Тускло и давит

      Ладони легонько похлопали по спине, тепло легли, разглаживая ткань рубашки, и притянули ближе. Юра втиснулся между широко расставленными коленями, положил руку на плечо, вторую запустил в волосы, почувствовал шершавый затвердевший лак между пальцами. В грудь уткнулись и горячо задышали.       Юра глянул в черноту окна, ловя глазами густо обвешанные проводами стены. Как змеи, едва выделяющиеся, выпуклые и будто подвижные, если долго смотреть.       Кто-то засвистел, разбавляя звук общего копошения. Кажется, Гуанхун, откуда-то из конца вагона. Возможно, его это успокаивало. Юра глянул в ту сторону, рассматривая силуэты в тусклом аварийном освещении. Повсюду горели экраны телефонов, падая косыми линиями на лица.       — Не ловит, — угрюмо протянул Крис, двигаясь из одного угла в другой. Он дёрнул за кончик свисающего с шеи длинного шарфа и закинул за спину, шумно выдохнул в ткань, потираясь бородкой.       — Это ничего, — раздалось рядом. Юри, сидящий справа, уткнулся взглядом в противоположное окно и растянул губы в спокойной улыбке, бледнеющей в холодном свечении болтающегося в руке телефона. — Случаются неприятности. Ещё немного и поедем. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие.       — Да какое тут, блять, спокойствие? — Мила звонко ударила каблуком и со свистом рассекла рукой воздух. Юра заметил краем глаза и чуть отодвинул голову в сторону, опасаясь быть задетым.       — Полегче! Сейчас ещё кого-нибудь травмируешь. — Он хотел было развернуться всем корпусом, но обнимающий за спину Джей-Джей не дал. — Да отпусти ты меня. С ума тут посходили. Ехали бы на своих такси, паникёры. Как будто ни с кем не случалось ни разу.       Со всех сторон послышались громкие: «Неа», «Ни разу», «Не приходилось». Юра недовольно чертыхнулся и повернулся боком, поморщился. Вообще-то с ним тоже не случалось. Неприятно, некомфортно. Но если не думать о том, что ты сидишь в маленьком неподвижном вагоне посреди выедающей глаза темноты, а над тобой — десятки метров холодной плотной земли, по которой топчется толпа, как по чужой могиле, то спокойствие не разъедается. Не полностью.       — Можно было как-то предупредить? Мне наплевать на то, что мы опоздали на интервью, но это… сделайте… я не знаю, не так. — Мила закончила тем, что ругнулась про себя и присела на корточки, вглядываясь и мельтеша фонариком-прожектором.       — Как самочувствие? — аккуратно спросил Юри, чуть вытягивая голову вперёд. Юра его мысленно заткнул. Ведь это он должен был спросить.       Отабек, которому, собственно, адресовывался вопрос, зашевелился перед Милой, небрежно махнул рукой и сухо выдал в привычной для себя манере:       — Жить буду. Не переживайте.       Юра прищурился, а затем снова развернулся, уставившись на опущенную макушку Джей-Джея. Он понимал гнев Милы, обнажённый и пузырящийся, как конфета-шипучка на языке. Когда поезд внезапно затормозил посреди тоннеля, Отабек не удержал равновесия и стукнулся затылком о заднюю дверь, около которой стоял. Затем погас свет, поднялся шум, крики, копошение, пока вагон медленно не стало опалять еле живое подобие ламп. Никто ни о чём не сообщал. Близнецы Криспино окружили уголок и зажимали кнопку связи с машинистом. Тот просил не паниковать. Затем по громкой связи объявили о временном прекращении движения из-за происшествия на станции.       — Болит? — спросил наконец Юра, но так и не решился глянуть назад. Что-то теребило изнутри, засело, распирая в желудке, и грозилось вырваться вместе с завтраком.       — Немного. Голова и до этого болела. Я плохо спал.       — Да как же так? — Мила встала, тряхнула рыжей копной, пушистой, с завитыми концами, и упала на сидение, забросила ногу на ногу. — Дурацкий поезд и дурацкая дверь.       — Дверь особенно, — подхватил Отабек.       — Мудацкая дверь, — додал Юра.       Снизу хохотнули. Джей-Джей чуть приподнял голову и шмыгнул носом. Руки на спине сжались сильнее, становилось неудобно стоять.       — Эй, — сбоку сунулась голова Юри, — а ты как, Жан-Жак? Тебе вообще не стоило ехать с нами, если плохо себя чувствуешь.       Юра фыркнул. Ага, скажешь ему посадить жопу прямо, покивает, как болванчик, так и сделает. Наверняка.       — Хорошо, — раздалось хрипло и тихо. — Юра меня греет. Он очень заботливый.       Джей-Джей поднял глаза, чуть поблёскивающие в тусклом освещении. Лицо устало осунулось. Ладонь легонько шлёпнулась на лоб, прижалась плотно.       — Ты не горячий.       — Потому что губами нужно проверять!       Руки на спине расслабились, и Юра выдохнул. В голове нервно заскрипело. Джей-Джей выглянул и немного осмотрел вагон, выкрикнул пару ободряющих фраз и снова замолк. Усмехнулся Крис, прогнав смешинку из одного конца в другой, как солнечного зайчика. Он поднял телефон выше, прищурился и потушил, сунул в карман брюк, пропихивая двумя пальцами.       — Мы сейчас поедем, — фраза звучала общей, но внимание было сосредоточено на Джей-Джее. — Дорогой, отправляйтесь потом сразу домой. Не давай своему плохому самочувствию разбежаться. Пускай Юра организует нужное лечение. — Крис подмигнул. — А вот этот человек здесь настоящий феномен.       Несколько пар глаз уставились на Виктора, лежавшего на коленях у Юри и будто пребывающего в ином измерении. Его не разбудила ни резкая остановка, ни громкие голоса, ничего. Если бы начался зомби-апокалипсис, этот гандон, наверное, проспал бы его.       — Давайте на метро сиганём, оно же тут рядом, все быстро доберёмся, — передразнивал Юра, ломая голос, внося нотки блаженности. — Эта ебанина со временем и переносом места встречи просто эталон организованности.       — И это происходит с нами постоянно. Круг смыкается, а мы бежим, как ток по проводам.       Все не сразу среагировали, а потом ещё некоторое время искали источник голоса. Джей-Джей чуть отодвинулся и кивнул в сторону, сглатывая слюну. Юра прокрутил фразы в голове и понял, кому принадлежали эти сырые паузы между словами. Гоша, будто почувствовав это, вылез из самого тёмного угла, освещая лицо фонариком снизу-вверх, так, чтобы тени очерчивали скулы и тянулись вверх пиками, выделяя подкрашенные чёрные глаза, как ямы на бледном лице.       — Я переписывался с мамой, когда садился, и сказал, что люблю её. Мне не о чем сожалеть.       — Блять! Гоша, сядь на место, мы не собираемся тут умирать.       — Юра, ты не можешь знать, что случится через минуту. Мы как слепые котята тут. Я видел фильм на той неделе...       — Правда, заткнись, — вмешалась Мила и, судя по голосу, она в этот самый момент закатила глаза. — Не пугай людей. Скорее всего на станции кто-то на рельсы упал и движение остановили, пока с этим разбираются. Это не подземные чудища, не зомби и не террористы.       Гоша в ответ что-то забубнил, но всё-таки вернулся на место. Юра протянул руку в сторону и поднял вверх большой палец. В другом конце вагона переговаривались незнакомцы, проявляя к их тусовке необычайно много внимания. Неприятно, колючие взгляды, как лязгающий хлыст по коже. Надо бы отстраниться, но совершенно невозможно. Эти типы явно не сдохнут от вида мужицких обнимашек. А если сдохнут, ну и насрать.       — Сядь мне на коленки, — попросил Джей-Джей. — Так будет ещё теплее.       — Не сяду. — Юра шаркнул ногой по полу, затекли, но ничего. Чернота в окне расшатывала терпение, колупала по слоям, как кусочки отстающей от пошарпанной стены краски.       Джей-Джей нервно захихикал, пуская колючую дрожь по рукам. Он откинул голову, вжимая макушку в стекло, и вдохнул, глубоко, громко, наполняя лёгкие. Глаза забегали по потолку, заскользили по верхним поручням и темнеющим потёртостям от чужих рук. Юра погладил по плечу.       — Это всё простуда проклятая, мне нехорошо. — Джей-Джей прикрыл глаза и чуть заёрзал на месте.       — Да чтоб её черти драли.       Юре тоже было нехорошо. Заразил, микробник проклятый. Живот скрутило. В голове становилось тревожно пусто, будто всё медленно зарастало ржавчиной. Шаткость. Пришлось всё же присесть Джей-Джею на колени, повернувшись чуть боком. Руки со спины не исчезли, хорошо.       — Ты замечал, что пустые сидения похожи на плитку шоколада?       — Что ты несёшь, дурень?       — Правда, смотри. Молочный в белом, такой выпуклый, ровными кубиками.       Джей-Джей тараторил про шоколад, зефир и домашние панкейки. Говорил, что позволит себе слабость съесть всё это, когда они выберутся. Заварит крепкий чай, бухнет туда сахара побольше и даже не размешает, чтобы на зубах хрустело, а под конец его встречало размазанное приторное месиво. Юра аж скривился, так и сказал, что мерзость. Джей-Джей посмеялся.       Рядом всхрапнул Виктор. Казалось, сейчас проснётся, ноздри вздулись, на лбу появились морщинки. Он завертелся, скользнул головой выше и продолжил спать. Юри погладил по волосам и, наклонившись, чмокнул в щеку, выровнялся, повертел телефон в пальцах, продолжая тыкать на значок интернета.       — Заебись ему, — буркнул Юра.       — В царстве грёз веселее, чем у нас. — Крис подошёл чуть ближе, рассматривая беззаботно спящего, как дитя, Виктора. — Какой же он славный. — Длинный палец щёлкнул по носу, вызывая сонное мычание. — Юри, я тоже хочу его поцеловать, можно?       — Не стоит, — коротко отрезал Юри и поправил дужку очков двумя пальцами. Юра уловил сверкнувшее недовольство, совсем тусклое, как свеча, покрытая плотным колпаком, едва пропускающим кислород. — Не будите его. Согласитесь, тут неспокойно.       — Пускай спит. На одного паникёра меньше, — хмыкнул Юра и получил в ответ улыбчивый взгляд. Не злой, с этим проклятым кацудоновским пониманием. Не хватало только, чтобы тот придвинулся ближе и по волосам потрепал для полноты картины этого немого жеста. Бесит.       Юра скомкал в кулак выпущенную из-под ремня рубашку. Джей-Джей смотрел на его руки с пугающе прорывающимся отрешением. Ну что за дерьмо. Рыхлые метры земли. Копошащиеся черви. Большой гроб-вагон. Блять-блять-блять.       Гуанхун снова засвистел. Сзади встали, застукали каблуками.       — Эй, а давайте споём. — Мила хлопнула в ладоши. Джей-Джей дёрнулся. — А то вы бледные и унылые, как прокисшее молоко. — Ребят, возвращайтесь обратно на Землю. — Ладонь повертелась около самого носа. Юра обернулся. Джей-Джей замученно растянул губы.       Мила затянула что-то из американской попсы, сначала тихо, находя ритм, затем расходясь на весь вагон. Юра не знал этой песни, но остальные начинали активно подстраиваться. Над ухом запел Джей-Джей. Подрагивающий голос постепенно выравнивался. Стали притоптывать ногами. Заголосил Отабек, поднялся, чуть морщась, вышел к Миле и протянул руку. Та замолчала на мгновение, хлопая глазами. Песня пульсировала, пополняемая новыми голосами, окутывала, как мягкая пелена. Даже Гоша подскочил и начал потряхивать задом. Мила смеялась, танцуя с Отабеком. Заливисто, как звон хрусталя. Медленными движениями, без резкостей и вращений, но со спонтанной точностью, ровным росчерком пера по бумаге.       Вспышка. На охоту вышел Пхичит. Покружил вокруг Милы и Отабека, кажется, записывая видео. Выглядел до ужаса довольным. Вот чудак.       — Тебе полегчало? — спросил Юра.       Джей-Джей закивал. К лицу возвращался цвет. Мила, ты бомба, лечишь простуду. Юра уткнулся в плечо, потёрся, как кот, и заулыбался, пока никто не видел. Когтистые фантомные пальцы начинали выпускать желудок из плена.       А потом загорелся свет, яркий и холодный, как больничная лампа для приходящего в сознание пациента. Песня затихла, оставив всех с открытыми ртами. Глаза жгло с непривычки.       — Мы будем жить! — радостно завопил Гоша.       Поднялся тарахтящий шум заработавшего поезда. Рядом зашевелился Виктор, сонно потирая глаза и ничего не понимая. Машинист объявил, что проблема устранена и поблагодарил за терпение. Началось движение. Провода-змеи за окном стали привычно смазываться.       — Нахуй интервью, — завопил Юра Джей-Джею на ухо. — Валим на первой же станции. Будем объедаться сладостями.       Греющие спину руки неожиданно исчезли, стало непривычно, тело заёрзало. Чужая ладонь коснулась щеки. Юра глянул в глаза, такие восторженные и испуганные, будто тот только что пережил катастрофу и вернулся с того света.       — Нахуй, — согласился Джей-Джей и поцеловал в губы.