Времени нет

Нил лежал на раскладушке, притворяясь спящим, в надежде, что притворство рано или поздно имеет шанс стать реальностью. Он уже пробовал поджимать ноги, но тогда металлический каркас больно впивался в колени, так что теперь выпрямленные ноги просто свисали с края и постепенно немели и мёрзли. Размеренная морская качка, казалось, должна была усыплять, но вместо этого являлась постоянным напоминанием о том, где он находится и почему. Он лежал с закрытыми глазами, слушал скрип грузового контейнера, тихие стоны Кэт и Его размеренное дыхание. Изредка ему удавалось провалиться в неглубокий сон, и тогда на него наплывали путанные, тревожные сновидения. Нил стоит перед огромной доской, на которой исступленно пишет формулы, парадоксально выводя одну из другой, мерзко скрипя твердоватым куском мела, подчёркивая и обводя важное, раздражённо смахивая ребром левой ладони неудавшиеся куски. У него чувство, будто он пытается доказать какую-то особую новую теорию, но озарение всё никак не приходит, и он топчется на месте. Кто-то подходит к нему сзади, запуская руку в волосы и ероша, вытряхивая скопившуюся там меловую пыль. Нил оборачивается и укоризненно смотрит на Него, на его широкую улыбку, обнажающую неправдоподобно белые ровные зубы. Нил хочет что-то сказать и уже открывает рот… Кто-то тихо и хрипло прошептал: — Нил… Нил открыл глаза в темноте грузового контейнера. Сложно было сказать, как долго ему удалось поспать. Казалось, не больше минуты, но ровного дыхания напарника не было слышно, очевидно, гонимый своей нервной энергией, он выбежал наружу всматриваться в окружающую темноту и волны, текущие задом наперёд. Как жаль, что не удалось досмотреть сон, им ведь почти удалось поговорить. — Нил, — чуть громче и жалобней. Нил перекрутился на раскладушке и сел. — Кэт? Вам плохо? Она повернула голову и смотрела на него. Глаза мерцали в полутьме. — Простите, что разбудила, — прошептала она и, слегка замявшись, добавила совсем тихо, — я хочу в туалет. Простите. — Ничего, всё в порядке, — Нил встал с раскладушки, скрипнув коленями, и начал щурится в темноте в поисках судна. — Если бы вы мне помогли, я бы могла подняться и дойти. — Вам не нужно никуда ходить, швы и так едва держатся, не стоит ими жертвовать ради этого. Нам предстоит долгая дорога, и мы должны их сохранить. Он наконец разглядел белый пластиковый бок утки, торчащий из-под медицинской каталки, и поднял её. — Нет, — сказала она, её голос дрогнул. — Кэт, — устало вздохнул Нил, — тут нет ничего страшного. Дайте я помогу. Она молча смотрела на него несколько секунд, выражения лица было не разобрать. Нил подошёл к ней и медленно потянул одеяло. Она не сопротивлялась, у неё всё равно не было особого выбора. Заведя руку ей под спину, Нил помог приподняться и подсунул под неё судно. Прикрыв её одеялом, он отвернулся и отошёл на несколько шагов, чтобы дать иллюзию приватности, в которой она сейчас так нуждалась. Откинув занавеску, он посмотрел наружу и увидел тёмную фигуру напарника стоящую у борта. Интересно, ждала ли она, когда он выйдет, и если да, как долго. Он снова повернулся к Кэт и спросил: — Я могу забирать?.. Она молча кивнула, не глядя на него. Нил запустил руки под одеяло и, аккуратно вытащив утку, унёс её на противоположный конец контейнера, к их импровизированному туалету. Продезинфицировав руки, он глянул на светящуюся стрелку часов, имитирующую нормальное течение времени. Без двадцати минут четыре. Удивительно, ему удалось поспать практически два часа. Можно было лечь и поспать ещё, но отсутствием напарника и тем, что они с Кэт не спали стоило воспользоваться. Натягивая латексные перчатки, он снова подошёл к её койке. — Дайте я проверю рану? Кэт продолжала молчать, глядя в стену, только поверхностное прерывистое дыхание показывало, что она не спит. Нил щёлкнул лампой расположенной над койкой и открыл её живот. В электрическом свете лампы кожа Кэт была желтовато-белой, губы отдавали синевой. Она плакала, плакала от унижения, а может, от боли, не издавая ни звука; её лицо было искажено болезненной гримасой, крупные слёзы путались и терялись в носогубных складках, скапливались под подбородком. Нил опустил глаза на её живот, медленно отрывая вымокшую в сукровице повязку. Рана не кровоточила, хирург постарался на славу, накладывая швы. Но Нил видел, что этого недостаточно: шовный материал впивался в рыхлую воспалённую плоть и не было никаких признаков заживления. Обработав рану антисептиком, Нил закрыл её новой повязкой и снова поднял глаза на её лицо. Кэт перестала плакать и просто лежала, крепко зажмурившись, ожидая пока он оставит её в покое. Он почувствовал острую жалость к этой женщине, которую они вовлекли в это дикое дело, использовав как рычаг и случайно переломив пополам. Он накрыл её одеялом и положил руку поверх него, туда, где должен был быть её локоть. — Всё могло быть хуже. Это не самое страшное. Она распахнула покрасневшие глаза и зло посмотрела на него. — Вы думаете? — с сарказмом спросила она. Нил мог бы сказать — подумайте, вы всё ещё живы, и всё ещё жив ваш сын. У вас ещё есть шанс спастись. Но не сказал этого. Она имела право злиться. — Я лежу в грузовом контейнере, на борту корабля который плывёт назад во времени, потому что мой муж прострелил мне живот, из-за чего я не могу ни спать, ни сидеть, ни стоять, ни даже облегчиться без помощи мужчины, которого я впервые увидела несколько часов назад. Что, по-вашему, я должна бы чувствовать? — Злость, отчаянье, бессилие, — подсказал Нил, улыбаясь краем рта и опуская глаза на её живот. Нил вспомнил, как испытывал все эти чувства, дрожащими руками пытаясь стянуть с друга чёрную форменную куртку, пропитавшуюся кровью. Он лежал на спине и смотрел на него, тёмная кожа посерела, а на лбу скопились крупные круглые капли пота, он дышал быстро и поверхностно, но улыбался, чёрт, улыбался своей белоснежной улыбкой. Нил знал, что напрасно тратит время на попытки помочь ему. Инверсированная разрывная пуля прошла через его живот, не оставив после себя живого места; горячая кровь толчками пробивалась через плотную ткань формы. Он ничего не мог сделать, у них, так легко играющих со временем, больше его не было. Нил бы орал от ужаса, но слишком сильно сжал зубы, так что через них прорывались только невнятные сдавленные звуки. На его вцепившиеся мёртвой хваткой в тяжёлую мокрую ткань руки легла Его рука. — Не надо, оставь. Нил посмотрел на него безумными глазами, чувствуя, как немеет челюсть, не в силах вымолвить ни слова. Он сжал руку Нила, его руки обычно были тёплыми, даже горячими, но сейчас хватка была холодной и слабой. — Просто отпусти меня. Нил замычал и часто мелко замотал головой. — Петля должна была… — Он сглотнул, видно было, как с каждой секундой ему становится тяжелее говорить, как он едва сохраняет сознание, — замкнуться. Ты всегда знал, и я… Нил хотел орать «Что я знал? Какая к чёрту петля?» — Одно ведёт к другому, — Он бормотал неразборчиво, словно сквозь сон, — мы ещё… Его глаза не закрылись до конца, но рука ослабла, и черты лица заострились. Нил хотел выть и плакать. Но не мог. — Я ввязалась во всё это, — тихо и напряжённо сказала Кэт, — чтобы выскочить из клещей, в которые меня зажали. Но вместо этого я увязла ещё глубже и не знаю, выберусь ли живой и увижу ли сына. Меня рвёт на части. Нил вздохнул и сел на стул рядом с её кроватью, стягивая перчатки. — Если бы я знал, как справляться с отчаянием, или знал, что будет дальше, я бы, наверное, нашёл чем вас утешить. Она горько усмехнулась. — Но я мог бы рассказать вам пару физических теорий, чтобы помочь со сном. — Боже нет, только не снова! Лучше убейте сразу, — Кэт закатила глаза, — достаточно мучений. Нил, посмеиваясь, направился к медицинскому столику, на котором хранил лекарства. — Тогда могу предложить морфин, он помогает от самых разных видов боли. С наполненным шприцом он подошёл к ней, Кэт с готовностью протянула ему навстречу руку локтевым сгибом наружу. — Он поможет не чувствовать боль? Дверь открылась, и его напарник тёмной тенью проскользнул в неё. Бросив взгляд в его сторону, Нил присоединил шприц к катетеру и начал медленно вводить лекарство. — Лучше. Боль останется, но вам будет на неё наплевать. Добрых снов. Нил снова уткнулся лицом в подушку, перекрутив руки и ноги, чтобы уместиться на раскладушке. Какое-то время он терпел, но потом, чуть повернув голову, открыл левый глаз, чтобы посмотреть на Него. Он спал беспокойно и поверхностно, то и дело вздрагивая всем телом, глаза двигались под веками. Нил тихо вздохнул. Знал, что не стоит давать себе волю и смотреть, теперь ему хотелось большего, хотелось протянуть руку и почувствовать тепло его кожи, хотелось втиснуться к нему на койку и, обняв со спины, гасить собой нервную дрожь, как он делал когда… Сейчас было не время, ещё не время или уже не время. Теория Уиллера-Феймана — неуютная среда для обитания, как и любая физическая теория, лишённая определённости, полная идеальных теоретических понятий и никогда не дающая прямого ответа. Человек, лежащий перед ним умер у него на руках, но сейчас он был живым, но не был тем собой. Но при этом был до боли собой, до боли знакомым, до боли узнаваемым в мелких привычках и движениях, нелепых шутках и смелых теориях. Он знал всё это время до своей смерти и не говорил, а теперь Нил всё знал и молчал, в страхе нарушить должное течение времени. Но иногда он хотел приблизиться вплотную и всё рассказать, даже то, что не говорил никогда. В конце концов, какая разница, даже если после этого мир исчезнет, и он разомкнёт петлю, и они никогда не встретятся ни в будущем, ни в прошлом, какая разница, если он помнит, как они встретились, и это не может исчезнуть из его сознания. Времени и вовсе не существует, то, что случилось в будущем, уже случилось, а что случилось в прошлом никак не изменить. Попытки мозга разделить время на прошлое и будущее, тикающие часы у него на руке — не больше чем условность, позволяющая ему, словно насекомому, передвигаться туда сюда по этому лабиринту, никогда не находя выхода. И если его друг в начале лабиринта, то он сам… За этими размышлениями Нил не заметил, как глаза начали закрываться, и он постепенно заснул, не прекращая спорить сам с собой. Их времени становилось всё меньше.