Сердце снежной бури

      Мобэй-цзюнь спешил.              Шаги гулким эхом разносились по пустому коридору. Магические факелы отбрасывали причудливые тени на ледяные стены дворца. Даже воздух, словно чувствуя нетерпение хозяина, подрагивал.              Поворот. Ещё один. Кто-то из слуг в ужасе отскочил с дороги, прижавшись к стене. Но Мобэй-цзюнь даже не обратил на это внимания, сбавив скорость, лишь когда впереди показались двери покоев.              Он замер на некоторое время, не донеся руку до витиеватой ручки, а потом всё же толкнул дверь, входя. Внутренние покои были погружены во мрак. Лишь причудливый канделябр, неизвестно как оказавшийся в его покоях — как и многие другие странные вещи — освещал ворох шкур на широком ложе.              Мобэй-цзюнь скинул меховую накидку прямо на пол посередине комнаты. Следом за ней отправились и сапоги. Едва слышно ступая по толстому пушистому ковру, которого, кстати, тоже совсем недавно ещё не было здесь, Мобэй-цзюнь приблизился к кровати и опустился на край. Протянув руку, он принялся осторожно разбирать гнездо из шкур, пока наконец подрагивающий свет догорающих свечей не осветил бледную кожу ладони и щеки, под которой она покоилась.              Лицо Мобэя едва дрогнуло: взгляд наполнился теплом, а на губах появилась лёгкая улыбка. Никто из его людей — даже сам лорд Ло — сейчас бы не узнали властелина Северной пустыни.              Мобэй-цзюнь медленно наклонился и, протянув руку, чуть коснулся кончиками пальцев нефритовой кожи. Ворох шкур тут же пришёл в движение. Едва слышный недовольный стон сорвался с губ, похожих на два розовых лепестка, а на широком лбу тут же образовалась складка. Ресницы дрогнули и, вспорхнув, открыли подёрнутые поволокой глаза.              — Мой Король, — хриплым ото сна голосом протянул Шан Цинхуа. — Вы уже вернулись?              — Как видишь. А ты опять устроил из нашей кровати пещеру для спячки, — но несмотря на недовольный тон Мобэй-цзюнь продолжал улыбаться, а его пальцы, словно живя собственной жизнью, не торопясь, нежно перебирали пряди рассыпавшихся по кровати волос.              — Что я могу поделать, если в вашем родовом дворце до ужаса холодно, — капризно пробурчал Шан Цинхуа, тем не менее начиная выбираться из вороха шкур. Его тонкие — безумно хрупкие — руки скользнули вверх и обхватили плечи Мобэя, а сам он приподнялся и прижался к нему, лукаво заглядывая в глаза. — Но когда Мой Король рядом, мне становится намного теплее.              Мобэй-цзюнь, отлично зная, что Шан Цинхуа играет с ним, позволил тому немного порулить. Он лишь уткнулся в шелковистые волосы где-то за его ухом, вдыхая ставший родным запах горных цветов и тыквенных семечек — любимого лакомства Шан Цинхуа — и обнял тонкую талию.              — Отчего, — лёгкое прикосновение губ к подбородку, — Мой Король, — на этот раз поцелуй пришёлся на пульсирующую венку шеи, — так задержался?              Шан Цинхуа, уже отлично зная, что нравится Мобэй-цзюню, одним движением окончательно выскользнул из-под шкур и перебрался к тому на колени. Легкая исподняя рубашка мало что прикрывала. И Мобэй не стал отказывать себе в удовольствии — огладил ладонями стройные длинные ноги Шин Цинхуа, медленно забираясь ладонями вверх по узким бёдрам.              — Твой Король искал кое-какую важную информацию, — сжав пальцами округлый зад, Мобэй-цзюнь с удовольствием наблюдал, как красные пятна румянца покрывают до этого такие бледные щеки, шею и даже плечи Шан Цинхуа. Он ожидаемо заерзал на коленях, прижимаясь теснее, быстро теряя ведущую роль в этой игре.              — И что же это за информация, из-за которой ты опять нарушил своё обещание и заставил меня ждать в этом холоде? — как Цинхуа ни пытался, его голос совсем не звучал обиженно или раздражённо. Да и то и дело вырывающиеся между делом стоны портили все попытки.              — Я пытался выяснить расположение Сердца снежной бури, — Мобэй-цзюнь отшвырнул ненужную уже нижнюю рубашку и прикусил кожу под ключицей Шан Цинхуа, тут же зализав место укуса. Тот задрожал, выгнувшись в его руках, отчего сердце Мобэй-цзюня совершило странный кульбит, на миг заставив его не дышать.              Шан Цинхуа всегда действовал на него так. С тех самых пор, как Мобэй-цзюнь осознал корни его преданности и позволил себе поверить. Позволил себе подпустить и открыться. Довериться. О, ужас, полюбить.              Шан Цинхуа, плавясь под обжигающими прикосновениями рук — кто бы знал, каким горячим на самом деле был властитель Северной пустыни — и поцелуями-укусами, совершенно точно не хотел сейчас думать и анализировать хоть что-то. Но мозг отчего-то зацепился за слова Мобэй-цзюня и продолжал крутить их так и эдак, пытаясь понять, что в них не так. Сердце снежной бури... Где-то он уже слышал это название... Что вполне себе логично, ведь он сам его придумал. Но что оно означает? Он придумал так много всего в этом мире, что сложно было упомнить всё, но почему-то именно это казалось важным. Почему?              — Что ещё...за сердце... бури, — с трудом выдавил Шан Цинхуа из себя, цепляясь за реальность всеми возможными силами. Руки Мобэй-цзюня — идеальные руки, что он выдумал вместе со всем этим миром — творили что-то совершенно фантастическое, и Цинхуа очень хотел им сдаться.              — Это цветок, — прошептал Мобэй-цзюнь, наконец впиваясь губами в губы Шан Цинхуа. Искры полыхнули у того внутри, одновременно с пришедшим озарением.              Вашу мать!              Шан Цинхуа, собрав в кулак всю силу воли, с огромным трудом оттолкнул от себя Мобэй-цзюня. Тот тяжело дышал и смотрел на Цинхуа таким поплывшим горящим взглядом, что на секунду Шан Цинхуа даже пожалел о содеянном. Но потом остатки здравого смысла всё-таки дали о себе знать, и он понял, что просто обязан выяснить, что задумал его... его... парень?              — Зачем тебе место расположения Сердца снежной бури? — Цинхуа постарался придать голосу всю возможную суровость, что было довольно не просто, если учесть, что он абсолютно голый до сих восседал у Мобэя на коленях. — И не смей мне врать!              Мобэй-цзюнь некоторое время молчал. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя и осознать этот переход от лукавой вежливости и страсти к странной холодной злости, что так и фонила от Шан Цинхуа. Он снова сложил свои руки на чужих бёдрах, в этот раз более целомудренно, и посмотрел прямо в горящие решимостью глаза.              — Я искал Сердце снежной бури, потому что совсем скоро должно начаться его цветение, — спокойно произнёс Мобэй-цзюнь.              Шан Цинхуа почувствовал, что задыхается. Уши его словно наполнились водой. Или он оказался внутри звонящего колокола. Сложно было придумать эпитет, который максимально полно описал бы его состояние.              — Это всё ещё не объясняет, зачем тебе этот цветок, — Шан Цинхуа почувствовал жгучее детское желание сбежать, спрятаться где-нибудь за занавеской, обнять колени и проплакать пару часов.              Как глупо. И на что он надеялся? Неужели он и вправду поверил, что обрёл счастье? Наивный кретин. Насмотрелся на главную парочку и поверил в чудо? Идиот! Вот и расхлёбывай собственную доверчивость.              — Потому что я... — Мобэй-цзюнь вдруг отвёл взгляд, и Шан Цинхуа показалось, что весь воздух из комнаты пропал. — Я хотел пригласить тебя посмотреть со мной на цветение и... — Цинхуа неверяще уставился на Мобэя, — принять от меня Сердце снежной бури.              Воздух ураганом устремился в лёгкие и застрял где-то на подходе. Шан Цинхуа начал задыхаться и кашлять, слёзы брызнули из глаз, и он совершенно не мог контролировать своё тело... Но внутри разливалось такое приятное тепло, что он толком и не обратил на это всё внимание.              Сян Тянь Да Фэйцзи придумал много магических растений и тварей. Но Сердце снежной бури был особенно дорог ему, хоть и не отличался какой-то могучей силой. Он был лишь символом. Символом стойкости — цветок распускался раз в десятилетие посреди снежной пустыни и долго не увядал даже будучи сорванным; символом смелости — только смельчак или безумец мог бы пробраться в Царство демонов за обычным растением, копией его собственной орхидеи, некогда росшей на подоконнике; и символом любви — властители Северных земель сделали его частью ритуала помолвки, они приводили свою избранницу прямо к цветку в час цветения и преподносили его как и собственное сердце.              — Ты... ты... — Шан Цинхуа всё пытался что-то сказать, но слова не находились.              Мобэй-цзюнь ласково ему улыбнулся и, подняв руки, принялся стирать большими пальцами дорожки слёз, расчертившие его лицо.              — Просто скажи мне да. И ты больше никогда не будешь знать холода одиночества, — едва слышно прошептал он, не сводя бездонных глаз с Шан Цинхуа.              Вечно одинокий Сян Тянь Да Фэйцзи в этот момент не чувствовал ничего кроме счастья. Думал ли он, продумывая образ великого Мобэй-цзюня, что однажды тот станет самым важным для него человеком? Конечно же нет. Но сейчас как никогда он был счастлив, что попал в тело именно к Шан Цинхуа. Ведь иначе они никогда бы не встретились. И эти бездонные глаза, как и горячее сердце властелина Северной пустыни никогда бы не принадлежали ему.              — Да, Мой Король, — никогда ещё Шан Цинхуа не было так просто дать своё согласие.              Взгляд Мобэй-цзюня словно заискрился изнутри. Он улыбнулся так непривычно ярко и обнял так нежно, что слёзы снова полились из глаз.              — Перестань плакать. Ты зальёшь все шкуры, — мягко пожурил Мобэй, снова принимаясь вытирать слёзы с чужих щёк.              — Тогда заставь меня перестать плакать, — пробормотал Шан Цинхуа и тут же почувствовал, как его опрокинули на кровать, прижимая к пушистому меху.              — Как прикажет мой будущий муж, — протянул Мобэй-цзюнь, хитро улыбаясь и запечатывая губы Шан Цинхуа поцелуем.              Надо будет обязательно рассказать братцу-Огурцу. Вот он охренеет! — подумал Цинхуа, прежде чем отдаться во власть горячих рук своего будущего мужа.