Процессы гниения

Это песенка-считалочка из детской шкатулки, розовой с бантиками, там крутится балерина с пластиковой кожей, и Билли так любит смотреть на неё и слушать. — Кто это тут у нас? А потом появляется Патрик насквозь изгнивший, топчет шкатулку в осколки, хватает за волосы и заставляет языком слизывать стекло с асфальта, чтоб Билл никогда больше не смог любоваться и говорить. У Денбро внутри, будто тело посчитало этажи — всё перебито, перерубленно. А когда ж все началось? Вопрос скучающе больной. Когда заика защищал друзей под стареющей листвой, и Патрик посмотрел на него так грязно и страшно. Неудачники тогда разбежались, а Денбро споткнулся о собственное геройство и повалился, разбивая коленки. Хокстеттер затащил его в забытый всеми школьный туалет, от запаха голова кружилась и хотелось блевать. — Попался, храбрый щеночек. Билл слышал, что Патрик делал с щенками. Как он ломал им лапы, обхватывал горло пальцами. Как хищно облизывался на жалобный скулеж и выкручивал им шеи. Денбро вообще-то не был щенком, у него в груди львиное сердце бьется и за свой прайд он на кого угодно бросится, клыками столкнётся и когтями сцепится. Только зверь попадается самый дикий из всех, с гиеньим смехом прижимает к стене, что та трещит. Смотрит двумя червоточинами и принюхивается, лезет в рот языком, прижимается горячим телом. Припадочный в вечной лихорадке. Билл рычит, словно правда лев, и сил хватит. Выталкивает язык, бьет в живот ногой. У Хокстеттера не добро сползает улыбка, он хватает ладонью за лицо, дважды затылком об стену и на исходную. Денбро не сдавался, когда бедра обдало холодом, и когда между ног упирался горячий член. Патрик шепнул, что ему нравятся узкие девственники, больно будет очень и лучше бы «щеночек» раздвинул ноги по шире, да скулил громче. А мальчишка трепыхался, не давал в себя войти, бил по щекам наотмашь. Хокстеттеру хотелось играть на следующем уровне, пришлось мухлевать и сдавить пташку за горлышко, пока белки глаз не закатятся. Билл тогда вдохнул со свистом, захлебываясь тут же, ведь внутрь толкнулись остро, больно до цветных мушек перед глазами. Денбро правда не был щенком, крики-всхлипы в горле держал, пока зубы крошились и Патрик толкался все глубже, сокращая расстояние между их бёдрами. Билл все равно не сдавался, несмотря на то, что длинные пальцы оставляли алеющие синяки на коже, а единственной поддержкой для ног была талия Патрика. Не сдавался, даже когда член толкался так глубоко и раздирающе, что все мутнело. Когда мокрый язык ошпаривал щеку. Билл елозил ногами, сдирал кожу ногтями с чужой шеи, Патрик стонал только громче, запрокидывая голову, будто боли вообще не чувствует. Биллу только слёзы прожгли кожу на щеках, когда внутрь влилось ядом семя и Патрик сыто зажмурился, накрывая плотно сжатые губы ртом. *** У Патрика взгляды на мир садистично психоделичные, вспоротые, как мягкие кошачьи шкурки. Он тянет Билла по скользким кишкам истории, что начинается сгнивающей осенью и продолжается до немигающих глаз. Хокстеттер бьет сильно. Перед уроками, в виде аперитива. Кулаком по лицу любовно, носком ботинка по сетке рёбер. А Билл сплевывает ему под ноги землю с кровью. На ватных ногах поднимается, хрипит, замахиваясь со всей силы. Патрик ему руку выдергивает, прижимает ещё незажившим затылком к траве. Стальной хваткой на горло и личинками смеха под кожу. Патрик братается с безумием, поедает насилие, напивается страхом. В нем не капли ненависти, только чистый кайф, только чистый грех, только оголенные мышцы-инстинкты. Денбро спину всегда ровно держал, пока позвоночник на землю ссыпался. Не доставит ему такое удовольствие, не сломается. Хокстеттер зажимал мальчишку, птичкой в клетке трепыхающегося, после очередного выбивания духа. Кровь — афродизиак. Патрик сжимал его тело, будто в кашу хотел превратить. Оттягивал кожу, кусал, что та лопалась. Терся членом о тонкие ляжки и дрочил так остервенело, когда у Денбро вместе с подбородком губы в синий окрашивались. У Хокстеттера теперь с шеи подтёки ран не сходили, Билл надеялся впиться, чтоб вспороть артерию сонную, но вместо этого под ногтями оставались частички химерного днк и мальчишка их вымывал до скрипа запястий. Денбро никогда сам не отдавал/не отдавался, милости не просил, получал на века сполна и кровь смывал с внутренней стороны бедра. *** Они вместе зимовали, как истинные звери — один голодный до мяса, другой изможден до костей. А зима была такая холодная, белеющая и стылая. Родители с Джорджи тогда уехали, а Билл остался. Свернувшись котёнком в кровати, спасительной неге тепла и тишины. А потом пришёл злой призрак Рождества весь в чёрном, стряхнул прах с ботинок. Сжал паучьи пальцы на теплых боках и зашептал в самое ухо: — Я ждал пока твои родители уйдут… В тот раз Патрик выгнал его на мороз в тонком белье, прямо в обжигающий снег. Билл вставал стуча зубами. Прикусывал кончик языка, когда тяжелая нога прикладывалась к спине, вдавливала в белую лаву. Денбро тогда глотал рыхлые комки, как пилюли. На волосах, ресницах, под кожей застывала талая вода. А потом Патрик грел его телом. В воде, что делала кожу розовой. Билл температуру не чувствовал. Пальцы сгибались конвульсивно и только Хокстеттер, что терся членом о синеватый живот, был осязаемым, ощущался тысячью сороконожек, роящихся, забирающихся в уши и рот. Мальчишка в тот раз не бился, обмяк-отдался, как Польша нацистам. У Денбро что-то панически запульсировало, когда два желтых глаза в глубине раковины, наблюдали — рассматривали, как Патрик его вылизывает, а Билл зубы сжимает до хруста. Заика боялся — безумие как простуда. Воздушно-капельным передается. Только Патрик его через ссадины и сперму передал. Не поскупился, заставил щеночка всё хорошее из себя выблевать и заглотнуть радиоактивную дрянь с личной внутренней свалки. — Открой рот шире, Билли. Я по тебе соскучился. *** — Детка, я знаю, что ты мечтаешь со мной встречаться. Билл мечтал прострелить ему голову, чтоб кровь легла фирменным штрихом. Ломать бы его погонные кости нервными руками, толкнуть под колеса машины, чтоб окровавленное тело на стекле осталось, как мухи, которых Патрик прятал по карманам и засыпал Биллу за шиворот. — Повой для меня, щеночек. Хокстеттер держал его рядом, на привязи. Денбро так устал ошейник натягивать, с шеи уже лоскуты падали. — А мне сегодня ты снился со сломанной шеей, красивый такой… настоящий. Патрик скалится опьяненным безумцем, забирается на костлявые коленки и шепчет-шепчет-шепчет, что не видит геолокации Бога, а люди — вспышки-блики его воображения. У Билла во снах дикие псины, слюна пеннистая, зубы острые отрывают мясо розовое, а Патрику больше не весело. «Покричи для меня, Пати. Покричи!» Билл ему во сне лицо отгрызает и пережевывает тщательно, каждый кусочек во рту растворяет. Это было начало слезливой весны. На главной сцене клоун, чужеродный, не смешной до приступа паники. Их укрывала увесистая крона, Денбро пялился в глубь сцены, бестактно совсем, пока Хокстеттер ногтями линии судьбы чертил и сжимал свой стояк сквозь джинсу. Пеннивайз для Билла стайку красных шаров в небо отправил и обвился змеей вокруг дерева, хотел «суженых-ряженых» в деталях рассмотреть. *** Куряга-жизнь расщепляет Биллу ДНК. А безумие прямо, как у Патрика, такое близкое, родное. — Здравствуй, Билли. Я — Пеннивайз, «Танцующий Клоун». Пеннивайз не танцует. Он изгибается по змеиному, сверкает ядовито желтым в кромешной темноте и наблюдает, хлопая длинными ресницами. Клоун выглядывал из-под черного марева, когда ​о н и ​были вдвоём. Патрик всегда где-то рядом, просачивался из-под пола, как адская раскаленная смола и грыз Биллу шею, называя своим. Арлекину нравилось, что Денбро хладным трупом лежал, пока Хокстеттер вгонял глубже, комкая мятые запястья. Тазобедренными костями впечатывался между ног и стонал тягуче. А после Пеннивайз хрустальные слезинки у Билли с лица слизывал, пока Патрик удавом к боку жался, засыпая ненадолго. Денбро водил глазами-изумрудами по красным полосам, прижимался отчужденно к белой перчатке. — Ты бы мог от него уйти. Билл тогда отворачивался, сталкиваясь лбом с мирно спящим чудовищем, и от этого взвыть хотелось. Он мог бы, но его поезд свалился с обрыва. Его никто уже не ждал, он весь львиный прайд, вместе с духом, сквозь пальцы просыпал, ибо в глаза им смотреть не мог, жалости бы не перенёс. Да поздно уже, Билл же теперь прокаженный, кто впалые щеки, выпирающие кости увидит — в страхе сбежит. Клоун же шептал о полетах, на руках вселенной укачивая, на Патрика с нежной нелюбовью поглядывая. *** Пеннивайз — это гребанная чёрная дыра. Кладбищенская орбита, ломающая локатор и компас. Зазывающая на девятый круг ада земных детей, сжирающая все до последней звездной крошки. Но Билл об этом пока не знает, он старо-новые шрамы показывает, Клоун говорит, что это вселенная кровоподтеков. Денбро Пеннивайза не любит, но он единственный его собеседник. — Ты можешь убить его, Билли-бой. — Я п-пытался воткнуть н-нож ему в грудь на прошл-лой неделе. В итоге он в-воткнул нож мне в ладонь. У Денбро стадии принятия горя, что-то среднее между смирением и гневом. Он за две недели на Хокстеттера дважды бросался, тот смеялся и резал мальчишке запястья. Лезвие проворачивал, кончиком языка в рану забирался, что Билл сквозь сжатые зубы вопил. — Что же, добрый Клоун может помочь тебе. Пеннивайзу Патрик нравился, но он рос опухолью слишком быстро, метастазировал на клетки эмоций. Билл от этого терял цвет, свой вкус. *** Патрик говорит «Пойдём, я хочу тебе кое-что показать!», а потом приводит тебя на свалку. Холодильник возвышается могильным монументом, Хокстеттер опускается на хлипкую доску. Он часто сидел здесь, вслушивался, ногти покусывая от колющего удовольствия. А за желтоватой дверью стенал и царапался очередной зверёк, насквозь истерзанный. Патрик смотрит через плечо, улыбается, каннибальски нежно оголяя зубы. У Денбро под глазами залегла усталость, мальчишка оседает рядом на узкой доске, как мешок камней. От Хокстеттера веяло гнильцой и Билл все представлял, что Патрик откроет дверцу, со скрипом, а оттуда посыпятся мокрые органы, да оторванные лапы с торчащими косточками. — Ты знаешь, как жалобно скулят кошки? Совсем, как псы, только писклявей. Патрик говорит «Я закрываю глаза и в этом мире никого нет.», он смотрит отрешенно, уголки губ нервно подрагивают и Денбро хочется бежать. Он думал, что Хокстеттер из него весь страх выдавил гнойными ранами, оставив сморщенное ничто. Но у Билла колени трясутся, когда Патрик рывком притягивает его за голову, сжимает впалые щеки и улыбается так безумно-безумно. — Ты настоящий. Патрик говорит и отрицательно качает головой, облизывает тонкие губы. У него в голове сон, где высокий клоун танцует на Луне, а Хокстеттер режет голое тело Билла пополам, стоя по колено в журчащей и красной, от края до края, воде. Денбро вертит глазами судорожно, а меж деревьев белым кроликом прыгает красный шар. Алиса потеряла свою голову и смысл, Шляпник совсем обезумел и хочет ее, как кусок мяса. — Посидишь там со мной. Я трахну тебя и разрежу на маленькие кусочки или наоборот. И тогда Билл бьется, правда лицом о парапет. Хокстеттер тащит в глубь зловонной могилы и дверь закрывает. Здесь следы крови с когтями, застрявшими в крышке. Патрик длинными конечностями занимает все пространство, давит-давит на челюсть, будто рот разорвать хочет. Одной рукой Биллу на пульс, второй под ремень своих джинс. Патрик бы сломал «щеночку» шею или задушил, чтоб капилляры фейерверками полопались. Билл обмяк бы в руках приятным грузом, Патрик взял его уже остывающим, трахал бы пока из чертового холодильника не выбился весь воздух. А потом смотрел на Денбро, угловатого и поломанного, что головой вниз свисает прямо к ногам. Но Хокстеттер деформированный Шляпник, вымученной Алисы, а страной чудес правит вселенская паучиха. Глаза блестят желтизной прямо за острым плечом «Беги, Билли, беги» и он слушается. Косо царапает Патрика по веку, выбирается из вертикального склепа, несётся сквозь свалку и лес, оцарапывая щеки ветками. Хокстеттер близко, мелькает волком среди деревьев, под ногами хрустят хребты. Красный шарик, как путеводная звезда. Эники-беники, Билли. Следуй за алым клоуном, он выведет к ручью. *** Денбро падает в воду носом и на берег перекатывается, конвульсивно дрожа. Вселенная перед ним качает рыжими вихрями, спрашивая «Хочешь?», мальчик на темную фигуру на другом береге косится и кивает отчетливо. Сравни благословению, он бы этот момент на пленку записал, до дыр рассматривал, как Пеннивайз расщепляется на тысячу пиявок с жужжащими крыльями и улыбающийся Патрик теряется в «не» своей реальности. У Билла в голове вертелось: «если б он меня тогда не взял». Денбро так часто снилось, как Хокстеттер корчится, что сейчас все размывается и остаётся только Патрик, облепленный дышащими, наливными пиявками. Они впиваются тысячью зубчиков, дуются, разжевывают ещё живое тело до костей. Набухшие тельца лопаются гнилой кровью внутри, объедают лицо с черепа. Хокстеттер кричит, отдирая насекомых с мясом, но в голове «Они не реальны. Это все не реально.» У него глаза закатываются, на руках оголенные мышцы и Патрик больше не смеётся. *** Безумие прыгает с полушария на полушарие, впивается вилкой в мозг, отрезает кусочек. Мальчишка смеётся, размазывая венки под глазами, он кружится вокруг обглоданной туши, царапает себе щёки. Всё его счастье сейчас перед ним. Заключается в ошметках мяса да стеклянных глазах. С лица мышцы свисают — это красиво. — Продолжим веселье, Билли? Арлекин гладит по плечам, мол «Смотри, это всё любя, для тебя одного».  — Ч-что? Денбро трясёт головой, как болванчик, хихикает, опуская ладошку к пропитавшейся кровью джинсе. Билл думал, что у Патрика кровь, как нефть чёрная, но она бордовая, склизкая. — Я покажу тебе. Ступай вместе с клоуном, Билли. Никогда не будешь один и всегда дома. Не дам тебя в обиду, никому-никому. Пеннивайз мог ожидать, что мальчишка бросится к нему побитой собакой, утолит свою боль и накормит огни. Но у Билла в зрачках серебряные провалы, а под рёбрами чернота. Он запрокидывает голову к арлекину, в глазах отражаются диски Луны и улыбка на губах косая-широкая. — Не-ет. Он хохочет, напоминая себе кого-то и мотает головой. Клоун оголяет передние зубы, Билл идёт качаясь и машет рукой на прощанье. Он вернётся домой, напугает Джорджи пустым взглядом, позвонит Беверли впервые за вечность, будет смеяться, говорить бред не связный, что любит их всех так сильно. Пеннивайз — фантазия воспаленного мозга. Билл думает, что его подарил Патрик. Но оно редкая птица, самостоятельный монстр. Око за око, зуб за зуб, Билли. И красный клоун заберет все зубы в шкатулку, если сам не хочешь отдать. *** Билла смыли в унитаз таблетки, в рубашку смирительную укутали фальшивые доктора и ключик от ларца выкинули. Его реальность теперь жила в баночках с пилюлями, они поддевали расплавленную корку мозга, а за ней гримаса ужаса у матери на лице и разодранное тело Джорджи на своих руках. Денбро к нему щекой прижимался, всё шептал о клоуне, а Пеннивайз ухмылялся полумесяцами и махал миниатюрной рукой в дождевике. Bon voyage, Билли. У времени нет любви, у вселенной жалости, а у мертвых смертности. Клоун-фальшивка заходит вальяжно, поблескивая острыми зубами. — Ты соскучился по нам, Билли? Денбро закрутил ручками-крылышками в ремни затянутыми. Пеннивайз — остаточный эффект прошлого, таблетки — пробуждение вины и страха. — А, вот, кое-кто очень соскучился по тебе. Синюшная рука с вздувшимися речками-венами и ранками-сигаретными кружками, что кровоточили когда-то так сильно, выбивала остатки разума, но Билл паучьи пальцы с неровной кромкой ногтей узнает из тысячи. Патрик поднимается весь трупным ядом и кровью пропитавшийся, запах гнили мешается с чем-то адским. Билл, словно в эпилептическом припадке трясётся. Чуть не выблевывает свои органы, когда кровать поскрипывает под весом смерти. У Патрика половина лица обглодана, остатки челюстей в вечном оскале, один глаз заплыл стеклянной катарактой, вместо второго чёрная дыра. Хокстеттер ближе подбирается, щеку обдает трупной вонью и принюхивается, прямо, как раньше, по-звериному. — Пати хотел передать, что не злится на тебя за то, что ты убил его. У Билла незамоленный грешок, который он холил-лелеял, прокручивал в голове, пялясь на одинокие стены. И, вот, сейчас грех вернулся под ручку с самим Люцифером. Денбро просит пощады, задыхаясь, пока трупные пальцы под футболку пробираются, гладят живот и по груди сгнившими ногтями. Билл бы сейчас отдал Пеннивайзу печень и почки, продал друзей, убил отца, только бы не чувствовать дырявый поцелуй челюстей на щеке. — Рассказать загадку, Билли? Знаешь, чего хочет мертвец? Правильный ответ — тебя. Через бельмо видно всех паразитов по кромке черепа для которых тело Патрика — саркофаг. То, что осталось говорить не может, Денбро сомневается, что он видит его, но руки всё помнят. Желтые зубы целуют в губы, язык чёрный и скользкий, заполняет рот. Билл мечется, вцепляется в плоть зубами и глотает гнилую кровь, ещё немного и он этот кусок мяса с корнем вырвет, но Патрику все равно — мёртвые не чувствуют боли, только голод.  — Мы оба по тебе скучали, ты маленький убийца и предатель. Пеннивайз садится в углу, бесконечно тесной палаты, и смотрит, как личный мертвец раздевает мальчишку холодными пальцами. У Денбро белый кролик захлебнулся сточной водой, а призраки прошлого жестокие и извращённые. Они пришли обглодать кору головного мозга, затянуть Алису глубоко под землю, чтобы червей накормила. — Патрик хотел напомнить тебе ваш первый раз. Глаза у Пеннивайза красные, до страха голодные. За все нужно платить, Билли. Ничего личного. Обглоданная челюсть Патрика в полу-улыбке, заплывший глаз смотрит садистичино-знакомо. Синие пальцы сжимают плечо, кости дробят легко и быстро, Денбро открывает рот в немом крике и чувствует привкус гнилого мяса на языке. Фаланги собирают слюну с языка, Билл плачет, его сейчас вырвет. — Расслабься, Билли. Получи удовольствие. Пеннивайз смеётся высоко и визгляво. Через пару минут Клоун насладится мальчишкой в припадке. Хокстеттер прикасается холодным языком к шее, из гортани доносится клокочущее рычание. Денбро вообще-то был бойцом, когда-то очень давно. От запаха гниющей плоти всё мутнеет, Патрик сжимает зубы у Билла на сломанной руке и мёртвой хваткой стискивает бедро. Денбро тянет ремни, дробя кости и кричит.