Питер Антона встречает холодным и пасмурным октябрём, пронзающим холодным ветром и косым мелким дождём. Из вещей с собой лишь полупустая дорожная сумка на плече, там же и ремень гитары без чехла, и полпачки Филиппа Мориса, и зажигалка. Ещё с собой были припрятаны ванильные мечты о лучшей, чем в Воронеже, жизни; о любви и хорошо оплачиваемой работе, собственной квартире и машине.
Кажется, это было так давно: нелепые грёзы, новый город, грязная комнатка за пять тысяч, которую он мог себе позволить, дешманский микрофон за сто рублей и потрёпанная ещё отцовская гитара. Сейчас же из всего этого у парня есть лишь тот злосчастный микрофон, что пылится в одном из углов под горой мусора, и гитара со сломанным грифом. Глупые мечты исчезли уже через месяц жизни в новом городе, как только Шаст встретился взглядом с парнем с фиолетовыми волосами.
Взрывной характер, извечное жалобное «сфотай», фиолетовые кончики волос, вздёрнутый нос, россыпь родинок по всему телу, едкая ухмылка и мутные голубые глаза, радужка которых практически вытеснила синеву глаз, — это всё Арсений. Такой непокорный, взбалмошный подонок — таким его знает Шастун и любой человек из окружения брюнета.
Сейчас же шатен ничего не имеет, кроме как очередного шприца, затянутой выше локтя резинкой руки и микрофон. А ведь хотел читать рэп, хотел добиться всего сам, мечтал о том, что будет заставлять людей любить себя и вдохновляться собой, а не о том, что происходит с ним сейчас в комнатке на окраине Питера. Грязного и немытого, пасмурного Питера.
Игла входит, а по телу дрожь. Так приятно было вновь ощутить эту боль, так давно парень не принимал. Прошло всего от силы часов двадцать, но по ощущениям организма будто бы целый месяц.
Челка закрывает глаза, но это не мешает Шасту вводить дозу, медленно расслабляясь и растекаясь лужей на диване. Напряжённые мышцы тела расслабляются, мозг начинает раскидывать мысли, которые до этого носились по черепушке.
Парень знает: где-то напротив, в старом совковом кресле, сидит Попов с закрытыми глазами. В пальцах покалывает лишь от одного желания коснуться расслабленного тела брюнета, ощутить приятное тепло под ладонью, поцеловать эти шероховатые губы, протолкнуть язык, попробовать каждую губу на вкус, будто впервые.
Все это встало четкой картинкой перед глазами уже через каких-то две минуты. Парню казалось, что он проводит рукой по бархатистой коже наяву, а не под действием наркоты. Но это — лишь очередной его сон под героином, который рассеется в памяти, как и остальные, — стоит лишь отойти от наркотика.
— Шаст, очнись, — парня встряхивают за плечи, заставляя открыть глаза, веки которых будто весили по центнеру, — ну же! Да очнись ты, ублюдок! — левую щеку резко обжигает болью, и Антон распахивает глаза, хватаясь за горящее от пощёчины место. — Я так, блядь, испугался! — Арсений буквально падает на диван рядом с Антоном. — Пить?
Антон лишь кивает.
Парень жадно выпивает всю воду в стакане, заботливо подставленном ко рту Арсением. Всё тело будто ватное, даже пальцем так сложно пошевелить. В голове пусто, будто там прошлись пылесосом и вычистили голову от разных грузных мыслей. Шаст скользит взглядом по грязным обоям, смотрит на старые советские комоды, на пузатый телевизор, который вещает синим экраном, смотрит на потухшие свечи на полу, на отключенную горелку, на копченые ложки, на шприцы, на местами рваные старые шторы с цветами. В голове ни единой мысли, только одно желание: взять за руку Попова, который тяжело дышит и изредка заходится кашлем.
Мутным взглядом Антон проходится по брюнету, еле подняв руку, путается ею в немного сальных темных волосах с розовыми концами, — а раньше они ведь были фиолетовые с металлическим блеском. Когда-то Антон хотел стать космонавтом, когда-то шатен мечтал о счастливой жизни в холодном Питере. Когда-то Антон умел мечтать. А теперь ему остаётся только перебиваться какими-то подработками на один день, жрать чёрствый черный хлеб с дешёвым невкусным маслом. Иногда, если будет неплохой доход, то можно пошиковать и поесть пельменей. Но в квартире нет электричества, нет отопления. Они не платили коммуналку уже месяца три. Благо, что съем квартиры не такой дорогой для двоих.
— Поцелуй меня, — выдохнул Арсений, резко притянув голову ничего не понимающего Антона к себе, и резко закашлялся, уткнувшись макушкой в грудь шатена. — Трахни меня, — не успев отдышаться, выпалил парень и жадно впился в обветренные бледные губы, сминая их и проталкивая свой язык в горячий рот. — Давай, сделай это, — оторвавшись от губ, сказал Попов и упал на спину, увлекая Шастуна за собой, попутно снимая с него растянутый свитер.
Бледная холодная ладонь скользнула по влажной от пота груди, пальцы невесомо прошлись по ребрам, считая их. Взгляд Арсения был мутным, блестел от желания. А Антон действовал на инстинктах, не чувствуя, кроме возбуждения и желания, больше ничего. Голова все так же оставалась пустой.
— Я мечтаю уехать в Крым. Там так тепло, солнечно и красиво. Но больше всего я хочу отправиться туда с любимым человеком, — Арс внимательно вгляделся в лицо Антона, лёжа на его груди. — Наверное, я отправлюсь туда с тобой, Шаст. Ты такой добрый, заботливый, ты так много работаешь и трудишься. И у тебя такая красивая мечта! И ты к ней стремишься! Я очень горжусь тобой. И я верю, что у нас все получится, — Попов, оседлав бедра улыбающегося шатена, наклонился и оставил нежный поцелуй на кончике носа, спустился к щеке и припал к мягким губам. — Я уверен, что мы всё сможем, — брюнет улыбнулся, оторвавшись от Антона, и тихо выдохнул, внимательно глядя в глаза шатена: — Сделаем…
— …вместе, — закончил их любимую фразу Шаст и, сменив их позу, впился жадным поцелуем в тонкие губы Арсения.
Кажется, что такие теплые милые дни в их старой уютной квартире были в прошлой жизни; Антону правда кажется, что всю свою жизнь он провел в этой старой хрущевке с белыми обоями, обугленными ложками и паутиной по углам. И с Арсением, у которого под глазами огромные синяки, а сама радужка глаз стала такой мутной, дымчатой, такой блеклой.
Гибкое тело с бледной кожей под ладонью выгибалось навстречу, просило ласки. Пальцы жадно сминали худые бока, ощупывали ребра, будто заново изучая. Антон оставлял жаркие влажные поцелуи на шее, плечах, ключицах, целовал всего брюнета, он хотел отдать всю свою ласку, нежность.
Хотелось, чтобы всё было как раньше. Чтобы не было никакой наркоты, никаких шприцов, вязаных салфеток, пауков и вечного холода. Почему-то у Антона была уверенность, что как только он отдаст все свои чувства Арсению, выжмет из себя всю любовь в бокал для Попова, то всё снова станет прежним. Снова будут яркие ощущения лучей солнца на лице, ощущения тепла под боком, тепла окружающего мира. Снова вернутся краски в жизнь. Хотелось многого, но Шастуну оставалось только отдать себя без остатка в руки парня с фиолетовыми концами волос.
В один миг, когда Шаст спускался поцелуями от шеи вниз, желудок скрутило в тугой узел, бросило в жар, и Антон, упав с дивана, пулей вылетел в санузел, где почти выблевал свой желудок в унитаз. Рвало желчью, нещадно сдирая горло, а из глаз невольно брызнули слёзы.
***
Антона колотило от озноба, из-за которого зуб на зуб не попадал. Парень смотрел перед собой, сильнее кутаясь в тонкий клетчатый плед. На табуретке перед креслом стояла кружка дымящегося черного чая с сахаром. Арсений сидел в кресле напротив, листая что-то в своем телефоне. Шастун удивлялся, как так получилось у брюнета сводить концы с концами, но при этом имея седьмой айфон и стабильный интернет. Как он его ещё не продал, ради очередной дозы? Антон же уже как два месяца ходит без телефона.
От одной мысли о наркотиках желудок скручивает в узел и тошнота снова подкатывает к горлу, и Антон быстро сглатывает, стараясь опять не начать выблевывать желчь, хотя кажется, что и её уже нету.
Антон передёргивает плечами, прикрывая устало глаза. Он чувствует, что они немного опухшие, затёкшие. Звонок в дверь резко заставляет выпрямиться и открыть глаза, провожая молчанием и взглядом ровную спину Попова. Антон слышит будто где-то вдалеке грохот, громкие возгласы и крики Арса. Окончательно придя в себя и поняв, что что-то неладное творится в прихожей, Шастун вскакивает, роняя на пол плед.
Арсений, стоя на носочках у стены, с силой впивается в чужую душащую руку ногтями, царапает до крови. Шаст узнает в седом мужчине своего отца и пошатывается от накатившего волнения и рвотного позыва. Он не понимает, что происходит, когда его хватают за ворот старого свитера и куда-то тащат. Парень не понимает, почему слизистую носа раздражает запах одеколона и дешёвого автоматного кофе, он теряется, когда по коже проходится волна теплого воздуха, такого мягкого, будто бы лёгкое пуховое одеяло, окутывающее плечи.
Шаст, завалившись на что-то мягкое и теплое, закрывает глаза, перед которыми почему-то стоит мутный темный силуэт, уходящий вдаль. А в ушах гремит набатом громкое и хриплое «нет!»
***
На шее до сих пор ощущалось сильное давление широкой ладони, и кашель периодически раздражал горло. Арс изредка заходился кашлем, пытаясь будто что-то отхаркнуть, но ничего не получалось, и лишь слёзы на глаза наворачивались: от обиды, от злости. Хотелось разбить пузатый телевизор стулом, хотелось разломать все кресла, порвать обивку ножом. Хотелось крушить всё вокруг и кричать от досады.
Всё произошло быстро, что парень не успел сориентироваться. Звонок в дверь, за которой стоял чуть выше него самого седой мужчина, позади него ещё двое таких же. Когда Арсений открыл дверь, его тут же схватили за горло и припечатали к стене, гневно прожигая дыру во лбу взглядом.
— Где мой сын, ублюдок?! Что ты с ним сделал?! — Арс зажмурился, пытаясь оторвать руку от своей шеи. Воздух всё сгорал в лёгких, а вдохнуть не получалось. — Дрянь ты наркоманская! Это из-за тебя он тут сторчался! Я убью тебя, гнида, раздавлю и не замечу! — выплёвывал слова мужчина.
Арсений хотел бы как-то подать знак Антону, чтобы он бежал через окно, благо, что расположение квартиры позволяло, но он и слова вымолвить не мог. Только жалобно хрипел и пробовал собственные слёзы на вкус.
Потом выбежал
он.Арс пытался подать знак, чтобы тот бежал, но Антон был в шоке, его зашатало, и ещё секунда, и он упал бы. Но неизвестный мужчина, а как догадался Арс, это был отец Антона, быстро выпустил горло из захвата и кинулся к сыну, хватая его за шкирку. Арсений кашлял и скулил, вдыхая со свистом, приходя в себя. Голова кружилась. Попов, осознавая себя, вскинул голову и видел, как тащат Шастуна, видел, как зол мужчина. Парень кинулся вперёд, пытаясь ухватить Антона за ногу, но не смог дотянуться и рухнул на пол, окончательно отключаясь.
Очнувшись, Арсений рыдал. Было чертовски больно, все внутри сжималось в тугой противный узел. Он переполз в зал и, подняв с пола плед, сел на антоновское кресло, уткнувшись носом в плед.
Так Арсений и сидел до самой ночи, изредка кашляя и начиная выть. Потом усталость взяла свое и утянула парня в спасительный сон.
***
Спустя год…
Антон вдохнул воздух, закрывая за собой калитку. Впервые за столько месяцев он почувствовал себя свободным. В стенах больницы было душно, противно и одиноко. Он чувствовал, как стены буквально давили на него, вызывая забытые неприятные ощущения. Будто бы в его жизни раньше было то, что приносило ему большую боль, но он по какой-то причине всё забыл.
Одной лишь радостью в диспансере была его психолог Ирина. Добрая и улыбчивая девушка, которая только из учебного заведения пришла на работу. Она всегда была доброжелательна к нему и общалась открыто, будто бы со своим близким другом. И Антону казалось, что он влюбился в неё. Но что-то в глубине души по-прежнему не давало ему покоя.
Но сейчас парню было не до этого. Сейчас он наконец покидает эти бежевые стены. Он наконец вырывается на свободу, ощущая себя так, будто бы он прошел все девять кругов ада. Так легко на душе у него не было никогда. По крайней мере,
он не помнит ничего подобного.
Отец, сидящий в белом внедорожнике, просигналил, привлекая внимание сына. Шаст улыбнулся и сделал шаг навстречу авто, как внезапно он замер, вглядываясь вдаль. Через дорогу от ворот находилась автобусная остановка, которая утопала в зелени кустов. На лавочке кто-то сидел и пристально, Антон чувствовал кожей, смотрел на него сквозь стекла солнцезащитных очков. Но, отогнав ненужные мысли, парень подошёл к машине и, закинув в салон сумку, сел сам. Автомобиль тронулся, поднимая пыль, и умчал по направлению в Москву.
Арсений, сняв очки и растерев глаза с синяками под ними до красна, надел их обратно. Выдохнув, он поднялся и сел в автобус, также уезжая в Москву. Он увез с собой боль, которую делил раньше с Антоном, увез их нерадужное прошлое и увёз свою любовь к Антону Шастуну, который через год сделает предложение Ирине Кузнецовой…
