*
На этом все не кончается, если бы кончилось, он бы и не придал значения, что абсолютно логично. Все продолжает скатываться к чертям собачьим, и винить в этом можно уже только себя самого. Врать друзьям теперь бывшим было глупо, особенно когда сразу было понятно, что все раскроется. Понимает он это, когда сидит в баре, а Саша приводит девочек. Миша смотрит только на Кузнецову. Она в том же платье, стоит и поглядывает на него из-под ресниц — на этот раз с легким оттенком вины. Ковалев язвит, хочет чтобы они ушли отсюда — кому он врет, он хочет чтобы ушла она, — потому что его дружок уж слишком откровенно и недвусмысленно посматривает на нее, и Мише это совсем не нравится. Они уходят, и он выдыхает с облегчением.***
Он стоит один в номере и пытается понять, как они вообще залезли к нему. От попыток думать начинает болеть голова, сильно так болеть. И тогда возвращается она, чтобы сказать ему еще пару ласковых. Миша ее не слушает — в голове и без нее стучит. Он только смотрит: на ней то же платье, что и тогда, с тем же вырезом, волосы у нее опять распущены и вьются-вьются по плечам. Он подается вперед и целует ее, и Кристина, как и он тогда, опешивает и не понимает, что происходит, когда все-таки начинает понимать отшатывается и бьет его по лицу ладонью. Голова после этого у него раскалывается не по-детски. А она стоит и смотрит. — У меня сейчас не то настроение, что вести хоть какие-то беседы, — говорит он, когда понимает, что Кристина не собирается делать что бы то ни было. — Так что ты или присоединяйся, — он машет рукой в сторону спальни, — или проваливай. Ковалев не знает, как бы он поступил, если бы она выбрала первый вариант. В тот момент он, в общем и целом, не способен ни о чем чем думать, потому что Крис мало того, что залепляет ему еще одну пощечину, так и хлопает со всей дури дверью, и теперь ему кажется, что по его голове пробежался не один табун лошадей. Он идет спать.**
Кристина подпевает Лазареву, смеется вместе со всеми, отчего ее лицо румянится розовыми пятнами, и выглядит невыразимо живой. Он пытается не смотреть и глотает стакан за стаканом — гортань вся горит, но он продолжает. Кузнецова тоже пьет, и сколько Миша не пытается, он следит взглядом за каждой рюмкой, которую она опрокидывает в себя. Все звуки сливаются в непонятную какофонию, и он понимает, что, наконец, пьян и то, что ему не плевать на Кристину. Он не влюблен в нее, как в Ирину, это что-то другое — абсолютно не здоровое по его мнению, — и это что-то все никак не дает ему покоя. Все заканчивается уже за полночь, и девочки начинают расходиться, он старается встать из-за стола так, чтобы не рухнуть тут же на пол, а затем вызывать такси и исчезнуть, сделав все максимально незаметно. Он успевает даже дойти до улицы и, немного протрезвев от свежего воздуха, начать набирать номер, когда Крис нагоняет его. Она бросает на него едва ли осмысленный взгляд, растягивается красные — в цвет щекам — губы в прелестной улыбке и говорит: — Знаете, я согласна. Ну, на то, что вы мне тогда предлагали, — она неопределенно ведет головой и пристыженно кусает нижнюю губу. — У меня родители на даче до самого вторника, и мы можем поехать ко мне. Она пьяна, ее шатает из стороны в сторону от выпитого, и связная речь никого не обманет. Он по совести — да и по уму тоже — должен отказать, ему все-таки уже четвертый десяток, но он этого не делает. Ковалев чувствует, как абсурдно все идет: его зовут в квартиру, пока там нет родителей, при условии, что эти самые родители ему чуть ли не одноклассники — уж ее мать — так да. Но он не хочет отказывать себе в этом. Такси все-таки приходится вызывать только в другое место. Кристина садится рядом с ним и чуть не засыпает на его плече. Когда они доезжают, когда поднимаются на нужный этаж (по лестнице, потому что лифт не работает), когда ключ после трех минут поиска находится на самом дне сумки, когда он закрывает за ними дверь, а она, наконец, целует его, как тогда в первый раз, он понимает, что это будет стоить каждой секунды его дальнейшего стыда за свой эгоизм. Ковалев хочет остановиться сейчас, по-настоящему, честно хочет, хочет остановить ее руки, свои, хочет прекратить ее целовать, хочет уложить ее спать, чтобы ей не пришлось потом жалеть, хочет поступить, как положено, правильно, но существует одна проблема: не останавливаться он хочет сильнее. Особенно когда Кристина стягивает через голову футболку и тянется к пуговице джинсов. Он не романтик, в чем даже сомневаться не приходится, но смотря на нее, лежащую на его плече и укрытую одним одеялом, он впервые после своего возвращения в родной город чувствует себя счастливым. Заснуть оказывается очень легко, но это скорее заслуга алкоголя. Утром все перестает быть таким простым, к его превеликому сожалению. Ковалев просыпаться первым, и именно тогда понимает, что все уже до такой степени испорчено, что не исправить. Конечно, он ошибается — потом становится еще хуже. Но это потом, когда Кузнецова просыпаться (ему стоило только попытаться сесть на постели) и открывает глаза, с недоумением глядя на него и садясь рядом. — Михаил Петрович, — тянет она не то вопросительно, не то удивленно. — Доброе утро, — тихо отвечает он. — Доброе, — говорит она и поворачивается к нему спиной — за это он очень ей благодарен, — тянется за футболкой и надевает ее. — Завтракать будете или сразу уйдете? Крис оборачивается через плечо и поднимает брови. — Пожалуй, не хочу травиться, — и усмехается. Ковалев уходит, она не возражает, не устраивает сцен, и все идет своим чередом до тех пор, пока он снова все не портит. Света была ошибкой, ошибкой вдвойне: во-первых у него только начало все налаживаться с Ириной, а во-вторых она мать Кристины. Но, когда Кузнецова говорит, что с ней, когда он понимает, что она знает хоть и не всю, но правду, когда врет ей, он чувствует себя последним козлом. Ошибкой была Света и ложь (алкоголь на удивление в этот раз почти не играет роли); Кристина не рассказывает ничего отцу, Миша смотрит ей в глаза и ожидает увидеть обиду, злость или что-нибудь в этом роде, но натыкается на пустое безразличие. В груди что-то сжимается, но ему явно не до этого.****
Дальше будет его отъезд и возвращение в сборную страны. Перед этим, конечно, он обещает им — ей — остаться (он тоже самое обещает и Ире, но перед Кузнецовой совестнее — её он с собой никак не возьмет). Они вручают ему подписанный мяч, он им — такую новость. У всех опускаются плечи, у всех кроме нее, у нее уголки губ наоборот поднимаются, точно она не сомневалась, что так будет — Миша угадывает эту улыбку, так же улыбается его мать, так же потом улыбнется Ира. Как будто они думают, что ему нравится всех разочаровывать. Разговор с Ириной не клеится, и в итоге она гордо удаляется, оставляя его на лестнице в одиночестве. Он решает найти Кристину и уж с ней выяснить все отношения. Ему просто необходимо хоть что-то здесь закончить. Она обнаруживается в столовой, рядом с кофейным аппаратом и с пластмассовым стаканчиком в руке. — Нам нужно поговорить, так что не убегай так шустро, — говорит он. Она отпивает чай ли, кофе ли — под крышкой не разберешь, пожимает плечами и говорит: — Ну, давайте присядем тогда, — и указывает на ближайший столик. Миша кивает, ему главное поговорить, а остальное неважно. — Короче, — выдыхает он, — то, что я уезжаю в Москву, я по-другому не могу… — Можете даже не объяснять, я знала, что так будет. Да и извиняться за то, что делаете то, что собирались изначально, немного странно, — и ухмыляется типичной ты-ж-мое-разочарование улыбочкой. — Это все? — Нет. Она опускает локоть на стол, подпирает голову рукой и подается немного вперед. Волосы у нее заколоты наверху, и ему остаются только две-три кудряшки у лица. — Мы так и не обсудили, — он поднимает взгляд и возвращается к темной пружинке, свисающей над ее левой бровкой.- То, что было между… — он замолкает. — Между вами и моей матерью или между вами и Ириной Константиновной? — она делает еще глоток и совершенно не улыбается. Он, наверное, ей благодарен. — А может то, что было между вами и Лелей? Выражайтесь конкретнее, Михаил Петрович. — Между нами, — Ковалев как-то скромно опускает глаза, чувствуя себя на удивление жалким. Пластмассовый стаканчик всхрустывает в руках Кристины, ладошки у нее слегка подрагивают, и он сильно надеется, что ему не кажется, и она действительно еле сдерживает свои эмоции внутри. — Разве это имеет значение сейчас? — она вскидывает брови, пытается улыбнуться — благо выходит отвратно и девушка бросает попытки. — Разве что-то изменится, если я скажу, что это, — Кристина на секунду сжимает губы, — значило для меня многое или напротив — ничего? Разве вы вдруг из-за этого решите остаться здесь? — она задирает подбородок и заглядывает ему в прямо в глаза. — Нет, — говорит он на выдохе и ждет, когда она опять ухмыльнется. Кузнецова не ухмыляется. Она молча ставит стаканчик на стол, резко встает, отчего кудряшки забавно вздрагивают, и шепчет: — Возможно, будь я более эмоциональной и порывистой, я бы обняла вас на прощание. Ковалев смотрит то на недопитый кофе, то на уходящую Кристину, она не оборачиваются, и в эту минуту он никак не может вспомнить, чего такого было в Москве, чтобы так рьяно желать туда вернуться. Но зато он точно уверен, что хуже уже не будет.