Колокольчик на поясе

— Проваливай. — Лань Чжань с видимым трудом сдерживал бешенство, и пряди волос качались у побелевшего лица. Божество возмездия, нефрит цвета снега, и только уши пылают алым, человеческим. Вэй Усянь заставил себя отвести от них глаза, вздохнул с притворным разочарованием. — Мне говорили, Второй господин Лань — кладезь добродетелей. Отчего же я вижу человека несдержанного и полного страстей? Лань Чжань, Лань Чжань, к чему было рвать хорошую книгу, не разобравшись, что рисунок в нее всего лишь вложен? Разве таково поведение человека, который руководствуется разумом? К тому же, — рука Вэй Усяня нырнула в рукав и достала несколько помятый лист, — рисунок остался цел. Бичень вырвался из ножен с тонким металлическим звоном и непременно рассек бы лист бумаги, если бы Вэй Усянь продолжал держать его перед собой, но тот только и ждал, когда можно будет отскочить — увернулся со смехом, только волосы взметнулись. — Лань Чжань, держи себя в руках! Разве не должен достойный муж стремиться к самосовершенствованию? Что же делаешь ты? За то, что я укорил тебя неразумностью, ты нападаешь на безоружного с мечом? Это еще менее достойно. — Он притворно нахмурился. — Впору задуматься, тем ли путем ты идешь? — Выйдем, — Лань Чжань старался говорить ровно, но голос его подводил, и пальцы, сжимающие рукоять, почти сравнялись с ней в белизне. — Я даю тебе время взять меч. — Выглядит благородно, но сделает ли это твое поведение разумней? — Вэй Усянь задумчиво постучал себе пальцем по губам. — Ведь ты гневаешься, Лань Чжань. Ты затеваешь драку. Разве этому учат в Гусу? Разве не ты должен подавать мне, недостойному ученику, пример высоконравия? Лань Чжань метнулся выхватить злосчастный рисунок, но Вэй Усянь с хохотом отскочил снова. Может, во владении мечом Ванцзи и был ему равен, но в простых мальчишеских стычках он чистый младенец. Оно и понятно, как ему было научиться при здешних порядках! Пряди у лица Лань Чжаня качались от тяжелого дыхания, плечи окаменели, а взглядом можно было пронзать насквозь, как мечом. Впору испугаться, будь такое у Вэй Усяня в привычке, но он сделал шаг навстречу, вытянул руки перед собой и с улыбкой разорвал рисунок пополам. — Вот, видишь? Его нет. А значит, нет больше повода терять разум. Нельзя вести себя без ограничений, помнишь номер этого правила? Право же, Лань Чжань, я не ждал, что подобные картинки заставят тебя потерять выдержку. Не пойму отчего. Ты сердишься, что я придавил край твоего рукава и ты едва его не оторвал? Или ты не видел подобных рисунков прежде? Или, может…— глаза Вэй Усяня по-лисьи блеснули, — ...ты к ним неравнодушен? Лань Чжань бросился на него так внезапно, что и шагу сделать было не успеть, Вэй Усяню не оставалось ничего лучше, как упасть ему в ноги, подбивая колени, и оба с грохотом повалились на пол. Покатилась курильница, виляя ножкой и струйкой дыма, хрустнул столик. Без меча Лань Чжань дрался совсем иначе, неумело и беспорядочно, но тоже целеустремленно, да к тому же силой и ростом он Вэй Усяня заметно превосходил, тому приходилось ужом вертеться, но как раз в этом опыт был на стороне Вэй Усяня — Цзян Чэн всегда дерется точно так же, прет буйволом и слишком серьезен, так что если не попасть в захват… Вэй Усянь попал. Не очень понял как, но одна рука Лань Чжаня уже сжимала в сгибе локтя его горло, а вторая держала за спиной оба запястья разом, чего не должно было случиться, никому это не удавалось, неужели у него такие длинные пальцы? Сам Лань Чжань навалился сверху, разведя коленями Усяню ноги и тем не оставляя шанса себя сбросить. Вэй Усянь тихо засмеялся. Делать это с заломленной назад головой было неудобно, говорить тоже, рта почти не открыть, но он не собирался замолкать. — А я думал, вас не учат бороться. Вижу, был неправ. Слышишь, Лань Чжань? Я всегда признаю свои ошибки, отец учил меня, что в этом проявляется истинная сила. Я был не прав. — Да, — глухо произнес Лань Чжань, даже не думая подниматься, хотя было самое время, ведь стычка окончена, побежденный принес извинения. Не осталось никакой необходимости продолжать прижимать его к полу, очень пыльному кстати. — Я не помню все три тысячи правил Гусу, — сообщил в стену перед собой Вэй Усянь, облизнув пересохшие от напряжения губы. — Подскажи, как у вас поступают, когда поединок окончен и побежденный раскаивается? Разве не принято его прощать? — Ты не раскаиваешься. От возмущения Вэй Усянь заерзал, пытаясь обернуться и посмотреть в лицо этому бессовестному человеку, но ничего не вышло, Лань Чжань навалился еще сильнее, стало нечем дышать. — Я раскаиваюсь! — пыхтел Вэй Усянь, пробуя сложить пальцами заломленных рук хоть простенькое заклинание, но ничего не выходило. — Я тебя разыграл с этим рисунком… Дважды… Но что в нем такого плохого? Разве не учили тебя, что перед лицом Земли и Неба равны и шань шуй, и цао чун, и хуа няо, и чунь гун*? Или тебя смущает южный ветер? Что ж, двое мужчин — это менее привычно, согласен, но ведь они предаются любви. А значит, путь дао… Лань Чжань издал какой-то непонятный звук, будто кашлянул, и двинул бедрами меж раскинутых ног Вэй Усяня, прижимая его к полу так, словно намеревался расплющить. — Что плохого в любви? — Тот продолжал извиваться, пытаясь хоть немного облегчить свое положение. — Или ваши тысячи правил отрицают Великое Единое Тай И? Как это возможно? Новый толчок заставил все-таки его заткнуться. Он замер и слушал, как тяжело дышит Лань Чжань. Слишком шумно для человека, который лежит и которому удерживать пленника совсем не сложно, захват хороший. А теперь почему-то опустил голову и прижался лбом к плечу Вэй Усяня. Молчит, дышит. — Лань Чжань, — тихо позвал Вэй Усянь. — Хорошо, ты решил таким образом меня наказать, я не сопротивляюсь… Я уже все понял! — Ты несешь чушь. — Такого голоса у Лань Чжаня он не слышал, глухой и низкий, будто ему больно. И снова толчок бедрами. — Лань Чжань! — это последнее, что Вэй Усянь успел сказать, уже знакомая тяжесть залила губы, они стали словно чужие, сомкнулись и не размыкались больше. Зато рука, сдавливавшая горло, исчезла, Лань Чжань приподнялся, долго возился с чем-то, а потом крепко связал Вэй Усяню руки как были, за спиной, да так высоко, что не двинуться. Следовало возмутиться, и Вэй Усянь попытался, конечно, но кроме мычания ничего не выходило, а Лань Чжань тем временем продолжал заниматься одеждой. Вэй Усянь не видел, что происходит, одна рука упиралась ему в спину, пригвождая к пыльным доскам, но, когда пола закинутого на голову верхнего одеяния ударила по лицу и стало совершенно ясно, что с него стягивают штаны, он забился, пытаясь выползти из-под Лань Чжаня. Не вышло, конечно, только ударился лбом да колокольчик с пояса закатился под ребро и вонзился в него так, что Вэй Усянь замычал от боли. — Ты невыносим, — пробормотал Лань Чжань, резко перевернул его животом вверх, и у Вэй Усяня аж слезы брызнули из глаз: лежать на заломленных руках было просто невозможно, спина прогнулась до хруста, а вдобавок Лань Чжань снова навалился сверху, горячо дышал в ухо, шарил по лицу совершенно диким взглядом, а сам вжимался между раскинутых ног, и теперь уже Вэй Усянь хорошо чувствовал чем. Мыча и мотая головой, он резко подобрал под себя ноги и рванулся, выбрасывая тело вперед в попытке все-таки выбраться из-под Лань Чжаня, но и в этот раз сумел только головой удариться — стена оказалась ближе, чем он думал, — да волосы ссыпались на лицо, налипли на мокрый от пота лоб. Возмущенный, он забил ногами по полу. — Да подожди ты… — Лань Чжань запустил руку себе под живот и вдруг сделал совершенно для Вэй Усяня невообразимое: обернул ладонью его член и сжал. Не больно, даже осторожно что ли, но Вэй Усянь зажмурился и замотал головой, так что волосы черной паутиной окончательно залепили глаза и рот. Что Лань Чжань творит, прямо среди белого дня, в библиотеке, открытой для всех, это же неправильно, это… Это не вино выпить! Так нельзя, Лань Чжань должен это понимать! Он же! Он должен понимать! Но Лань Чжань отчего-то не понимал, а лежал, уткнувшись лицом Вэй Усяню в плечо, продолжал держать его член в кулаке и дышал так, будто у него сейчас сердце разорвется. У него и в самом деле оказались крупные руки, даже когда член Вэй Усяня напрягся — в конце концов это произошло, потому что горячо и тесно, — он почти уместился в этой ладони, чуть-чуть только выглядывал. И Вэй Усянь даже перестал извиваться, ему начало казаться, что не так уж все плохо, руки бы только освободить, Лань Чжань страшно тяжелый! Зря расслабился, тут же подскочил от укуса в шею — Лань Чжань зачем-то это сделал и приподнялся, заглядывая Вэй Усяню в лицо совершенно безумными, бездонно-черными глазами, после чего выпустил из руки его член, но ни обрадоваться этому, ни огорчиться Вэй Усянь не успел, потому что почувствовал, что именно пристраивается к его заду. И вот тут он начал орать. Орать запечатанным ртом, что больно же, что не влезет, и вообще — так нельзя, он так не хочет! Лань Чжань шипел сквозь зубы, что-то бормотал и, кажется, сам был растерян оттого, что у него ничего не выходит. То есть не входит, и Вэй Усянь слышал, как он скрипит зубами и со свистом втягивает воздух — да ведь ему тоже больно. Это понимание отчего-то успокоило Вэй Усяня, мучаться вместе было не так обидно, он даже перестал сучить ногами и мычать, а когда липкие от слюны пальцы принялись нашаривать вход, почти не сопротивлялся, только зажмурился крепко-крепко. И когда внутрь наконец протиснулось огромное и горячее, он часто-часто дышал ртом и стонал, не замечая, что заклинание немоты сошло. Лань Чжань прижался лбом к его виску, и Вэй Усяню почему-то подумалось, что благодарно, но после резкого толчка бедрами стало не до размышлений, Вэй Усянь ахнул от распирающей боли, запрокинулся, пряча пылающее лицо, а Лань Чжань больше и не думал останавливаться. Под его напором Вэй Усянь пытался хоть как-то облегчить свою участь — сводил и разводил ноги, пытался приподнять бедра, но лучше не становилось, Лань Чжань хоть и выпрямился на руках, но двигался все быстрей, и длилось это уже примерно бесконечность. Под спутанными волосами по лицу тек пот, Вэй Усянь шумно выдыхал при каждом толчке, кусал губы и с облегчением заскулил, когда рука Лань Чжаня снова нашла его член. Он был безумно благодарен, от этого наконец стало легче, он даже ткнулся губами в пылающее ухо, хотел сказать, что... Его перебил стон — Лань Чжань протяжно, с таким усилием, словно горло не разжать, выдохнул, а потом ткнулся горячим лицом Вэй Усяню в плечо, туда, где все еще горел укус, однако, хвала небу, руку не убрал, продолжал двигать кулаком, пока живот Вэй Усяня не залило горячим, и только тогда замер наконец, тяжело дыша. Вэй Усянь дышал и не двигался тоже. Чувствовал, что между ног натерто, мокро и саднит, что укус ноет от горячего влажного дыхания, что пересохли губы. А вот рук не чувствовал вообще. Глаза открывать было страшно. Он полежал еще чуточку, потом осторожно, бочком, выбрался из-под Лань Чжаня, отполз. Жесткие пальцы поймали его за локоть, повозились с узлом, освобождая руки, разжались. И тут в передавленные конечности словно впились все муравьи мира, Вэй Усянь зашипел и какое-то время раскачивался на коленях, пережидая боль. Потом, морщась, нашел и натянул штаны, проверил, не развязалась ли на поясе лента. Нет, в порядке. Он вздохнул с облегчением и долго негнущимися, чужими пальцами приводил в порядок одежду, а затем волосы. Он не смотрел на Лань Чжаня и чувствовал, что тот не смотрит тоже, недвижно лежит на полу лицом в сгиб руки, будто спит. Но Вэй Усянь видел, как натягивается и опадает ткань на его спине — слишком сильно и часто для спящего. В библиотеке не было зеркала, и потому оставалось надеяться, что беспорядок в одежде не так уж заметен. Вэй Усянь вышел и закрыл за собой дверь. *** Лань Чжань лежал на полу, смотрел на коричневые доски и думал о том, в какой момент все пошло не так. Отчего, например, Вэй Усянь решил, что это наказание? Думать такое просто глупость, разве не этого всего он сам добивался? Но отчего же был так потерян и поспешил сбежать? Ждал чего-то другого и был неправильно понят? Или разочарован, что на деле все получилось не так гладко? Ему было больно? За это Лань Чжань и в самом деле ощущал вину, ему определенно следовало лучше подготовиться. И он бы обязательно так сделал, если бы планировал произошедшее, хотя бы допускал возможность такого развития событий, но все случилось так внезапно. Он и подумать не мог, что Вэй Усянь сам попросит… Лань Чжань поднялся и сел на колени. Подобрал с пола ленту, разгладил, вздохнул. Все-таки он погорячился, следовало быть сдержанней, но кто бы смог, когда он такой… Лань Чжань прижал к лицу руку, пахнущую Вэй Усянем, и сердце снова забилось птицей. Не сразу удалось заставить себя отвлечься от воспоминаний о ярких губах, о нежной коже на шее, раскинутых длинных ногах и том, как жарко и тесно… Лань Чжань решительно поднялся и тщательно оправил на себе одежду, следя за тем, чтобы дыхание замедлилось и выровнялось. Не об этом ему сейчас следует думать, а о наказании за несдержанность. Вне всякого сомнения, он должен быть наказан. Лань Чжань знал, кто должен его наказать и как сильно. Вот только никак не мог придумать способ этого для себя потребовать. Что сказать? Правду — невозможно. Если бы она касалась только его, Лань Чжань сказал бы, не раздумывая, но она касалась и Вэй Усяня… Он этого имени в груди плеснуло горячим, но Лань Чжань упрямо сжал губы, не позволяя себе отвлечься. Вэй Усянь был прав, прав тысячу раз. Он, Лань Чжань, повел себя недостойно, он потерял голову и силой заставил ученика Гусу подчиниться своим желаниям. Да, ему казалось, что… Неважно. Теперь уже понятно, что казалось. А значит, произошло чудовищное нарушение правил, которому нет оправданий. Но, если признаться во всем дяде, тот накажет обоих, будучи уверенным, что зачинщик — Вэй Усянь, ведь он всегда зачинщик. А если вместо правды сказать, что они подрались? Нет, ничуть не лучше. Тогда, может, что вышел из себя и оскорбил ученика, которого следовало наставлять? Дядя все равно скажет, что этот ученик — Вэй Усянь, именно он вывел его из себя, и накажет обоих. И это правда, действительно вывел. Губы Лань Чжаня дрогнули, размыкаясь — как это странно, оказывается, выйти и вернуться, но уже не прежним. Эта алая лента на смуглой коже живота... Он медленно выдохнул через нос и снова долго приводил себя в порядок. Заклинания выходили бледными, рассыпались, не принося пользы — сосредоточиться не получалось, на душе не было покоя. Пришлось отряхивать одеяния руками, а от такой чистки мало толку. Полюбовался бы дядя сейчас на Второго Нефрита, гордость Гусу: грязный, несдержанный, не сумевший вести себя достойно, он топчется по обрывкам книги и не позволяет себе больше нюхать руку, которая еще чуточку пахнет Вэй Усянем. Как будто такие мелочи имеют теперь значение и как будто не позволить себе этого — уже наказание. Итак, он скажет, что проявил грубость и несдержанность, но не скажет к кому. И принесет извинения Вэй Усяню. Но сначала соберет обрывки. *** Быстро оглянувшись, не видит ли его кто, Вэй Усянь скользнул вдоль левого крыла библиотеки за угол и там остановился, прижавшись к теплому дереву спиной, закрыл глаза. Ныли еще не отошедшие от затекания руки, болела шея, но хуже всего было другое — липкая влага на бедрах подсыхала и стягивалась, и ощущалось это так отвратительно, что кривился рот. Однако приходилось признать, что было в этом и хорошее: меньше чувствовалась боль меж саднящих бедер. Решительно вздохнув, Вэй Усянь открыл глаза. Он сделает так: улизнет в горы и уже там, в одиночестве, обдумает случившееся. Увы, далеко уйти не получилось, за последними воротами он услышал окрик: — Вэй Усянь! — Цзян Чэн был еще довольно далеко, но приближался очень решительно. Пришлось остановиться и придать лицу настолько беспечное выражение, насколько возможно, хотя сам чувствовал, что получается неубедительно. Слишком не вовремя. — Это что за вид? — Цзян Чэн налетел, крепко ухватил за локоть. — Полюбуйтесь! Весь растрепан, мокрый, на лбу шишка, одежда грязная! Вэй Усянь, ты пьян? И замолчал, чувствуя, что дело не в этом: Вэй Усянь не был болтлив, как всегда, когда выпьет, не корчил рожицы, да и запаха спиртного не чувствовалось, несло потом, а это значит... — Ты подрался! — озарило Цзян Чэна. — Ну конечно. О чем ты только думаешь? С кем??? Ты добиваешься, чтобы тебя выставили с позором? — Я упал. — Вэй Усянь страдальчески сморщился и потер ногу. — Покатился по склону. — Вечно ты с приключениями! — буркнул Цзян Чэн после недоверчивой паузы. — Просто как маленький. Тебе нужно к лекарю, идем. — Нет-нет, зачем. Я просто упал. Ни к чему отвлекать целителей такой ерундой. Схожу на холодный источник, это наверняка поможет. Цзян Чэн хмурился, чувствуя неладное и видя, что правды от Вэй Усяня не добиться. Когда у него такое растерянное лицо, он ни за что не расскажет, в чем дело. — Уйди с глаз моих. И приведи себя в порядок. И, глядя в спину хромающему Вэй Усяню, подумал: лишь бы не оказалось, что подрался он с Цзинь Цзысюанем. За это его точно выставят, а заодно весь клан Цзян отправят к родителям, которые не умеют воспитывать детей! И правильно сделают. *** Одежда, развешанная меж ветвей, просохла на ветру, сидеть в ледяной воде больше не было сил. Настало время уходить отсюда. Вэй Усянь со вздохом поднялся и принялся одеваться так медленно, как только мог, но все равно наступил момент, когда поправлять стало совсем нечего, а решимость вернуться так и не появилась. И ведь если подумать, ему не нужно было делать ничего особенного, достаточно всего лишь вести себя как обычно. Болтать вздор, улыбаться и знать, что он — лучший. Но именно этого он отчего-то не мог. И даже нарушение семейных правил клана Лань — он не сменил одежду после омовения! — не веселило. Вэй Усянь еще раз расчесал волосы и оглянулся по сторонам. Пели птицы, шумела вода, поскрипывали, раскачиваясь, деревья. Мир все тот же, отчего же он словно стоит снаружи и не может войти, не может принять в себя этот покой? Отчего больно? Причинил ли Лань Чжань ему вред? Телу не особенно, оно хоть еще побаливает, но глухо, а настоящая боль жжет под горлом. Невозможно было понять, зачем Лань Чжань так поступил? Зачем — так? Впрочем, этот вопрос задан неправильно, потому ответа не найти. Что бы ни сделал Лань Чжань, почему бы ни сделал, прежде всего это его вина, Вэй Усяня, это он перешел границу дозволенного. Он совершенно забылся и вел себя со старшим недопустимо! И если Лань Чжань ответил на это таким образом, он в своем праве. Стыдно вспомнить, как он попрекал Хангуан-цзюня незнанием правил и отступлением от принципов самосовершенствования! Если приемыш без рода и племени, ниже по рождению, дошел до подобной дерзости, ему некого винить, кроме себя. Лань Чжань был прав: Вэй Усянь тогда совершенно не раскаивался, напротив, проявлял непомерную гордость перед человеком куда более достойным, считал, что выкрутится и все сойдет с рук. Раскаивается он только теперь. Ведь эта боль в груди и есть раскаяние? Наверняка. Дай он себе труд хоть немного подумать о последствиях, не наговорил бы и половины того, что Лань Чжаню пришлось услышать. А теперь эти слова не забрать обратно и не забыть того, что произошло. Вэй Усянь зажмурился, словно от этого память могла потускнеть и картины совсем недавнего прошлого исчезли бы с изнанки век — разъяренное, бледное лицо Лань Чжаня, доски пола, в которые пришлось уткнуться, натягивающаяся и опадающая белоснежная ткань меж сильных, широких плеч человека, не поднимающего взгляда. Лань Чжань не хотел его больше видеть. И это легко понять, Вэй Усянь — свидетель его минутной слабости, гордость Второго молодого господина ранена, и он уже никогда не простит этого Вэй Усяню. Как же ему теперь вести себя при Лань Чжане? Какими глазами смотреть? Нет, он не может. Не может и все. В этом проклятом Гусу только и было веселого, что дразнить Лань Чжаня и следить, как этот нефритовый истукан идет мелкими трещинками, в которые нет-нет да пробьется наружу человеческое, и Вэй Усяню очень нравилось ловить эти проблески. Конечно-конечно, второй господин Лань всегда вызывает восхищение, он умен, благороден, красив, но — безупречен. А безупречность скучна, все живое скатывается с нее, как с полированного камня. Зато в те моменты, когда на лице Ванцзи удавалось заметить след эмоций, Вэй Усянь чувствовал себя счастливым. Но хотел ли он, чтобы безупречность осыпалась в одно мгновение, превратив прекрасного Второго молодого господина в жадное и недоброе животное? И что, если об этом станет известно кому-то еще? От этой мысли Вэй Усянь даже замер. Славы обрезанного рукава он себе не хотел, так и видел отвращение Чэна, огорченное лицо Цзян Фэнмяня, торжество мадам Юй. Может быть, только шицзе его и примет, но разве посмеет он позорить ее? Хорошенькая будет плата за ее доброту. Но что его слава, не в ней беда, а в том, что для репутации Ванцзи это будет огромным ударом, катастрофой! Все-таки Вэй Усянь никогда и не считался образцом добродетели, да и нравы клана Цзян всегда были свободней, в Гусу же сурово наказывают и за куда более невинные вещи. Значит ли это, что Лань Чжань скроет произошедшее? Сделает вид, что ничего не случилось? Вэй Усянь задумался. Что ж, он наверняка и не такое может! А Вэй Усянь — нет. Ему взгляда хватит, чтобы вспомнить, как стучало сердце, когда длинные сильные пальцы касались его в невозможных, непозволительных местах, и каким горячим было дыхание Лань Чжаня у щеки, какими сумасшедшими глаза. И все, конечно, сразу заметят неладное, начнутся расспросы… Нет, нет. С забавами покончено, ничего уже не будет как прежде. И раз больше ничто в Гусу его не держит, незачем здесь оставаться. Даже не так! Его долг — уйти. Это меньшее, что он может сделать для Лань Чжаня. Вот только нужно придумать такую причину ухода, чтобы тень не пала на клан Цзян, а это непростая задача. Было бы здорово, пользуясь случаем, задать трепку этому напыщенному павлину Цзинь, но тогда выставить из Гусу могут не только Вэй Усяня, но и его брата с сестрой. Сказаться больным? Не годится, это совсем небольшая отсрочка, пришлют целителя, и тот быстро поймет обман. Но и уехать без объяснения причины нельзя, это недопустимая грубость. Как же поступить? Вэй Усянь хмурился, забираясь все выше и выше. Может быть, ему отправиться странствовать? А что, побудет бродячим заклинателем, поохотится на нечисть! Самое главное — Суйбянь — на поясе, талисманы за пазухой, а на еду и кров он всегда заработает! Да он сегодня же отыщет деревеньку, в которой нечисть досаждает жителям, и победит ее! А там, глядишь, закончится обучение в Гусу, и возвращаться туда не придется, сразу можно будет в Юньмэн. И таким образом он хоть что-то хорошее сделает для Ванцзи. Вдохновленный этой идеей, Вэй Усянь отшагал несколько ли, спустился с одной горы и поднялся на вторую, с вершины даже поискал глазами деревеньку, но отчего-то ее не наблюдалось, зато неудобные мысли подбирались все ближе, и воодушевление гасло. Он ведь никому не сказал, что идет охотиться, а значит, Цзян Чэн отправится искать его на источники и, когда не найдет, решит, конечно, что с Вэй Усянем что-то случилось. Чэн всегда предполагает худшее, так уж он устроен. Вслед за ним разволнуется шицзе, его начнут искать, не найдут и тогда поставят в известность главу клана. Хорошо же он придумал отплатить семье, которая его приняла! Все эти люди вынуждены будут искать его, волноваться и тратить на него силы и время. Как ему в голову пришел такой вздор? Нет, так поступать нельзя ни в коем случае. И напиться, кстати, тоже! Но не возвращаться же в Гусу! Вздыхая и хмурясь, Вэй Усянь спустился с горы и побрел обратно. Вот и ходи туда-сюда, бормотал он себе под нос. Следующий раз будешь думать о последствиях. Стоила ли глупая шутка с картинкой Не-сюна всего этого? Не умея сам вести себя достойно, ты подвел человека, который стремился сделать тебя чуть лучше, но замарался об тебя. Поскользнулся, как на гнилой корке! И теперь следует не бродить по лесам, придумывая глупости, а идти к Лань Циженю и принять наказание за то, что натворил. Так и сказать, что… Вэй Усянь растерянно уставился перед собой. Сказать что? Допустим, что вел себя непочтительно, послужил причиной порчи книги, устроил драку. Но что, если Лань Чжань тоже будет там? Он, как человек благородный, не смолчит о своем участии. Получится, что таким образом Вэй Усянь вынудит его признаться перед дядей и тоже понести наказание? Нет-нет, так поступать нельзя. Не Лань Чжань все это затеял. Остановившись на небольшом обрыве, Вэй Усянь примерился, не свалиться ли ему с него. Высота подходящая, внизу земля без камней, в самый раз, чтобы не разбиться сильно, но получить возможность несколько дней лежать в своем цзинши и ни с кем не видеться. Подумав еще — хватит с него необдуманных решений! — Вэй Усянь отказался от этой идеи. Одежда непременно испачкается и может даже порваться, тогда уже будет никак не объяснить Цзян Чэну, отчего его названный брат по два раза на день падает со склона. Он задумался, постукивая пальцем по губам. Что ж, есть способ лучше! Сказаться больным мало, нужно им стать. Вэй Усянь отошел от края и направился к солнечному склону горы. Там он долго высматривал что-то меж камней и наконец нашел нужное — мелкие желтые цветочки на тонких стеблях. Вэй Усянь сорвал несколько, сунул в рот. Ох, он и забыл, какие они горькие! Выплюнул, сорвал еще и сунул в рукав. По дороге обратно к холодному источнику нашлись и красные сдвоенные ягодки — это чтобы его уловка не была слишком легко раскрыта. С водой и цветы, и ягоды легко проскользнули внутрь, теперь можно было не спеша брести к своему дому, забираться в постель и жаловаться на внезапную болезнь. Заодно и выяснится, такой ли дева Вэнь хороший целитель, как о ней говорят. *** Лань Сичэнь следил за братом все время, пока шли занятия. Место за спиной Цзян Чэна пустовало уже который день, а Лань Ванцзи сидел неестественно прямо, видимо, спина все еще болела после наказания, и оттого он старался лишний раз не шевелиться. Все это Лань Сичэню не слишком нравилось. Он был так уверен, что эти двое, его брат и Вэй Ин, поладят! Радовался, что брат наконец-то заинтересовался живым человеком, ровесником, и осторожно, чтобы не выдать себя, наблюдал, как шиди оттаивает. И пускай Лань Чжань не умел проявлять свой интерес с такой непосредственностью, как Вэй Ин, старшего брата ему было не провести. И вдруг он требует себе наказание за нарушение целого списка правил, и примерно в это же время в Гусу становится тише, потому что шумного и непоседливого Вэй Усяня больше никто не видит. Все это определенно не нравилось Лань Сичэню. Он подождал брата на выходе из комнаты для занятий, пошел с ним рядом. — Я вижу, что господин Вэй пропускает занятия, — сказал он, приспосабливаясь к шагу брата и отмечая, что шаг этот резче обычного. — Мне сказали, он болен, — после некоторой паузы сообщил Ванцзи. Некоторое время Сичэнь размышлял, значит ли это, что брат узнавал о Вэй Усяне или что ему и без того известна причина? — Мне кажется, будет уместно навестить его и справиться о здоровье, — произнес он ровно и заметил, как Ванцзи чуть сбился с шага и неловко двинул рукой, будто хотел поправить одеяние, но передумал. — Сходишь со мной? — Да, — выдавил брат после долгого молчания. До самой двери ханьши, где жил Вэй Усянь, их сопровождали только хруст гравия дорожек и пение птиц. На стук открыли не сразу, и оказались это не члены клана Цзян, как можно было ожидать, а маленькая девушка в цветах Вэнь, круглоглазая и не слишком гостеприимная: дверь она отворила, но стояла в проходе и смотрела на гостей скорее требовательно, чем доброжелательно. — Госпожа Вэнь. — Лань Сичэнь поклонился со всей возможной вежливостью, девушка ответила, но приветливей не стала. — Можем мы войти? — Господин Вэй спит. — Девушка стрельнула глазами на Ванцзи. — Все еще спит. — Вот как. — Лань Сичэнь снова чуть поклонился. — Не будет ли чрезмерно навязчивым с нашей стороны узнать о его здоровье? Становится ли ему лучше? — Медленней, чем мне бы хотелось. — Тонкие брови девушки схмурились. — Я надеюсь, он не ранен? В этом случае медленное выздоровление может означать нехватку духовной энергии... — Нет, его тело не повреждено. — Дева Вэнь оглянулась через плечо, видимо на спящего, и продолжила тише: — Однако сильно нарушено движение ци, она сгущается в меридиане сердца, вызывая вялость и сонливость. Мне пока не удается с этим справиться. Лань Сичэнь нахмурился. — Думаю, нам стоит помочь господину Вэю. В таких случаях хорошо помогает «Песнь напоминания». Если вы назначите нам удобное время, мы с радостью сыграем эту мелодию для больного. — Спасибо, — склонила голову дева Вэнь. — Второй молодой господин обычно играет «Стремление», но если есть и другие средства, их также следует использовать. Лань Сичэнь сделал вид, что не заметил, как заалели уши Ванцзи. Так значит, брат бывает здесь регулярно, причем вызвался помочь сам, но при всем этом Вэй Ин не ранен. Что за странная история. — Нет ничего постыдного в том, что ты помогаешь товарищу, когда ему требуется помощь, — сказал он младшему брату по пути к библиотеке. — Думаю, и Вэй Ин бы тебе помог всем, что в его силах. Ванцзи сдержанно кивнул, но уши его продолжали полыхать. *** — Еще ложечку. — Яньли поднесла ложку к губам Вэй Усяня и, как тот ни дулся, заставила съесть. Нет, вы полюбуйтесь, что за поведение. Будто его не любимым супом кормят. Будто ему шесть лет! Да он просто наслаждается своей болезнью и готов проваляться тут до зимы! — Ты приехал на обучение или чтобы вот так лежать, прозрачный, как призрак? — рявкнул Цзян Чэн. — Сестра ему готовит все самое любимое, а он ничего не ест! Если ты делаешь такое лицо, тебя нужно кормить скисшей кашей, тогда хотя бы одно будет подходить к другому! — А-Чэн, — улыбнулась Яньли. — Не сердись, он ест уже больше, чем вчера. Вэй Усянь сделал над собой усилие, высунул вбок язык и закатил глаза, изображая дохлую лисицу, чем развеселил шицзе и окончательно взбесил Чэна. — Даже не надейся, что я повезу тебя в Юньмэн в повозке, как больную старуху! Еще не хватало. Если ты все еще Второй герой Юньмэна, ты должен встать на меч! — Указательный палец Чэна нацелился брату в лицо, но эффект от выступления смазал стук в дверь. Пришлось палец убрать и идти открывать. Братья Лань склонились в поклоне, и Чэн вопросительно обернулся на сестру — что происходит, зачем эта делегация? Ответ пришел с другой стороны, из-за спины. — Сегодня господин Вэй не спит, — произнесла дева Вэнь, почтительно кланяясь гостям. — Думаю, это ваша заслуга. Цзян Чэну показалось, что младший из братьев Лань внезапно передумал входить, но подошедшая к двери Яньли так радушно приглашала гостей внутрь, что ему все же пришлось сделать шаг вперед. — Вам хуже, господин Вэй? — это дева Вэнь, что-то заметив, устремилась к постели больного, взяла за руку, проверяя пульс. — Кажется, мы не вовремя? — произнес Лань Сичэнь, с тревогой наблюдая за целительницей, а Второй молодой господин Лань застыл в обычном своем великолепии с устремленным в никуда взглядом. Ну конечно, его-то здоровье Вэй Усяня ни капли не волнует, наверняка только рад, что он не посещает занятия, там теперь тишина и порядок! — Боюсь, вы правы. — Дева Вэнь выпустила руку Вэй Усяня. Тот лежал с закрытыми глазами, и Цзян Чэн вдруг увидел его будто со стороны: до чего брат осунулся и побледнел за время болезни, какая тонкая у него рука. Нет, к демонам этот Гусу с его несъедобной едой и людьми бесчувственными, как статуи. Усяню нужно солнце и тепло Юньмэна, а не этот туманный холодный край. Братья Лань смущенно раскланялись и вышли, причем младший — первым, а Цзян Чэн решительно шагнул к кровати. — Завтра отправляемся домой. — А-Чэн, он слишком слаб и не сможет стоять на мече… — запротестовала Цзян Ли. — Я удержу. — Цзян Чэн поймал взгляд Усяня и снова наставил на него палец. — И доешь суп! Уже выходя, он сообразил, что улучшение здоровья больного случилось прямо на глазах. В этой истории определенно требовалось разобраться, и Цзян Чэн знал, с чего начнет. *** Не Хуайсан шагов с двадцати почуял неладное — увы, слишком поздно, чтобы успеть куда-нибудь свернуть, — и потому сразу же сообщил: — Я не знаю! — И прикрылся веером, но увы, тот был отведен решительной рукой. Если шиди Вэй Усяня и испытывал в чем-то нехватку, то не в готовности перейти от слов к делу. — Зато знаю я! — Цзян Чэн угрожающе навис над ним. — Знаю, что ты белый лис, которого не увидеть на снегу, пока он не высунет нос, но считай, сегодня снег растаял. Рассказывай все. — Но о чем? — Не Хуайсан попытался освободить веер из руки Чэна, а когда не вышло, захныкал: — Я ничего не понимаю! Какие лисы, какой снег, чего ты от меня хочешь? — Хочу понять, что случилось с Вэй Усянем. — Так ведь это и мне интересно! — Руку наконец удалось освободить, и Не Хуайсан спрятал веер за спину, не хватало еще испортить хорошую вещь. — Кстати, как его здоровье? — Жить будет, — буркнул Цзян Чэн. — Говори, с кем он подрался? Не Хуайсан округлил глаза. Нет, он подозревал, но чтобы вот так? — Значит, он не болен? Он ранен? Цзян Чэн так скрипнул зубами, что Не Хуайсан сделал шаг назад. Это оказалось бесполезной тратой сил, его тут же поймали за плечо и притянули обратно с резкостью, от которой все подвески звякнули разом, и Не Хуайсан торопливо прижал их рукой. Ни к чему привлекать к ним внимание, ведь в Гусу дозволено носить всего три. Или две? В любом случае у него больше. — Рассказывай. — Но я правда не знаю… — пискнул Не Хуайсан и затараторил: — Все, что мне известно, вовсе не тайна, это могут знать все. Могу только сказать, что, когда мы последний раз разговаривали, Вэй Усянь попросил у меня рисунок и я дал ему… — Что за рисунок? — Из весенних картинок, чунь гун, — потупился Не Хуайсан. — Но не совсем обычный... Цзян Чэн встряхнул его, как куклу. — Я устал вытягивать из тебя каждое слово! — На рисунке не было женщин, только мужчины. Двое. — Не Хуайсан вздохнул и отвел глаза. — Мне показалось, Вэй-сюн замыслил какую-то шалость… — Даже не сомневаюсь, — проворчал Цзян Чэн, выпуская приятеля. — Вот в чем дело, значит. — Думаешь, — взволнованный Не Хуайсан по привычке раскрыл веер, но тут же одумался и убрал его, — Лань Ванцзи всыпал ему за эту шутку? Цзян Чэн покосился на него. Неужели заподозрил в чтении мыслей? Ах, Чэн-сюн, да что там у тебя читать, все яснее ясного. — Если так, то правильно сделал. Небось, вся спина в полосочку! И поделом, совсем уже стыд потерял. Если своя репутация не волнует, подумал бы о семье! Знай я о его планах, я бы сам ему задал... Почему ты не предупредил меня? И почему именно Лань Ванцзи? Это же надо додуматься, задирать человека с таким положением! Мало ему Цзинь Цзысюаня? — Но ведь это всего лишь рисунок… — потупился Не Хуайсан, увиливая от последних вопросов. — Кто таких не видел? Цзян Чэн помрачнел пуще прежнего. Судя по всему, он вспомнил, что Вэй Усянь который день лежит в постели на спине, и теперь хмурился и растерянно тискал рукоять меча. — Может, это все-таки Цзинь Цзысюань? — робко предположил Не Хуайсан. — Представить себе не могу, чтобы благородный господин Лань своими руками… Это так на него не похоже, он очень сдержанный господин. — Вэй Усянь кого угодно заставит потерять терпение, — процедил Цзян Чэн и оставил Не Хуайсана задумчиво обмахиваться веером в одиночестве. *** Ванцзи стоял перед сомкнутыми дверями цзинши Вэй Усяня, смотрел перед собой и не двигался. В его жизни и прежде случались ситуации, когда он не знал, как поступить, но всегда было к кому обратиться за советом — к брату, к дяде. В крайнем случае помочь могли книги, но отчего-то теперь Лань Чжань смотрел в них пустыми глазами — просто ряды иероглифов, которые повествуют о чем-то важном, наверняка важном, раз на их написание потрачено столько труда, но совершенно бессмысленном. Отчего в его жизни закрытые двери всегда задача, не имеющая решения? Задача, в которой он даже не понимает условий. Зачем он приходит сюда снова и снова? Если раньше можно было делать вид, что он заботится о здоровье Вэй Усяня, то вчера тот дал понять совершенно ясно, что видеть его, Лань Чжаня, не хочет. Обижен он или напуган — не разобрать, да и важны ли детали, если ему становится плохо настолько, что это очевидно каждому. И следует, конечно, принести извинения, объяснить, что… Лань Чжань нахмурился. Нет, просто принести извинения. Он сжал рукоять меча и поднял руку, чтобы постучать, но медленно опустил. Это не слишком удачное решение, ведь извинение при посторонних непременно вызовет вопросы, которым ни Лань Чжань, ни Вэй Усянь рады не будут. Как же выбрать момент, когда Вэй Усянь один, но не спит? И разумно ли будет войти к нему в такой момент? Не напугает ли его это еще больше? Не оскорбит ли навязчивостью? А что, если Вэй Усяню снова станет плохо, кто ему поможет? Ванцзи заставил себя выпрямиться. Да что это с ним? Где ясность мысли, где решительность? Он вздохнул и замер, глядя на двери. За ними сегодня было тихо. Может быть, как раз сейчас там никого, кроме хозяина, нет? А если там дева Вэнь, уместно ли будет попросить ее оставить их наедине? Нет, что за глупость, она не уйдет, зная, что Вэй Усяню снова может стать плохо. Не давая себе возможности снова впасть в размышления, он поднял руку и решительно постучал. За дверями было все так же тихо. Он постучал снова. Что, если Вэй Усянь как-то догадался, что он стоит здесь, и не хочет его видеть? Что, если спит? — Вэй Ин! — произнес он не так громко, чтобы разбудить. — Могу я войти? Тишина. Лань Чжань сжал рукоять меча и решительно толкнул створку. В цзинши оказалось пусто. По стенам не висели ханьфу, со столов исчезли письменные принадлежности, кровать была пуста. Вэй Усянь больше здесь не жил. Не закрыв за собой двери, Лань Чжань метнулся прочь, на ходу вспоминая, где живут брат и сестра Вэнь. В их дверь он постучал, не раздумывая. Раздались шаги, и дева Вэнь возникла на пороге, такая же настороженная и молчаливая, как обычно. — Прошу прощения за беспокойство. — Лань Чжань поклонился целительнице. — Я пришел справиться о здоровье господина Вэя, но обнаружил, что его нет. — Вчера вечером он вернулся в Юньмэн. Лань Чжань сомкнул губы и застыл. К такому развитию событий он не был готов. — Значит ли это, — поле паузы проговорил он, — что клан Цзян прервал обучение? — Насколько мне известно, дева Цзян здесь, а Цзян Чэн планировал вернуться. Разве он не сообщил о своем отъезде главе клана? — удивилась дева Вэнь. Наверняка сообщил, подумал Лань Чжань, но — главе клана, а тот и словом не обмолвился. — Еще раз простите за беспокойство, — снова поклонился он. — Второй молодой господин Лань, — дева Вэнь внимательно смотрела на него круглыми черными глазами, — позвольте вашу руку? Лань Чжань некоторое время обдумывал ее просьбу, затем протянул руку ладонью вверх. Улыбнувшись, дева Вэнь взяла ее в свои ладони, вполовину меньшие, словно детские, внимательно рассмотрела, после чего прижала к запястью два пальца и надолго ушла в свои мысли. — У вас похожие симптомы, Второй молодой господин Лань, — наконец сказала она тихо. — Я знаю, что это, но не стала говорить при всех. Лань Чжань долго смотрел на нее, безмятежную и неподвижную, как статуя Гуаньинь. Не дождавшись его реакции, дева Вэнь продолжила: — Господин Вэй и сам немного разбирается в целительстве, вы знали? А еще он большой хитрец. И все-таки я знаю название его болезни. Не беспокойтесь о его здоровье, Второй молодой господин Лань, от стыда не умирают. — Она наконец выпустила его руку. — Но лечится он трудно. Лань Чжань смотрел в ее черные, непроницаемые глаза и пытался осознать сказанное. Стыд? Те же симптомы? Он попытался нащупать в себе что-то подходящее этому слову. Да, оно было, это оно давило на сердце. Но чего стыдится Вэй Усянь? Когда он поднял глаза, дева Вэнь стояла все с тем же ничего не выражающим видом. Лань Чжань молча согнул спину в поклоне. *** Они сошли с меча на берегу озера, и Вэй Усянь растерянно осмотрелся. Это определенно было не то место, в котором он рассчитывал оказаться, оно было вообще ему не знакомо. Справа по берегу, ли в четырех, виднелась деревенька, по правую руку полнеба заслоняла круглобокая гора, а прямо перед ними стоял только маленький домик, с виду довольно запущенный. — Ты не хочешь, чтобы я возвращался в Юньмэн? — спросил он брата. — А ты придумал, что сказать матушке и отцу? — огрызнулся Чэн. — Я не смог. И вообще, у Юньмэна два героя, а не герой и его брат-слабак. — Я не вернусь в Гусу. Цзян Чэн внимательно посмотрел на него, отвернулся. — Возвратишься в Юньмэн с нами. Подумаешь, осталась пара недель. — О моем отъезде из Гусу родители могут узнать, — мягко возразил Вэй Усянь. — Наверняка узнают. — И что? — вскинулся Чэн. — Я бы занялся пока молодыми адептами клана Цзян, из-за нашей учебы прекратились их тренировки, а это плохо. Мне кажется, дядя не стал бы возражать. — Много от тебя толку в тренировках! У меня руки онемели тебя всю дорогу держать, ты на ногах не стоишь! — Мне уже лучше, — пробормотал Вэй Усянь и сел. Получилось не очень убедительно. Цзян Чэн вздернул его на ноги. — Да уж вижу. — И повел к дому, крепко ухватив за пояс. — Это дом кого-то из родственников по линии матери, мы приезжали сюда пару раз, когда были детьми. — Я старше тебя, — ухмыльнулся Вэй Усянь, — но не настолько, чтобы потерять память. Только почему он пустой? Выглядит заброшенным. Тут раньше жил кто-то, разве нет? — Да, за домом присматривали. Не знаю, почему теперь никого, надо будет спросить у матери. И какая тебе разница? Боишься, что некому будет слушать твою болтовню? Ничего, когда совсем заскучаешь, сходишь в деревню, заодно и ноги укрепишь. Домик оказался небольшим, но, вопреки ожиданиям Вэй Усяня, довольно чистым. Да, краска стен выцвела, талисманы размыло дождем, но внутри не было мусора и пыли. Кажется, кто-то недавно сделал уборку. — Вот кровать, вот вода, вот еда. — Цзян Чэн обвел помещение рукой. — Жить можно. Вэй Усянь с облегчением присел на краешек кровати. Сейчас А-Чэн уйдет, и можно будет уснуть. — Вот, чтобы тебе было чем заняться. — Цзян Чэн положил на стол книги. — Наверное, рассчитывал побездельничать? Вэй Усянь улыбнулся. Сам догадался или подсказала шицзе? Он посмотрел брату в глаза и протянул руку. Тот хмыкнул, но подошел, сел рядом. — Справишься один или нанять слугу? — Справлюсь. — Да, вот лекарства. — Цзян Чэн вытащил из-за пазухи свертки, приготовленные девой Вэнь и добавил безмятежно: — Но мне кажется, тут тебе и без них сразу станет лучше. Вэй Усянь замер, спина его окаменела. — Тут тепло и солнечно, — продолжал Цзян Чэн, делая вид, что ничего не заметил. — И еда не то что в Гусу! А еще белое больше носить не нужно, твое ханьфу на кровати. — Не напоминай мне про их еду, — простонал Вэй Усянь и легко толкнул брата плечом. — А хоть пару бутылочек «Улыбки императора» захватил? Это очень полезное вино! — Обойдешься. — Цзян Чэн двинул в ответ плечом так, что Вэй Усянь повалился на бок, но не огорчился этому, а подтянул к животу колени и лег. — Начни сперва на ногах держаться. Или хотя бы не падать, когда сидишь! Напоследок он обновил талисманы, зажег курильницу и обошел дом. Скоро Вэй Усянь остался один и мгновенно заснул. *** Лань Сичэнь слушал отчет и смотрел в окно. Там Цзян Чэн и Ванцзи решительно направлялись друг к другу, и даже издали было очевидно, что оба они предпочли бы этого не делать. Но вот они сблизились, одновременно согнули в поклоне и распрямили напряженные спины. Не было слышно, о чем они говорят, но Лань Сичэнь догадывался, что вынудило его брата к этой встрече. — …поступают из деревни Юй, что на границе с провинцией Хэбэй. Получено письмо наместника с просьбой об оказании помощи. К письму приложено три рулона белого шелка, два цзиня молотого корня шун и кисти мастера Ван Ли в количестве девяти штук, — продолжал мерно бубнить коленопреклоненный чиновник. Лань Сичэнь смотрел, как его брат идет прочь — несгибаемый и не успокоенный. — Жители Цайи сообщили, что в последнее время бесчинствуют водяные духи... Насущные дела заняли почти весь день, только на исходе часа лошади Лань Сичэнь отправился на поиски Ванцзи, почти не сомневаясь, где его следует искать. Брат действительно стоял, глядя в кипящую белой пеной реку. Лопнуло тонкой струной охранительное заклинание, и Лань Чжань стремительно обернулся. Лань Сичэнь встал с ним рядом и тоже долго и с удовольствием наблюдал, как ревущий водопад обрушивается в реку, смиряется на время и водная гладь темнеет, выравниваясь, но новые скалы вспарывают ее пенными бурунами, и река бьется меж ними, как множество серых змей. — У барьера происходят странные вещи, — не отводя взгляда от воды, произнес Ванцзи. — Он не поврежден, однако что-то на него влияет. — По этой причине ты начал ставить охранные заклинания в Гусу? Лань Чжань кивнул. — У меня к тебе поручение, — после долгой паузы произнес Лань Сичэнь. — Отправляйся в деревню Юй, что на границе с провинцией Хэбэй. Местные жители жалуются на водяного духа. Кажется, он не слишком опасен, но требуется опытный человек, чтобы все тщательно проверить. Я считаю, что сделать это нужно тебе. В глазах Ванцзи промелькнули последовательно разочарование и облегчение. На что он рассчитывал, чего боялся? Поездки в Юньмэн? — Дело в том, что жалобы на водных духов поступают одновременно из разных мест, — продолжал говорить Лань Сичэнь, — но все они связаны одной рекой, и эта река перед нами. В Цайи пропадают люди, туда я поведу отряд. В Юй, кажется, человеческих жертв пока нет, но по реке эти два места разделяют всего пятнадцать ли. Возможно, есть какая-то связь. — Я буду внимателен, — склонил голову Ванцзи. — Это займет два-три дня. Может, больше. Тщательность сейчас важнее спешки, потрать столько времени, сколько потребуется. Удобнее всего будет добраться до постоялого двора на склоне горы Дун, переночевать там и уже оттуда направиться в деревню Юй. Ты можешь взять с собой кого-то из адептов клана или учеников, — предложил Сичэнь. — Прошу дозволения совершить эту поездку в одиночестве. — Что ж, если считаешь это предпочтительным... — Да. Разреши отправиться сегодня? Лань Сичэнь чуть улыбнулся — ничего страшного, брату его лица не видно, а река никому не скажет. Он угадал: Ванцзи не знал, куда себя девать, и рад был возможности отвлечься. — В таком случае мы тоже выступим сегодня, — сказал он вслух. *** Он проснулся с улыбкой — ему снилось, что он дома и знакомо пахнет озером, кричат птицы и плещется, играя, рыба. Но стоило открыть глаза, как все вспомнилось. Нет, он не в Юньмэне. Он в заброшенном домике в местности, название которой даже не знал. Вэй Усянь потянулся и сел на постели. Что ж, кажется, Чэн был прав, ему здесь и правда стало лучше. Он прислушался к себе. Бодрость, которую он ощущал, его удивила, одной ночи никак не достаточно для укрепления сил после болезни, а он все-таки был болен, пускай и по собственной воле. Не слишком пока доверяя своему телу, Вэй Усянь медленно встал на ноги. Ничего, не дрожат, и усталость, которая давила его все эти дни, еще давала о себе знать, но не сильнее, чем после долгой дороги. Увлеченный своими ощущениями, он не сразу заметил, что на столике, закутанные в чехлы на вате, стоят горшки, которых вчера тут не было, нарядные мисочки и даже бутылка вина. Неужели Чэн позаботился о нем и принес купленную в деревне еду? Но вот что смущало: посуда была слишком дорогой, нефритово-зеленой, узорчатой. Откуда такой взяться в рыбацкой деревушке? Да и вину в пузатых кувшинчиках тоже. Судя по тому, что Вэй Усянь видел вчера, в этой деревне и пристани хорошей не было, а значит, не могло быть торговли, откуда же вино? Но что это он, в самом деле, раз здесь бывали члены клана Цзян, в доме наверняка хранили посуду для гостей! Вот и разгадка. Обрадованный Вэй Усянь открыл крышку одного горшочка и принюхался. М-м-м, баранина! И жир до сих пор не застыл. Это открытие вновь озадачило Вэй Усяня. Может быть, дом вовсе не заброшен, ему вчера это показалось? Или хозяева были в отъезде и теперь вернулись? Или Чэн передумал возвращаться в Гусу? Но почему никого нет? Вэй Усянь вышел во двор, осмотрелся еще раз. Домик-невеличка, две боковые стены, вишня у входа, спрятаться негде, однако никого не видать. И совершенно не похоже, чтобы здесь жили — дорожки заросли травой, столбы шелушились старой краской, а талисманы от дождя и солнца стали совсем неразличимы. Вэй Усянь качнул почерневший от времени колокольчик на тонкой нити, но он молчал — язычок то ли потерялся, то ли не двигался. Талисманы? Он обернулся и сорвал один, очень старый, ломкий и пыльный. Но ведь Цзян Чэн вчера их обновлял, Вэй Усянь своими глазами видел, как они один за другим вспыхивают алым. В задумчивости Вэй Усянь обошел дом кругом. Ни одного рабочего талисмана не было. Нахмурившись, он обернулся и уставился на мощеные камнем дорожки двора. Когда-то они были извилистыми, потом заросли, но в траве видна была и другая дорожка, без мощения, протоптанная напрямую** к крыльцу, причем не вчерашняя, это не они с Чэном ее проложили, она здесь не первый день… Просто ей редко пользуются. — И правда, не глуп, — раздалось за его спиной, и он резко обернулся. Хорошенькая женщина в голубом рассмеялась, но с места не двинулась. Вэй Усянь не сводил с нее глаз — какая белая кожа, как изящно очерчены брови, какие маленькие, красивые руки. Эта прекрасная незнакомка была столь же неуместна в заросшем травой дворе, как посуда цвета нефрита. — Да ты же… — он недоверчиво нахмурился, — ...ху-яо! Женщина снова звонко рассмеялась, и Вэй Усянь, уже готовый броситься в дом за мечом, остановился. Почему она его не боится? — Верно говорят, что лисья кровь узнается до третьего колена. — Незнакомка изящно вытерла внешние уголки глаз пальцами и спохватилась: — Ах, я грубиянка! Там еда стынет, а я хохочу. Прошу к столу, дорогой гость. Прошу, не стесняйся. Или думаешь, у меня за ночь не хватило бы времени причинить тебе вред? Вэй Усянь помедлил и не смог не согласиться. К тому же он начал догадываться, кому обязан столь внезапной поправкой здоровья. — Но почему ты вышла ко мне? — спросил он, усаживаясь напротив женщины за столом. — Прежде позволь представиться, Бай*** Лин. — Зубы у женщины были белые, ровные, на щеке родинка. — Вэй Ин. — Он поклонился. — Сын саньжэнь Цансэ, — мурлыкнула женщина, и Вэй Усянь растерянно моргнул. — О чем ты? Ты знала мою мать? — И тут же одернул сам себя: — Конечно, прости, я должен был догадаться по твоему имени. — Нет, твою мать я не знала. — Женщина аккуратно разлила вино в две чашки. — Только бабушку. Зато многое знаю о тебе, господин Вэй. — Вот как? — Я знаю, что у тебя живой ум и легкий нрав, ты смел и всегда стремишься к большему. А еще очень красив! — Бай Лин с улыбкой посмотрела ему в глаза, подняла чашу с вином. — Такой была и твоя мать. Детей лис только слепой не узнает! Так ты спросил, почему я вышла к тебе? Потому и вышла, ведь мы родня. Вэй Усянь вертел в пальцах чашку, пытаясь осмыслить услышанное. — Даже про родителей мне известно очень мало, — признался он. — Про бабушку я не знаю совсем. — Откуда же тебе знать? — Женщина болтала и проворно расставляла по столу тарелочки с едой. — Она умерла, когда твоей матери не было и семи лет, такова уж лисья участь. Ах, слава небу, что у меня нет детей! Что за судьба расти сиротой! Но Баошань-саньжэнь всегда охотно берет полукровок, кто же не знает, что они достигают больших высот. Лисья кровь узнается до третьего колена! Она подмигнула Вэй Усяню и взяла куриную ножку. — Ты морочишь мне голову, — заявил Вэй Усянь, наставляя на гостью палец. Это было не слишком вежливо, но и лиса, несмотря на солидный возраст, не чинилась и вела себя просто. — Могу, конечно, и морочить, — Ровные белые зубки вонзились в мясо, весело блеснули глаза. — Но ты человек ученый и должен знать, что определить лису с первого взгляда, без обрядов и талисманов, мало кто способен. Я тебе больше скажу, без примеси лисьей крови не способен никто! С этим Вэй Усянь не решился спорить, нужное правило никак не вспоминалось, хотя он определенно его знал. — Ты просто прежде не встречал лис, — продолжала Бай Лин. — Неудивительно, ведь они тебя избегали, чтобы не быть узнанными. Да и я бы не стала тебе казаться, не имея на то причин. — Какие же это причины? — Вэй Усянь сел свободнее и тоже принялся за еду. Уже понятно было, что лиса не пытается ему вредить, напротив, она его лечила, кормила и хвалилась родством. Нетрудно было догадаться, к чему дело идет. — Я хочу нанять тебя, господин Вэй. Мне нужен заклинатель, — при этих словах Бай Лин отложила еду, сомкнула руки на коленях и стала серьезной. — Должно быть, небу стало известно о моих добрых делах, раз оно послало мне тебя. Вэй Усянь тоже отставил еду, хотя делать этого не хотелось, уж больно хорошо было приготовлено мясо, а как остынет, считай, пропало. — Ты ешь, ешь, — угадала его мысли Бай Лин. — Твое тело должно набрать силу. И как вообще ты умудрился заболеть? Да еще так ослабнуть. От проницательного лисьего взгляда Вэй Усянь смутился. Ему и самому казалось теперь, что все, тревожившее его еще вчера, осталось за закрытой дверью. Или, может быть, сейчас он спит, и в этом сне на душе у него легко, солнечно, пахнет лотосами и вкусной едой, ему улыбается красивая женщина с родинкой на щеке, сама лиса и называющая его лисьим внуком? Нет-нет, он не спит, ему скорее Гусу казался сном, чем этот безмятежный мир. Гусу, где красивый юноша со светлым лицом…. Как же его звали… Вэй Усянь тряхнул головой, сгоняя морок. — Прекрати. — Думала, хочешь забыть. — Лиса склонила голову набок. — Разве нет? Может, кое-что и хотел бы, подумал Вэй Усянь, но Лань Чжаня — нет. Его он хотел помнить. А еще притворяться спящим и смотреть сквозь ресницы, как тот играет на цине. Но этого точно больше не будет. — Значит, ты лечила меня с корыстью? — спросил он Бай Лин, отвлекаясь от невеселых мыслей. — Разве в моей корысти тебе вред? Мы, лисы, не вредим друг другу. А я не врежу и людям. — Я слышал другое. — Не обо мне. И мы, как люди, не все одинаковые, — пожала плечами Бай Лин. Ее хорошенькое личико стало грустным. — Есть добрые лисы, есть злые. А я глупая лиса. Я влюбилась. — Известная история, — кивнул Вэй Усянь без особого сочувствия. Примеров он знал полным-полно, лисы частенько людей любят. Как он — баранину. — Когда мой муж узнал, что я лиса, — продолжала Бай Лин, и с этого момента Вэй Усяню стало действительно интересно. Так значит, ее муж знает? Или уже правильней сказать, знал? — Три месяца не посылал за мной. Я все ему сказала, имя свое, сколько лет. Сказала, что умрет он со мной раньше срока, но я все силы приложу, чтобы он был счастлив и здоров. В этом домике жила, дожидаясь ответа. Прислушивалась, не залают ли собаки. Думала уже, пора в путь, не будет его, а он пришел. Сказал, что без меня не может. — Так он сам согласился жить с тобой? — поразился Вэй Усянь. — Так ли уж странно предпочесть счастье? — улыбнулась Бай Линь с некой гордостью. — Сходи в деревню, спроси людей, не вру ли я. — Они все знают, что ты лиса??? — Нет, что ты, только муж. Но все знают, что жены лучше меня не сыскать и что муж мой здоров и весел. — А как же его ци? Не может лиса ее не пить. — Но может и вернуть, — фыркнула Бай Лин. — Какая мне радость в его болезни? Будто умной лисе больше нечем питаться! Вэй Усянь смотрел на нее, прищурившись. В деревушке на берегу не было даже хорошей пристани, но на склоне горы стоял крошечный белоснежный храм, очень заметный среди зелени. — А ты хитра! — признал он. — Устроила храм и принимаешь молитвы? Бай Лин кокетливо улыбнулась. — За пятьсот лет чему не научишься. Несколько мелких чудес, вылеченный ребенок — и вот ты уже местная богиня. — И зачем же так хорошо устроившейся лисе скромный заклинатель-ученик? — Спасти мою хорошо устроенную жизнь. — Бай Лин снова стала серьезной. — Пару лет назад в этом озере завелся му-чжун. Ты же знаешь этих тварей, холодная рыба им не по вкусу, подавай горячую кровь. Поначалу, пока он маленький был, я научила жителей откупаться от него мелкой живностью. Но теперь с крыс и курей эта тварь перешла на скотину, и ясно стало, что скоро она приохотится к человечине. Народ в деревне уже ропщет, большого богатства на рыбной ловле и так не нажить, а если всю скотину скармливать озеру, так вовсе беда. Хотят звать заклинателей, а мне-то как быть? Начнут обряды, меня и обнаружат! Последние дни я уж места себе не находила — а ну как рыбак не вернется с ночной ловли, или девка пойдет белье полоскать и в озере пропадет? Тут же призовут даосов! Но вчера небо смилостивилось, и вот я сижу перед тобой и прошу — спаси нас. Если не меня, то моего мужа, подумай, каково ему будет остаться одному? А если нас не жаль — пожалей деревню! Ведь му-чжун не отступит, кого-то да сожрет. Сначала одного, потом и всех. На той стороне озера есть еще деревня, и кто знает, не добрался ли он уже до них? А я против водного духа ничего не могу, я всего лишь лиса. Вэй Усянь хмурился. С му-чжуном ему справляться еще не приходилось, но он знал, что тварь это сильная и безжалостная. Убить бы ее, пока маленькая, да время упущено, откормили на крысах. — Прошу. — Белая рука Бай Лин коснулась его пальцев, и Вэй Усянь почувствовал, как с покалыванием в него вливается ци. — Чем хочешь помогу, должна буду, только спаси. — Как мне узнать, что ты говоришь правду? — Вздохнув, Вэй Усянь убрал руку. Отрываться от живительного потока не хотелось точно так же, как от вкусной еды. — Но в чем же я тебя обману? Сходи в деревню и все сам узнаешь. Жители будут ловить тебя за рукав и просить о помощи, вот увидишь! — Она замолчала, глядя Вэй Усяню в глаза. — Ах, ты об этом. Что ж, может, ты лучше меня знаешь, отчего тебя так не любят собаки? И почему ты их боишься? Вэй Усянь отвел взгляд. Ответа на этот вопрос он и в самом деле не находил. Да, он помнил, что в детстве его-малыша преследовали бродячие псы, но из-за чего? В городе полно людей, полно малолетних бродяжек, чем же именно он не угодил противным тварям? — А главное, — продолжила Бай Лин, словно слыша его мысли, — почему Фэнмянь убрал из дома собак еще до того, как ты в этом доме появился? — Так значит… Он знал про мою мать?! — Думаю, и муж ее знал. — Бай Лин пожала плечами. — Они же заклинатели. Вэй Усянь вспомнилось вдруг перекошенное гневом лицо Лань Циженя и его возмущенное «Ты весь в свою мать!» Так вот почему никто никогда ему не рассказывал о ней… И вот почему ему велено всегда носить на себе алую ленту. — Если это му-чжун, нужна могильная сосна, — произнес он после паузы. — Ее часто сажают по берегам. Я поищу. — Здесь ее нет, но я знаю, где растет большое дерево. — Бай Лин придвинула ему новую мисочку еды. — Вот это очень вкусно, попробуй. *** — Простите, господин заклинатель! — Слуга хозяина постоялого двора рухнул на колени перед Ванцзи, замирая от ужаса. — Простите! Он догнал его в воротах, уже уходящего, и теперь так рьяно валялся в дорожной пыли, что целое облако поднял, и белые сапоги Лань Чжаня приобрели рыжеватый оттенок. — Ты меня задерживаешь. Поднимись и говори. — Господин! — Слуга торопливо вскочил на ноги, но спины не разогнул. — Простите мою дерзость, я бы не осмелился к вам обратиться, не будь дело безотлагательным! Поверьте, это правда, господин! — К сути этого дела, — холодно уронил Лань Чжань, глядя в розовеющее утреннее небо. Гневаться на слуг недостойно, даже если они бестолковы. — Я слышал, вы направляетесь в деревню Юй, господин? Надеюсь, меня не ввели в заблуждение? Дело в том, господин, что у меня там мать, и она больна! Лань Чжань посмотрел на слугу. У него не было с собой крупных предметов, и это было хорошо. — Если бы только могли передать ей кое-что, господин! — Слуга полез за пазуху и вытащил тряпичный сверток. — Это ей поможет. Очень вас прошу, господин! — Имя матери? — Фа Минь, господин. — Слуга двумя руками протянул сверток. — Поверьте, дело срочное, иначе я бы ни за что… Я ведь понимаю, вы не посыльный какой-то… Столько слов из-за ничтожной просьбы. — Я понял. — Лань Чжань принял сверток. — Передам. И направился к цели под несущиеся в спину крики «Спасибо, господин!» Когда же они стихли, привел себя в порядок и встал на меч. К деревне Юй он хотел добраться уже этим утром, чтобы успеть тщательно все изучить. Брат позволил потратить столько времени, сколько потребуется, а значит, возвращаться завтра было не обязательно, и Лань Чжань не собирался упускать возможность побыть вне Гусу подольше. Пускай это было для него странно — не стремиться домой, где все привычно и спокойно, но отчего-то сейчас ему хотелось быть где угодно, только не там, где в каждой тонкой фигуре хотелось узнать Вэй Усяня, и каждый раз это оказывался не он, потому что Вэй Усянь не вернется в Гусу. Там больше не будет его смеха и дурацких выходок, никто не выведет его из себя проделками. Не выведет из себя! Но как не вспоминать, что однажды вывел? Меч под ногами закачался, и Лань Чжань длинно выдохнул, заставляя себя успокоиться и сосредоточиться на пейзаже под мечом. Озеро, на берегу которого стояла деревня Юй, оказалось длинным и изогнутым, с севера в него врезалась округлая скала, похожая на медведя, и вода огибала это препятствие, а потому даже с высоты нельзя было окинуть озеро взглядом и увидеть дальние берега. Деревня Юй была не из бедных, у ее причалов толпились десятки лодок, от простых рыбацких до больших торговых, почтовая станция сияла свежепокрашенной крышей, на площади шумел рынок, и Лань Чжань, проходя по нему, замечал взгляды и перешептывания. Заклинателя здесь ждали, издалека начинали кланяться, а значит, происходящее действительно требовало внимания, люди испуганы. Наместник прислал к почтовой станции слугу с приглашением остановиться в его доме, но Лань Чжань отказался, ограничившись чаем с ним и беседой. По рассказу наместника, деревня и в самом деле была взбудоражена. О том, что в озере кто-то завелся, рыбаки поговаривали давно. То здесь, то там пропадала скотина: то гусь, то овца, то поросенок. Однако поначалу слухам не верили, потому что есть в деревне семейство Хо, большое и с нехорошей репутацией, все они любители присвоить чужое, но тишком, за руку не поймать, а значит, и не доказать. А семейство это как раз рыбацкое, так что все решили, что эти бессовестные Хо ловко придумали чудовище, чтобы на него всю вину валить. Так и отмахивались от россказней про тварь из озера, пока однажды не пропал осел самих Хо, а осел ведь не курица, его не спрячешь и в рукаве не унесешь. Тут все начали шептаться — а вдруг правда? Стали следить за скотиной, к воде одну не пускать. И вот третьего дня дети погнали овец на водопой, возвращаются — кричат! Прямо у них на глазах из воды выскочил будто ребенок лет трех, весь черный, глаза красные и руки длинные-длинные. Обхватил ими овцу и вмиг затащил в воду, а потом как плеснет на берег кровью, все забрызгало. После этого, конечно, детей к воде пускать перестали. Только сейчас уже и взрослые начали бояться, говорят, кто-то качает борта лодок, и вроде бы видели люди, как высовываются из воды длинные-длинные тонкие пальцы. Знает ли господин заклинатель, что это за напасть? — Ван-сян, — не задумываясь, ответил Лань Чжань. — Точнее, му-чжун. Значит, ему придется сразиться с опасным и прожорливым водяным духом, думал он, разглядывая безмятежное при солнечном свете озеро. Прежде такая тварь ему не встречалась, но тем было интересней. Особенно важно казалось понять, отчего здешний водяной дух, обычный, какие есть везде, в этом озере стал кровожадным? Ван-сян обычно ладят с людьми, если это можно так назвать: запугивают народ, получают свои жертвы и тем живут. Если и пакостят иногда, то исключительно для того, чтобы не забывали о жертвах. Однако эта тварь стала слишком прожорлива и нападает даже днем, при людях, что не очень-то похоже на водяного хозяина. Об этом нужно было подумать. Лань Чжань вызвал мальчишку-слугу, велел ему передать сверток для почтенной Фа Минь, а заодно разузнать, где поблизости растет могильная сосна или есть заброшенное кладбище. Мальчишка попался толковый, мигом обернулся, и вскоре у Лань Чжаня была намалеванная на кусочке шелка карта дороги к нужному ему месту: в десяти ли по правому берегу раньше стояла деревенька, название которой никто уже не помнил, и, конечно же, там остались могилы. Это дело было отложено до появления луны, а остаток дня Лань Чжань потратил на попытки выманить тварь: поставил пару сетей божественного плетения и даже купил овцу, с которой долго гулял вдоль берега, но не добился толку. То ли тварь была сыта, то ли умна, то ли ждала ночи. В сумерках Лань Чжань выдвинулся к кладбищу. *** — И как же тебя угораздило умереть такой молодой? — Вэй Усянь приобнял девушку за плечи, но она застенчиво из-под руки вывернулась. — Да как обычно, болела и померла, — призналась она. — И много народу у вас так обычно помирает? — Вэй Усянь жестом предложил собеседнице кувшинчик вина, но она смутилась и замахала руками, отказываясь. — Не знаю, много или нет, а только бывает. Почему вы такой странный? — Девушка была круглолицая и зубастенькая, но симпатичная. — Сидите тут ночью, со мной болтаете. Тут же все мертвые! — Так и должно быть на кладбище. Разве это причина не поболтать с молодой красоткой? — Вэй Усянь подмигнул призраку. — А чего не успокоишься? Дело у тебя осталось какое-то? — Нет у меня дела, ничего нет. — Девушка указала рукой на обрыв, в темноте почти не видимый. — Могилу мою лет пятнадцать как смыло. Видите ту ложбинку? Теперь там валяются мои косточки, будто собачьи. Вот и брожу. — Не повезло, — согласился Вэй Усянь. — Что, и родни нет поправить? — Не осталось никого. Я же умерла еще при Лань И! — И ты видела ее? — оживился Вэй Усянь. — Ну что вы, разве глава клана приедет в захудалую деревушку! Высоко над их головами заухала ночная птица, и сосна, словно отвечая ей, заскрипела. — А скажи, нет ли поблизости такого призрака, кто недавно умер? — Вам зачем? — надула губы девушка. — Я не нравлюсь? — Конечно нравишься! Но мне бы разведать, как сейчас дела в деревне Шаши, а ты не знаешь, наверное? — Все я знаю! И про Шаши, и про Юй. Про кого вам нужно, спрашивайте! — Скажи, нет ли у вас здесь лис? — сощурился Вэй Усянь, и девушка рассмеялась, прикрыв рот ладошкой. — Родню ищете? Есть! У Фань Хи жена лиса. Только они хорошо живут, и никто не догадывается. — Ла-а-адно, — протянул Вэй Усянь, прихлебывая вино. — А в озере у вас никто не тонул? Девушка задумалась. — Старый Мин тонул, пьяный был. У одной семьи ребенок утонул, давно. Еще старший сын Ханя прыгнул со скалы, да об камень. Больше не помню никого. Хотя погодите, еще толстуха Ли. — И как они, лежат спокойно? — А что бы им не лежать? — Девушка поболтала ножками. — Это моя могилка с краю была. Родитель мои по бедности не смогли купить место лучше. — А вот скажи… — Вэй Усянь задумчиво потер кончик носа, заглянул в кувшинчик, но там оказалось пусто. Нужно было брать с собой пару, дорога долгая, ночь длинная. — Не пропадал ли у вас кто-нибудь? — Кто пропадал… — пробормотала девушка, вспоминая. — Пропадали, конечно. Как странно… Дети. Все дети. — И давно? — Вэй Усянь, до того валявшийся на старом могильном камне, приподнялся. — Нет, последние годы. Первым пропал четвертый сын Хо, только они же пьяницы, у них вечно что-то случается. А потом пропал мальчик из семьи пекаря, его долго искали, но не нашли. — Только двое? — Нет, еще весной пропала маленькая Фэй. Тоже не нашли. — А где они сейчас? — Взволнованный Вэй Усянь взял девушку за руки, та заулыбалась смущенно, но рук не отняла. — Я не знаю! Я их тоже больше не видела. — Какая же ты умница! — Он благодарно пожал руки девушки, чем совсем ее засмущал. — Спасибо! Даже жаль, что мне пора идти. Может, проводишь меня до деревни, разделишь дорогу? — Нет. — Она со вздохом покачала головой. — Сегодня луна растет, не могу. Лучше ты приходи еще, поболтаем, мне здесь так скучно. Я до полнолуния никуда не уйду. Вэй Усянь улыбнулся девушке на прощание и пошел к деревне один. До сих пор прятавшаяся за облаком луна, словно услышав, что о ней говорят, высунула острые рожки, и дорога стала ясно видна. Ветка могильной сосны удобно лежала на плече, ветер пах лавром, а выпитое вино делало все простым и легким. Вэй Усянь улыбался, шагая под горку, и просто так, для смеха, сделал крошечного зайца. Светясь лунным светом, он прыгал по дороге шагах в двадцати — спешил, толстозадый, найти дерево****, листьями которого пропахла ночь. История складывалась очень интересная. Дети пропали бесследно, вместе с душами, а такое не случается само по себе. Здесь чья-то воля, чье-то темное влияние, а значит, это настоящее, серьезное дело. Не простые ночные охоты с Чэном за мелкой юньмэнской нечистью! Его собственное дело. Наконец-то! Дорога, слабо петляя, сползала к озеру, и вот уже луны стало две — одна на темном, бархатном небе, вторая на трепещущем глянце воды. Лес распадался на отдельные деревца, ветер наглаживал густую, будто мех зверя, траву, и она колыхалась по обе стороны тропинки, а по берегу озера ходила… Вэй Усянь остановился, всматриваясь. Ну точно, по берегу озера бродила овца. И на шее ее болтался колокольчик. Озадаченный, он направил к ней зайца. Овца не цыпленок, если бы она потерялась, ее бы искали. Может, здешние жители так боятся выйти ночью из дома, что считают потерю овцы меньшим злом? Но как вообще она оказалась настолько далеко от деревни? Заяц вдруг, не добежав до овцы, тускло вспыхнул голубым и исчез. Вэй Усянь, внимательно оглядывая все вокруг, без звука опустил ветку сосны на землю и положил руку на Суйбянь. Кажется, он здесь не один. Сухо щелкнули заклинанием пальцы, но талисман, не успев разгореться, осыпался бесполезной пылью. Вэй Усянь плавно отступил в тень одного из немногих выступавших на берег деревьев, прикрывая им спину. Это не дух и не демон! Это человек. Заклинатель. Озеро с тихим плеском лизало берег, по берегу ходила овца, луна любовалась своим отражением, а колокольчик звенел. Сколько Вэй Усянь ни шарил глазами, не мог увидеть своего противника, а человек, затаившийся во тьме, несомненно был им. Только очень сильный заклинатель способен вот так запросто распылить едва сошедший с руки талисман. Что ж, тогда можно сделать так: Вэй Усянь бросил мелкие заклинания россыпью вокруг себя и успел заметить, какие погасли последними. Теперь нужно было не дышать и слушать: заклинатель силен, но умен ли? Замрет, надеясь, что его местоположение осталось неизвестным, или сменит его? От крика птицы Вэй Усянь вздрогнул, обернулся и увидел, как от леса, будто тушь на размытом водой рисунке, потекла тьма. По берегу все так же бродила, пощипывая траву, овца. Луна лила холодный серебряный свет на водную гладь. Все остальное медленно тонуло в непроглядном тумане — не белом, черном. Тьма доползла до Вэй Усяня, залила ноги, рукоять меча и сомкнулась перед лицом. Он быстро подбросил талисман, и тот засветился, как положено, но в дымно-сером мареве свет его не простирался и на два чи. Леденея от ужаса, Вэй Усянь сделал два быстрых шага вперед, вырвался из тумана и увидел всю ту же безмятежную картину: озеро, луна, овца, тонкий звон. Да что здесь творится? Тут вдруг вода озера плеснула новым звуком: из нее поднялись три черные круглые головы. При лунном свете было не разобрать чьи, но было похоже, что человеческие. Только будь это пловцы, вода вокруг них бы рябила от движения рук, а эти головы поднялись на поверхность неподвижными шарами и не покачивались, а только чуть поворачивались из стороны в сторону, будто осматривались. Вэй Усянь отшагнул обратно в туман, чтобы не быть замеченным, в тот же миг был крепко схвачен одной рукой поперек туловища, второй ему зажали рот. — Прекратите привлекать к себе внимание! — прошептали ему в ухо тихо, но зло. — Смотрите! Туман чуть прояснился, и Вэй Усяню стало видно, как из воды выходят дети. Их было трое, разного роста, один совсем маленький, но все двигались будто единый организм, в котором они были механическими частями. Ровно и равнодушно они окружили овцу и в шесть рук рывком разорвали ее надвое. От этого жуткого зрелища и предсмертного вопля животного у Вэй Усяня сдавило горло. — Марионетки, — прошептал он в жесткую ладонь. — Да. — Человек за спиной кивнул, прядь его волос скользнула по щеке Усяня. — Они закляты. Дети, волоча куски овцы за собой, вошли в озеро, и вода за ними сомкнулась. Светила луна. Волны с тихим шумом лизали берег, будто пробуя разлитую по нему кровь. Тьма, наползшая из леса, медленно таяла, разносилась ветром, а руки, сжимавшие Вэй Усяня, отдернулись так резко, будто его тело раскалилось. Он не собирался давать этому странному человеку второй шанс, тут же крутанулся, выхватывая меч. Перед ним стоял Лань Чжань. Суйбянь дрогнул у его горла, Бичень медленно ткнулся острием в землю. Несколько мгновений они в ужасе смотрели друг на друга. — Уходим отсюда, — произнес Лань Чжань хрипло. Вэй Усянь не стал спорить, от этого озера точно следовало убраться. Он отступил вбок и, не глядя больше на противника, сунул меч в ножны. Вот бы и ему тоже так юркнуть в какое-нибудь тихое местечко, но у Суйбяня оно было, а у него — нет. Они молча направились в лес по той же дороге, которой Вэй Усянь совсем недавно шел в обратном направлении — без позорной спешки, но с явным желанием убраться скорее. Скорее не очень выходило, и Лань Чжань уже который раз оборачивался с нескрываемым раздражением, а отстающий Вэй Усянь делал вид, что этого не замечает. Он и сам терпеть не мог, когда кто-то еле тащится, но за сегодня он успел сходить в деревню и подняться на гору к старым могилам, повторный подъем даже после утренней лисьей подпитки давался ему тяжело. Или просто ноги не шли. Внезапно эти ноги, тяжелые и неуклюжие, совершенно потеряли опору, и Вэй Усянь неловко взмахнул руками, заброшенный на меч одним рывком. Теперь под сапогами дрожала сталь, а Лань Чжань без малейшей деликатности и уважительности держал его за шиворот. И Вэй Усянь понимал, почему именно так — другого не заслужил. А еще это самый надежный способ держать крепко, но не касаться. Судя по картине под мечом, они направлялись не на кладбище, Лань Чжань обогнул гору и снизился на развилке трех дорог. Направления ни одной из них Вэй Усянь не знал, но немного воспрял духом, ведь развилка — это такое место, где люди расходятся в разные стороны, а он как раз был не против разойтись. Однако расставания не случилось, тонкая голубая нить зазвенела, окружая их кольцом, и Лань Чжань сунул меч в ножны. Вэй Усянь закрыл глаза, понимая, что сейчас будет. Как бы он хотел этого избежать! Но пришлось открыть и увидеть, что Лань Чжань стоит к нему лицом и лицо это не предвещает ничего хорошего. — Я тоже думаю, что нам нужно поговорить…— пробормотал Вэй Усянь и решительно набрал в грудь воздуха. Это просто нужно сделать, перевернуть, наконец, страницу. Им все равно придется иногда встречаться, и лучше все сразу оговорить. — Я… — Вернись в Гусу, — перебил его Лань Чжань, глядя прямо в глаза. Вэй Усянь прикусил губу. Что ж, не стоило и надеяться на простой разговор. — Лань Чжань… Ванцзи. Хангуан-цзюнь. Я… — Если тебе невыносимо меня видеть, я покину Гусу на время твоего обучения, — отчеканил с каменным лицом Лань Чжань, и Вэй Усянь понял, что собеседник его не слышит и слушать не станет, пока не скажет все заранее продуманные слова. Ну что ж, пусть говорит. — Это меньшее, что я могу сделать, чтобы загладить вину. Слова были хорошо подобраны и четко произнесены, Вэй Усянь все их ясно слышал. Но ни одного не понимал. Должно быть, по нему это было очень заметно, потому что Лань Чжань сглотнул, опустил глаза, с усилием поднял снова и вдруг встал на колени. Голова его склонилась к полам ханьфу Вэй Усяня, тот шарахнулся и замер, не сводя глаз с острых позвонков на белоснежной шее. — Я прошу простить мое недостойное поведение, — произнес ему в ноги Лань Чжань. — Ему нет оправдания, и я готов нести любое наказание. Вэй Усянь невольно рванулся к нему поднять — видеть Второго Нефрита, сильного и гордого, на коленях было неправильно до невыносимости. Он слишком хорош для такого! Но прикоснуться к нему, даже опустившемуся на землю, было невозможно, Вэй Усянь не решился. Руки его безвольно повисли, а в горле стало так больно, что он тоже рухнул на колени. — Все произошло по моей вине, — сказал он, склоняя голову. — И это я должен извиняться. — Чушь. — В этом тяжело упавшем слове было столько ярости, что Вэй Усянь в растерянности вскинул глаза, и в груди потеплело: перед ним больше не было смиренно просящего незнакомца, этого Лань Чжаня он знал — взбешенного, жесткого. — Я сделал то, что хотел. И должен за это ответить. Поднимись. — Нет. — Вэй Усянь мотнул головой и выпрямил спину. Луна светила на них, стоящих на коленях друг напротив друга. Шумел лес, и пахло лавром. — Ты невыносим, — прошипел Лань Чжань, и Вэй Усянь кивнул. Та еще новость. Какая-то птица, чвикнув, пролетела над ними. Под коленом больно давил то ли камушек, то ли орех, но Вэй Усяня сейчас волновало другое. Паузы, что повисла между ними, хватило, чтобы к нему вернулась способность понимать слова, он их припомнил и обдумал. — Сделал то, что хотел? — уточнил он шепотом и с замиранием наблюдал, как каменеет шеей и спиной Лань Чжань, пытаясь сохранить безразличный вид, но не может, безупречность трескается снова и снова, и Вэй Усянь не отводил глаз. Не мог отвести, даже не моргал, боялся пропустить важное, какую-то деталь, которая щелкнет в его сознании, как ключ, и тогда он все поймет. И в конце концов он увидел, как Лань Чжань оставил усилия, его лицо стало мягче, он опустил взгляд и вернул его другим, открытым, от которого сердце зачастило. Вэй Усянь быстро облизнул губы и медленно, совсем чуть-чуть склонил голову, только чтобы почувствовать дыхание и уже знакомый запах кожи. Лань Чжань сглотнул, но не двинулся. — Не наказать, — уточнил он хрипло. Вэй Усянь еще склонил голову и спросил почти в ухо: — Тогда что? Кажется, у Лань Чжань не было заготовленного ответа, он молчал, но по тому, как он снова и снова набирал в грудь воздух, было понятно, что он пытается его найти. И не находит. А тем временем проклятый камень-орех вдавился в колено уже целиком, и Вэй Усянь откачнулся, сел на пятки, сложил руки на колени. Так не больно и безопасно, можно дышать. — Я вывожу тебя из себя? — спросил он в попытке помочь Лань Чжаню с ответом, а себе с пониманием того, что происходит. — Да. — За это ты меня не любишь? — Нет, — качнул головой Лань Чжань и тут же поправился: — Это не так. Понятней не становилось, и Вэй Усянь прикусил губу, решаясь на отчаянный вопрос, но не успел его задать, потому что Лань Чжань вдруг заговорил сам. — Я сделал то, что хотел, — с нажимом на последнем слове повторил он. — И ты должен. Это справедливо. И протянул ошарашенному Вэй Усяню обе руки, сомкнутые в запястьях. Рукава белоснежного ханьфу застелили траву. — Что сделать? — шепотом уточнил Вэй Усянь. — Все, что хочешь. Серебряная корона сверкнула, когда Лань Чжань склонил голову, и Вэй Усянь долго смотрел на его безупречно собранную прическу. Должен сделать, что хочет? Но что? Не может же быть, чтобы Лань Чжань… Но он сказал «хотел». Хотел! И ему тоже можно. Вэй Усянь медленно взял его руки в свои. Почему он думал, что они будут холодными? Они теплые. Он помедлил, решаясь, обвил запястья пальцами и одним рывком завел их Лань Чжаню за спину, принуждая выпрямиться. А когда волосы черной волной схлынули с лица, поймал его губы своими и перестал дышать от совершенной наглости. Сердце пропустило удар, пока он ждал, что Лань Чжань его оттолкнет, и забилось снова, потому что этого не случилось. Ему в самом деле можно? Все, что он хочет... Вэй Усянь ткнулся лбом в белоснежное плечо, переводя дыхание и привыкая к этой мысли. Все, что он хочет. Он поднял голову и поймал взгляд Лань Чжаня. Терпит, потому что так будет справедливо? Даже если противно? Или нет? Что толку всматриваться, его глаза чернее ночи, в них ничего не прочесть. И почему он должен? Лань Чжань сделал свой выбор, теперь он сделает свой. Вэй Усянь сильнее сжал запястья, заламывая Лань Чжаню руки назад, прижался грудью, бедрами и замер губами у самого рта. Вот чего он хочет: чувствовать, как Лань Чжань дышит, как бьется его сердце в груди и пульс под пальцами, прижиматься щекой к волосам и целовать легко-легко, чуть касаясь, бесконечно. Он осторожно тронул губы Чжаня кончиком языка, скользнул по ним раз, еще. Сердце заколотилось с новой силой, и Вэй Усянь стиснул объятия крепче, ощущая, как напряглось тело в его руках, а потом рванулось навстречу с глухим стоном, и понял — пропал. Лань Чжань не целовал даже, кусал, крепко и больно впивался во все, до чего мог достать — щеки, шея, плечи. Вэй Усяню пришлось выпустить его руки, поймать в ладони голову и языком, губами заставить разжать рот, впустить внутрь, и после нескольких толчков с облегчением почувствовать, что Лань Чжань догадался, чего он от него хочет, и начал отвечать. Дурея от невозможного счастья, Вэй Усянь прижимался уже всем телом, крепче, еще, и растерянно замер, когда Лань Чжань резко отстранился, но когда сильные руки подхватили его под бедра и усадили на колени, с облегчением обвил уже и руками, и ногами. — Мой, — выдохнул Лань Чжань, стискивая его так, что Вэй Усянь задохнулся, выгнулся, подставляя шею под жадные губы, но, едва почувствовал руки под ханьфу, ударил по ним. — Как я хочу! И Лань Чжань замер, тяжело дыша. Расцепляться не хотелось, но Вэй Усянь все-таки встал с его колен и потребовал: — Руки! Лань Чжань, глядя снизу вверх, свел запястья, протянул ему. Вэй Усянь на минуту замешкался, размышляя, чем бы их связать. Серебряное украшение на лобной ленте привлекло его внимание, и он, не раздумывая больше, смотал руки голубым шелком. — Ты этого хочешь? — Лань Чжань смотрел на него во все глаза. — Уже делаю. — Вэй Усянь завязал узел, потянул Лань Чжаня под локти, чтобы он тоже поднялся на ноги, и осмотрелся. Одно из деревьев выглядело подходящим, ровное, все ветки выше головы. Когда руки Лань Чжаня оказались привязаны к одной из них, на вид крепкой, Вэй Усянь поцеловал его в щеку, несколько растерянного. А что такого? Сам же сказал сделать все как он хочет, это справедливо. Но решил все же пояснить: — Мне по-твоему не понравилось, больно. Хочу по-другому. Лань Чжань понял, кивнул. Он стоял со вскинутыми руками, прямой и высокий, и казалось, что он занес над головой меч. Вот таким он должен быть, думал Вэй Усянь, не в силах отвести глаз. Медленно и торжественно он размотал белоснежный пояс, а потом полы ханьфу — верхнего, нижнего. Слои ткани распадались один за другим, пока не обнажили наконец кожу, и Вэй Усянь, замирая, прижал к ней ладони. Провел от шеи по груди, по бокам, на бедра. Развязал пояс нижних штанов и столкнул их вниз, к лодыжкам. Лань Чжань не двигался, только тяжело дышал и успел поцеловать коротко, когда Вэй Усянь приблизился, чтобы огладить его спину, горячую, всю в узлах напряженных мышц. — Я хотел видеть, какой ты, — восхитился Вэй Усянь, отступая. — Хангуан-цзюнь. И он действительно был прекрасен — гибкое сильное тело, обрамленное белым шелком, черная тень густых волос внизу живота, ровный, почти прижатый к животу член. И взгляд — как в библиотеке, бешеный. Бичень, брошенный на землю, ныл металлическим звоном, чувствуя состояние хозяина, и Вэй Усянь торопливо принялся раздеваться тоже. Со своей одеждой было проще, привычней, он сбросил все, кроме алой ленты на поясе, и со счастливым вздохом приник к Лань Чжаню всем телом, кожа к коже, и замер, слушая, как ему в грудь стучится второе сердце. А потом медленно опустился на колени. Он успел всего несколько раз лизнуть горячую бархатную кожу, с восторгом ощущая, как легко она движется по напряженной плоти, когда оглушительный треск ветки возвестил, что терпению Лань Чжаня наступил предел. Вэй Усянь был опрокинут на землю, и оба они, путаясь в одежде, покатились по траве. *** Лань Чжань смотрел, как Вэй Усянь дышит. Как тогда, в библиотеке, тяжело дышит, закрыв глаза, и ждал, что будет, когда тот их откроет. Он понимал, что в этот раз все иначе, и все же не мог отвести тревожного взгляда. Вэй Усянь повернул к нему голову, будто почувствовал, долго смотрел. И когда сонно улыбнулся, Лань Чжань нашел его руку, сжал и очень осторожно выдохнул. — Подо мной эта проклятая ветка, — пробормотал Вэй Усянь. — Тебе нравится что-то совать мне под спину? Лань Чжань перекатил его на себя, обнял, запустив пальцы под алый шелк ленты. В этот раз он не уйдет. Пусть только попробует уйти. — Нам нужно вернуться в Гусу. — Потом. — Судя по голосу, Вэй Усянь намеревался уснуть. — Сначала очистим озеро. Зря я тащился за могильной сосной... Столько времени потратил, а никакой это не му-чжун... — Вот поэтому вернуться надо срочно. Вэй Усянь приподнялся и посмотрел на него. Спать он явно передумал. — За помощью? По-твоему, я не... Мы не справимся? — Дело не в этом. — Лань Чжань помолчал, размышляя, есть ли у него право рассказывать про Западный барьер. Погладил большим пальцем ленту на спине Вэй Усяня и продолжил: — Это озеро только звено в цепи. Лань Сичэнь с отрядом отправился в Цайи, там пропали рыбаки. Защитный барьер Гусу идет вдоль реки, и с ним тоже что-то происходит. Убить этих марионеток недостаточно. Вэй Усянь слушал его, не отводя глаз. Протянул руку и достал что-то из волос Лань Чжаня. Показал — веточка. — Ты поэтому сюда прилетел? — спросил он. Лань Чжань кивнул. — А ты как здесь оказался? — Случайно, — пожал плечами Вэй Усянь. — Про му-чжуна мне рассказали местные, и я пообещал помочь. — Мы не оставим их без помощи. Но сначала общий совет. — Я понимаю, как важно видеть картину целиком, но… — Вэй Усянь замялся. — Мне нужно ненадолго вернуться в деревню. — Деревню Юй? — уточнил Лань Чжань. — Нет, Шаши. Дорога в селение заняла меньше времени, чем приведение одежды в порядок, и рассветные сумерки уже размывали ночь, когда Лань Чжань наблюдал, как Вэй Усянь постучался в ворота богатого дома, долго дожидался сонных слуг с фонарями, что-то горячо им втолковывал и снова ждал, видимо, хозяев. С ними он разговаривал совсем тихо. Но вот его собеседник, женщина, выглянула из ворот, и Лань Чжань инстинктивно схватился за меч — лиса! Не может же Вэй Усянь не понимать, с кем говорит! Так почему он спокоен? Лань Чжань решил, что не станет вмешиваться, раз Усянь считает, что угрозы нет, но руку с меча не убрал. *** — Заклинатель! — пискнула Бай Лин, ныряя обратно за створку ворот. — Не думаю, что в господине Лань есть хоть капля лисьей крови, — отмахнулся Вэй Усянь, мимоходом удивившись смятению ху-яо, ведь Лань Чжань стоял в отдалении и не делал попыток приблизиться. — Госпожа Бай, простите, что беспокою в неурочный час, но дело не терпит отлагательств. Дело вот в чем. Выяснилось, что в вашем озере вовсе не му-чжун обитает, все серьезнее, и потому в самое ближайшее время сюда может прибыть отряд заклинателей, наверняка прибудет. Нет ли у вас родни, к которой вы могли бы уехать на время? Бай Лин прекратила взволнованно подглядывать за Лань Чжанем в щелочку ворот и посмотрела Вэй Усяню в глаза. — Вот как… — пробормотала она. — Чего-то такого я и боялась. Рыба! — Рыба? — Все чаще люди жалуются, что в сети попадается то двухголовая, то безглазая, то странного цвета. Боятся ее есть. Ах, лучше бы это был бестолковый му-чжун! — всплеснула она руками и поникла. — Конечно, я уеду. Спасибо, что нашел время меня, ничтожную, предупредить. Вэй Усянь поклонился, прощаясь, но Бай Лин поймала его за руку. — Погоди, ведь я обещала плату, — сказала она и принялась ловко отвязывать подвеску с пояса. — Вот, возьми и носи всегда. Он повертел подарок в пальцах — очень старый медный колокольчик, уже и не разобрать, что на нем написано. Кажется, это иероглиф «смерть»? Вэй Усянь приблизил колокольчик к глазам, и вдруг черный ветер ударил ему в лицо, выбивая из груди дыхание, тепло, жизнь, вместо них внутрь хлынул шелест бесконечных голосов, протекая насквозь и маня за собой. — Всегда, — перебила голоса Бай Лин и повернула его руку с колокольчиком так, что стал виден иероглиф «жизнь». Черный ветер стих. — Он уведет тебя от смерти в первый раз. Ты спас жизнь мне, я спасу тебе. Со щелчком мелькнул, раскрываясь, веер, Вэй Усянь моргнул, возвращаясь в летний рассвет, а Бай Лин улыбнулась как ни в чем ни бывало. — Спасибо еще раз, господин Вэй. Она исчезла за воротами, и какое-то время Вэй Усянь стоял, сжимая колокольчик в руке, а потом тщательно привязал его к поясу, спиной ощущая напряженный взгляд Лань Чжаня. В первый раз? Дом старосты был неподалеку, и в эти ворота долго стучать не пришлось, во дворе уже суетились слуги, но здесь хозяина Вэй Усянь будить не стал. Спросив кисть и бумагу, он оставил для него записку: «Чтобы благополучие не покинуло вашу деревню, до полнолуния соберите кости, смытые в ложбину под старым кладбищем, и захороните достойно». Вручил послание слуге и покинул дом. В этой деревне больше ничто его не держало. Едва он вернулся к Лань Чжаню, тот поймал его за пояс и притянул к себе. — О чем ты говорил с ху-яо? — Тебе взгляда хватило понять, что это лиса? — поразился Вэй Усянь. — А тебе нет? — Мне тоже, но… — Вэй Усянь нахмурился. Всегда считал, что простак в их семье Чэн, и вот полюбуйтесь, нашел кого слушать, лису! А ведь поверил и про мать, и про собак… — Говори. — Лань Чжань слегка его встряхнул, не давая уйти в свои мысли. — Пытаюсь вспомнить, кто может видеть лис. Есть ведь какое-то правило? — Оно точно было, но Вэй Усянь, как ни старался, не мог выловить его из своей памяти. Зато уже понимал, кому этим обязан! — Все, идущие по пути бессмертия, и другие лисы, — без запинки процитировал Лань Чжань, не сводя с Вэй Усяня пристального взгляда. Ну конечно, он насторожился, такое поведение и разговоры с лисами обычным делом не назовешь. Но что поделать, ведь и они оба не обычные люди. — Лань Чжань, скажи, ты уверен, что хочешь вернуться в Гусу со мной? — Вэй Усянь заглянул ему в лицо и, увидев непонимание, уточнил: — Мы мигом себя выдадим, все поймут, что ты… Про нас с тобой. Лицо Лань Чжаня приобрело то бесстрастное спокойствие, которое Вэй Усяня всегда завораживало. — Ты мой, — сообщил он, уместив в два коротких слова развернутое, с картинками, обещание, что любому желающему оспорить это утверждение мало не покажется. И впервые за эти долгие, невыносимые дни Вэй Усянь рассмеялся. *** — Господин Вэй, — Лань Сичэнь перевел глаза с брата на того, с кем он прибыл, — как вы считаете, почему все марионетки — дети? — Кто-то учится, — ответил тот мгновенно, будто ждал вопроса. Напряженный, очень прямой Вэй Усянь стоял по левую руку от Ванцзи и чуть позади него, в отражении чайника на столе Лань Сичэню было видно, что пальцы его переплетены с пальцами Второго молодого господина Лань. — Но дети — никудышные слуги, они слабы, — медленно произнес Лань Сичэнь. — Возможно, тот, кто их создает, тоже пока слаб, — горячо продолжил Вэй Усянь. — Дети пропадали через большие промежутки времени, значит, ему тяжело дается их подчинение. — Промежутки укорачиваются, — уточнил Ванцзи, и Лань Сичэнь восхитился невозмутимостью брата, ну до чего хорош. Если бы не чайник, невозможно было бы что-то заподозрить. Ну, и если бы еще господин Вэй тщательней запахнул ворот ханьфу. Нельзя было назвать удачей то, что дядя приболел, но его отсутствие на этом совете оказалось скорее к добру, чем к худу. — А если это не человек? — предположил Лань Сичэнь и посмотрел на одного, затем на другого. — Артефакт? — догадался Вэй Усянь, и братья переглянулись. — Если так, это здорово усложнит нам задачу, его не отследить по характерным чертам, как живого заклинателя. Но он существует, а значит, в чем-то воплощен и где-то хранится. — И то место, где он хранится, может постепенно терять магическую защиту, — добавил Лань Чжань. — И следствие этого — укорочение промежутков, — закончил мысль Вэй Усянь. Лань Сичэнь повернулся к окну, посмотрел на пустой этим пасмурным утром двор. Из-за болезни дяди теоретические занятия для адептов были заменены тренировочными боями, сюда не доносился звон мечей. По дорожке прыгала серая птичка, и Лань Сичэнь долго следил за ней. Хотел бы он знать, его брат уже обсуждал ситуацию с Вэй Усянем или та легкость, с которой они подхватывают мысль друг друга, рождается прямо здесь? — Если все так, значит, место, где артефакт хранится, находится на западной границе Гусу, — продолжил рассуждать Вэй Усянь. — По реке темная энергия спускается к Цайи, огибает гору Дун и попадает в озеро под ней. Деревня Шаши расположена дальше всего от Гусу, и там пока пропадал только скот. Лань Сичэнь продолжал смотреть в окно. Он все это и сам понимал, несложно сопоставить факты, когда многое известно, но он не мог не восхититься умом мальчишки, быстро собравшим крупицы информации воедино. Конечно, все дело в западной границе Гусу. Лань Сичэнь вздохнул. Он не стал говорить о барьере с Ванцзи тогда, у водопада, ему казалось, что рано. Минуло две ночи, и стало поздно говорить, пора было действовать. — Думаю, вы правы, — сказал он вслух. — Озеро в Цайи мы зачистили, так же поступим с озером у горы Дун. И уже потом начнем поиски причин, так мы предотвратим возможные жертвы. — Я бы хотел отправиться в Шаши сам. — Вэй Усянь сделал полшага вперед, и сцепленную с Лань Чжанем руку стало видно и без чайника. — Я дал обещание. Лань Сичэнь перевел глаза на брата — попытается ли отвести руку назад, прикрыть полой ханьфу? Нет, даже не дрогнул. Держал Вэй Усяня за руку, будто для него это так же естественно, как дышать. А вот у господина Вэя получалось хуже, он уже дважды косился на руку и сдерживал улыбку. — Мы отправимся вместе, — согласился Лань Сичэнь. — Но вам нужно отдохнуть и умыться с дороги. Выступим на исходе часа петуха. Он не стал смотреть в спины уходящему брату и Вэй Усяню, не позволил себе. Если пророчеству суждено сбыться, оно сбудется, с его переживаниями или без них. Сколько мог, он занимался бумагами, добрый час посвятил игре на цине в надежде, что душа успокоится, но она оборвалась, едва он услышал шум во дворе. Лань Сичэнь закрыл глаза — его предчувствия сбылись уже сегодня. Это случилось. Он поднялся, и адепт, прибежавший с докладом, что Второй молодой господин Лань и господин Вэй пропали, не вернулись с Холодного источника, застал его у двери. Лань Сичэнь выслушал, кивнул и ровным шагом, спешить уже было незачем, направился к дяде. Лань Цижень лежал в полутемном цзинши, он долго делал вид, что не замечает прихода племянника, и хмурился, не открывая глаз, прислушивался к непривычной для Гусу суете: адепты выкрикивали имена пропавших, галдели, обсуждая новость и беспорядочно бегали. — Что происходит? — спросил он, открыв, наконец, глаза и медленно садясь с помощью подоспевшего Сичэня. — Думаю, началось, дядя. Лань Цижень долго и пристально на него смотрел. — Почему ты так думаешь? Лань Сичэнь подробно рассказал события последних дней, и самое недавнее — Лань Ванцзи и Вэй Усянь пропали после того, как направились к Холодному источнику у Западного барьера, будто сквозь землю провалились. Их ищут, но пока безрезультатно. После молчания старик проницательно глянул на Сичэня из-под кустистых бровей. — Думал, что это будешь ты? — И, увидев его смятение, признался: — Я тоже ждал этого всю жизнь. Пророчество говорит, что когда барьер ослабнет, перед обрушением призван будет лучший из клана Лань… И вот это произошло, но... Пускай Ванцзи, я могу понять. Но Вэй Усянь! Лань Сичэнь опустил глаза, когда дядя в гневе ударил по столу. Его и самого удивило это обстоятельство, ведь господин Вэй не принадлежит их клану. Если только… — Весь в свою мать, — устало пробормотал дядя, снова опускаясь на подушку, и Лань Сичэнь сдержал улыбку. У дяди с лисами давние счеты. — Есть в этом и хорошее, — мягко произнес он. — Господин Вэй умен и смел. Вдвоем им будет легче. Старик со вздохом закрыл глаза, и Лань Сичэнь понимал его боль. Всю жизнь готовиться к тому, чтобы спасти клан, и оказаться слишком больным и старым, когда все началось. — Позвольте я заварю вам чай, — сказал он тихо. — Все равно это уже случилось. Дождемся возвращения Ванцзи, соберем совет. — Оповести всех уже сейчас. Войны все равно не избежать, — медленно произнес Лань Цижень. Свежий чай с журчанием наполнил чашки, его аромат поплыл по комнате. Суета во дворе стихла, и снова стало слышно, как щебечут птицы и тонко поют под ветром колокольчики. Вас двое, думал Лань Сичэнь, прикрывая глаза. Вас двое, вы сможете.