Чёрно-белые слова

      Белые праведные воины против Чёрных захватчиков.       Святые идеалы добрых победителей против мерзких чёрных идей грязных ничтожеств.       Весь мир вокруг стал словно шахматная доска — все пешки выстроились по линии в двух цветах и замерли, ожидая хода Судьбы-Игрока, что играет сам с собой.       Чёрные бьют Белых, Белые бьют Чёрных… И так до бесконечности.       С тех пор, как войны перестали затихать, эта монохромная маркировка позволяла легче воспринимать мир. Проще. Никто и не пытался что-то изменить. «Я — хороший, он — плохой» — и этого достаточно, чтобы вступить в новый бой.       Белые, идеальная чистота, что-то прекрасное и невинное, восхваляются всеми. Никому не придёт в голову мысль о том, что они могут быть «плохими», никто не посмеет идти против них — а всех неподчиняющихся этому правилу сию же секунду причисляют к чёрным.       К Черным даже не присматриваются. Он. По умолчанию все как один злые и бесчестные — монстры. Ничтожные и пустые.       Но нельзя забывать, что исключения есть везде.       Он был такой же жертвой чёрно-белой делёжки.       «Чёрный» без права выбора.       Крылатый десептикон тяжело прогоняет воздух по поврежденной вентсистеме — было сложно даже двигаться после последнего побоища на лунной базе.       Он сбежал.       Едва живой, он спрятался как можно дальше от сознаковцев здесь, на Земле, посреди леса.       Вокруг только темнота — ночь опустилась на эту местность. Высокие черные шпили сосен врезались в тёмно-синий небосвод; звёзд не было совсем. Не было слышно и звуков — ни пения птиц, ни шелеста ветра. Ничего.       Только этот дурацкий звук капели — энергон сочился с повреждений по всему корпусу и крупными каплями падал в траву.       Больно.       Он ведь не был ни в чём виноват. Он не хотел, совсем не хотел попадать в эти чёрно-белые распри, нет…       Все вокруг будто с ума сошли; они упрямо видели в нём грязь, тьму, черноту, мрак — любое проявление слова «чёрный», всё, что только может быть связано с ролью злодея, неудачника и монстра. И, как иронично — это шло не только от «Белых», но и от своих же товарищей.       Чужой, он был чужим даже в своей же команде.       И он устал с этим бороться.       Прочие цвета давно покинули его жизнь, уступив всю палитру тем двум, что боролись в нём каждый чёртов день. Всё, что видел кибертронец — так это просто силуэты со знаками отличия. Раны он получал всё равно от всех. Важность (можно ли вообще сюда это слово применить?) оставалась только в том, куда возвращаться после очередного боя, да за кем идти. Пустая настойчивость, словно эхо былой целеустремлённости, толкала бороться дальше.       Вот и сейчас он тщетно пытается подняться, залатать раны, чтобы встать и дальше сражаться за пустые идеалы десептиконов — во всяком случае, его для того и построили. Для того, чтобы быть оружием без мозгов. Оружием, которое не будет спрашивать слишком много.       У него не было другой жизни, не было шансов на счастливые дни, не было дома, не было ничего.       Он просто привык жить одним днём, совсем не зная, что такое мирное время, ради которого он зачем-то сражался столько лет.       Он не смог даже подняться на ноги.       Да и был ли в этом смысл?       Морально он был почти мёртв. Ему желает смерти буквально каждый. Его ненавидят. Презирают. Считают самым отвратительным существом во всём грёбаном мире.       «Какое же ты ничтожество…» — рычит сикер сам себе, вновь попытавшись сдвинуться с места.       И снова падает на колени, низко склонившись над землёй…       В какой-то момент мысль о том, что по собственному желанию отключить все жизненно важные системы является неплохой идеей, становится… Самой адекватной в процессоре. Умереть самому, пока кто-нибудь не прервёт его жизнь вперёд. Так будет по крайней мере не больно. Тихо. Без насмешек.       Действительно: это так просто. Всего лишь пара щелчков, и свобода так близка…       Он перестаёт двигаться, перестаёт пытаться по памяти залатать мелкие ранения, перестаёт даже просто вентилировать.       Притушил оптику.       Замер… — Старскрим!..       …Но его отвлекают тревожным криком.       Тихий шелест в траве — кто-то шёл сюда.       Маленькие ножки, громкое пыхтение и редкие ругательства — он уже знал, кем был этот гость.       Из высокой травы выбрался человек. Такой маленький и хрупкий… Девушка, хорошо ему знакомая, была явно обеспокоенна. Обычно такие безмятежные глаза то и дело вспыхивали ярко-зелёным пламенем, когда цеплялись за эти чудовищные увечия на корпусе… Ох. Неловко вышло — он крайне не любил, когда кто-то смотрит на него в этом состоянии.       Алекса — имя всплыло в затуманенном разуме несколько запоздало — быстро и напуганно что-то произнесла, внимательно осмотрев каждую его деталь снаружи, и попыталась сделать хоть что-то — только вот ничерта не помогало.

***

      Маленький Белый комочек испуганно вертелся у его лицевой, отчаянно взывая к затухающей в этой липкой чёрной жиже отчаяния Искре.       Она звала, кричала его имя, едва не плача.       Белая, единственная из всех, кто о нем переживал.       Сломанная белая, так же совершенно разбитая, как и он, так же не выбиравшая этот путь.       Её ненавидели за «правильность», за то, что она была умной и смелой, но никто не знал, что эта белизна была вынужденной мерой. Не будь она такой — и её бы не было уже в живых… Во всяком случае, морально.       Вместо любой адекватной или хотя бы каплю разумной фразы он просто медленно и осторожно приблизил лицевую к ней, почти вплотную. Вновь тускло загоревшаяся ярко-оранжевая оптика подобно пожару охватила это место своим светом.       Их разделяло несколько сантиметров. Оба могли уловить дыхание друг друга, оба слышали почти синхронную пульсацию Искры и сердца.       Он пытался напугать, оттолкнуть.       Вдруг её существование — это лишь дурной мираж? Тогда уйти из этого мира будет спокойнее и проще.       Но нет, она стоит на месте и продолжает смотреть на него. Тревожно и со страхом, но не из-за того, что она боялась его. Алекса переживала за него.       Разбитая Белая пришла помочь разбитому Чёрному.       Пришла, чтобы снова поделиться своим тёплым светом и подарить надежду на то, что ещё можно выбраться из этого дерьма. Подарить смысл бороться дальше.       Алекса никогда не пыталась его изменить, как это обычно делают с дефектными вроде него. Никогда не вмешивалась в его жизнь, никогда не стремилась сломать, перекроить…       Она приняла его тьму и приняла свет в нём, прекрасно понимая, что в этой Искре есть место и тому, и другому.       Ещё ближе… Со стороны это выглядит странно, неестественно, но в этот раз именно он утыкается носом в её плечо, хоть и касается совсем слегка, почти неощутимо. Она осторожно гладит по лицевой, снова думая о том, как много приходится переносить им обоим в этом монохромном мире. Неоднократно повторяет что-то вроде «я рядом», «поговори со мной» и «никто не тронет тебя»… Тот вновь мягко притушил оптику, поддаваясь единственному на данный момент желанию — просто слушать голос девушки и пытаться выбросить из процессора плохие мысли.       Серые.       Серые среди чёрно-белых.       Те, что делятся друг с другом этими странными красками и живут дальше.       Живут, надеясь, что однажды эти резко контрастирующие краски окружающих наконец смешаются…       Живут, дожидаясь своего часа, чтобы однажды стать свободными.