Буду спать с тобой

      Александр смотрит на меня точно так же, как и в первую встречу: с интересом и злым весельем, что отражаются в его жестах, мимике и легком, уже приевшемся, прищуре. Он не стесняется. Хотя мне кажется, что напряжение между нами за пару секунд успело стать излишне интимным — чувствую трепет, и как наливается красным лицо (щеки и вовсе пылают при каждом движении глаз Алекса по мне). Пытаюсь разрядить воздух коротким вздохом. С кем я буду спать? Есть варианты? Мне озвучить их прямо сейчас? Александр, в таком случае, возгордится моей храбростью. Только вот незадача, я ведь совсем не такая. Догадки о некомфортной для всех собравшихся (кроме мистера Никакой Неловкости) ситуации подтверждает закашлявшийся в кулак Сэм, который, украдкой замечаю боковым зрением, наблюдает за нашей с Алексом безвольной короткой стычкой в первом ряду. Если дать ему попкорн, дополню картину — будет, как в однотипных ситкомах…       На пол сбрасывается довольно тяжелая сумка с вещами (точнее туфлями) первой необходимости — я совсем забыла, что держу ее. После такого нетактичного вопроса мне все равно, что на новых (и дорогих даже по акции) лакированных босоножках появится царапина. Но не теряю надежды, что ценный груз остался нетронутым внешними факторами.       Нельзя показывать, что я задета по-настоящему.       Или, быть точнее, самое время проявить свое превосходство.       Подбородок выше. Ресницы опущены. Дыхание совершенно ровное. Голос почти не выдает волнения:       — Конечно, с тобой! — фыркаю, помня про нерушимый зрительный контакт. Если я, нагибаясь, отведу взгляд от совершенно серьёзного Алекса, закусившего нижнюю губу (что на вкус словно сладкая жвачка) с намеком на усмешку, — проиграю. Только этого и добивается, искуситель.       Он чуть округляет глаза — так всегда бывает, когда даю достойный отпор. Или не теряюсь после очередной попытки по-дружески (почти любовно) задеть мое самолюбие. Ему на самом деле нравится дерзость, что позволяю себе. В его расширенных, напоминавших капли чёрной акварели на светло-голубом холсте, зрачках нахожу собственное отражение.       — Буду ожидать в самой лучшей опочивальне, — с вызовом. С явным намеком на то, что не пытаюсь отшутиться. Ты ведь понял, Нильсен? Судя по тому, как нервно ходит выделяющийся из-под тонкой кожи кадык, да.       Сейчас, готова спорить на все наследство, он вспоминает мои рваные движения у себя на коленях. Или как я, задыхаясь от нашего единения, клялась ему в покорности. А может, даже, мои ладони у себя на брюках.       Проблема в том, что я разделяю с ним эти воспоминания. Желая их воспроизвести в реальности вновь. И не раз.       Самое время ретироваться — еще немного, и почувствую на шее иллюзорные влажные поцелуи, медленно следующие ниже нежными линиями. Нет-нет. В этой комнате слишком светло для столь темных фантазий.       Спешу удалиться так, чтобы не уронить по дороге к заветной двери возросшую до небес самооценку. Рэйчел, тихо удалившаяся на кухню для приготовления кофе, и Сэм, старательно делающий вид, что ищет что-то на главной странице сотового, бесконечно мне в этом помогают.       Вот только…       — Как много пафоса, маленькая мисс Неудача, — едкий смешок приходится в спину. И даже не нужно оборачиваться, чтобы увидеть сложенные на груди руки и сверлящий взгляд с толикой издёвки.

***

      Откинувшись на средней жесткости матрас, не без удовольствия прикрываю отяжелевшие под макияжем веки, растворяясь в неге тепла и уюта выбранной комнаты. Кажется, здесь есть камин. Только на проверку правдивости данной информации у меня не хватает сил — после самолета только и хочется, что расслабиться (можно даже не снимая одежды, пропахшей дешевой едой из контейнеров и горьким кофе); камин или что это за полый прямоугольник, подождет. Примерно до следующего утра.       Почему я не бывала в Швеции раньше? Чувствуя прохладный ветер, пришедшийся ко мне, миновав неплотно закрытое окно с летающим тюлем, так и не нахожу ответа. Так спокойно.       Слышу легкие цитрусовые нотки и вспоминаю детские летние каникулы, проводимые в тени сада под апельсиновым деревом, что так и стоит на прежнем месте. Плоды его, правда, безумно кислые: однажды я поспорила с Данте, что смогу съесть за раз три таких. На выигрышные десять фунтов стерлингов я приобрела обед в ресторане быстрого питания и невыносимую боль в желудке.       В детстве было так радостно.       С поворотом на правый бок ненадолго ощущаю тяжесть, но сразу после по нервам разливается приятное ощущение полного блаженства. Тьма вокруг начинает сгущаться, а все чувства притупляются. Совсем немного и…       … и личное пространство вновь нарушается.       — Мин кэра, что с тобой? — от стен комнаты отражается глухой, слегка бархатистый, настолько родной голос, что мне хочется в эту же секунду утонуть в этих словах. Я уже позабыла о недавнем разговоре. Или потратила на него слишком много сил. — Выглядишь, как полумертвый бобер.       Мило. Теперь только наполовину мертвый.       — Все прекрасно, Алекс, — говорю, медленно поворачиваясь к нему, наблюдая за тем, как он снимает мятую после долгого полёта футболку, и как перекатываются его накаченные мышцы под кожей.       Это не кажется странным. Я же сказала, что собираюсь с ним спать.       — Не знала, что у тебя есть тату, — удивленная, встаю на кровати, чтобы дотянуться до четырехлистного клевера на груди Алекса.       Александр тянется, разминаясь. Завораживает меня все больше и больше, подпитывая воображение новыми сексуальными образами. Блики лунного света (а ведь совсем недавно было солнце!) попадают на его оголенный торс, очерчивая каждый кубик, каждую слегка выпирающую венку на предплечьях и небольшой шрам, история происхождения которого до сих пор покрыта тёмной вуалью тайны.       А я снова ложусь и понимаю, насколько счастлива, что смогла захватить его сердце целиком и полностью. А он — моё.       Он медленно подходит ко мне. Я привстаю в надежде приблизиться к нему, но он тут же останавливает все мои попытки, лишь взмахнув рукой.       Если бы мне пару лет назад сказали, что через время я буду беспрекословно исполнять чьи-то команды, помимо покойной Аннет, я бы рассмеялась в лицо этому человеку, несмотря на все рамки приличия, внушаемые с раннего возраста. Но сейчас я готова исполнять любой приказ, каким бы абсурдным он бы не показался. Вероятно, таким он и будет — правый уголок губ тянется вверх в лукавой усмешке.       — Хочу тебя, — сладкий шепот обволакивает слух, затуманивая остатки разума пеленой эйфории.       Алекс, играючи, касается моей ладони и ведет вверх.       Я почти не чувствую ласки.       Я почти сразу забываю об усталости и некотором желании потеряться где-нибудь подальше от всех насущных проблем. А также о существовании Рэйчел и Сэма, которые, к слову, где-то рядом.       Только бы Александр не прекращал быть рядом. И действовать на меня так.       Только стоит разобраться, что я понимаю под выражением «так».       Внутри разгорается самый настоящий пожар, потушить который кажется невозможным — по крайней мере, собственными силами. Я часто негодовала, видя подобные метафоры в романах, считая, что «возгораться» не только странно с точки зрения всех аспектов жизни и литературы, но и не к месту пошло. Правда сейчас… Вовсе не злюсь, прибегая к подобным эпитетам в собственных мыслях.       Каждое прикосновение оставляет за собой табун мурашек, заставляя подниматься их все выше и выше к источнику удовольствия. Глаза закатываются в немом удовольствии, а спина, словно по беззвучному приказу, выгибается навстречу руке, захватывающей все большую и большую поверхность кожи.       Не успеваю следить за действиями Алекса. Отмечаю лишь то, что за все это время он так и не накрыл мои губы своими.       Мы торопимся, и в этом есть свое очарование.       Не желая оставаться неподвижной, под взглядом расширенных зрачков, что оттеняют светло-голубые радужки, придавая им новую цветовою палитру, расстегиваю изрядно поднявшуюся юбку, крупно дрожа. Когда собираюсь приступить к оголению груди, Алекс останавливает, отводя мое запястье за голову — я почти безоружна.       Он застывает, изучая каждый сантиментр меня своим цепким взглядом с каким-то затаённым интересом. Словно видит в первый раз каждую родинку и венку и пытается отложить на чистую полочку памяти каждый миллиметр. Мне кажется, что мы сбились с ритма.       Скольжу бедром вверх, побуждая Алекса поддаться вперед. Чувствую сильное возбуждение, срывающее последние ниточки терпения. Но не успеваю приняться за напряженного парня, как он возвращается к своим… особым методам.       Пальцы Александра (перед этим переставшие сковывать меня), чуть огрубевшие у среза ногтя, мягко спускаются по плечам вниз, а после неожиданно проводят по низу живота, выбивая из меня дух при, казалось бы, невинном, обыденном, нажатии на клитор через скрывающую его символическую ткань. На внутренней части бедра ощущаю тёплую влагу. От удовольствия не замечаю, как все с большим усердием оставляю на Алексе окрашенные в алый цвет неглубокие (а местами и с крапинками крови) царапины. Будто и не замечает.       Он выглядит так… сексуально.       Смущаюсь и разжимаю ладони, замечая, насколько Александр доволен проделанной работой. Не ты ли это корил меня за пафос?       Он знает меня и все мои слабости и не стесняется обращать их в собственную выгоду. Пока мое изнемогающее тело жаждет близости, он лишь играется, дергая за ниточки, словно я марионетка, а он — опытный кукловод. И, судя по всему, я совсем не против подыграть для продолжения шоу.       — Я скучал, — произносит одновременно с поцелуем под ребрами.       Резко поднимается. Его глаза ровно на уровне моих.       — Мы же провели в самолете десять часов, сидя локтем к локтю! — смеюсь и протягиваю ладонь к мягким волосам, закрывающим при такой позе верхние ресницы, а с ними — родинку около брови. У Александра довольно необычная внешность.       — А я и не об этом, — кажется, что он сейчас поцелует меня, по-настоящему, как обычно. В последний раз мы целовались… на балу? Мне не терпится.       Но он щелкает мне по носу, вызывая лишь раздражение.       — Что ты задумал? — хмурюсь, собираясь ответить ему подобным жестом.       Вскрикиваю, когда оказываюсь без согласия перевернутой — инстинктивно подбираю колени, расставив их по бокам Александра. Он контролирует каждое мое действие. Довольно неплохо. Только тело затекает.       — Для начала собираюсь поработать языком.       — А ты переставал?       Зажмуриваюсь, прикусывая внутреннюю сторону щёк и стараясь прогнать из головы то ли стеснение, то ли согласие на довольно неописуемо приятное времяпрепровождение.       А что я теряю? Сейчас довольно подходящий случай для того, чем мы собрались заниматься.       — И… как же? — поверить не могу: заикаюсь, говоря о сексе с партнером. Причем, по идее, теперь с постоянным.       — Ты правда не знаешь, что можешь сесть прямо мне на губы?       Как он может говорить об этом так просто?       — Мне неловко. Было бы отлично, не обсуждай мы это прямо сейчас, — трусь щекой об его мизинец и прохожусь по нему зубами, кусая до первых почти не заметных следов.       К облегчению, Александр не продолжает этот бессмысленный диалог, а чуть спускается с подушек и указывает четырьмя пальцами на свой рот. Выдохнув, понимаю, что вся моя сдержанность пройдет уже совсем скоро. Закрыв веки, двигаюсь навстречу, и действительно больше не думаю ни о чем, кроме теплых и влажных прикосновений к самой чувствительной зоне. Расслабляюсь, садясь удобнее, и крепко хватаюсь за настенную полку.       Осмелев, начинаю покачиваться самостоятельно, приближаясь к разрядке все быстрее.       Вскрикиваю, не заботясь о тишине в общей квартире, когда язык Алекса скользит внутрь, ускоряется на клиторе и замедляется на губах.       Оглушительная вспышка. Яркие звездочки, как в мультфильмах. Стараюсь не дышать.       Мне нужна лишь короткая передышка, чтобы в ушах не стоял звон, а виски не болели от прилива крови. Всего несколько минут…       …всего несколько минут сна не хватает для того, чтобы в полной мере насладиться Алексом из собственного воображения. И его отличительными талантами, разумеется.       Жадно глотаю воздух перед тем, как схватить с тумбы небольшую пластиковую бутылку с минеральной водой. Это было… это было. И стоит смириться с тем, что оно останется сном. Незабываемо-возбуждаемым сном.       Сегодня я превысила все лимиты по тавтологии. Но со второго раза лучше откладывается в голове.       Пытаюсь осмотреться, сосредоточившись на чем-то более реальном: за окном уже вечер — на ковер падает рыжеватый свет от дороги. Даже становится как-то холодно. И я, откинувшись обратно, забираюсь под одеяло. В сложившейся тишине стук сердца прерывается ленивым стуком в дверь.       Что?       Ущипнув себя за предплечье, стараясь разогнать дрему, сразу вскакиваю с постели:       — Так ты все еще хочешь спать со мной? — приглушенно, из коридора.       Интересно, у Алекса правда есть тату?       Голова кружится.       Не успеваю потянуть за ручку, как аромат цитрусовых усиливается. Где-то я это уже видела…