О горе посланникам мира- О гибели весть принесли! Убраться в пустынную землю, Иль кинуться нам на мечи!
Урок истории Маринетт слушала вполуха и честно старалась не заснуть, но проведенная вчера ночь над эскизами для Одри Буржуа, которая срочно попросила в электронном письме придумать пять нарядов для показа, так как у них в компании возник дефицит в дизайнерах из-за ноябрьской простуды в Нью-Йорке. Так как Маринетт являлась удаленным работником на полставки, то Одри решила обратиться к ней, как к талантливому дизайнеру. Речь учителя была плавной, словно сказка мамы на ночь, и брюнетка не заметила, что уснула под повествование о Пунической войне первой половины второго века до н.э. — Рим не мог терпеть силу, нарастающую в Карфагене, и совет принял решение стереть огромный город с лица земли… — слышала Дюпен-Чен, проваливаясь в сон.***
С высоты четырнадцатиметровой стены, под нещадно палящим взглядом Баала, было хорошо видно, как карфагенские боевые корабли сражались с римскими пентерами* при собранных парусах. На суше прочно обосновался легион с палатками, кузницей и кухней. Многочисленные сухопутные войска, начали полноправную осаду города с таранами и метательным орудием. Воздух разрезали тысячи стрел с обеих сторон, заставляя защитников прятаться за каменными толстыми стенами и отвечать той же монетой противнику. В воздухе пахло гарью от едкого запаха жженой смолы, а над стенами то и дело пролетали горящие камни, словно вестники конца времен, и оставляли после себя черные полосы дыма. Парень сильно сжал в кулаке огромный топор на двойном креплении, полученный вместе с невообразимой силой и крыльями. Все это дала волшебная маленькая птичка, прилетевшая к нему за час до начала осады и объяснила, что если он соглашается, то будет сильным защитником города. Рим хотел захватить его родной Карт-Хадашт. Он прекрасно помнил, как вернулись послы с переговоров — в разорванной одежде, понурые. Они пытались купить мир чем угодно — отдали детей знатных семей; по-требованию римлян разоружили город… Потом принесли последнее условие — чтобы все жители, в количестве около 700 тысяч покинули город на расстояние десяти миль в сторону вечных песков Африки, в безжизненные земли. Практически предоставляя выбор между суицидом или гибелью от мечей. Внутри города началось безумие, могучие стены наполнились плачем и стенаниями, послов закидали камнями, некоторых насмерть. Память вновь рисовала картины, как мать и обе сестры отдавали украшения на переплавку, но когда им пришлось самим отрезать волосы на канаты для метательных орудий они роняли горькие слезы на белые платья. Особенно жалко было младшую, у которой через две недели назначена свадьба. Внутри бурлила ярость, отчего кулаки сжимались сами собой. Римляне не давали покоя не одно поколение на суше, теперь им понадобилось завладеть морем, в котором полноправными хозяевами всегда считались финикийские корабли. При второй войне с латинянами погиб старший брат. Теперь ему представилась возможность отомстить за родную кровь и защитить от печальной участи свою оставшуюся семью, а заодно помочь своему городу. Для народов Средиземноморья враг, пришедший под их стены, был словно саранча, уничтожавшая все на своем пути! И их препятствием теперь были они — карфагенцы. В свои годы он уже считался опытным воином и не раз сражался за родную землю. Умелые в морских сражениях финикийцы давали серьезный отпор на волнах вблизи гавани, а вот более подготовленные сухопутные войска римлян были серьезной проблемой. Оттолкнувшись от каменной стены, он двинулся в сторону врага. Пролетая над легкой пехотой и пропуская под собой копьеносцев, которые тут же начали метать вверх пилумы**, отправился к более вооруженному построению, окружавшему метательные орудия. Новый защитник города подлетел к камнемету и разнес верхнюю часть в щепки. Самые опытные воины, оценивая летающего противника и не теряя времени на удивления, выставили щиты, высунули кончики мечей в прорези, готовясь отразить небесного противника. Крылатый воин завалился в воздухе в крутом пике, выставил перед собой прямоугольный щит с изображением хищной птицы в левой руке, врезался в стальное построение, сминая их защиту и не на секунду не задерживаясь в телах и железе врага. Грохот раздался такой, словно били тараном по воротам. Топор в руке собирал тех воинов, что были справа, разрезая железные чешуйчатые пластины вместе с плотью и костями. Звуки скрежета по металлу смешались с криками ужаса и боли, а в нос ударило сильным запахом крови и пота. Под ногами мешался какой-то воин, намертво вцепившийся в щит, и тащился за ним, пока он превращал хваленых триариев*** в груду мяса, облаченную бронзой. Чувства усиленные волшебными доспехами различило в этой вони запах человеческой паники и взрытой земли. Крылатый воин израсходовал весь разгон от пике и остановился. С усилием оторвал щит от горы из человеческих тел, которую он собрал в порыве гнева и размахнувшись отправил в полет привязавшегося легионера, предположительно в сторону своих. Внутренне надеясь, что его встретит заботливо подставленное копье. Кровь стучала в висках, отдаваясь гулом в ушах из-за плотно прилегающего шлема. Финикиец почувствовал себя всемогущим Мельтором, не ведающим страха и не знающим поражений. Когда обернулся, ожидая нападения со спины, он невольно остановился взглядом на восьмиметровой просеке в земле. Картину дополняли разбросанные в разные стороны от колеи и разрезанные надвое люди, которые неестественно дергались от повреждений; покалеченные падали на колени и зажимали страшные раны, осыпая врага проклятиями вперемешку с руганью. В разрытую ложбинку стала стекать кровь, постепенно превращаясь в ручеек, шириной в руку. Сзади некому нападать на него. — Что еще за извержение Тартара на нашу голову?! — зло выругался на латыни низкий мужской голос за спиной. Обладатель волшебной силы резко обернулся, веером разбрызгивая чужую кровь с правого крыла, и увидел стоящего центуриона с перьями на бронзовом шлеме и в красном плаще на плечах. Римлянин окинул яростным взглядом упавшее с неба чудовище, только что снесшего треть его центурии. Он понимал, что удача не повернется к его богам, пока эта сущность на его пути в борьбе с которой, скорее всего, придется погибнуть, но воинский долг и гордость человека меча не позволяло ему отступать назад. Римский командующий поднял меч вверх, и его движение тут же повторили избежавшие давки (уцелевшие) воины. Земля начала дрожать и воздух разрезал яростный клич римлян. С правого фланга, на помощь неслась конница, чтобы одним махом растоптать наглую птицу. Обрадованные подкреплением воины тяжелой пехоты одобрительно загудели и спешно разошлись в стороны, давая трем десяткам наездников дорогу. Носитель перстня, по птичьи, резко наклонил голову в шлеме забрызганном красными каплями, определяя количество и качество нападавших. Резко взмахнул широкими крыльями, обдав людей вокруг сильной порцией ветра и поднялся в воздух. Завис над полем брани. Перья прорезали закатные лучи солнца. «Тактика прежняя, плюс живые лошади нам пригодятся» — определил план действий финикиец. Разгон…***
Алья не особо слушала повествование о скучной осаде, и со вздохом завидовала подруге по парте, нагло спящей во время урока. Заботливые друзья впереди заметили это и блондин мужественно прикрыл свою девушку максимально выпрямив спину. «Мда-а, — думала блогерша, — Айвон или Ким для такой роли пригодились бы лучше. Но они заняты» — с улыбкой на губах продолжала размышлять «сваха со стажем». Хоть подругами Хлою и Алью нельзя было назвать, но после зимней фотосессии в отношениях определенно было больше тепла. Например, Буржуа вчера заявила, что организовала небольшой сюрприз для класса, когда Сезер рассказывала о новом подвиге героев, предотвратившим ограбление Лувра. Какой это был сюрприз, любопытная репортерша сразу попыталась выяснить, но дочка мэра лишь улыбнулась и сообщила, что это великая тайна и продолжила подпиливать ноготки. Алью что-то задело по руке и она внимательно присмотрелась к спящей красавице. Маринетт дергалась во сне, хмурила брови и пыталась что-то сказать, или даже закричать. Сон снился явно плохой. В таких случаях полагается будить человека, чтобы увиденный кошмар не давил воспоминаниями в реальности. — Мари, — с шепотом начала будить брюнетку толкая ее в бок. — Маринетт! От второго возгласа синеглазка еще раз дернулась и резко оторвалась от парты, одновременно замахнувшись стилусом для планшета, который все время был зажат в руке и замерла не наблюдая врага… но очень перепуганную подругу. Алья видела разную Дюпен-Чен, во всех обличьях и настроениях, но такой гнев она наблюдала впервые. Подруга была готова заколоть ее на месте предметом техники. Зрачки были расширены, брови сдвинуты, сквозь сжатые зубы вырывалось какое-то рычание, она вся напряглась как будто собралась растерзать неизвестно каких демонов… им бы точно не поздоровилось. Постепенно гнев в глазах сменился непониманием, потом узнаванием и наконец осознанием, что она в классе и ей ничто не угрожает и опустила стилус. Маринетт обратила внимание на удивленного Адриана, который повернулся к ней, и недовольный взгляд учительницы, барабанившей по столу пальцами и пытающейся донести до зевающих учеников исторические факты. — Кхм, кхм, — прокашлялась молодая аспирантка и продолжила. — Итак, весной 146 года до н.э., после двух с небольшим лет осады Карфагенн был окончательно разрушен и сожжен. Горел он ни много ни мало 17 дней. Оставшиеся 55 тысяч жителей были обращены в рабство… Маринетт замерла на месте и перестала дышать, слушая сухие, для сидящих в классе, исторические факты, как приговор и чувствовала горячую влагу, что бежала по щекам и впитывалась в любимый пиджак. Нижняя губа начала дрожать, она рвано вдохнула воздух, стараясь не зарыдать в голос от обессиленной злобы и беспомощности. Обведя взглядом класс, где каждый продолжал заниматься своим делом, и не особо старался запомнить написанное кровью прошлое некогда огромного мегаполиса, Мари поняла в какое мирное время они живут. (Даже учитывая ее геройскую жизнь, девушка могла заболеть и забить на весь преступный мир Парижа и лежать дома). Мирная жизнь — это когда в ней есть близкие люди, планы на будущее, мечты. Так трудно смотреть на обыденность школьной жизни и видеть то, чего нет. Что давно пропало под огнем войны, рассыпалось на куски и засыпано толстым слоем песка и забвения. Буквально только что она вдыхала запах победы, смешанной с гарью и дымом, защищала родные стены за спиной и готова была стереть всех врагов с лица земли. И как бы Дюпен-Чен понимала, что эта была не она, а всего лишь один из носителей перстня Акиппи — все ощущения ей передались с полна. А теперь… хранительница этого знания была раздавлена и смешана с песком и камнем земли пунов. Девушка сидела, не двигаясь, и смотрела в пустоту, находясь в какой-то прострации, на краю сознания слушая голос учительницы, слух почему-то обострился и улавливал самый мелкий шорох. В голове засели вопросы: «Почему? Как так получилось? Там же был Акиппи? Он же защищал их?». Мари включила планшет и пробежала глазами по параграфу с битвой на улицах Карфагена, чуть снова не зарыдав от описания — с каким отчаянием жители боролись за каждый дом, и какой чудовищной участи были подвергнуты осажденные. Кровью умылись обе стороны. Победитель Сципион плакал на руинах от этого зрелища. «К счастью, у меня есть у кого спросить? — подумала героиня Парижа. — Или не стоит… может, лучше не знать? И жить в счастливом неведении? Для квами потери носителей это естественный порядок смены владельца». Урок прервался звонком и ученики радостно начали собирать вещи, история была последней. — Подождите, не расходитесь, — заявила Жанетт, аспирантка, временно заменявшая Мисс Бюстье на время отпуска. — Мадемуазель Буржуа организовала нам бесплатный просмотр нового экспоната в Лувре, который открыли вчера. Дело в том, что по легенде, Карфагену помогал кто-то из полубогов или титанов. Нападающие и осажденные его называли по-разному. Но в описании объединялись в одном — он был невероятно силен, обладал крыльями и только благодаря ему обезоруженный город оборонялся так долго. В чем была причина его ухода никто точно не знает, но он помогал жителям вплоть до захвата последней стены. В общем его изобразил один из неизвестных художников того времени, но фреска сильно повредилась и ее пришлось восстанавливать. После значительной реставрации и дорисовки ее вчера вывесили в Лувре и наш класс может увидеть ее. Такую возможность нужно использовать. Собираемся все через два часа у музея. Класс разноголосо загудел, обсуждая тему для посещения выставки. Маринетт уже знала кто это был и ей захотелось взглянуть на античного владельца перстня. — Ух ты, классно, девочка моя, ты же собираешься с нами? — воодушевленно начала соседка по парте, быстро собирая вещи в рюкзак. — Еще как собираюсь! — твердо ответила синеглазка, с суровым лицом. Трое друзей обернулись на одноклассницу с немым вопросом. — Маринетт, а почему ты говоришь так, как будто у тебя к этой картине много вопросов, — обеспокоенно спросил Адриан. — У меня вопросы не к картине, — спокойно ответила девушка, продолжая сидеть за партой. — А к кому? Так как все уже покинули класс, кроме четверых друзей, Маринетт тихо попросила: — Это дело хранителя, можете меня оставить? — Так, подруга, может, это и дело хранителя, но мне твой настрой не нравится! Колись, в чем проблема? — Проблемы уже давно нет, Алья, но это личный разговор, — ответила Мари, продолжая сидеть на месте и выжидательно смотреть на друзей. Ей не хотелось услышать от квами, что он предал город или его носителя убили и завладели талисманом находчивые римляне. А Алья и Нино до сих пор не знали, что Спартанкой была Мари и ей не хотелось об этом распространяться. — Я останусь с тобой! — твердо заявил Агрест, скрестив руки на груди. — Ладно, но только ты, — посмотрела на опечаленную Сезер и вздохнула. — Не обижайся, Аль, я правда не могу сказать тебе об этом. Сезер с укором посмотрела на подругу, которая опять что-то скрывала, но смирилась с тайной хранителя и решила напрячь ее парня. — Ладно, увидимся у Лувра. А ты, Кот, смотри за ней, ее спокойствие на твоей ответственности. Агрест сделал жест «будет сделано» и сел напротив Маринетт. Друзья ушли и закрыли дверь. Маринетт грустно посмотрела им вслед и повернула циферблат часов дрожащей рукой, долго смотря на него, не вызывая никого из квами, как будто собираясь с силами. На лице отразилась глубокая печаль вперемешку со страхом, она сморгнула слезы и попыталась не расплакаться. Снова… Адриан не на шутку испугался за свою девушку. Из сумочки вылетела Тикки и зависла перед лицом подопечной. — Что случилось, Маринетт? — одновременно спросили парень и квами. — Сейчас узнаем, — хранительница ткнула пальцем в нужный символ и из часов вылетела пестрая птичка-квами с золотым перстнем в лапках. Птичка удивленно посмотрела на опечаленную хозяйку. А Мари вперила в него полный злости и непонимания взгляд. От нее отшатнулся Адриан и Тикки. Акиппи остался на месте и по птичьи забавно повернул голову. Ему было не страшно, а скорее любопытно, что такого захотела спросить хозяйка. Он даже немного усмехнулся. — Зачем звала, хозяйка, а к бою не призываешь? — с каким-то потаенным огнем в желтых глазах спросила птица. — Карт-Хадашт, — холодно ответила синеглазка. — А-а. Да, помню… знатная была сеча. Мечи, колесницы, боевые слоны, море крови на суше и в воде. А почему ты меня спрашиваешь, ты же не моя хранительница? — Мне снился сон про твоего носителя во время осады, но я не досмотрела… На уроке истории узнала, что город сожгли. Почему он пал?! Ты же был там? Ты защищал его! — закричала Мари, уже не сдерживая потока слез. Адриан сидел как пораженный громом, не зная что сказать или как утешить ее, она была одновременно обижена и зла. Тикки лишь тяжело вздохнула, сны о прошлых носителях обычно ничего хорошего не сулят. И как правило, это означает повторение истории в настоящем. — Ах вот оно что, — задумался над словами хозяйки Акиппи. — В общем-то, защищать город было моей идеей. Собственно я и возник в этом мире для подобных целей. Я на тот момент уже лет десять ни с кем не сражался. Мне было скучно в шкатулке, многолетний сон не шел. А хранитель меня не особо выпускал, считая опасным. Хм… В чем-то он был прав, конечно. — Акиппи уселся на парту и положил, блеснувший солнцем, талисман рядом, — Я обычно переламывал ход войны в сторону хозяина. Но корабельщики были в невыгодном положении. Я услышал разговор от римлян, когда хранитель останавливался на ночлег. И узнал, что он собирается в Африку. Я уговорил его отправить меня на помощь к финикийцам. У римлян и так было много земель под пятой, и временами они были очень жестоки, все зависело от переговоров и мнений в сенате. Переправили его, кстати, финикийские корабли на континент. В итоге он отпустил меня, но с условием, чтобы я вернулся, когда за мной прилетит другой квами. Так я и остался с Матаном. Он был подходящим кандидатом, которому терять было нечего — его любимую выдали замуж еще год назад за другого человека и от сердечных проблем старался убежать куда угодно… А тут подвернулась возможность выпустить ярость и сразиться на мечах… — У тебя был топор, а не бердыш. И вообще, почему город пал? — прервала его Маринетт. — Ну, тогда бердыша не изобрели — это, во-первых. А во-вторых, что может слон против цунами, даже если он очень большой и сильный… Сначала все было неплохо, мы с ним отражали многие попытки легионеров и вообще знатно умыли их кровью. Они умные существа… делали нам ловушки. А когда мы брали разгон в воздухе, перестраивались так, что я пролетал впустую. Научились, хех… Когда корабелов лишили возможности доступа в море — начались проблемы, пришел голод. Город-то большой, но не все в них воины, хотя женщины хорошо помогали, чем могли… В итоге, однажды ночью римляне перебрались на третью стену — и город был обречен. К тому времени ко мне прилетели от хранителя и попросили вернуться для другой миссии. Я и так там неделю тянул… Акиппи замолчал, с трудом подбирая слова. — Матана убили? — спросил Адриан, всерьез увлекшийся историей. — Я не знаю, но учитывая его характер, скорее всего да. Он бы сражался до последнего и без доспехов. Отличный был воин. — И ты улетел? — Я предлагал ему покинуть город со мной, но он попросил об этом только старшую сестру. Младшая к тому моменту уже умерла от метательного камня, а мать выпила яду неделю назад, чтобы не переводить еду. Маринетт вытирала слезы, слушая рассказ квами, и даже Тикки, что уселась на плечо подопечной и знавшая все реалии бронзовых войн, украдкой смахивала капли. Плагг сидел за пазухой у Агреста, слушая историю молчаливый и хмурый. — Его сестра надела талисман, прихватила с собой пару знакомых детей и улетела в другой город на побережье, и я отправился к хранителю. В классе повисла давящая, как могильный камень, тишина. Двое подростков сидели, опустив головы, и раздумывали над судьбой поверженного города. Первой опомнилась Тикки и спустилась на парту. — Акиппи, хранительница видела это во сне, — напомнила она ему. — Да, я понял, — равнодушно и как-то даже обыденно ответил ей ястреб. — Не думаю, что к нам легионеры заявятся, но твоя хозяйка изобретательнее любого из них. Я считаю, она справится. — Справится с чем? — воззрился на него Агрест. — Возможно, скоро появится возможность призвать меня, но я не знаю какой враг будет. Маринетт удивленно посмотрела на боевого квами, сообщившего «чудесную» новость. — Кхм, ладно, надеюсь, это не за картиной придут, которую мы смотреть пойдем. Кстати, Матана в твоих доспехах нарисовали, вот сегодня выставляют. — Правда? — встрепенулся пестрый квами. — А можно я тоже посмотрю на него? Хоть что-то от него осталось после той войны. — Конечно, можно. — Тогда пойдем собираться, а то опоздаем, — Адриан взял за руку Мари и они вышли из класса. В назначенное время весь, без исключения, класс собрался возле входа в национальный музей. Там были журналисты нескольких телеканалов, и они вещали о новой фреске неизвестного художника. Также несколько представителей городской элиты давали интервью о своей осведомленности о мире искусства античного мира. Четверка друзей стояла вместе и разговаривали о школьных тестах. Адриан обнимал свою девушку одной рукой за плечи. Маринетт молчала и находилась в подавленном состоянии, и не особо выражала восторгов по поводу выставки, но она чувствовала, что должна увидеть эту работу и тем самым отдать дань предшественнику, пожертвовавшему собой и не покинувшему людей, которых он защищал. Наконец, подъехал лимузин, и мэр вместе с дочерью отправились в Лувр. Под торжественные аплодисменты и вспышки камер перерезали красную ленту и скинули ткань с фрагмента стены. — Представляем вашему вниманию — Небесный воин! Титан Карфагена! Толпа охнула от буйства цвета и кровавости в сюжете. Сам кусок фрески был средних размеров с неровными отбитыми краями — где-то восемьдесят сантиметров в высоту и полметра в длину. По центру изображен сам титан или Мельтор, по словам гида, — один из богов финикийцев. Это был сильный мужчина в золотых доспехах, напоминающим спартанские, хотя многие в зале начали спорить об их происхождении, так как в те времена многие воинские вооружения были схожие в деталях. Под броней виднелась светлая туника, в левой руке находился прямоугольный щит (когда карфагенские воины носили овальные щиты) с изображением хищной птицы с раскрытым клювом, а в правой — огромный топор с круглым символом на лезвии. На голове шлем, закрывающий скулы и создающий маску, украшен невысоким двухцветным гребнем. Воин запечатлен в яростном крике с разбросанными на заднем плане римлянами и широкой просекой на земле. За спиной раскинулись массивные крылья, одно из которых — правое — на половину покрылось кровью, стекающей с перьев, а топор так и весь был залит красным вместе с рукой по локоть. Брызги крови стекали по шлему и лицу, падали на панцирную юбку, напоминавшей оперение. На заднем плане высились высокие стены осаждаемого города с росчерками огненных камней и тонкими нитками дождя из стрел. Маринетт обратила внимание на крупную птицу, которую изобразил художник, и внутренне горько усмехнулась, потому что из-за повреждений и реставрации картины, современники, видимо, приняли летящего легионера за птицу. Акиппи высунулся из-за темных локонов брюнетки и посмотрел на своего прежнего хозяина. Он молча рассматривал детали и вспоминал битву. Маринетт же подошла поближе и заглянула в черные глаза воина, которые так живо изобразил художник, пытался передать атмосферу боя и настроение воителя. И хотя на выставке все говорили о жестокости подобного чудовища, только Маринетт думала о нем, как о защитнике. Хлоя, ничего не понимающая в терминах искусства, пыталась поддержать разговор с Натаниэлем, делавшим зарисовку фрески, и вяло отвечавшим на ее вопросы. Ким настолько увлекся обсуждением осады с Максом, что не заметил заскучавшую от его рассказа блондинку. Хлоя медленно осматривала одноклассников, и ждала, что ее кто-нибудь да поблагодарит за то, что она сделала такой потрясающий подарок классу. Но все были увлечены своими разговорами… Кроме Дюпен-Чен. Она стояла завороженная, со скорбным выражением на лице и как будто сочувствовала герою на полотне. Адриан и Нино отошли от брюнетки и горячо спорили об оружии римлян. Хлоя подошла к однокласснице и, встав рядом, рассматривала картину на камне. Через пару минут созерцания ее осенила чистейшей воды истина. — На ту Спартанку похож чем-то, — не сильно задумываясь над словами, негромко произнесла Буржуа, чем вызвала гробовую тишину среди споров и устремленные на нее несколько десятков глаз и камеры. Маринетт медленно повернулась к ней. — А что… только тут мужчина. Маринетт поспешила ретироваться подальше от местной знаменитости и всевидящих камер. Для нее экскурсия была окончена и она вышла на воздух. Необычно яркое ноябрьское солнце лениво начало катиться к закату, обещая холодный вечер. Хранительница выдохнула белесый пар изо рта вместе с тяжелыми мыслями о завершенном акте поминовения. Она почувствовала себя лучше. Как будто поднялась на следующую ступень взросления и понимания преемственности. Города будут рушиться и возрождаться. Важно кто мы в этой череде действий — разрушители или созидатели? И всегда будут ценности, которые не подвергнуты времени, они останутся после нас и передадутся следующему поколению. И не важно герой ты, или обычный горожанин. Из раздумий девушку вырвали руки парня, обнявшие ее со спины. — Чего уползла, Жучок? — по кошачьи тихо подобравшийся Адриан положил подбородок ей на плечо. — От камер и догадливых блондинок, — вздохнула брюнетка, продолжая смотреть вдаль в кольце рук парня. — А от догадливых журналисток тоже сбежала? — как снег в мае раздалось за спинами парочки. — И мы с тобой еще не договорили, бро? — шутливо-возмущенно сказал Нино, ведя под руку свою неугомонную репортершу. — Так что ты говорил про нагрудники… — А мне кажется, Мари, что Хлоя тебя в чем-то подозревает. Она смотрит на тебя странно. И цепляться перестала… — загадочно стреляя глазами в сторону музея, в котором еще оставалось большинство одноклассников, сообщила Сезер, подхватывая Дюпен-Чен под локоть. *Боевые корабли с пятью рядами весел - пентеры - были введены в римском военном флоте перед 1-й Пунической войной (264 - 241 гг. до н. э.) **Пилум – тяжелое копье с металлическим наконечником и стержнем. ***Триарии - самые опытные и испытанные бойцы.