни о чём таком ни разу не подумал, как будто с ним и вовсе ничего плохого произойти не могло. А раз увидев, как внезапная дурнота заставляет Вэнь Жоханя упасть в ближайшее кресло, уже не мог отделаться от ползучего беспокойства. А уж когда сказали — надо резать… Он зажмурился и потряс головой. — Госпожа, а почему же так долго? — Идём. Дойдёшь до своих комнат, тогда и расскажу. А иначе ни слова! — пригрозила Вэнь Цин, и он поплёлся, влекомый неумолимой потребностью знать, раз уж не получается быть рядом. Покои, отведённые Вэй Усяню, были смежными с покоями главы Вэнь, и пока они с Вэнь Цин разговаривали и пили лёгкое вино, он всё поглядывал то и дело на дверь, ведущую в чужую спальню. И слушал: про то, что самое сложное — это удержать разрез, чтобы не сросся, а резать нужно медленно, потому что ребёнок шевелится и важно не повредить ни его, ни внутренности вокруг его вместилища… По правде сказать, Вэй Усянь никогда не желал знать таких подробностей об устройстве заклинательских потрохов, но уж лучше было слушать Вэнь Цин, увлёкшуюся рассказом о любимом деле, чем сидеть в коридоре и безнадёжно прислушиваться к звенящей тишине. Потом за дверью раздались шаги и приглушённые голоса. — Стоять! — дева Вэнь поймала Вэй Усяня за пояс. — Под ноги лекарям не лезь! Сиди, сейчас я посмотрю, можно ли уже. Сиди, я сказала! Он попытался не послушаться, и тогда она ткнула его щепотью куда-то под ключицу. Ткнула и ускользнула за дверь, а он только и мог, что сидеть и хватать ртом воздух: тело отказывалось шевелиться. — Всё, можно, — сколько времени прошло, пока Вэнь Цин появилась снова, он не понял. — Дядюшка спит и проспит самое меньшее до утра. Не будить, не теребить, не беспокоить и не беспокоиться, ты понял? Не надо ему возмущение ци под боком. Но если будешь тих и гармоничен, можешь там рядом полежать. Вэй Усянь сглотнул, кивнул и на плохо ещё гнущихся ногах вошёл в спальню Вэнь Жоханя. Как и когда исчезла Вэнь Цин, он даже не заметил. Сел на край постели и смотрел-смотрел-смотрел в расслабленное лекарским сном лицо, будто заново узнавая, будто не целовал столько ночей эти узкие губы, высоко выгнутые брови, юношески гладкие щёки… Спохватился, скосил взгляд — но нет, конечно, никакой крови на лёгком покрывале, там и шрам-то на животе, наверно, уже выглядит как недельный. Мучительно хотелось откинуть покрывало, отвести в сторону полу ночного одеяния, посмотреть на снова плоский, расчерченный одной тёмно-розовой линией живот… Только тут Вэй Усянь вспомнил, что даже не спросил, всё ли хорошо с ребёнком и какого он хотя бы пола. Завтра узнаю, подумал он и принялся раздеваться. Ночные одежды, конечно, остались в его спальне, но Вэй Усянь и не подумал за ними идти — выпустить из виду Вэнь Жоханя, пусть на минуту, он не мог. Так и нырнул под покрывало голышом, до пристойности ли тут… подкатился под бок, уткнул нос в плечо, вдыхая незнакомый, травяной и чуть-чуть кислый запах лекарских палат, выдохнул… ...и сделалось утро.***
Прошло полгода с того дня, как Вэй Усянь, ученик ордена Цзян, отбыл из Безночного Города домой. А-Юань уже уверенно вставал на ножки, А-Ла вставать не спешила, зато ползала так резво, что порой ухитрялась исчезнуть из-под взора нянек. Вэнь Жохань не считал нужным карать за это строго: чей бы из родителей нрав не унаследовала дочь, она будет добиваться своего, не силой, так хитростью, а её путешествия покамест — всё равно не дальше внутреннего двора. Вот когда пойдёт уверенно, тут уже нужно будет следить в оба. Сам Вэнь Жохань в пять лет ухитрился поднять в воздух игрушечный меч и улететь на нём аж до лекарских садов. Наставники в один голос лепетали, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Как выяснилось — и правда не могло быть, просто малышу очень рано дался редкий дар перемещения предметов силой воли. Как он сам тогда испугался, Вэнь Жохань помнил до сих пор. Он навещал детей не слишком часто, раз в несколько дней. Ещё слишком маленькие, неосмысленные, они не могли долго занимать его разум, а умиление, неизбежное при виде серых глазёнок, пуха волос и круглых нежных пяточек, имело такой яркий привкус горечи, как если по рассеянности попытаться пожевать стебель первоцвета. Аромат — чарующий, вкус — лучше и не пробовать. Лучше было не пробовать. А-Чао не скрывал радости, когда Вэй Усянь уехал. А-Сюй, более талантливый и более чуткий, как-то раз спросил: — Почему досточтимый отец не пожелал назвать этого юношу супругом? Не получив ответа, он не стал переспрашивать, зато повадился играть с маленькими братиком и сестричкой. C потомством у них с женой не ладилось… может, честно мечтал о своих детях, а может, примеривался на будущее: А-Чао ему соперником в наследовании не был, но кем вырастет А-Юань, сейчас никто бы не предсказал. Когда оба родителя сильны, это далеко не обещает, что сильны будут и дети, но всё же, всё же… наверное, оно и лучше, если старший брат будет искренне любим младшими. Не слишком правильно, когда младший брат по возрасту годится старшему в сыновья, да что ж теперь сделаешь. И А-Ла… вот она-то будет, бесспорно, любимицей всей семьи, что бы там ни сложилось с личной силой и другими талантами. Из Юньмэна не доносилось ни слова. Будто там и помнить не желали, откуда у главы Вэнь младшие дети. Что ж, удивляться было нечему: репутацию своего старшего ученика и воспитанника Цзян Фэнмянь определенно хотел бы сохранить, а это значило — никогда не упоминать среди людей о годе, проведённом в Цишане. Что волей-неволей простят главе Вэнь — больно-то нуждался он в этом прощении! — могут и не спустить пусть очень талантливому, но всё же из милости принятому в хорошую семью мальчишке. И ведь ещё второй молодой господин Лань. Этот не перебесится — они не умеют. Будет ходить кругами, тыкать вслепую в поиске уязвимых мест — и однажды найдёт. И тогда уже не только у Цзян Фэнмяня, но и у Лань Цижэня станет головной болью больше, потому что тут не выйдет ни откупиться коротким договором, ни сделать вид, что ничего не происходит, ни даже посадить молодых идиотов под замок. Этих ведь никакие замки не удержат. Создатели Стены Правил в гробах попереворачиваются: два сюнчжуна вместе! Какой скандал, какой позор. Падение нравов, смешение мужского и женского. Вэнь Жохань и посмеялся бы, да что-то не смешно совсем. Скверно, когда первоцветы распускаются невовремя… — Глава ордена!.. — выдохнули от дверей. Заполошно, глотая звуки — кто-то из стражи очень, очень торопился. Вэнь Жохань поднял голову — и как раз успел увидеть, как, скользнув под локтем стража легко и по-куньи изящно, на пороге встаёт Вэй Усянь. Чуть-чуть растрёпанный, непривычно загорелый и с такой сияющей улыбкой, словно вознамерился соперничать с вэньским солнцем единолично. — Глава… не отозвал допуск… — просипели из-за его спины. — Брысь, — ответил на это Вэнь Жохань, поднимаясь из кресла. Шорох шагов возвестил, что команда понята и выполнена с подобающей расторопностью. Дверь за спиной Вэй Усяня медленно закрылась. — Глава ордена Вэнь, — сказал он и поклонился — правильно, почтительно, как и должен кланяться старший ученик одного ордена главе другого. — Приношу извинения за непрошеное вторжение. Этот недостойный явился с просьбой. Что-то неприятно сжалось в груди. Полгода тишины — и что сейчас? Ещё попросит забрать А-Ла… хотя зачем бы ему… но формальное право… А улыбка Вэй Усяня сияла всё ярче. — Глава Вэнь, я хочу ещё детей от вас. Можно? С такой улыбкой, бывает, идут на верную смерть… Что?! Мысли взлетели вихрем осенних листьев и опали, оставив на поверхности одну: — Цзян Фэнмянь знает? — Знает, — слишком резко кивнул Вэй Усянь, и стало уже совсем заметно, как он напряжён — тронь, и зазвенит. — Дядя Цзян меня… не останавливал. Не «отпустил». Значит — без благословения, без согласия главы своего ордена, своего воспитателя, почти что отца… Первоцветами пахло тонко и оглушительно. И речной водой, и свежим снегом. Натянутое струной тело постепенно расслаблялось в руках. — Сейчас скажешь, что и зелья пить уже бросил, — приходилось шептать: не слушался голос. — Не, — лопатки под ладонями дрогнули от смешка, — я не такой наглый, глава Вэнь. А если б вы сказали «нет»... А это же «да»? Правда? На этот возмутительно глупый вопрос Вэнь Жохань тоже не ответил. Поцелуи были гораздо более уместны.***
— Он мог бы взять тебя в супруги, — хмуро сказала госпожа Юй. Вэй Усянь усмехнулся. Когда стало ясно, что он окончательно укоренился в Безночном Городе, госпожа Юй очень заметно смягчилась. Цзян Чэн даже упомянул, что родители ни разу не поссорились за последний год. — Глава Вэнь предлагал. Я отказался. — Вот как? «Неблагоразумно, — выражало её лицо, — это укрепило бы твоё положение и отношения Вэней с Пристанью». — Должность… супруга налагает обязательства, — было прямо-таки смешно разговаривать с госпожой Юй в таком тоне. Как… нет, серьёзно, как жёны глав кланов. Две. — Многим в ордене Вэнь не пришлось бы по душе, если б я исполнял обязанности госпожи Вэнь, будучи мало того что сюнчжуном, так ещё и младше обоих взрослых сыновей Владыки. Младшая госпожа Вэнь справляется, нет нужды переходить ей дорогу. Она прищурилась: — Сам придумал или подсказал кто? — Я всё-таки хоть немного да слушал наставника Ланя, — притворно возмутился Вэй Усянь. Не сознаваться же было, что соглашаться на титул супруга Владыки ему отсоветовала Вэнь Цин. Нет, пожалуй, он и так успел подумать, что у половины сановников Цишаня случится изжога длиной в жизнь, если они вынуждены будут кланяться ему как второму человеку в ордене… да и с Вэнь Сюем как-то нехорошо выйдет, а его обижать не хотелось и вовсе… а потом Вэнь Цин, с которой они распивали второй уже кувшин «Улыбки Императора», сказала про младшую госпожу. И обдумывать стало нечего. — И что же? Ты… в статусе наложника? — красивое лицо госпожи Юй чуть перекривилось. — Нет. Я просто отец младших господ. И Маленькой госпожи. Кстати, госпожа Юй, А-Ла спрашивала, приедете ли вы… — Ну, и где же эта хитрая юная особа? — Да вот же, — Вэй Усянь посторонился, пропуская маленький вихрь бело-красного шёлка, несущийся к госпоже Юй с радостным писком. Можно было уходить не прощаясь. Вэнь Сянла крепко держала в ручонках сердце суровой хозяйки Пристани. И даже совершенно безнаказанно называла её бабушкой. Выйдя на широкую террасу, Вэй Усянь с наслаждением потянулся. В глазах пестрило от цветных знамён: был черёд Цишань Вэнь принимать большой совет кланов. Сейчас как раз заканчивался первый, ритуальный приём — обмен дарами, гадание о благоприятных направлениях и часах… ещё немного, и главы кланов выйдут из павильона, можно будет обнять дядю Цзяна, поймать Цзян Чэна и с пристрастием расспросить, как у него дела. Он-то, наследник, должен принимать участие во всём этом занудстве… — Вэй Ин. Откуда тут взялся Лань Чжань, было непонятно — территория, отведённая Гусу Лань, была с другой стороны дворцовых земель, — но и какая разница. Вэй Усянь не видел его три с лишним года и был, пожалуй, рад. Всё-таки Лань Чжань оставался отрадой глаз, бесспорно самым красивым человеком из всех, кого доводилось видеть. За это Вэй Усянь готов был ему простить и чопорность, и дурацкую правильность. — Лань Чжань! Не знал, что ты тоже приехал. Как там у вас в Гусу? Я слышал, было землетрясение? Все целы? А кролики в порядке? Ну то есть я знаю, они не очень долго живут, но всё-таки вдруг ещё пасутся там где-нибудь… — Да. — Да? В смысле, кролики? Да ты что, серьёзно? Ого! Здорово. Я даже немножко скучаю по ним. Здесь они не живут, на горе, я имею в виду, а в садах их держать нельзя, сгрызут всё подчистую… — Вэй Ин. Вэй Усянь не мог назвать себя большим знатоком людей, а уж Лань Чжаня в особенности, но даже ему было заметно, как тот напрягся. — Да? Второй молодой господин Лань? — Поезжай со мной в Гусу. Пожалуйста. — Ну, Лань Чжань… Я бы съездил в гости, конечно, но ты же помнишь, меня в тот раз выгнали. Если твой дядя сменил гнев на милость… Лань Чжань собирался сказать что-то ещё, но его перебили самым невежливым образом: почти бесшумно подкравшийся А-Юань подпрыгнул и обхватил ногу Вэй Усяня руками и ногами. Взгляд Лань Чжаня потемнел. — Разве так ведут себя перед гостями, А-Юань? — Вэй Усянь потрепал ребёнка по макушке. — Вэй Ин, чей это ребёнок? — Мой. Ну, что ты так смотришь? Мой, я его родил. Третий молодой господин Вэнь, Вэнь Юань. Четвёртый и пятый тоже есть, но они ещё маленькие и сейчас спят. Э… Лань Чжань?.. В лёгком ошеломлении Вэй Усянь провожал глазами Лань Чжаня, стремительно шагавшего к выходу с террасы. Показалось, или у него дрожали губы? Наверное, очень хотелось обругать бывшего соученика, презревшего все правила приличия. Где такое видано, чтобы сюнчжун рожал детей и признавал это, ну конечно! Бесстыдство и убожество! Вот только при малыше браниться воспитание не позволило. Всё-таки прав был дядя Цзян, настаивая, что не нужно пояснять всем и каждому, кто именно вынашивал мальчиков. На главу Вэнь, уже практиковавшего это в прошлом, никто и покоситься не рискнул бы лишний раз. Но глава Вэнь такой один... — Опять ты расстроил Лань Ванцзи? — на плечо легла тяжёлая, горячая даже сквозь одежду рука. Восторженно взвизгнул А-Юань, по-обезьяньи ловко перебираясь с одного родителя на другого. Вэй Усянь не глядя привалился к боку Вэнь Жоханя. — Его не поймёшь, — пожаловался он. — То зовёт в Гусу, то вот… обижается неизвестно на что. То есть известно, конечно, но… Ну, это ведь Лани придумали способ, чтобы мужчины могли рожать, так чего ж он теперь нос воротит? От смешка Вэнь Жоханя, короткого и едва слышного, его словно пощекотало изнутри чем-то тёплым. — Он не воротит. Ты ещё не понял, А-Сянь? — Чего я не понял?.. — Второй молодой господин Лань предпочёл бы, чтобы детей ты рожал ему. На террасе повисла тишина. А-Юань, почуяв перемену настроения, слез и плюхнулся на каменные плиты — охотиться на муравьёв, деловито сновавших меж редких травинок в швах кладки. — Гэгэ шутит? — уточнил Вэй Усянь, заглядывая Вэнь Жоханю в лицо. Вздохнул. — Не шутишь. Интересно, как я должен был это понять… Рука на его плече сжалась сильнее. Совсем немного. — Жалеешь? — Что не понял? Хм… Тогда ведь могло всё пойти совсем иначе, подумал Вэй Усянь. Лань Чжань, его золотистые глаза, сандаловый аромат ци… его так весело было дразнить… и смотреть на него одно удовольствие… и он тогда вообще не подозревал, что можно смотреть на другого мужчину… так. Вожделеть его. Он даже попытался вообразить, как это могло бы быть, если бы им с Лань Чжанем случилось лечь вместе. Его собственный первый раз не стал катастрофой исключительно потому, что Вэнь Жохань был опытнее на целую жизнь и знал не только что делать, но и что говорить. Лань Чжань вряд ли, как и сам Вэй Усянь, к тому времени хотя бы дотрагивался до другого человека в этом смысле. От дверей на террасу донесся визг и хохот А-Юаня: тот увидел Цзян Фэнмяня и немедленно взгромоздился ему на руки. Дядя Цзян подкинул малыша в воздух, ещё раз… Вот и Вэнь Сюй тоже так делает, подумал Вэй Усянь, и тут же перед внутренним взором встало: их с Вэнь Сюем тренировочные поединки (наследник ордена проигрывал три из четырёх, но не обижался — взамен он девять из десяти раз уделывал Вэй Усяня в вэйци); лёгкие руки младшей госпожи, порхающие над вышивкой; насмешливая и прямодушная Вэнь Цин и её отчаянно краснеющий от похвалы брат, всадивший три стрелы одна в другую с тридцати шагов… И сам Вэнь Жохань. Без которого Вэй Усянь выдержал в Пристани полгода и больше не смог. На кухне пекли сладости, а он, едва уловив запах, во сне шарил по постели рядом с собой, пытаясь обнять и прижаться и находя только пустоту. Шицзе готовила суп, о котором так мечталось в Цишане, — а хотелось теперь уже почему-то густого, остро-кислого яичного варева, которое подавали Владыке на обед едва ли не каждый третий день, и Вэй Усянь сначала даже от запаха морщился, а потом пристрастился так, что стал запускать ложку в чужую миску под смех Вэнь Жоханя. Госпожа Юй выговаривала ему за что-то, а он слышал вместо её резкого голоса укоризненное: «А-Сянь, зачем же таскать булочки с кухни? Скажи, тебе принесут…» Даже Цзян Чэн в конце концов, насупившись и отводя глаза, сказал — мол, тоска тебя скоро выжрет изнутри. Сделай что-нибудь, смотреть невозможно. Он очень любил Пристань Лотоса. И дядю Цзяна, и Цзян Чэна, и приятелей, и холодные заводи, и свежие лотосовые семена… Но прошло каких-то полгода, и он сказал дяде Цзяну, что возвращается в Цишань. Потому что иначе просто не получалось. — Нет, гэгэ. Я не жалею. — Иди, — сказал Вэнь Жохань и слегка подтолкнул его, — поприветствуй главу Цзян. Вэй Усянь втянул ноздрями сладкий и пряный запах ци — запах счастья, — помахал дяде Цзяну и побежал навстречу.***
Ответственность за гибель доброго ясеня, лет двести украшавшего подступы к дворцу, как водится, лежала на Вэй Усяне. Началось всё безобидно: А-Юань пристал к нему с мячиком. Мячик был синий с белым, в треугольниках и завитках — стащенный, конечно, прямиком из запасов Вэнь Жоханя. Наверное, А-Юань прихватил его с собой, когда его в очередной раз отыскали в рабочих покоях отца: дети подросли, и няньки сбивались с ног, пытаясь уследить за ними. Обычно Вэнь Жохань давал А-Юаню кисть и бумагу и, если ребёнок вёл себя тихо, позволял сидеть в кабинете сколько угодно. — Научи! — потребовал А-Юань, стискивая мячик обеими руками. Вэй Усянь поморщился. Игра в мячики оставалась одной из самых любимых, они с Вэнь Жоханем до сих пор частенько навещали площадку, специально устроенную в тени дворцовых стен, но сам он мог использовать только восемь одновременно. Целых восемь, как однажды снисходительно пояснил Вэнь Жохань: на его стороне был редкий даже не семейный, а личный дар — управление предметами на расстоянии. Про свой головокружительный опыт с полётами на игрушечном мече Вэнь Жохань рассказал Вэй Усяню жаркой летней ночью, за месяц до рождения Юйлуна и Юймина. Близнецы, в которых унаследованный, должно быть, от Вэй Усяня и десятикратно усиленный демон вертлявости сидел ещё до рождения, почти не давали ему спать. Тогда-то Вэнь Жохань и начал вспоминать смешные и необычные происшествия из своего детства. История оказалась до того захватывающая, что даже А-Лун с А-Мином притихли, прислушиваясь, а Вэй Усянь наконец смог подремать. Близнецов и после мог успокоить только Вэнь Жохань — сам Вэй Усянь вместе со служанками из детской малодушно сбегал. Однако историю запомнил накрепко и быстро сделал выводы. Изумление Вэнь Жоханя и всех остальных насчёт его успехов тут же стало Вэй Усяню понятнее, но менее обидным не сделалось. Он брал упорством, изворотливостью и умением искать обходные пути там, где прямые были недоступны, однако существовал естественный предел, пересечь который без таланта, на одних лишь уловках, было невозможно. Приходилось признать, что Вэй Усянь своего достиг. То, что превзойти его результат до сих пор не смог никто другой, утешало слабо. Тем не менее, когда они с Вэнь Жоханем сходились на площадке, выкидывая на неё сразу два десятка пёстрых мячиков в яростном поединке, посмотреть сбегалось полдворца, от прислуги до Вэнь Чао, якобы прогуливающегося неподалёку. Окрестные кусты трещали от обилия наблюдателей, а ветви деревьев гнулись под их тяжестью. В общем, как управлять мячиком, Вэй Усянь сыну показал — раза три, медленно, чтобы было понятней, и выкинул это из головы, порадовавшись, что смог занять ребёнка на пару часов. Даже когда в последующие дни А-Юань стал чаще пропадать из виду и вести себя тише обычного, Вэй Усянь не слишком встревожился: в огромном дворце хватало прислуги, а причинить вред детям Владыки не рискнул бы никто. Если они не были заняты играми и проказами или не сидели в детской, значит, гостили у младшей госпожи Вэнь. Переполох поднялся только в самый первый раз, когда дети задержались в отведённом для семьи наследника крыле. Младшая госпожа клана извинялась и явно чувствовала себя неловко, но Вэй Усянь лишь отмахнулся: — Главное, чтобы они не утомляли вас. А вы, — Вэй Усянь грозно потряс пальцем перед А-Юанем и А-Ла, — должны вести себя хорошо и не докучать вашей госпоже невестке! Соблюдайте правила, как полагается деверю и золовке! Потом проснулся А-Лун на руках у кормилицы, разбудив близнеца, и родительское наставление пришлось прервать. Поэтому когда спустя почти месяц после просьбы, которую Вэй Усянь успел давно и прочно забыть, на облюбованную ими с Вэнь Жоханем площадку торжественно ступил А-Юань, Вэй Усянь чуть дара речи не лишился от удивления. Дело было в самый разгар игры, и по вытоптанной до скальной породы площадке вовсю носились двадцать мячиков. На скорости, за которой было возможно уследить только с помощью техник, почти сливаясь перед глазами, они вспарывали воздух со свистом, как стрелы, выпущенные из тугого лука — не повезёт попасть под удар, и кость почти наверняка окажется сломана. Вэй Усянь уже успел разгорячиться и взмокнуть, будто в настоящем бою. Вэнь Жохань выглядел азартно и увлечённо: скулы тронул румянец, глаза блестели, когда он вихрем крутился среди атакующих мячиков, уклоняясь от ударов. Кусты шевелились. Деревья гнулись. Вэнь Чао гулял. И в этот самый момент на площадку, невесть как перебравшись через приспущенный защитный барьер, выбрался А-Юань с бело-синим мячиком в руках. Вэнь Жохань остановился мгновенно, будто у него вмиг иссякла ци. Вэй Усянь — на удар сердца позже. Мячики застыли, вращаясь в воздухе — и со стуком посыпались вниз. Все двадцать. Вэй Усяня запоздало обдало ужасом, да так, что на спине не то что ледяной пот — иней выступил. Позади А-Юаня из ворот выбегали толпой няньки и охрана с одинаково перекошенными страхом лицами. На балкон своих покоев торопливо вышла младшая госпожа Вэнь. Кусты содрогнулись. А-Юань огляделся, моргнул, приподнял перед собой мячик обеими руками, сосредоточенно морща лоб — и запустил его в воздух по широкой дуге, закончившейся аккурат у ног Вэнь Жоханя. — А-Юань, — сказал Вэнь Жохань мягко, и Вэй Усянь с изумлением различил в его голосе лёгкое подрагивание. — Ты пришёл поиграть с нами? И в этот момент росший у площадки ясень, пользовавшийся особой популярностью из-за прекрасного обзора и широких удобных ветвей, всё-таки не выдержал.***
Они играли втроём, двадцатью одним мячиком, пока А-Юань не устал и не пришла пора передать его на руки служанке.