Сын трёх саннинов

Сначала Орочимару создавал сына трёх саннинов из их ДНК исключительно ради достижения своей цели. С такими-то задатками и при должном обучении он должен был стать сильнейшим шиноби. А ещё создавал, чтобы заполнить пустоту внутри, образовавшуюся там со смертью Джирайи. Да, оставалась Цунаде. Его Цунаде. Однако такая же тоскующая по Джирайе Цунаде, которая с радостью согласилась на идею Орочимару о создании ребёнка из ДНК их троих, не подозревая о ещё одной цели. Как бы то ни было, Орочимару понимал, что эти две причины были очень разными, но обе — эгоистичными. Однако когда Мицуки появился на свет, Орочимару начал о нём заботиться и вскоре стал испытывать к нему любовь, которая не была связана с потенциальной полезностью мальчика или с переносом на него любви к Джирайе. Это была настоящая тёплая родительская любовь, растущая с каждым днём. *** Мицуки рисует открытку на День Рождения Орочимару. На ней изображены все три саннина. Он пишет своим кривым детским почерком, путая стороны у букв: Папа Джирайя Мама Цуна Лучший в мире родитель Орочимару Последнее слово он выводит наиболее старательно. Конечно, он очень-очень сильно любит и папу, и маму, и родителя. Но последнего он знает лучше, больше и дольше всех. Поэтому именно он — самый близкий и родной человек. Мицуки понимает это и немного стыдится, ведь папа Джирайя и мама Цуна — тоже очень хорошие. Мицуки никогда не видел папу Джирайю, но из рассказов родителя Орочимару знает, насколько тот был мудрым и отважным. В будущем он хочет стать точно таким же. А ещё хочет побыстрее вырасти, чтобы наконец прочитать его книги, которые родитель пока что не разрешает брать. Мицуки слушается. Он знает, что мама Цуна — важный человек в Конохе, там её все уважают, любят и называют Цунаде-сама. Мицуки её сторонится. Мама Цуна много работает, поэтому приезжает только на праздники или выходные. В доме сразу становится шумно и весело. Она привозит большие подарки и, заливисто смеясь, треплет Мицуки по голове. Это так отличается от обычно спокойного и сдержанного родителя Орочимару. Поэтому Мицуки, хоть и любит маму Цуну, всё ещё немного побаивается её. К ним порой заглядывают дядя Кабуто и тётя Шизуне с двумя своими дочерьми. Иногда вместе с мамой Цуной. Тогда они собираются все вместе и, как кажется троим детям, предоставляют их самим себе. Обычно они идут не в комнату Мицуки, а в лес. Взрослые не боятся их отпускать. Дочери двух превосходных куноичи и сын трёх саннинов уже многое знают и умеют. Тем более, родители в такие дни накладывают на окрестности повышенную защиту и не теряют бдительности. Но детям этого не говорят. Пусть учатся надеяться только на себя. Они представляют себя командой на миссии, надеясь, что в будущем они действительно станут командой. Взрослые иногда подыгрывают им, подстраивая различные опасности. Дети пока успешно справляются. *** Настала пора идти в академию. Мицуки, сильно привязанный к родителю Орочимару и не по годам умный, спрашивал, зачем вообще эта академия и почему бы сразу не сдать экзамен. — Сколько бы я не знал, по крайней мере одному — товариществу — в академии тебя научат намного лучше. Мицуки не понял, почему. Но поверил. Это же говорил родитель Орочимару. Чуть позже он с гордостью сообщил своему ребёнку, что, благодаря стараниям и связям Цунаде, Мицуки будет учиться в Деревне Скрытого Листа. Тем более, именно оттуда были родом саннины. Сначала их сын обрадовался, ведь он лишь однажды был в Конохе — с мамой Цуной. Эта деревня была намного больше Отогакуре, где он иногда гостил у дяди Кабуто и тёти Шизуне, и из-за своей неизведанности представлялась Мицуки очень интересным местом. — А где мы будем жить? На той большой горе, да? Я бы хотел жить там! Родитель Орочимару мягко посмотрел на него. И этот снисходительный взгляд как-то подозрительно напомнил взгляд мамы Цуны. Мицуки насторожился. — Я остаюсь здесь. Теперь ты будешь жить с мамой. Вам давно пора сойтись поближе. И вместе с тем тебе стоит стать самостоятельнее. Мицуки не хотел верить, злился, топал ножками, надувал губки и, обидясь на самого лучшего в мире родителя Орочимару, от которого он меньше всего ожидал такой-то подставы, убежал в свою комнату. Конечно, он не мог долго злиться. Тем более, мама Цуна была такой же неизведанной и интересной, как деревня Коноха, где она жила. Хотелось узнать её поближе. Всё семейство Якуши провожало Орочимару и сына трёх саннинов в путь. Мицуки обнялся со своими подругами, пообещал писать и попрощался. Девочки плакали. У мальчика тоже были слёзы на глазах. Но в них смешалась горечь расставания и счастье предвкушения новой жизни. Когда Деревня Скрытого Листа показалась вдалеке, настало время прощаться и с Орочимару. Мицуки весь путь бодро бежал рядом и с любопытством озирался, а сейчас вдруг остановился и начал, как маленький, цепляться за юбку родителя и хныкать. — Выше нос! В тебе течёт кровь трёх саннинов, — хотел ещё как-то подбодрить, но вдруг осёкся. Когда Мицуки всё время находился рядом, он не замечал изменений в самом себе. А теперь впервые посмотрел на себя другими глазами. Орочимару понимал, что это необходимо — отправить Мицуки в Коноху. Но ему было искренне жаль расставаться с ним. И вот это-то чувство его и удивило. Оно было настолько сильным, что слёзы наворачивались на глаза. Орочимару действительно любил Мицуки. Любил настоящей, сильной родительской любовью. Не только как средство для достижения цели, не за Джирайю. Как собственного ребёнка. И, наконец, понял это. Мицуки не был создан ради цели. Он сам был целью. Сын бросился в объятия своему родителю, тот обнял в ответ. Оба тихо плакали. Плакали маленький ребенок и человек, который до этого думал, что давно не способен на слёзы. Потом Мицуки сам отстранился и побежал в Коноху. Орочимару смотрел вслед. У ворот ждала мама Цуна. Мицуки первый обнял её, чего раньше никогда не случалось. Она, как всегда, смеялась и трепала его по голове. Вещи занесли домой, а потом отправилась в «Ичираку» праздновать переезд. Они шли по Конохе очень медленно. Цунаде тут же останавливалась каждый раз, когда её сын заглядывался на красочные вывески или подсвечивающиеся витрины, подходил к лавкам с едой или сувенирами. Он долго-долго, внимательно-внимательно рассматривал всё. И каждый раз мама Цуна настойчиво уговаривала что-то выбрать и купить. Однако Мицуки уверенно отказывался. Эта реакция вызывала тёплые, умилённые взгляды Цунаде и её гордость за Орочимару, который так хорошо воспитал сына их троих. У неё была слабость — хотелось дорогими подарками Мицуки компенсировать любовь, которую она не успела дать Джирайе. Орочимару тоже долгое время думал, что каждодневная, трепетная забота о ребёнке тоже объяснялась только этим. Им всё казалось, что они недостаточно любили Джирайю при жизни того, уходя в свои политические интриги с головой и отодвигая их крепкие, давние и сложные отношения на второй план. К сожалению, это было правдой. Только, когда они оба это поняли, было слишком поздно. Но теперь был Мицуки. Они навёрстывали упущенное. Они любили его вдвойне. Цунаде с сыном зашли в «Ичираку» и наткнулись на Ируку, Наруто и Какаши. Последний беззлобно пошутил: — Наверное, заведением ошиблись, Цунаде-сама! Она покраснела и ничего не ответила. Какаши удивился такой реакции, а потом увидел ребёнка, который с любопытством смотрел на мужчин. Присел рядом с ним на корточки. — Так вот ты какой! Давай знакомиться. Я преемник твоей мамы, Какаши Хатаке, — протянул ему свой кулак, Мицуки — свой. Также познакомились с Ирукой и Наруто, который добавил: — Будешь вместе с моим сыном в академию ходить. Мицуки молча кивнул. — Какой серьёзный парень! — Ирука подмигнул ему на прощание, — Хорошего вам вечера, Цунаде-сама! Трое шиноби поклонились им, потом — поварам и, улыбаясь, вышли на улицу. Мицуки долго изучал меню, выбирая лапшу. Наконец, они неспешно ели и мама отвечала любопытствующему сыну на вопросы о Конохе и о встреченных шиноби. — Вот это да! — не удержался от восклицания повар, обращаясь к своей помощнице, когда Мицуки с мамой Цуной тоже вышли, — столько хокаге сразу! Первый урок литературы. Может, даже волнительнее, чем первый день в Конохе, первый день в академии. Мицуки очень хотел полюбить этот предмет, ведь он мечтал стать, как папа Джирайя, то есть, не только сильным шиноби, но и знаменитым писателем. Было интересно, только, как показалось Мицуки, слишком легко. — Есть вопросы? — обращаясь к классу, произнёс сенсей, когда занятие подходило к концу. Оказавшийся самым активным на этом уроке ученик вновь тянул вверх руку. — Слушаю, Мицуки, — спросил преподаватель с улыбкой. Этот мальчик ему определённо нравился. Столько новых, незамутнённых мыслей и отсутствие боязни их высказывать, а, главное, заинтересованность в предмете. Как вдруг… — А мы будем читать книги Джирайи? Весь класс во главе с преподавателем дружно разразился хохотом. Мицуки поражённо смотрел на всех вокруг. Дождался окончания урока, вышел из класса и бросился прочь по коридору. Он был в гневе. Добежал до одиноко висящей качели во дворе академии и сел на неё. То, как все смеялись, привело его в ярость. Мицуки принял реакцию класса как насмешку в адрес папы Джирайи и не мог просто так оставить. Но что делать — не знал, поэтому просто сидел и злился. К нему направлялся светловолосый мальчик, который ходил с ним в академию. Но Мицуки решил демонстративно отвернуться от него, выражая своё пренебрежение ко всем и к их мнению. — Ну ты и выдал сегодня, — нетактично сказал светловолосый мальчуган, почесал макушку и представился, — Меня зовут Узумаки Боруто, давай знакомиться, чудак. — А меня — Мицуки, — спокойный мальчик совсем не обратил внимания на первое, довольно грубое, замечание. Он мог пропустить мимо ушей что-то обидное в свой адрес, но не в адрес людей, которые ему дороги. Так его наставлял родитель Орочимару. Он очень хорошо запомнил этот урок, а ещё запомнил какое-то особенно серьёзное выражение лица своего родителя, когда тот учил его всеми силами защищать дорогих тебе людей, но уметь прощать обиды, которые нанесли лично тебе. «Иначе можно долго потом жалеть». Эта фраза, но больше глубокий, болезненный голос, которым она была произнесена, навсегда запомнилась Мицуки. — Твой отец — Наруто, да? — Да, герой четвёртой мировой войны шиноби и седьмой хокаге, — буднично и с некоторой досадой ответил Боруто. Мицуки добавил с интонацией учителя, поправляющего забывчивого школьника: — А ещё ученик папы Джирайи. — Откуда ты знаешь? — искренне удивился Боруто, его глаза округлились, а лицо вытянулось, — и, погоди, как ты его назвал? Папа? — Да, — ответил громко и с вызовом, ожидая какой-то подставы и готовясь защищать своего отца. — Вот это да! Сын самого Джирайи, — видимо, Боруто был слишком поражён услышанным, чтобы заподозрить печальную несостыковку и спросить о ней. Мицуки обрадовала эта восхищённая интонация. Значит, на самом деле Джирайю уважают. А посмеялись явно из-за чего-то другого и не со зла. Теперь ещё больше хотелось узнать, что же такого в этих книгах и почему родитель Орочимару пока что запрещает их читать. Мицуки невольно улыбнулся. Хотел было гордо добавить: «не только Джирайи», но промолчал. А то этот светловолосый подумает, что он — не только чудак, но и зазнайка. А он сын трёх саннинов. Это не даёт повода зазнаваться, а, наоборот, добавляет ответственности. Как бы то ни было, Мицуки знал — ещё будет время сказать.