Секрет

– Божечки мои, это что же это творится... В "Бирюзе" был праздник. Жилин не мог точно сказать, по какому поводу – его просто пригласили. Со всех сторон гремела музыка, стол был простенько накрыт, почти чем попало. В центре зала танцевали какие-то господа из НИИ, кажется, среди них и Инженер. Журналист где-то сбоку бросал томные взгляды в сторону Восьмиглазовой, которая, в свою очередь, глаз не сводила с Ричарда. Всё было в целом как обычно. Под потолком медленно крутился диско-шар, бросая свои цветные отблески на пол, на стены, на лица танцующих и сидящих за столами людей. Полковник пришел сюда с одним единственным желанием – расслабиться и развеять тоску однообразных дней. Получить приглашение на праздник от старых друзей было очень приятно – не забывают про Жилина, всё-таки. Однако уже несколько часов полковник сидел в углу зала с самым несчастным видом на свете и угрюмо жевал укроп с тарелки. Сколько бы он ни пытался отрицать истинную причину своего визита, а себя не обманешь. Жилин уже несколько недель не видел Игоря. Ещё недавно он гонял его по лесным опушкам, норовя посадить в тюрьму на очередную пятнашечку, а вот его уже и след простыл. Последний раз полковник видел его, когда Катамаранов нетвердой походкой уходил из отделения милиции в сторону леса – он в тот день ещё очень настойчиво не желал покидать полковника, всё цеплялся руками за прутья, пока Митя тащил его из камеры, и всё вопил, что ему нужно что-то сказать. Какой-то секрет, который полковник почему-то забыл. Но когда товарищ милицейский отпускал его, чтобы выслушать, Игорь начинал мяться и протестовать, что не будет ничего говорить. В конце концов Жилину пришлось выставить это луковое горе из отделения. А пока он запирал двери, приказав Катамаранову стоять и ждать, тот уже и слинял. Лишь на горизонте виднелась его худощавая фигура, хромающая в сторону лесополосы. Жилин тогда только почесал в затылке и решил, что завтра обязательно словит этого бешеного и всё узнает, что он там говорить собирался. Но ни завтра, ни послезавтра, ни через несколько дней Игорь Натальевич не нашелся. Полковник уже даже полностью забыл про работу, в отделении не появлялся вовсе – всё проверял лисьи норы, ямы и канавы на наличие непутёвого своего, валяющегося где-то в грязи. Ничего не нашёл. Дверь в подвал, в котором обычно ночевал Игорь, оказалась нараспашку открыта – внутрь намело осенней сухой листвы, и никаких следов пребывания жильца не было обнаружено. Жилин пришел сюда, в "Бирюзу", с призрачной надеждой – может, хоть здесь он объявится. Он всегда приходит туда, где есть спирт – на столе как раз поблескивали нетронутые бутылки русской водки. Всё равно никто не пил. Гости кидали на Жилина косые взгляды – не удивительно, полковник прямо-таки источал вокруг себя ауру напряжения. Весь вечер то крутился на стуле, то вставал и нервно заглядывал в окна, кого-то высматривая, то снова садился на свое место и принимался громко ковырять вилкой в пустой тарелке. В общем-то, атмосфере праздника не соответствовал. Честно говоря, Жилину было наплевать. Катамаранова он тут так и не встретил, отвлечься от тревожных мыслей у него не получилось. Всё грызёт изнутри совесть от того, что отпустил непутёвого куда-то в ночь, не узнал, чего хотел-то. А чего ему ещё тут делать? Полковник поднялся со своего места, нахлобучил фуражку по самые брови и угрюмо зашагал к выходу. Толкнул тяжёлые деревянные двери, поддавшиеся ему с тягучим скрипом. И тут же столкнулся нос к носу с чьей-то перемазанной в мазуте физиономией. Больно ударился лбом о чужой лоб. Полковник проморгался несколько раз, прежде чем понять, что перед ним Игорь собственной персоной. Тот на удивление твердо стоял на ногах, но всё так же был измазан в саже и мазуте. Обувь он, видимо, где-то потерял — шлёпал по лакированному полу босыми ногами. Рыжая каска почти закрывала глаза, блестевшие каким-то странным огнем. Игорь и сам озадачился не меньше, но пришел в себя раньше полковника. На физиономии заискрилась какая-то лукавая улыбка. – О... О! Здарова, милиция, а я тебя везде ищу... Жилин чуть не подавился воздухом от возмущения: – Это ты-то, голубчик, меня везде ищешь? Да я-то вот он, я всегда тут, а ты-то где шатался, бешеный?.. Игорь прервал тираду Жилина, приложив палец ему к губам. – Тше, ховорю. Я и никуда не пропадал, я тебя у отделения того... Караулил. А тебя нет и нет... В этот момент Катамаранов как-то опасно накренился набок, и полковнику пришлось подхватить его под локоть, проглотив очередное возмущение. – У-ху-хух, горе ты луковое, Игорюш. Слышишь, бешоный? Ты меня того самого, не пугай так больше... Я же того, в тюрьму тебя посажу, за этот... Моральный ущерб, короче. Катамаранов лишь косо ухмыльнулся и тут же переключил свое внимание на стоящие на столе бутылочки с огненной водой. – Не бухти, товарищ паловник... Никуда я от тя не денусь... Пошли, Митя, отдыхать буим... Весь оставшийся вечер Жилин не спускал глаз с Игоря – мало ли ещё куда убежит, бес лесной. Он рассматривал его профиль, пока Катамаранов опрокидывал в себя бутылку, прервав этим сбивчивый рассказ какой-то сальной шуточки, и отмечал, что вид у него потрёпанный – какие-то новые морщины залегли меж бровей, да и вид в целом уставший. Может, просто отмыть его нужно да причесать: сразу домашний станет, мягкий, не такой уставший и побитый несправедливой судьбой. Забрать бы с собой да обогреть. Да никак. Вечно Игорь от него убегает. Жилин всё понимает, не обижается. Кто ж старого пса новым трюкам учит. Он, полковник то бишь, человек домашний. Ему бы чай горячий да тёплую постель, размеренные субботние вечера и душевный покой. А Игорь... Удержишь его разве? Всё шарахается где-то, то за шкирку его приведут, мол, цветы на клумбе рвал, то со столбов его снимай, то ещё поди, что. Сейчас вон, пропал на несколько недель. Разве удержишь его, Игоря-то?.. Жилин сидел и хмурился, залипнув на грязную, рваную от лодыжки до колена, штанину Игоря, пока его не прервал громкий щелчок возле носа. Катамаранов настойчиво привлекал к себе внимание полковника, щёлкая пальцами ему чуть ли не по носу. – Э-э-эй, милиция, алло! Жилин мягко отвёл руку в сторону. – Чего тебе, Игорюш? – А ты ч-чего насупился-то, иш? Праздник же. Этот... день... Важный день, в общем. На вот. Катамаранов подвинул к полковнику до краев наполненную рюмашку с водкой. Часть пролилась на испачканные в саже и машинном масле пальцы Игоря. – Не-не-не, голубчик, ты меня того этого, не подстрекай, я тебе говорю. Мне завтра это, службу нести, а ты мне тут такие гадости... Игорь неожиданно оказался слишком близко. Кончик его носа коснулся жилинского, пачкая в саже, а дыхание обожгло губы, оставляя привкус крепкого алкоголя. Вблизи его лицо казалось ещё более уставшим, но глаза сияли каким-то ненормальным блеском, будто из них вот-вот искры посыпятся. – Пей, говорю... А то об-обижусь. – Игорюш, правда, не дури... – полковник попытался увеличить расстояние между ними, но Игорь крепко взялся за спинку стула, не давая отодвинуться. Бездонные карие глаза прожигали в Жилине дыры, смотрели с каким-то изучающим интересом – будто в первый раз. Взгляд Игоря был удивительно чист и трезв. Он лукаво прищурился, на дне бездонных ям заплясали черти из ада. Вдруг Жилин почувствовал чужие пальцы, зарывающиеся в волосы на затылке. Тонкие пальцы прошлись от самой шеи и зарылись в мягкие волосы полковника, слегка сжали, пока не сильно, но настойчиво. Не успел и пикнуть, как Игорь, прислонившись ртом к уху полковника, горячо зашептал: – Не рыпайся, милиция, хуже будет. Пальцы в волосах сжались сильнее, слегка оттягивая, и Митя сдавленно охнул, тут же замолкая. Не хотелось, чтобы это услышали. Они сидели вдвоем в самом углу зала, никем не замеченные. Даже свет едва доставал до них – лишь нежно скользил по босым ногам, оставляя двух лишних на этом празднике людей наедине. Катамаранов нежно погладил кончиками пальцев Митин затылок, будто извиняясь, но затем снова сжал, настойчиво оттягивая за волосы назад. Жилин послушно запрокинул голову, услышал на ухо тихое и горячее "молодец, полковник" и почувствовал, как Игорь подносит к его рту стопку с огненной водой. Расслабив губы, он позволил себе пропустить через себя алкоголь – жар окатил горло, спустился вниз, обжигая пищевод, и провалился в желудок. Оттуда вязкое тепло почему-то опустилось куда-то ниже, в область паха, и Митя с глубоким вдохом распахнул почему-то закрывшиеся сами по себе глаза. Напротив его встретил всё тот же бешеный взгляд Игоря с отблесками чертей на дне бездонных ям. Катамаранов широко улыбался, так, как умеет только он, и ободряюще гладил полковника по затылку, ероша коротко стриженные волосы. – Видишь, Мить, не страшно совсем... А ты отказывался. К Жилину подвинулась на две трети полная бутылка водки. Катамаранов заискивающе посмотрел сначала на полковника, потом на бутылку, отпил немного из горла своей. Полковник же почувствовал, как организм на пустой желудок начинает реагировать на спирт. Лицо Игоря напротив сначала слегка пошло волнами, а затем вернулось в норму. Жар в горле давно осел, а вот внизу живота начал скручиваться плотным узлом. Жилин был слаб до всего, что касалось алкоголя, поэтому и обходил его стороной. После первой же стопки ему становилось очень жарко, а язык развязывался страшным образом, выдавая такие эпитеты, после которых Митя ещё несколько месяцев краснел, вспоминая. Последний раз он пил по-серьёзному в старшей школе, и, о боже, тоже с Игорем, где-то на заброшенной стройке. Что тогда было, он запомнил плохо, но за что-то было ужасно стыдно последующие несколько лет. Как хорошо, что он забыл. – Хош секрет расскажу, полковник? Митя недоверчиво покосился на бутылку. – Так ты мне уже недели две назад рассказать обещал, голубчик. Пообещал да пропал, что же ты. – А не время и не место было, полковничек, не время и не место, слышишь? С этими словами Игорь снова опрокинул в себя водки, не сводя лукавых глаз с Жилина. – Выпьешь ещё со мной – расскажу. Ну, а на нет, как говорится... Как там говорится? – На нет и суда нет, Игорюш. – Правильно, милиция! С этими словами Игорь чокнулся со стоящей на столе бутылкой Жилина. Лицо его снова оказалось опасно близко. Он завел руку за спинку стула Мити, цепляясь за нее и притягивая ближе к себе. Носом коснулся щеки, проведя по ней и оставив длинный след сажи. Издал какой-то странный звук, похожий на низкое урчание кота. От этого узел внизу живота сжался почти до боли, краска прилила к щекам и стало невыносимо жарко. Как всегда захотелось скинуть с себя душный китель, но полковник не мог себе такого позволить. Он сильно сжал подлокотник стула, так, что костяшки побелели, и шумно выдохнул, обдав жаром губы Игоря. Тот лишь шире улыбнулся. Жилин бросил беглый взгляд на других гостей. Некоторые коротко косились на их дальний темный угол. – Игорь, ну прекрати, ты бешеный, что ли? Люди же, а ты гадости такие... Выпью я с тобой... Только немного, слышишь? Мне на работу завтра. Огни в глазах Игоря вспыхнули снова, а затем осели на дно горячими искрами. Жар внутри Жилина запульсировал и стал растекаться – под этим взглядом почему-то хотелось осесть на пол, не отрывая взора, встать на колени и стоять так вечность, лишь бы Игорь глаз не отводил. Катамаранов лишь шире улыбнулся, безумно скалясь. — Коне-е-ечно, начальник, конечно. Какие вопросы. Следующие полчаса Катамаранов целенаправленно спаивал Жилина. Сначала они пили чистоганом, чокаясь прямо бутылками и поднимая тосты "за всех кто сегодня есть" и "за счастье". Потом, когда Митя стал протестовать, Игорь сделал ход конем и придумал разбавлять водку соком – следом пошли тосты "за любовь" и "за нас с тобой". Когда Жилин стал протестовать особенно сильно, пытаясь пьяно отмахиваться от Игоря салфеткой, Игорь отступился. Пьяный Жилин был зрелищем занимательным. Где-то на пятой рюмке он всё-таки скинул китель, оставшись при этом в фуражке, а ещё через три стопки Игорь помог ему расстегнуть первые три пуговицы форменной рубашки. Под громкий протест, конечно. Жилину было невероятно жарко. Он сидел, развалившись на стуле, и весь изнемогал от жары. Особенно в нижней части живота, там, где всё ещё тянулся плотный узел, который теперь был и где-то в груди. Сердце бешено билось, сильнее всего, когда в голову стали лезть всякие странные мысли касательно Катамаранова. А ещё почему-то было жуткое чувство дежавю, будто и Игорь уже также сидел напротив, широко расставив ноги, и улыбался так же – безумно, как только он умеет, глядя так снизу-вверх, метая из глаз искры прямиком из ада. Вот и сейчас сидел также – одна нога на столе, другая отбивает по полу ритм "Белой ночи", гремящей из колонок, а сам развалился на стуле с уже пустой бутылкой и изучает Жилина. Его красные щеки, прикрытые глаза с густыми черными ресницами, маленькие капельки пота на лбу. Потом опускается взглядом на открытую теперь шею и расстёгнутую рубашку. Закусывает костяшки на руках и шумно выдыхает. – В... Все нормально, Иго... Игорюш? Катамаранов предпочитает промолчать. Встаёт со своего места, ставит на стол пустую бутылку и нагибается. Снова близко-близко. Обжигает дыханием губы, заглядывает в глаза. Чтобы не упасть, опирается руками о подлокотники по обе стороны от Жилина. – Как в сказке, Митя. Т...ты подожди, ладно? Не... Не уходи никуда. Я сейч...час вернусь, честно-честно. Ладно? В ответ полковник непонимающе кивает, стараясь всё же удержать Игоря за край майки, но тот всё равно уходит. Пока Жилин плывущим взглядом смотрит ему вслед, его окликают откуда-то сбоку. Он нехотя оборачивается и видит Инженера, что добродушно машет ему рукой, подзывая подойти, и продолжает звать даже после того, как полковник отрицательно качает головой. Приходится неуверенно встать, опираясь на стол, и только тогда приходит осознание количества выпитого. Вся комната совершает полуоборот вокруг Жилина и затем снова возвращается на место, пол как-то странно плывет и пружинит, свет от диско-шара больно бьёт по глазам. Митя нетвердой походкой приближается к старому другу, и тот сразу морщит нос от запаха не медицинского спирта. — У-у-у, ну ты конечно того, Митя, с алкоголем на "вы", я посмотрю. Совсем ты нехороший, Митя, ну ты чего. Ты это, за Игорем не гонись, ты от него ещё того, в школе плохого понабрался. Вон это, курить из-за него начал. Да-да, я видел, как вы там за гаражами ещё в школе курили, тебе потом это, плохо стало однажды, он тебе искусственное дыхание делал. А чего ты так удивлённо смотришь, да, рот в рот. Я вообще удивлен, что он такое умеет, уроки ОБЖ-то он прогуливал... Дальше Митя уплыл куда-то далеко в свои мысли. Весь вечер, и вообще все эти недели крутятся вокруг Игоря. И почему он не помнил никакие сигареты за гаражами? Почему не помнил ничего про распитие алкоголя на старой стройке, хотя прекрасно знал, что оно было? Жилин стоял там, нахмурившись, и усердно рылся в воспоминаниях. И правда, вот лицо Игоря, ещё тогда, в школе, совсем-совсем близко, прямо как сейчас. Подносит к зажатой в зубах Мити сигарете свою, чтобы прикурить. Его черные, как мазут, волосы щекочут нос. И запах от него, как сейчас — хвойного леса, спирта, табака и кошачьей шерсти. Вот он подает Мите свою широкую, испачканную в земле и саже руку, чтобы помочь подняться на покатую крышу сарая. Улыбается, почесывая щеку с первой юношеской щетиной, трется этой же щекой о гладкое лицо Жилина, жмётся. Щипает бок, пока Митя протестует. Он всегда такой был – тактильный. Всегда любил объятия, вечно ластился, как кот, любил, когда его трогают и сам любил трогать: то трепать за уши, то щипать за бок, зарываться носом в волосы и пыхтеть на ухо. Правда, только с Жилиным почему-то любил. А вот лицо Игоря, улыбающегося, сверкающего безумными чертями в глазах – сидит, развалившись, с пустой бутылкой в руке, одна нога согнута в колене, другая – у Мити на коленях. Зачёсывает назад мокрые мазутные волосы, звонко смеётся – смех раскатисто отскакивает от голых бетонных стен. – Значит, милицейским будешь, Мить? – Буду. И в армию пойду. Игорь снова смеётся, но уже как-то печально. – Оно и понятно, ты у нас смотри какой здоровенный, каши поди три килограмма каждый день на завтрак ешь, да, Мить? Игорь лезет щипать Жилина за бока и руки, пока тот безуспешно упирается. – Отстань, говорю, Катамаранов, бес лесной! Чего пристал, бешеный? – А мне может нравится. Я и из армии ждать тебя буду, не денешься никуда от меня. Митя на мгновение опешил. – Это как – ждать? Ты разве не пойдешь в армию, Игорь? – Чё я там не видел. Скука смертная, специально для таких как ты, Митя. Будешь у нас полковником каким-нибудь, да? А что, звучит – полковник товарищ Жилин! Или ты генералом будешь? Или маршалом? Митя обиженно пихает Игоря локтем в бок, и тот заваливается на пол, звонко смеясь. – Да ну тебя, Игорь. – Да ты не дуйся, Мить. Я же серьёзно. Хороший из тебя будет военный. И милицейский тоже. Улыбка Игоря становится не такой безумной. Теплеет, что ли. Потом его лицо оказывается совсем близко, так, что можно рассмотреть узор в тёмных бездонных глазах. А потом всё плывет. Никаких воспоминаний. Только горячее дыхание на губах. Жилина вырывает из воспоминаний рука Инженера, трясущего его за плечо. – У-у-у, это тебе совсем плохо, полковничек. Ты же красный весь, как рак, посмотри на себя. Неожиданно внимание его переключилось куда-то за спину Жилина, и на лице появилось неоднозначное выражение. – А зачем Игорь лезет на стол с микрофоном? Песню, что ли, петь будет. Во дурной. Жилин тут же резко развернулся, с ужасом представляя, как пьяный Игорь летит со стола, ломая под собой стулья и свою дурную башку заодно. Пусть он и в каске, а от самого себя она его не спасет. Разгорячённый и взлохмаченный Катамаранов, стоя одной ногой на стуле, а другой на столе, крутил в руке микрофон на проводе, ехидно поглядывая в сторону Жилина. Люди вокруг, казалось бы, совсем не обращали на него внимания – это же Игорь, боже, спасибо, что не на люстру полез. А Игорь всегда любил танцевать. Особенно под всякие хулиганские песни. Что-что, а школьные дискотеки никогда не пропускал, даже если ему строго-настрого запретили приходить. А на медляки всегда звал Жилина, стыд и срам. Митя, конечно, отказывался, но Игорь потом припоминал ему должок на танец, когда они оставались одни на заброшенной стройке. Игорь с ногами забрался на стол, наматывая микрофон на руку и пьяно покачивая бедрами. А может просто притворялся, что пьяно. Из колонок гремела какая-то чушь вроде "бухгалтера", Жилин не вслушивался. Катамаранов расхаживал по столу, беззвучно открывая рот в не подключенный к колонкам микрофон, кидал вызывающие взгляды на Жилина. Мол, даже не остановишь меня, милиция? Телодвижения Игоря мало были похожи на танец, но шли явно от души. Или что там у Катамаранова вместо неё. Он скакал по и без того хлипкому столу, задирал ногу и изображал из нее электрогитару, даже пытался воспроизвести подобие лунной походки. Босыми ногами ловко перемещался по столу, беснуясь и веселясь, как в старших классах, только лучше. На губах играла всё та же юношеская улыбка, и он то и дело метал в сторону обомлевшего Жилина заискивающие взгляды. Полковник же стоял с приоткрытым ртом и наблюдал за этим. Перед его глазами проносились кадры неловких школьных танцев, на которых Игорь также врывался на середину зала под какую-то совершенно чепуховую песню, также, босоногий и простой, на потеху всей школе, танцевал неумело и смешно. И всё так же выискивал в толпе Митю, чтобы протянуть руку и утащить за собой. Жилин так жалел, что ни разу не принял эту руку. Игорь на секунду остановился, переводя дух, когда песня сменилась. Полковник засмотрелся на вздымающиеся от тяжёлого дыхания плечи, покатую спину и торчащие из-под тонкой кожи ребра, по которым хотелось провести рукой, но ещё больше хотелось накормить Игоря. Тот, почувствовав на себе взгляд, обернулся. Совершенно бешеный взгляд, красные щеки, расплывшееся в улыбке лицо, мелкие капельки пота на шее – сколько лет Жилин не видел его таким? Сквозь музыку и шум народа едва слышно раздался смех – Игорь смеялся почти как в школе, только теперь более хрипло, болезненно. Он прислушался к новой песне, выстукивая босой ногой на столе ритм. Играло что-то совершенно хулиганское, пусть и вроде как про любовь. Катамаранов снова закрутил в руках микрофон, подошёл к краю стола, наклонившись в сторону Жилина, и тёмные глаза упёрлись тому прямо в душу. На губах снова заиграла издевательски вызывающая улыбка, и у полковника сердце сначала пропустило один удар, а затем и вовсе куда-то провалилось. Этой песней Игорь донимал его уже давно. Сразу после того, как Жилин ушел в армию. И теперь он это вспомнил. Никуда он от него не смог деться, и в самом деле. Игорь и недели без него не прожил – нашел военную часть, куда направили Митю, стал лазать через забор, чаще всего ночью. Кучу раз был подран служебными собаками, сдирал спину, пролезая под колючей проволокой, а все равно приходил. Стучал ночью в окна казармы, вынюхал, когда у Жилина караулы, бегал к нему. Притаскивал то охапку ромашек, то ягод, прямо на веточках, ухаживал почти по-настоящему. Жилин злился сначала, конечно, но что ему, прикажешь что ли не приходить? Проще заставить солнце взойти на западе, чем Игоря перестать бесноваться. По итогу Митя совсем привык. Специально не ложился спать, зная, что Игорь придёт, сушил его нелепые грязные ромашки меж страниц книг, брал с собой в караул термос с горячим чаем – для бешеного своего. А то он совсем ноги промочит, пока дойдет по болоту до военной части, ещё бог пойми, где спит. Долгими бессонными ночами Игорь издевательски напевал себе под нос всякие гадости, то частушки какие-то матерные, откуда только понабрался, то песни свои антикультурные. Была у него одна любимая, которую он начинал мурлыкать, когда совсем от скуки упивался скипидаром. Подсаживался близко-близко к Жилину, чуть ли не на колени, прижимался горячим ртом к краснеющему уху, что аж мурашки по спине бежали, и шептал совершенно хулиганские строчки, он которых лицо заливалось краской и хотелось скорее убежать подальше. - А я люблю военных, красивых, здоровенных. Ещё люблю крутых и всяких деловых. Прям всё про тебя, да, Мить? А тебе форма так идет, не думал её и вне рабочего времени носить? Хочешь, буду рубашку тебе застёгивать и галстук завязывать, а, Митя? Но было не убежать, Игорь крепко держал за волосы на затылке, а второй рукой ещё и обнимал за талию, чтобы наверняка. Мите оставалось только упираться, закрывая себе рот рукой, чтобы не выдать их, и беспомощно краснеть до кончиков ушей, пока Игорь не решит, что на сегодня он наигрался. Потом он ещё очень долгие годы бегал за Жилиным, в пьяном угаре обычно выкрикивая слова из песни, пока будущий полковник не закрывал ему рот рукой, поймав бесноватого за шкирку, бурча под нос про "ну ты чего, ну Игорюш, ну что люди-то подумают, стыд-то какой, ещё чего подумают, у-ху-хух". Сейчас из колонок гремела та самая чертова песня. Глядя на застывшего Жилина, Катамаранов почувствовал свою абсолютную власть над ситуацией. Едва не падая со стола, наклонился в сторону полковника, что уже заливался краской до самых ушей, не в силах даже сдвинуться с места. Приложил неработающий микрофон совсем близко к губам, почти касаясь их, деловито поправил волосы под каской. Как будто это помогло. Одними губами издевательски запел, выделяя каждое слово. Зрение Жилина сузилось до узкого коридора – пропали звуки, пропал свет, остался только черный путь, который вёл его к стоящему на столе Игорю, растрёпанному, с пылающими щеками и горящим взглядом. Одной рукой он тянулся к нему, приглашая, как тогда, в школе. В этот раз Жилин не повторил своей ошибки. Тело стало лёгким, будто с ног упали оковы, которые не давали всё это время сдвинуться с места. Мите показалось, что он не идёт – летит. Катамаранов довольно оскалился и сделал шаг навстречу, в пустоту, протягивая к Жилину руки. Сам не понимая, как оказался у стола вовремя, полковник подхватил под руки падающего Игоря – ни капли беспокойства на лице, знал, что Митя его поймает. Удивительно чистым разумом Жилин вдруг осознал, что произошло. Игорь висел у него на шее, обнимая обеими руками, пока под талию его держали крепкие руки военного. Его лицо слишком близко. Снова. Но теперь ещё ближе. Губы обдало жаром, обволокло влажной мягкостью – Игорь провёл языком по сухим губам Жилина, затем втягивая в поцелуй. Такой же, как за гаражами после школы. Такой же, как на заброшенной стройке под шум дождя. Такой же, как на выпускном, спрятавшись в кустах сирени. Такой же, как под холодным звездным небом, прижимая к груди нелепые ромашки. Сколько лет назад он целовал его? Почему однажды поцелуй стал последним? Как Жилин мог забыть? Катамаранов целовал так, как никто бы не поверил, что может целовать – робко, давая вспомнить, как это. Больше облизывался, чем целовал. Оставлял беглые касания на уголках губ, на подбородке, краснеющих щеках. Едва касался своим языком его, поглаживая, не смея углубить поцелуй. И Жилин вспомнил, как это. Прижал за талию ближе к себе, так, что Катамаранов глухо ойкнул от неожиданности, обхватил руками вокруг шеи крепче. Горячим языком мягко раздвинул губы, проникая внутрь, огладил кромку зубов. Игорь снова глухо заурчал, как кот, раскрыл рот шире, позволяя, соглашаясь. Слегка приоткрыл влажные глаза, ехидно спрашивая одним взглядом – "Вспомнил?" Жилин был готов потерять голову, как все разы до этого. Но опомнился. Мягко отстранил от себя, на что Игорь протестующие зарычал, потянувшись за продолжением, но Митя настойчиво придержал его за плечи. Бегло осмотрелся – никто на них даже не взглянул. Музыка гремела так, что никто даже своих голосов не слышал. В зале было темно, свет давали только отражающиеся от диско-шара блики, гуляющие по очертаниям людей и предметов. Жилин с облегчением вздохнул. Никто ничего не видел. А если и видел, то ему показалось. Катамаранов нетерпеливо прижался губами к шее Жилина, требуя к себе наконец-то завоёванного внимания – сначала прошёлся языком, а затем укусил, царапая зубами кожу, оставляя красный след. Снова заурчал, прижимаясь ближе. Особенно близко вжался пахом куда-то в бедро. По телу прошлась волна дрожи, плотный горячий узел снова болезненно сжался, опускаясь жаром ниже. Ужасно чего-то хотелось, причем так сильно, что рот заполнялся слюной, руки затряслись, в голове всё помутнело, снова оставляя только узкий коридор, в конце которого – Игорь. Ужасно хотелось Игоря. Полковник схватил его за тонкие, болезненно худые запястья и поволок прочь из здания. Жилин впервые соображал так ясно, несмотря на выпитый алкоголь – он первый раз в жизни четко знал, чего хотел. Как будто в голове наконец-то собрался пазл, детали от которого были потеряны много лет назад. Как будто он забыл, как собирать эту головоломку, а теперь вспомнил, и все казалось так просто, так понятно, как будто ответ был всегда на поверхности. Всегда рядом. Игорь. Игорь всегда был рядом. Они вылетели из здания, погружаясь в ночную темноту холодной осени. Но обоим было жарко – от спирта, от бега, от чувств. Всю дорогу через, кажется, бесконечную парковку Игорь шептал "Митя, Митя, Митя...", и полковник всё оборачивался к нему, встречаясь карими глазами с абсолютно черными, отвечая "сейчас, подожди немного, хороший ты мой". Добежав до машины, Митя дрожащими руками долго не мог справиться с ключами – перед глазами всё плыло, пальцы не слушались, мысли всё время уплывали от него. Шею сзади обдало горячим дыханием – Игорь мягко обнял со спины, касаясь губами шеи, осторожно взял из трясущихся рук полковника ключи. – Я поведу, милиция. – Н-но... – Без "но", Митя, – горячая ладонь Игоря опустилась куда-то на бедро, немного сжимая сквозь ткань форменных брюк. Шершавый влажный язык прошёлся за ухом, выбивая из Жилина сдавленный стон. Его настойчиво, но мягко вжали в дверь машины, оглаживая бессовестно там, где и подумать стыдно. Игорь прикусил кожу на шее, оставляя след, и коротко поцеловал. – Садись. С первого раза открыл двери, будто и не пьян совсем, пропуская Жилина на пассажирское. Сам деловито уселся на водительское – откинулся на сидение, почти не глядя заводя машину. На лице играла безумная улыбка, искры из глаз так и сыпались – он всё метал взгляды на Жилина, то осматривая лицо, то оглядывался на открытую шею с двумя следами укусов, то куда-то ниже, между ног, но быстро себя отдёргивал, возвращаясь к дороге. Жилин же на пассажирском весь извелся. Руками тянулся к волосам Катамаранова, наблюдая, как тот довольно щурится, когда пальцы погружаются в мазутные пряди, сжимая. Игорь вёл машину одной рукой, другой поглаживая Митю по колену, и от этих прикосновений хотелось извиваться, как от электрического тока. Тонкие пальцы выводили на коже узоры, поднимались выше, к внутренней стороне бедра, где так невыносимо хотелось прикосновений. Жилин медленно и необратимо улетал, засматриваясь на острый профиль Катамаранова – во тьме ночи за окном мелькали редкие фонари, причудливые тени гуляли по лицу и тонким рукам, сжимающим руль и бедро полковника. Он сам, не осознавая, что делает, от одних только чувств тянется к нему губами, невесомо касаясь щеки, жмётся. Сам же гладит, не глядя, худую плоскую грудь под тонкой майкой, впалый живот, пробегает пальцами по острым рёбрам. Опускает руку ниже, и Игорь шипит сквозь зубы, бормочет "Митя, я же за рулём, ну ты чего, ну подожди", но сам раздвигает ноги шире, не в силах отказать. Ладонь Жилина накрывает горячее и твердое под тонкой тканью штанов, слегка сжимая, и Игорь давит на газ. Совсем ничего не соображая от шума крови в ушах, от плывущих цветных пятен перед глазами, полковник жарко целует без разбора – алеющие уши, взмокшую шею, щёки, плечи, от чувств кусает. Сам берет руку Катамаранова, сжимая пальцы, опускает себе между ног – терпеть невозможно, алкоголь в крови делает всё таким правильным и понятным. Машина резко тормозит, Игорь смотрит совершенно безумно, скалясь и сверкая дьявольскими глазами. – Приехали. Выходи. И Жилин не может не послушать. Они преодолевают пустой и холодный подъезд почти в полёте, прыгая через несколько ступеней. Митя не отрывает глаз от идущего впереди Игоря. На лестничных клетках ловит его, притягивая к себе за майку, целует жадно, смазано, пытаясь вернуть все то, что не получил за эти годы. Но Игорь каждый раз ускользает, будто дым сквозь пальцы, в мгновение ока оказываясь на пролет выше – освещённый со спины тусклой лампочкой, словно ангел, но который совсем уж по-дьявольски улыбается, щурит хитрые глаза, зовёт за собой. Играет. И Жилин ведётся.

***

Добравшись до квартиры, всё так же Игорь открывает двери. Полковник прижимает его к себе со спины, горячо шепчет на ухо что-то неразборчивое, но явно грязное, не свойственное ему, жмётся пахом, и от этого дыхание у Игоря сбивается, а в груди всё сжимается от чувства непонятного отчаяния. Скорее. Они почти вваливаются в квартиру, и Катамаранов тут же оказывается прижат к стене – горячие губы впиваются в шею, оставляя на коже алые пятна, а бесстыжие руки пьяного полковника забираются под резинку штанов, почти до синяков сжимая бедро. Игорь наконец позволяет себе стон — он вырывается из груди жалобно и так отчаянно, будто сдерживался много лет, и Митя ловит его губами, увлекая в поцелуй. Руки Игоря неожиданно оказываются за спиной, как при задержании, а самого его прижимают грудью к стене, наваливаясь сверху. Он чувствует, как к бёдрам прижалось твердое и горячее, и резко вдыхает – от чувства невероятно возбуждающего страха вперемешку с желанием неизбежного. Ноги сами по себе раздвигаются шире, он жмётся сильнее, ближе, перед глазами всё плывет. Куда более сильный чем он, полковник держит его неподвижным у стены, вжимая всем телом, не давая даже шанса на отступление. Жадно кусает шею, спину, хрупкие плечи, выбивая новые отчаянные стоны вперемешку с мольбами: то ли не останавливаться, то ли наконец-то взять больше, всего Игоря. Горячая сильная рука стягивает несчастные спортивки, ткань трещит по швам, майка и злополучная рыжая каска летят на пол – и Катамаранов остаётся совсем беззащитным перед полковником. Тяжелое дыхание прерывает громкий и отчаянный стон, когда пальцы сжимают горячую плоть у самого основания – у Игоря земля уходит из-под ног, потолок меняется местами с полом, и он чувствует, что кроме пылающего жара Жилина, его крепкого тела и рук больше вообще ничего не чувствует. И не хочет. Не отпуская от себя Игоря, полковник избавляется от брюк и рубашки, скидывает на пол вместе с фуражкой и обувью, снова прижимает к себе хрупкого и трясущегося Катамаранова. Тело само говорило, что делать, и в голове лишь болезненно пульсировали мысли – "взять, присвоить, моё, всегда был мой, забрать, присвоить..." Вжимается горячей плотью между бёдер Игоря, крепко держа его за талию, слыша его рваные стоны вперемешку с невнятными мольбами. В голове вдруг проскакивает одна единственная внятная, трезвая мысль. Как же он так, Игоря, его нежного хрупкого Игоря, да прямо так. Холодный тёмный коридор явно не то место, которое он заслужил за все эти годы. Подхватывает его на руки, худого и лёгкого, и Игорь вскрикивает от неожиданности. Жилин прижимает его к себе, трепетно и нежно, и чувствует, как он благодарно жмётся в ответ. В комнате Жилин опускает Игоря на большую кровать – пуховое зимнее одеяло окружает теплом и спокойствием, и Катамаранов сразу утопает в нем – тянет за собой Митю, не отпускает ни на секунду – боится, что вдруг тот растворится в воздухе и ещё на несколько лет забудет. Но он и не думает отпускать – прижимает крепче к себе, снова терзает шею и ключицы настойчивыми поцелуями. И кожа расцветает алыми розами – Игорь уже не стонет, скулит от нетерпения, потираясь пахом о живот Жилина. Между ними уже горячо и влажно, и Митя не может отказать ему. Обхватывает широкой ладонью оба члена, сжимает, ведёт вниз, натягивая кожу, и Игорь задыхается от ощущений. Смотрит сквозь полуопущенные ресницы на их тела, которые теперь совсем близко, и теряет голову от этого вида, загнанно стонет в слепом отчаянии. Скорее. Толкается бёдрами навстречу, но Митя никуда не торопится – ласкает оба члена медленно, с оттяжкой, второй рукой вжимает в мягкий матрас, держа у основания шеи, и Игорь мечется от желания, стонет и скулит. – Ну что же ты... Ну п-пожалуйста... Я же т-так долго ждал... Ну Митя, ну родной, н-ну... Жилин отвлекает его поцелуем, не прекращая ласки, а сам тянется рукой куда-то вбок. Находится только тюбик крема для рук, но этого достаточно. Он ни за что не сделает больно. Когда горячие пальцы касаются узкого прохода, Игоря будто прошибает током – чёрные бездонные глаза распахиваются, а из груди вырывается жалобный стон. Он немного испуганно смотрит на Жилина, нависшего над ним, и встречается взглядом с тёплыми глазами полковника, которые будто спрашивают – "можно?". Игорь лишь кивает, и Жилин касается губами его взмокшего лба, успокаивая, второй рукой поглаживая по волосам, шепча на ухо: "Всё хорошо, Игорюш, ты только расслабься, ладно?". И Игорь слушается. Пальцы двигаются внутри плавно и не спеша, растягивая мучительно медленно, и иногда как-то по-особенному касаются, там, внутри – и тело прошибает током, окатывает горячей водой, и Игорь вздрагивает, шепчет что-то неразборчивое. И тянется ближе, подмахивает бёдрами навстречу руке, чтобы ещё раз ощутить этот сладкий ток, а Жилин довольно улыбается, всё ещё касаясь губами лба, зарывается носом в волосы. Делает так, как Игорь хочет. Слушает музыку перекатывающихся звонких стонов, наслаждается. В сладком экстазе Игорь не замечает, как добавляется второй палец, лишь снова распахивает влажные темные глаза, когда ток начинает пробегать по телу чаще, цепляется тонкими пальцами за одеяло, мечется, загнанно дышит. Больше не в силах терпеть, Жилин вынимает пальцы, придерживая трясущегося Катамаранова под бедра, смотрит на его лицо, на тронутые лёгкой безумной улыбкой губы, прикрытые глаза, глядящие с мольбой и любовью. Прижимается к нему всем телом, утапливая в матрасе, жадно целует. Вылизывает горячий рот, влажно сплетаясь языками. Когда стоны Игоря снова становятся жалобными, почти на грани плача, толкается твердой плотью внутрь, удерживая под бедра. Комната до краев наполняется хриплыми стонами и влажными звуками соприкасающихся тел. В бесконечном сладостном потоке слышится тихий шёпот – это Игорь, не в силах молчать, между стонами и вскриками без памяти шепчет: "Митя, Митя, Митя, мой хороший, Митя" – гладит по спине, цепляется ногтями, царапает. Движения становятся резче и чаще, выбивают из Катамаранова отчаянные стоны, и Жилин стонет ему в унисон. Настоящие безумие видеть его таким беспомощным, отдающимся без остатка. Наконец-то не убегает, а сам льнет к нему, умоляет. Скорее. Внутри бесконечно горячо и тесно, так, что дух вышибает из тела, и Жилин упирается лбом куда-то в шею Игоря, переводя дыхание, и затем снова ускоряется. Кажется, что сладкая пытка длится вечно – руки Катамаранова прижаты к кровати, чувствительная плоть трётся о их животы, требует к себе внимания, пульсирует и растекается жаром. На коже влажно. Игорь пытается освободить руку, чтобы коснуться себя, но полковник не позволяет, и он снова хнычет сквозь стоны, умоляет. Когда движения стали настолько быстрыми, что из груди вырывались не стоны, а монотонный крик наслаждения, Жилин обхватил тёплой широкой ладонью член Игоря, лаская в такт резким толчкам. Глаза Катамаранова закатились, он вытерпел несколько мгновений, а затем мелко задрожал, жадно хватая ртом воздух и изливаясь себе на живот. Ещё несколько толчков, которые окончательно вышибли из Игоря душу – и Жилин протяжно застонал, входя до упора. Игорь почувствовал сладкую пульсацию внутри. И провалился во тьму. Когда пелена спала с глаз, он почувствовал бесконечное тепло, обволакивающее его. Жилин лежал рядом, от него пахло спиртом, сексом и Игорем. Он обнимал своего бешеного, прижимая к себе так крепко, будто боялся, что тот убежит. Но Игорь никуда не собирался. Все тело было тяжёлым, слегка тянуло мышцы в ногах. Жилин держал его за руку так наивно и целомудренно, будто не трахался с ним только что на этой же кровати. Их взгляды встретились, и только по одним глазам Игорь понял – он больше его не забудет.

***

Утро встретило ярким солнцем и похмельем. Жилин приподнялся на локтях и тут же снова упал на кровать – в голове стрельнуло. – У-у-у-ух, да что же это... Ой говорил же я себе: Жилин, не оставайся в "Бирюзе", иди домой... Уху-хух... Ничегошеньки не помню... Под боком что-то зашевелилось, и из-под пухового одеяла появился сонный лохматый Игорь. Шея цвела красными и фиолетовыми розами и следами от укусов. – Точно ничего, полковник? А как же наш с тобой секрет? Щёки Жилина отчаянно вспыхнули. Он вспомнил. Он вспомнил тот давно забытый секрет, и пазл сложился. Больше он никуда его не отпустит.