Кем ты был для меня. Кем ты стал.

«Солнышко моё красное! Светик мой, государь, не губи меня, солнышко моё, месяц ты мой, соколик мой, горностаек! Вспомни, как я служил тебе, как от воли твоей ни в чем не отказывался!» Тьма. Вокруг лишь пустота, съедающая уже не гниющую плоть (и плоть ли?) изнутри, поглощая, забирая с собой в вечное забвение. Боли не будет. Не будет и радости, счастия тоже. Кем ты был для меня, государь мой, царь-батюшка? Кем стал? Душа моя начинает забывать каково это — любить. Любить так безрассудно, так отчаянно, будто не существует других людей на земле-матушке. Как я любил. Но, знаешь, тебя всегда помнить буду, поминать здесь, на небе, добрым словом перед господом нашим Богом (уж увижу ли я его?). Знаю, видел он все твои злодеяния, но надежда еще теплится где-то. Уж в груди ли? Не знаю, ведь нет теперь тела, а лишь ощущения да затуманившаяся память. А ты знаешь, месяц мой ясный, грехи то у нас с тобой одни! Я бы и рад забрать все себе, чтобы только не гневался Бог на тебя, суд над тобой не был суров и жесток, вот только возможно ли это? Возможно ли помочь человеку, который не смог помочь ни себе, ни ближнему своему? «Уж как царь-то его любит; кажется, жить без него не может.» Ты был для меня ранним утренним светом в оконце, руки, что я так любил целовать по вечерам, когда бояре и опричники уже не докучали, стали для меня дороже родительских объятий, очи твои — небесными огоньками светили, плясали на небосводе взора твоего. Это хорошо помню. Глаза твои, царь-батюшка. Как смотрел ты на меня иногда, а я, не выдерживая, отводил взгляд. Смущён я был да показывать не хотел, а кому какое дело уж теперь? «А ежели и пляшу? Да и где ему найти краше меня, а!» Помню восхищение твоё, когда смотрел ты на меня, а я отваживался поднять взгляд. Будь я в бабьем летнике ли, кольчуге ли — всегда смотрел ты на меня с любовью, государь. Что омрачило взор твой ясный, царь мой? Что заставило усомниться во мне, опричнике твоем, солнышко моё красное, счастье моё? Уж не боярская ли клевета? Больно (или это память о той боли?) мне, царь-батюшка, от того, что доверился ты им, а не Федору, верному соколику твоему. Сделанного не воротишь, погубил ты меня, любовь моя. Ты был для меня ясным солнцем, что озаряло мой путь и согревало душу мою; луной, что давала советы в минуты отчаяния и сомнений; верной саблей, что не подведет в беде. Ты заменил мне мать, отца. Ты был для меня всем. И стал ты верной моей погибелью.