Девять месяцев назад. Сентябрь 1994 года.
Полистать «Ритуалы чёрной магии» в тот день не удалось: за ужином отец рассказал ей несколько смешных историй и не уставал нахваливать пирог и овощное рагу. Беверли вдоволь напилась чая и ушла к себе немного позже, чем рассчитывала, но ни о чём не жалела — такие спокойные тихие вечера выдавались не так уж часто. День был окончательно реабилитирован, и Беверли вспомнила о таинственной книге, только когда лежала в своей постели в ночной рубашке. Вставать она не стала, и благополучно уснула. На следующий день отец предупредил её, что останется на смене — он подрабатывал охранником в новом молле по вторникам, четвергам и субботам, вроде как — чтобы накопить ей на колледж, хотя были у Беверли смутные подозрения, что отец готов отпустить её не дальше Бангора. Сама же она метила в Парсонскую школу дизайна в Нью-Йорке, и вместе тех денег, что Беверли зарабатывала летом и что накопил отец, должно было вполне хватить на оплату первых двух семестров и съёмной квартиры. А там, может быть, Беверли нашла бы себе ещё какую-то подработку, и возвращаться в Дерри не было бы никакой необходимости. Отца, конечно, не хотелось оставлять — в хорошие дни. В плохие Беверли молилась о том, чтобы это случилось быстрее. Как бы то ни было, она заверила отца, что всё будет в порядке, и спокойно отправилась в школу. Генри Бауэрс не явился. Грета Боуи с подружками шептались о том, что Генри избили до полусмерти то ли за плохие оценки, то ли за то, что «он приставал к Маршлюхе. Может, его отец боится, что Генри подхватит от неё мандавошек?». Беверли не порадовал тот факт, что на несколько дней она была свободна от своего преследователя. Генри обязательно отлежится и попытается ей отомстить. Неизвестность мучила даже сильнее предстоящей встречи с Генри, и Беверли шла домой с тяжёлым сердцем. Тут-то она и вспомнила про книгу. «Может, там есть способ избавиться от преследования Генри?», — подумала Беверли, и эта мысль завладела ею. Чёрная магия была явно из разряда «плохие вещи, которые не стоит делать хорошим девочкам», но Беверли для волнений хватало и (мёртвого Эдди Коркорэна, тянущего к ней противные склизкие руки из Канала) странного поведения отца. А вдруг у демона получится как-то её защитить до конца учебного года? Поэтому, придя домой, Беверли, как могла, быстро сделала уроки, приняла душ и уселась за изучение «Ритуалов чёрной магии». Написаны они были на английском языке, только очень уж вычурном — таким, наверное, пользовались ещё во времена Шекспира. В начале книги находилось предупреждение: «Ни в коем случае не читайте вслух и не шевелите губами, когда изучаете заклинание. Без должной подготовки ритуал может выпить из вас всю жизненную энергию или вызвать кого-то, кто устроит невероятные разрушения и беспрецедентное количество человеческих жертв. Без профессиональных охотников на нечисть изгнать этих существ не получится, поэтому не пытайтесь повторить ритуалы в домашних условиях, не обеспечив свою безопасность». — Интересно, — сказала Беверли, теребя волосы, — существуют и охотники на нечисть? Весело. Ритуалы в книге были описаны самые разные: от простых, для которых требовались только мел и заклинание, до сложных, в список ингредиентов к которым входили живые существа, необходимые для жертвоприношений, и множество других вещей, от просто странных до совершенно отвратительных. — Так, это мне точно не нужно, — скривилась Беверли, переворачивая очередную страницу и обнаружила, что книга закончилась. Наступил момент истины — надо было принять решение, какой ритуал выбрать. Беверли исходила из того, что денег у неё мало, а убивать живое существо она не хочет. Под эти параметры подходил только один — ритуал на вызов «демона желания». Заклинание, пентаграмма, нарисованная мелом и солью, пять свечей на каждый луч звезды, составляющей основу пентаграммы, и небольшая жертва. Беверли посчитала рабочим вариант с голубем и на том закрыла книгу. В дни, когда отца не было дома, она доставала на ночь фотографию мамы и долго рассматривала, поглаживая рыжие, как у неё самой, волосы. Сегодня Беверли не изменила себе — пошла в комнату отца, открыла ящик комода и взяла в руки фотографию. Мама ласково улыбалась. У неё были зелёные, самого нежного оттенка глаза, россыпь веснушек и пышные рыжие волосы. Отец, когда выпивал, часто кричал, что Беверли похожа на мать, но ей далеко до неё. Беверли знала, что мама мучилась от рака молочной железы, метастазы которого были у неё буквально везде. Восьмилетнюю Беверли пугали батареи разноцветных баночек с таблетками, стоявшие в шкафчике в ванной, но мама улыбалась и говорила, что эти лекарства облегчают боль и помогают убить рак. В итоге, конечно, они убили не рак, а её маму — в ванной, когда даже наркотики перестали действовать, и не проходило ночи без маминого крика из родительской спальни. Десять с лишним лет минуло с того дня, но Беверли до сих пор ясно помнила, как подошла к маме, увидела её остановившийся взгляд, и внезапный ужас от понимания, что мама умерла, огрел её по голове ударом молотка. Отец в тот день поздно вернулся с работы и застал Беверли рядом с трупом матери, залитую слезами и сорвавшую голос от криков: «Мамочка, проснись!». Тогда единственный раз в жизни Беверли видела, как её отец плачет. Со временем они смогли научиться делать вид, что могут сосуществовать, но порой… Порой отец напивался до беспамятства, входил в её комнату и долго бессвязно бормотал, как Беверли похожа на мать, что ему кажется, будто Элфрида по-прежнему с ним. В последние несколько раз он действительно принимал её за мать, и Беверли сбегала из дома, чтобы пересидеть отцовский гнев где-то ещё. Она опасалась этого гнева, но ещё больше опасалась безумной любви, которой отец любил её покойную мать. Боялась, что однажды не успеет сбежать, а отец не поймёт, что она не Элфрида. Но ещё сильнее, до ужаса и отчаяния, она боялась, что однажды отцу на трезвую голову придёт мысль, что нет смысла предаваться горю, если рядом всё ещё есть копия его любимой жены. Можно просто притвориться, что Беверли и есть Элфрида… Рука Беверли, держащая фотографию, дрогнула, и изображение вдруг изменилось. С фотографии на Беверли взглянуло её собственное отражение, одетое в мамину одежду. — Я люблю тебя, Элвин, — сказала эта копия, начиная расстёгивать платье, — возьми меня, дорогой… Беверли быстро убрала фотографию в ящик комода и сделала шаг назад, распахнув в испуге глаза. — Ах, Элвин, — стонал её собственный голос из комода, — да, о боже, да! Она не помнила, как добежала до собственной комнаты, захлопнув за собой дверь. Пришла в себя только сидя на кровати, громко и горько рыдая. Как же она боялась, чёрт подери. Как же сильно она боялась.***
Отец вернулся ранним утром, и к тому времени Беверли уже встала. Она спала беспокойно, просыпаясь от каждого шороха, и наконец не выдержала лежать и ждать утра. Покормив отца и наскоро собрав себе обед, Беверли отправилась в школу. Генри Бауэрс снова не появился. Виктор с Рыгалом вели себя мирно и никого не трогали — может, побаивались прессовать кого-то без поддержки своего психопата-дружка, может, просто не хотели делать это сами по себе. Во всяком случае, когда Беверли сидела за угловым столиком, повернувшись спиной к остальной части столовой, и ела свой обед, она точно не ожидала, что кто-то тронет её за плечо. Готовая вскрикнуть, Беверли обернулась — и встретилась глазами с Бетти Рипсом. — Занято? — улыбнулась та, указав подбородком на пустую скамейку напротив Беверли. — Нет, — ответила она, — садись, конечно. А… — Грета с девочками уехали на концерт в Бангор, — спокойно сказала Бетти, присаживаясь напротив, — в школе просто не осталось сплетниц, которые могли бы меня осудить. Ты разве не заметила, что сегодня тут тише, чем обычно? Беверли недоуменно огляделась. Людей и правда оказалось меньше. — Действительно тише, — заключила она, — извини. Было немного не до того. «Обдумывала ритуал вызова демона, мои вчерашние галлюцинации и вероятность того, что они связаны с тварью, живущей в канализации и убивающей детей», — подумала Беверли про себя. Такое в качестве серьёзного ответа точно нельзя было использовать. — Да ничего, я всё понимаю, — кивнула Бетти, — помню, что у тебя строгий отец. Надеюсь, до него слухи о том, что ты якобы спишь с Генри, не дошли? Беверли нервно сглотнула. — Нет. И, надеюсь, не дойдут. Тем более, что они — полная чушь. — Ещё бы, — Бетти неспешно ела пасту с грибами из своего контейнера, — если бы ты трахалась с Генри, он защищал бы тебя, а не сходил с ума от спермы, бьющей в то, что у нормальных людей называют мозгом. — Бетти! — воскликнула Беверли в притворном ужасе и засмеялась. Та улыбнулась: — А что? Генри помирает от спермотоксикоза и срывает злость на младшеклассниках, а ты ходишь по школе, вся такая великолепная с твоими рыжими волосами, веснушками и потрясающей фигурой… Неудивительно, что он так на тебя кидается. Беверли покраснела. — Я не вино… — Конечно, ты не виновата, — махнула рукой Бетти, — никто об этом не говорит, крошка. Просто мужчин испокон веков раздражали красивые недоступные женщины. Ты действуешь ему на нервы одним своим существованием, так что будь поосторожнее с этим придурком. Я, конечно, лично с ним не знакома, но неизвестно, на что способен его крохотный тупой комок нервных клеток, по ошибке вложенный в черепную коробку человека. Беверли улыбнулась. Бетти, хоть и выглядела с точки зрения мальчишек неказисто — бледно-голубые глаза, светлые, соломенного оттенка волосы и аристократическая белая кожа — была невероятно умной и хотела поступить в медицинский университет. В последнее время она везде ходила с портфелем, набитым книгами по анатомии, физиологии и ещё чёртовой прорве наук, жизненно необходимых будущему врачу. Когда Бетти улыбалась, любой мог увидеть её брекеты, но Беверли считала её улыбку очаровательной. — Спасибо за предупреждение, Бетти, — искренне поблагодарила она подругу, — я постараюсь. Бетти кивнула и, словно вспомнив о чём-то, полезла в сумку. — У меня для тебя подарок, Бев, — сказала она, с хитрым видом пряча руки под столом, — я не знала, когда у тебя день рождения, а съездить в Бангор удалось только на прошлой неделе, когда он был у меня самой… Так что вот. Бетти положила на стол прямоугольный свёрток из красивой упаковочной бумаги. — О, Бетти, с прошедшим, конечно, но тебе не стоило… — Попыталась возразить Беверли, однако Бетти была непреклонна. — Я запрещаю тебе отказываться, Беверли Жаклин Марш! Беверли хотела было снова начать сопротивляться, но её полное имя из уст Бетти её шокировало. — Откуда? — спросила она, удивлённо округлив глаза. — От верблюда, — ехидно ухмыльнулась Бетти. — У меня свои связи, Бев. Я даже знаю, что Жаклин — это в честь Джеки Кеннеди, и что твоя мать была её фанаткой. Этого Беверли не знала, хотя и догадывалась. — Но правда, откуда? Бетти закатила глаза: — Ладно, сжалюсь над тобой. Моя мама бывает весьма болтлива, если переберёт джина. Беверли расхохоталась. — Да, это похоже на тебя, Бетти. Спасибо. Та улыбнулась: — Не за что, Бев. Открой, я хочу тебе немного пояснить, почему выбрала именно это. Беверли взяла в руки аккуратный свёрток. Ей жалко было рвать бумагу, но делать нечего — Бетти пристально смотрела на неё в ожидании. Под упаковкой оказалась книга. — Наоми Вульф, «Миф о красоте. Стереотипы против женщин», — прочитала Беверли вслух. — Да, — Бетти кивнула и наклонилась к ней поближе, — Грету бы перекосило уже от пары страниц этой книги, а вот ты, думаю, поймёшь. Женщины, к моему огромному сожалению, не правят миром, Беверли. Это мир мужчин — такова точка зрения феминизма. Но женщины должны стремиться к равенству и защите своих прав. Эта книга о том, почему сила красоты — это страшное заблуждение. Я хочу, чтобы ты стала феминисткой, Беверли. — Феминисткой? — переспросила та. Она слышала эти термины от Бетти и раньше, во время совместной работы в кафе, но всегда была слишком занята мыслями о домашнем задании, ужине и об отце, чтобы всерьёз послушать и вникнуть. — Да, — Бетти вновь кивнула, — ты очень умная, Беверли. Я вижу в тебе потенциал. Думаю, у тебя всё получится. Я-то буду слишком занята спасением человеческих жизней, чтобы всерьёз этим заняться, а ты, даже если станешь модельеркой, найдёшь время для активизма. У тебя есть все задатки прирождённой лидерки. Ты упорная, трудолюбивая и въедливая, а ещё у тебя обострённое чувство справедливости. Уж я-то знаю. Бетти накрыла своей ладонью её, и Беверли почему-то покраснела. — Почему ты так думаешь? — Потому, — большим пальцем Бетти поглаживала её запястье там, где под тонкой кожей бился пульс, — что восхищаюсь тобой. Ты находишься в трудной жизненной ситуации, но отчаянно борешься за место под солнцем. Ты всегда стараешься кому-то помочь, пусть даже они считают себя выше тебя. Почему-то Беверли вдруг стало жарко. В низ живота стекла горячая волна, колени ослабели и стукнулись друг о друга, соединяясь. Пальцы Бетти скользили по коже легко, будто крылья бабочек, но Беверли от этих прикосновений встряхивало, словно от ударов статического электричества. — А ты? Бетти хищно усмехнулась — но Беверли не испугалась, как если бы увидела то же выражение лица у отца или какого-то парня. Наоборот, от этой усмешки у неё в трусиках стало волнующе мокро. — Давай я завтра забегу к тебе и расскажу, — сказала она и, не дав Беверли возразить, добавила, — до прихода твоего отца. Тем более, если даже он меня увидит, ничего не скажет — я ведь девочка, верно, Бев? Никто прежде не звал Беверли этой формой имени, кроме Бетти. И предложение звучало так заманчиво, зажигало такой сладкий огонёк где-то за грудиной, что Беверли осталось лишь беспомощно кивнуть. — Хорошо. Можно после школы — я загляну в хозяйственный магазин кое за чем. Бетти одобряюще улыбнулась, продолжая гладить Беверли по руке так нежно, что сердце у той сладко замирало. — Договорились, Бев. Кстати, хочешь пирожное?..***
Этим вечером Беверли никак не могла выкинуть из головы Бетти и её прикосновения. Она доделала уроки, приготовила ужин, распланировала, что и где завтра купит для ритуала. Пришло какое-то ощущение дереализации — Беверли плыла по течению с олимпийским спокойствием, как будто её несло к тихому заливу, где с ней всё будет хорошо. Она сидела в ванной, думая о том, что произошло сегодня, как вдруг услышала голоса со стороны раковины. — Беверли! Беверли! Беверли встала, хотя голоса напугали её. Они не были похожи на те, что она слышала в библиотеке. Более детские, более зловещие. — Помоги нам. Помоги нам, пожалуйста! Колени резко ослабли. Перед глазами пронеслись все просмотренные фильмы ужасов, и интуиция взвыла сиреной: «Не подходи!». — Мы все хотим встретиться с тобой, Беверли. Беверли подошла. Заглянула в непроглядную темноту сливного отверстия. — Мы все летаем здесь внизу. Она наклонилась, повернув голову так, чтобы смотреть в слив только одним глазом. — Эй, — позвала она, — кто вы такие? — Я — Вероника, — отозвался один из голосов. — Я — Мэттью Клементс. — Я — Патрик Хокстеттер. — Подойди ближе. — Хочешь увидеть? — Мы летаем, — голоса начали изменяться, но, несмотря на страх, Беверли вплотную прижалась лицом к холодной керамической поверхности раковины, вглядываясь в темноту и пытаясь увидеть хоть что-то. — Мы изменяемся. Последняя фраза прозвучала пугающим, потусторонним голосом, который совершенно точно не принадлежал никому из живых людей. И тут же раздался детский смех — такой же, какой Беверли слышала из-под мостовой. «Чёрт возьми, оно здесь!», — успела подумать она, похолодев от страха. «Оно здесь, Оно внизу, Оно, Оно!». Её разум вопил от ужаса, но где-то на периферии сознания возникла дурацкая мысль. А как глубоко это — внизу? Беверли сходила в гостиную. Отец спал перед телевизором, и она не стала его тревожить. Она и так достаточно его тревожила. Так что Беверли взяла рулетку и вернулась в ванную. Язычок измерительной ленты начал медленно опускаться в сливное отверстие. Беверли не чувствовала, что он куда-то уткнулся, поэтому выдвигала ленту всё быстрее и быстрее, глаза её расширялись, а дыхание становилось всё медленнее от сковывающего ужаса. У трубы внизу будто не было никакого колена. Лента опускалась, и опускалась, и опускалась, пока, наконец, не кончилась. Из слива раздался ехидный детский смешок. В рулетке было двадцать четыре фута, и наконечник ни разу никуда не уткнулся. «Значит, Оно ещё глубже», — подумала Беверли. Её страх постепенно становился привычным, и она уже не понимала до конца, что происходит. Бездумно делала первое, что в голову придёт. Она начала сматывать ленту обратно, довольно быстро, и не сразу заметила, что темп замедляется. Кто-то тянул ленту книзу. Три фута, два фута, один… Конец ленты, вплоть до наконечника, был весь в крови. А за сам наконечник цеплялось что-то, похожее на волосы — длинные волосы её матери. Вдруг из волос выстрелило щупальце, обхватившее её руку — противное щупальце, состоящее из обрезанных окровавленных волос. Или выпавших? Её мать перед смертью стала лысой, волосы выпадали целыми прядями. Может, это действительно были её волосы?.. Беверли закричала, попыталась содрать с себя щупальце, но хватка волос не ослабла, напротив — из раковины выстрелили сотни щупалец, состоявших из таких же окровавленных волос, и рыжие волосы, измазанные в крови, выглядели чёрными. Волосы опутали её голову, её руки и ноги, скользнули под домашнее платье, которое носила ещё мама, по внутренней стороне бёдер и животу, рывками начали подтягивать голову ближе к сливу… — Папочка! — вырвалось у неё среди отчаянных криков, и она поняла, что на свете есть только один человек, к которому она может обратиться, как бы его ни боялась. Поэтому Беверли вновь заорала, уже осознанно: — Папочка! Помоги! Помоги! Из слива раковины с противным булькающим звуком показалась кровь — и выплеснулась фонтаном, заливаясь в широко раскрытые рот и глаза Беверли, забрызгивая всё вокруг. Целый гейзер крови, окрасивший ванную комнату в пугающий кроваво-красный цвет. Хватка щупалец ослабла, и Беверли вырвалась, упала на задницу, плача и крича, отползла к дальней стене под непрекращающийся поток крови — теперь она чувствовала густой запах гнили и железа. Не просто крови. Крови из вагины — менструальной или той, что, как говорят, бывает при первом сексе. Она зажмурилась, дрожа всем телом от ужаса и рыданий, и отчаянно молилась про себя, чтобы это бульканье наконец прекратилось. И, стоило ручке двери в ванную повернуться, жуткое бульканье стихло. На пороге возник отец. — Что, чёрт возьми, тут происходит? Беверли неверяще посмотрела на него, встретилась взглядом с его, выражающим полное непонимание. — Р-раковина, — заикаясь, начала объяснять она, — и к-кровь, это… — Какая кровь? — спросил отец. — Раковина, — дрожа, пролепетала Беверли, умоляюще глядя на него, — ты не видишь? Там была кровь… Она попыталась показать жестом, как кровь лилась из раковины, но язык не слушался. А отец смотрел на неё, как на сумасшедшую. Может, она и была сумасшедшей? Отец подошёл к ней, опустился на корточки, оперся ладонью на край ванной — окровавленный, господи, залитый багрово-красной кровью, чёрт подери! — и сказал: — Ты тревожишь меня, Бевви. Ты очень тревожишь меня. Он говорил тихо, доверительным тоном и так ласково, что пережитый ужас даже притупился немного. Но она всё ещё не верила. — Неужели ты не видишь? Он погладил её по волосам — тоже окровавленным, наверняка таким же длинным и чёрным, как щупальца Оно, уползшие обратно в раковину. — Я не вижу никакой крови, — сказал он, — только свою маленькую девочку. Ты, конечно, выросла, Бевви. Как бы я хотел, чтобы ты никогда не вырастала. После этих слов отец встал и вышел, закрыв за собой дверь, оставив её сидеть на полу, плакать и осознавать произошедшее. — Он не видел, — шептала Беверли себе под нос, чувствуя подкатывающую к горлу горечь, — он не видел.***
На следующий день Беверли задумалась о том, почему видела именно кровь. Она начала догадываться, что видит то, чего сильно боится — что-то, связанное с мамой, с их схожестью. Но кровь… Мама убила себя с помощью таблеток, никакой крови не было. И только к окончанию уроков, на которых, кстати, снова не присутствовал Генри Бауэрс, Беверли наконец поняла. — Девственница! Кровь девственницы! Слава богу или дьяволу, никто её не услышал. Но Беверли воодушевилась — может, ей даже не понадобится убивать голубя. Кровь девственницы, судя по мифам и легендам, считалась сильным колдовским снадобьем. В книге она ничего такого не встретила — там, конечно, говорилось о невинных существах, но никаких девственниц. И всё же надежда оставалась, так что в хозяйственный магазин, находящийся неподалёку от школы, Беверли почти бежала, воодушевлённая. Около магазина с учебником анатомии в руках стояла Бетти Рипсом. — Привет, Бев, — ласково улыбнулась она, закрывая учебник, — идём? — Идём, только кое-что куплю. Беверли заскочила в хозяйственный магазин, купила там мел, спички и пять свечей, потом они с Бетти зашли в продуктовый. Беверли взяла соль, Бетти — маленькую упаковку апельсинового сока для них двоих и пару конфет. По пути к Беверли домой они разговаривали. — Смотри, какую классную сумку я купила в Бангоре, — рассказывала ей Бетти, показывая ту самую сумку, — мне она безумно понравилась. Яркая, с пайетками — она похожа на калейдоскоп. И Минни Маус — самое то для девушки. — Да, — вздохнула Беверли, — очень красивая сумка. Бетти посмотрела на неё, как вчера, и добавила ещё одну характеристику: — Она напоминает мне тебя. Беверли снова почувствовала, что кровь приливает к щекам. — Бетти, я… — она опустила глаза и вдруг посмотрела на то, что несла в руках. Ничего опасного там, разумеется, не было. Отец не задал бы вопрос ни про свечи, ни про мел — но случалось, что Беверли выбегала из дома в одной ночной рубашке, и хорошо, если кто-то из старых дев соглашался приютить её на ночь. Если так произойдёт, что ей придётся убегать, может, стоит спрятать материалы для ритуала где-нибудь поблизости? — Что, Бев? Беверли вздрогнула и посмотрела на Бетти. Она совсем забыла, что не одна сегодня. — Да так. Хочу кое-что сделать, только… Не смейся. Бетти помотала головой: — Не буду. Беверли тщательно завернула свечи, мел и спички в пакет и, воровато оглянувшись, сунула под последнюю ступеньку лестницы своего дома. В ближайшие пару вечеров надо было закончить с ритуалом, иначе отсыреет и придётся начинать всё заново. — Я не спрашиваю, зачем ты это делаешь, Беверли, — Бетти положила руку ей на плечо, — но ты всегда можешь рассказать мне, если с тобой что-то происходит. Хорошо? Беверли кивнула. На секунду она подумала, что можно было бы рассказать Бетти про отца, про то, как ей порой становится страшно находиться с ним в одной квартире, как подкашиваются от страха ноги… — Вчера в ванной я видела кое-что, — вместо исповеди сказала Беверли, — что-то очень странное и страшное. Ты поможешь мне справиться с этим? Она обернулась и посмотрела на Бетти. Та мягко улыбалась. — Конечно, — ответила она, — для этого и существуют друзья.***
— Матерь божья! — воскликнула Бетти, входя в ванную комнату. Беверли мялась на пороге, стыдливо опустив глаза. Ей было неуютно от того, что именно сделало Оно с ванной, как Оно унизило её, Беверли. — Это лилось из слива. Фонтаном. И оттуда говорили мёртвые дети. — Бетти обернулась, открыла рот, чтобы заговорить, и Беверли добавила: — Я узнала голос Патрика Хокстеттера. Это не была галлюцинация, я уверена. Кровь видишь и ты, а вот мой отец… Он не видит. Бетти молча потёрла пальцем раковину, размазывая багровые разводы по белой керамике. — Так не пойдёт, Бев. У тебя тряпки есть? Тряпки у Беверли имелись. И Бетти, сняв с себя платье — «чтобы не испортить» — принялась намывать стены. Ростом она была чуть выше Беверли, а потому велела ей заняться раковиной и зеркалом. Беверли так и сделала, тоже раздевшись до белья. Вероятно, провидение в тот день оказалось на стороне Беверли, потому что они работали долго, но отец всё не возвращался. Наконец последнее ведро с розоватой от крови водой оказалось в ванной, и Беверли оттёрла разводы с нежно-зелёной эмали. — Вот и всё, — сказала она, вытирая пот со лба, и тут вдруг Бетти прижалась к ней сзади, обняв за пояс — спокойно и осторожно. Обыкновенные объятия — но от близости горячего тела Бетти Беверли захотелось присесть, потому что ноги перестали держать её. — Как ты смотришь на то, чтобы мы смыли с себя пот и грязь, а, Бев? — прошептала Бетти ей на ухо, касаясь мочки губами. — Если придёт твой отец, быстро вылезем. Беверли едва могла думать — мысли спутались, увязнув в чём-то горячем и сладком, как патока. — Если его нет дома сейчас, — пробормотала она, — то он, скорее всего, в баре. Вернётся к полуночи, может быть. Он больше никуда не ходит и к этому времени обычно возвращается. Ладони Бетти поглаживали её обнажённый живот. — Тогда открывай воду. Давай отпразднуем. Беверли смогла вздохнуть только тогда, когда Бетти отстранилась. — Что, чёрт возьми, со мной творится? — спросила она вслух, делая воду приятной для кожи температуры. Внизу живота, в промежности и по внутренней стороне бёдер будто бы кто-то тёр кожу шёлком. Волна будоражаще-приятных ощущений разливалась оттуда по всему телу. Но раньше Беверли чувствовала такое только после снов, где её ласкали шесть пар рук, забираясь пальцами в места, в которые не положено соваться приличным девушкам... — Я принесла сок и сладкое, — сказала Бетти за её спиной, — расслабимся немного. Бледная рука протянулась мимо бедра Беверли к бортику ванной и водрузила на него упаковку сока. Бетти положила рядом конфеты, расстегнула лифчик и повела плечами, сбрасывая его. Беверли смотрела, как заворожённая, на острые, чуть вздёрнутые кверху, как дерзкие кончики носа, соски, на круглые и почему-то манящие обхватить и сжать их рукой груди Бетти. Они кучу раз переодевались в одной раздевалке на физкультуре, но сейчас Беверли видела её не где-то на нейтральной территории, а у себя дома. Бетти, как ни в чём не бывало, стянула с себя трусики и перешагнула бортик ванной, опускаясь в ещё горячую воду. — Бев? — с лёгкой насмешкой позвала она, и Беверли отмерла. — Да. Да, сейчас. Под изучающим взглядом Бетти раздеваться оказалось тяжело. Беверли было стыдно за то, что соски её стали твёрдыми, как сухие горошины, за то, что волосы у неё на лобке были рыжие и мягкие, чуть темнее, чем на голове. За всю себя. — Иди ко мне, — позвала Бетти каким-то не своим голосом, протянула руку, и Беверли вложила в неё ладонь. В воду она почти упала, неловко забарахталась, и не успела опомниться, как Бетти оказалась на ней, обхватив бёдра коленями, накрыла горячими ладонями груди. Беверли задохнулась от ощущений, открыла рот, чтобы вздохнуть — и руки Бетти оказались на её щеках, а язык — во рту. Внизу живота будто ворочался кто-то тёплый, пушистый и одновременно влажный. Бетти ласкала своим языком её, прижималась губами, и Беверли казалось таким правильным и нужным тянуться к ней навстречу, обнять. Бетти целовала её быстро и жадно, запустив пальцы в волосы, то и дело наклоняла голову и лизала шею и нежные впадинки за мочками ушей. Беверли неловко гладила её плечи, не зная, что делать, и только рвано дышала, ёрзая на месте. — Бетти, — шептала она, — Бетти! — Что, милая? — спросила Бетти, отстраняясь, погладила спину кончиками пальцев так, что у Беверли побежали мурашки по всему телу. Она не понимала, что попросить и как. Она не знала, что девушки тоже могут… Трахаться. — Трахни меня? — неловко попросила Беверли и покраснела, опуская глаза. Перед взглядом оказались груди Бетти с большими розовыми ареолами сосков, и Беверли наклонилась, убирая волосы за ухо, обняла губами мягкую упругую плоть и лизнула. Бетти прижала её за затылок, ближе, как мать, дающая грудь ребёнку. Беверли ощущала себя так же спокойно — и одновременно внутри у неё бушевало пламя. — Мне не нравится это выражение, но, чёрт возьми, да! — прошептала Бетти. — Давай к тебе в спальню. Беверли дрожала всем телом и едва не поскользнулась, стоило ей встать, но Бетти поддержала, хотя выглядела не лучше. Однако вдвоём двигаться у них получалось неплохо. Они наспех вытерлись, и Беверли потянула Бетти в свою комнату. Шторы были занавешены, так что в комнате царил полумрак. Беверли села на кровать и потянулась к Бетти, вновь сталкиваясь с ней губами в поцелуе. Ладони, оказавшиеся на груди, уже не казались такими горячими, как раньше, но Беверли накрыла их своими, сжимая сильнее, и застонала в чужой рот. Бетти разорвала поцелуй и толкнула её в плечи, заставив откинуться назад. Беверли ударилась макушкой о кровать, сползла ниже, шипя от боли и накрыв отбитое место. — Бев, прости! Больно? — всполошилась Бетти, но Беверли махнула рукой. — Я в порядке. И Бетти склонилась над её грудью, втянула в рот сначала один сосок, поиграв с ним языком, затем второй. — Где ты этому научилась? — выдохнула Беверли, не в силах оторвать глаз от того, что вытворяла Бетти. — Порно, — Бетти облизнулась, уселась между её ног, широко раздвинув бёдра в стороны для удобства. — Правда, там такое обычно делают мужчины. Беверли знала о порно. У отца даже была пара кассет, но Беверли никогда и ни при каких обстоятельствах не подавала вида, что в курсе их существования. Она боялась к ним притрагиваться по одной простой причине — если бы отец узнал, что она их трогала, он бы избил её до полусмерти, и неизвестно, не сделал бы потом чего хуже, гораздо хуже, чем побои. — Никогда не видела, — сказала она. Бетти усмехнулась: — Я покажу. Она прикоснулась пальцами к её промежности, раздвинула ими складки нежной плоти и прильнула ртом куда-то… Туда. Беверли бездумно прикоснулась рукой к затылку Бетти, опьянённая и оглушённая электрическими волнами жара и сладкого напряжения, прокатывающимися по телу от скольжения её языка. Ей хотелось надавить, но она не могла причинить Бетти неудобство. Бетти вылизывала, посасывала и целовала, сводя её с ума. Реальность размылась перед глазами Беверли, постепенно замещаясь белым шумом, какой бывает, если включить телевизор, не настроив каналы. Под языком Бетти будто отрастало что-то новое, расширяясь, грозя разорвать Беверли промежность и низ живота… И разорвало. Она вскрикнула, изогнувшись в судороге, не чувствуя рук и ног из-за отхлынувшей крови, которая, казалось, потекла из образовавшейся от взрыва раны. Но никакой раны не было — только мучительно-прекрасная пульсация под нежными поглаживаниями руки Бетти. Беверли растеклась по кровати морской звездой и тупо смотрела в потолок, но не видела его, пытаясь сморгнуть белый шум. Получалось плохо. — Бев? — Пробилось к ней сквозь шум крови в ушах. — Всё хорошо? Язык еле ворочался во рту, но Беверли ответила: — Великолепно. Бетти тепло рассмеялась и легла рядом, поглаживая её по левой груди. Беверли прикрыла глаза и позволила себе просто насладиться моментом, пока не пришёл отец. «Вот чёрт! Отец!» Она распахнула глаза и села. Большая часть приятной истомы ушла, и Беверли чуть не расплакалась от обиды. — Что? — спросила Бетти. — Папа! Беверли встала и пошла в ванну, всё ещё не чувствуя толком стоп и кистей. Непослушные босые ноги шлёпали по полу. Бетти поднялась следом. — Бев? — Папа, — повторила она, подбирая одежду и отдавая Бетти, — он убьёт меня, если узнает. Бетти, я не должна была… Слёзы подкатили к глазам, смочили ресницы. Беверли взглянула на Бетти умоляюще и вдруг оказалась в кольце её рук. — Он не узнает, — прошептала Бетти ей на ухо, — мы доучимся и уедем отсюда. И всё будет хорошо, слышишь? Он не поднимет на тебя руку больше никогда, обещаю. Если что, приходи ко мне, Бев, ладно? Беверли, шокированная тем, что Бетти знает, согласно угукнула, а потом положила ей голову на плечо и разрыдалась.***
Бетти ушла, едва начало темнеть. Они успели вместе приготовить ужин, и Бетти постоянно прикасалась к Беверли, то целуя, то поглаживая. Беверли упивалась чувством безопасности и немного расслабилась, хотя всё равно вздрагивала, как испуганная треснувшей в кустах веткой олениха, и вскидывала голову, ожидая, что шаги за дверью остановятся, и зайдёт отец. Но люди проходили мимо в свои квартиры, и Беверли тревожно жалась к Бетти, пристыженная тем, что совершила. Она не жалела о том, что произошло, но боялась, что отец каким-то образом узнает. Догадается или (ему скажет Оно) услышит от кого-то… — Мы обе — девочки, Бев, — уговаривала её Бетти. — Если ни ты, ни я не проговоримся, считай, что ничего и не было. Если бы я была мальчиком, другое дело. Ты же сама говоришь, Бев, что он тревожится только по поводу мальчиков. Тревожится — опять это слово. Беверли проводила Бетти, но оно не шло у неё из головы. Отец говорил, что тревожился за неё — но за неё ли? Может быть, только за то, чтобы она принадлежала ему одному? — Бевви! — раздался зычный голос, совершенно не похожий на тот вкрадчивый и тихий, которым отец разговаривал, будучи трезвым. Беверли стрелой выскочила из комнаты, одетая в платье и повязанную на бёдра кофточку — понимая, что с пьяным отцом она сильно рискует, Беверли не стала пренебрегать возможностью одеться заранее. Отец возился с ботинками, неловко опершись на стену. Беверли бросилась помочь ему: встала на колени, ловко управляясь со шнуровкой, составила ботинки на полку и поднялась. Стоило её глазам встретиться с глазами отца, старый кошмар вновь вернулся. — Элфрида? Я звал Бевви… — Папочка, — терпеливо сказала Беверли, мысленно прикидывая, как проскользнуть мимо отца на улицу — она спрятала в носке немного денег, чтобы купить что-нибудь, если соберётся ночевать у Бетти. — Это я. Отец окинул её затуманенным оценивающим взглядом. — Ты никогда не звала меня так, Элфрида, — промямлил он, делая шаг вперёд, — но мне нравится, крошка. Беверли прижалась к стене в попытке уйти от столкновения, но отец, оступившись, навалился на неё. Не растерялся, как она ожидала, а смял ладонями грудь и начал покрывать поцелуями лицо. Изо рта у него несло так, что у Бев закружилась голова. От слюнявых пьяных поцелуев откровенно тошнило — тем более, он был её отцом. — Папа! — воскликнула она, пытаясь вырваться, но он только одобрительно рыкнул, прижимая её собой к стене, и задрал подол платья. — Какая же ты чудная девочка, Элфрида, — слова стали чуть осмысленнее, превратились в мурлыканье, — наша дочурка вырастет такой же, как ты. Его ладони скользнули ей за резинку трусов, и Беверли изо всех сил закричала и оттолкнула его, как смогла. Отец отлетел к противоположной стене, и, пока он очухивался, Беверли схватила с полки кроссовки и выбежала из квартиры, захлопнув за собой дверь. Она юркнула в переулок, выхватила из-под крыльца свёрток с принадлежностями для ритуала и, сняв носки, босиком помчалась прочь — только пятки засверкали. — Элфрида! Пьяный рёв отца слышался где-то позади, но Беверли не помнила ни одного раза, когда он двинулся бы на её поиски — разумности ему не хватало, чтобы осуществить что-то сложнее возвращения в квартиру и водворения своего пьяного тела на кровать или диван. Наутро он не помнил, как приходил домой, и Беверли ему верила — потому что иначе получилось бы, что пьяным он оправдывает приставания к ней. Слюна на её лице высыхала от встречного ветра, и Беверли плакала от отвращения, но убегала, лихорадочно соображая, куда бы заскочить, чтоб провести ритуал без свидетелей. В сгущающихся сумерках сверкнул фосфорно-белым текст на зелёном фоне: «Нейболт-стрит». Беверли мгновенно вспомнила старую развалюху, бывшую когда-то роскошным деревянным домом, и рванула к ней из последних сил. Камни нещадно врезались в ступни на каждом шаге, но Беверли переполняло отчаяние, и боль казалась не такой уж большой платой за возможность скорее добраться в относительно безопасное место. У крыльца старого дома Беверли остановилась, переводя дыхание, и начала обтряхивать ноги, чтобы надеть носки. На глаза ей попались красные тряпочки — обрывки резиновых воздушных шариков. Беверли было совершенно всё равно, кто решил прийти сюда отпраздновать что-то. Она обула одну ногу, обтряхнула другую, натянула носок. Обуваясь в кроссовок, пригляделась к двери. Та не была забита досками в отличие от окон, а вот запиралась или нет? Впрочем, замок за столько лет, скорее всего, кто-то да сломал. Беверли слышала, что тут тусуются наркоманы и алкоголики, но ничего, кроме пары старых пивных бутылок у крыльца, не говорило о том, что кто-то постоянно посещал этот дом. Крыльцо заскрипело, когда Беверли взошла на него, будто осуждало каждый сделанный по нему шаг. Глубоко вздохнув, она повернула дверную ручку. Раздался оглушающий скрежет, но дверь открылась. В доме пахло гнилью, затхлостью и почему-то водорослями. «Наверняка тут когда-то жили рыбаки», — подумала Беверли, осторожно ступая по скрипящему полу. Место для ритуала было идеальным, оставалось только… — Вот чёрт, — сказала Беверли вслух, сжав переносицу двумя пальцами, и обречённо зажмурилась. Она забыла нож.