finders keepers

Восход солнца — нежно-алый цвет свежего мяса, что исходит дымом, как будто кто-то касался небесной плиты так долго, что плоть начала тлеть. Порох оседает на его губы, и в уголках глаз собирается пот, жгучий и кислый; он пытается смахнуть его: Натаниэль прикладывает влажную руку ко лбу и почти не чувствует ее. Одноразовый телефон все еще в его свободной руке, и когда он замечает это, он роняет его в грязь. Он чувствует напряжение от травм, которое удерживает его там, где он находится: сидит в кусочках гравия и сорняках перед заправкой, наконец-то в сознании спустя несколько часов после удара по голове. Его мать мертва. Он ждет минуту. Солнце поднимается над горизонтом, он в состоянии отслеживать это, запечатывая первый день, что он прожил без матери. Он пытается согнуть ладонь на лбу и чувствует ломкость в костях, его суставы покрыты опухшими синяками. Он ждет, когда его дернут за руку. «Не останавливайся, Абрам. У нас нет времени на боль. Возьми сумку. Сделай новое удостоверение личности. Сориентируйся. Вставай». Он знает, что должен двигаться, но никто его не дергает. Он слышит звонок, чувствует жар на ступнях, ощущает вкус дыма, но чувствует, что его мама все еще рядом. Его мама. Он срывается, ноги шатаются, как спички, и его бросает в пыль. Он расставляет руки, чтобы сохранить равновесие, зловещий смерч горя, неудач, ужаса и грязи вздымается под его скользящими кроссовками. «Что мне делать?» — шепчет он. Пустыня смотрит на него с жалостью в единственном обжигающем глазу, кровь течет с неба, но у Натаниэля она все еще сохнет на лице и свертывается на ранках. Он падает на колени, его ушибленные кости кричат, его голова переворачивается от сотрясения мозга. Он хватает телефон и снова смотрит на экран. — Кто нашел — берет себе, — говорит экран. [<начало от пословицы finders keepers losers weepers = «Кто нашел — берет себе, потерявший — плачет». >] Лола, с ее жестокостью, подобной грому его отца, отправила ему два сообщения с разницей в 17 минут: Фотография его матери, один из глаз вырван, из ее вялого рта течет кровь. Нашли и забрали. Натаниэль и четверо людей его отца бились, его ноги расходились по земле, когда он пытался убежать, бросая все, что мог, и неточно стреляя через плечо. Они выследили его у остановки посреди пустыни Невада и начали стрельбу, как только он побежал. Ранее, на третий день их пребывания на одном месте, его мать уже нашла машину и ехала в ближайший город за припасами, оставляя его на недолгие 40 минут. Натаниэлю удалось вывести из строя троих мужчин, прежде чем его сбили на обочине. Он не мог понять, почему последний парень оставил его раненым на стоянке, когда кровь пузырилась на выжженном на солнце гравии. Он не мог понять, почему он жив, и что ему делать с этим. Его мать умерла. Он прижимает экран телефона к камню, пока он не разбивается и не темнеет. Он встает на четвереньки, потные темные волосы падают на лицо, локти дрожат от напряжения. Он смотрит на темный силуэт грузовика, несущегося по дороге, он настолько напуган, что адреналин поднимает его на ноги. Он вытирает рот тыльной стороной ладони и хромает до тех пор, пока не может изобразить ровную походку. Он ощупывает свои карманы в поисках денег, которые дала ему мать, и находит их пустыми. Он помнит, как она схватила его голову за оба уха и сжала их лбы вместе менее двадцати четырех часов назад. Он чувствует скорбь так внезапно и сильно, что спотыкается. Он совершенно один, и его мать никогда не говорила ему, что делать, никогда не думала, что один из них будет оторван от другого. Ближайший сейф с деньгами и документами в одном штате отсюда. Одежда на его спине пропитана грязной кровью, а удар пули на его боку горит ранней инфекцией. Натаниэль спокойно идет к двери заправочной станции, дважды стряхивает с себя слезы паники и тяжело прислоняется к двери. — Вы должны мне помочь, — кричит он, слегка облакачиваясь о стенд с объявлениями. — Мне очень жаль, я… он забрал мой бумажник, мои ключи. Пожалуйста, помогите мне, я просто хотел купить бензина, я ехал всю ночь, и теперь…— он рыдает, и мужчина за стойкой обходит ее, с поднятыми руками, нервничая. — Тебя ограбили, сынок? — Он… он меня ранил, я думаю, у меня немного идёт кровь… — Даже не близко, вытекло не меньше литра. — Мой телефон… Я не знал, что делать, поэтому просто… я просто отдал его, и все остальное. — Наверное, правильно сделал. Он забрал удостоверение личности и все такое? — Он взял все, — несчастно повторяет Натаниэль. — Все, и я не могу пойти в больницу, о боже, я даже не знаю, как туда добраться, или если она есть, как я буду платить, я не знаю, я не… — Эй, эй, успокойся, как насчет того, чтобы ты очистился, а потом посмотрим? Натаниэль кивает со слезами на глазах, прижимаясь боком, где кровь в основном высохла. — Храни вас Господь. Спасибо огромное. Спасибо. Мужчина качает головой, явно гордясь собой, но, похоже, он не может заставить себя подойти ближе. — Ванная слева. Натаниэль благодарно кивает и немного спотыкается для эффекта, тяжело ползя по проходу и оценивая припасы на ходу. Он видит выпивку за прилавком, но не рискует взять, поэтому дезинфицирования придется подождать. Он протискивается в ванную и останавливается посреди комнаты, осознавая, как может исчерпать себя ложь, а люди могут проявлять недоброжелательность, когда их обманывают. Он через боль стягивает рубашку до локтей и вынужден прикоснуться к грязно-белому участку стены рядом с зеркалом, тяжело дыша. Он видит сторону грубой раны, простирающейся от его ребер до поясницы. Он быстро и болезненно очищает рану, прикусывая футболку. Он может чувствовать владельца магазина за дверью. Он выудил двадцать свернутых на всякий случай в ботинке купюр и положил их в карман. Он брызгает себе в лицо снова и снова, пока не чувствует онемение настолько, что слезы перестают течь. Он придавливает украденную марлю к ране и затягивает, пока его нос не сморщивается от боли. Он нежно, запинаясь, спрашивает через щель в двери, есть ли что-нибудь, что он может надеть, и парень откопал фланелевые вещи из потерянных и найденных, которые Натаниэлю приходится трижды подкатать. Он смотрит в зеркало и видит пятнистые синяки и краску для волос, но не может смотреть себе в глаза. Его матери нет в его лице. Он покидает заправку, чувствуя, что ничего не меняется, люди могут умирать, но солнце еще может взойти, и все ждет, чтобы его забрали и выпотрошили для собственного пользования. Он также чувствует, когда входит в поток машин, направляющихся в Спринг-Вэлли, и находит или крадет вещи и средства выживания, что его ответственность — заменить обоих сейчас, его и его мать, и что до тех пор, пока он держит голову опущенной, это будет похоже на то, что она все еще тащит его через всю оставшуюся жизнь. Пять ночей спустя он добирается до их сейфа, и его кулаки сжимаются, когда он видит документы и удостоверения личности их обоих, спрятанные в ящике вместе с несколькими пистолетами и пачками денег. Лицо его матери смотрит на него снизу вверх, послушно улыбающееся камере. Ее глаза — медвежьи ловушки. Нора Джостен и ее сын Нил Джостен. Натаниэль закрывает глаза. Ему снова и снова кажется, что он плывет, переворачиваясь и дезориентируясь, отталкиваясь от своего последнего положения. Эта личность — просто еще один круг, еще один поворот, еще один день с головой под водой. Нил открывает глаза. 2 года спустя — Слушай, Нил, у тебя на телефоне есть хорошие командные фотографии? — спрашивает Дэн, опускаясь на сиденье напротив него. — Мы обновляем стену. — А считаются ли снимки его красавчика-парня? — сладко спрашивает Ники. — Ну, он в команде, не правда ли? — отвечает Дэн с блестящими глазами. — К сожалению, — говорит Эндрю. Он ест крекеры прямо из упаковки, и хруст громче, чем старые записи, которые они смотрят на ноутбуке Кевина. — У меня на телефоне нет фотографий, — говорит Нил, не отрываясь от игры. — Я использую его, чтобы общаться с людьми. — Чувак, я говорю это любя, но есть тонкая грань между практичностью и чертовым занудством, и ты идешь по этой грани, — говорит Мэтт, кладя руку на ноутбук, чтобы закрыть, и его сильно ущипнули за это. Нил улыбается, все еще не сбиваясь с беспорядочной игры. Он никогда не думал, что ему выпадет шанс быть занудным. — Не могу поверить, что Жан на скамейке запасных, — говорит Кевин, игнорируя их всех, его глаза следят за приближающимся к воротам нападающим, толкающим и прорывающим защиту. — Они его недостаточно используют. — Дай ему поправиться, — вставляет Нил. Он чувствует, как Кевин закатывает глаза рядом с ним. — Прошли месяцы, его шрамы вполне зажили. — Я говорю не о его шрамах, — говорит Нил. Он ждет, когда Кевин взглянет на него, тошнотворно-затравленно. — Ты должен это понять.' — Ладно, это интересно, — говорит Мэтт, многозначительно глядя на Дэн, а затем снова на них двоих. — Я люблю споры по утрам, — соглашается Эллисон, сверкнув зубами. — Потом ты оскорбишь его форму. — Я просто напоминаю ему, что некоторых игроков проще не учитывать. — Почти то же самое, — отвечает Эллисон, размахивая рукой. — Ты никогда раньше не заботился о поправке, — ворчит Кевин. — Возьмите себя в руки, пожалуйста, — кричит Ваймак из-за стола, где он лениво листает бумаги, делая вид, что выполняет работу. — Больше смотреть, меньше сплетничать, или вы все будете делать заметки. Эндрю саркастически отсалютовывает, в то время как Дэн весело говорит: «Да, тренер!» Шум стихает на минуту, а затем Ники наклоняется над журнальным столиком и говорит: «Они просто злятся, что им приходится использовать мозг вместо ракетки». Он показывает двумя пальцами на Нила и Кевина, а затем изображает головную боль. — По традиции ты используешь и то, и другое, — с отвращением говорит Аарон. — По-видимому, нет, если ты спортсмен, ты не используешь ничего, — громко восклицает Ваймак. — Вытаскивайте свои долбанные тетради, мне нужны списки ходов и комментарии. — Прекрасно, — едко говорит Ники Аарону, который таращится на него. — Это из-за те… — Прошу прощения. Нил поднимает взгляд и видит, что Рене у дверного проема выглядит зажатой, втиснувшись в щель между дверью и рамой, как будто она затыкает течь. — Здесь женщина, она хочет увидеть Нила, — твердо говорит она, и это все, что она может произнести, прежде чем Мэри Веснински проскальзывает мимо Рене, гибкая, как шелк. — Его мать, — добавляет она ровным, но сдавленным голосом. Если знать её лучше, чем кто-либо другой, можно услышать напряжение. Она находит его лицо и поджимает губы. Он не знает, кого от кого защищать. Он хочет бросить руки между своей матерью и семьей. Он чувствует что-то рыхлое внутри, как будто вся его начинка стала вытекать, вытекать, вытекать. Было больно проглотить это, чувствовать, что его честность снова запечатана внутри него. У его матери теперь стеклянный глаз, на оттенок темнее правого. Ее волосы медово-русые, поврежденные на концах, обесцвеченные до окаменения. Все ее тело наклонено, и он знает, что она переживает хроническую боль, держится так для облегчения постоянной агонии. Она его мать, и его глаза наполняются слезами, жгучими, словно он подвергся чему-то резкому. Каждый раз, когда он смотрел на ее лицо, он испытывал страх перед чем-то. — Мама, — хрипло говорит он. Эндрю придвигается к нему ближе, защищая. — Пора идти, — сразу же говорит она, быстро улыбаясь, с зажатым выражением лица. — Мне очень жаль, — говорит она комнате, — но у нас возникла… ситуация. Я везу его домой. — Он дома, — просто говорит Эндрю. — Черта с два ты его забираешь, — говорит Ваймак. Мэри смотрит на Нила языками пламени. Он отшатывается. Она знает, что теперь он пустил корни в этой почве, что он игнорировал ее единственные правила. Все, что он когда-либо делал в безрассудном горе и гневе и бросал на могилу матери, теперь в пределах ее досягаемости. — Нил, — говорит она. Ее язык превращает слово в ложь. — Мы должны идти. Машина ждет. Украденная машина с поддельными номерами. Мать-воровка с фальшивым лицом. Возвращение в ту жизнь наверняка убьет его. Ичиро найдет их намного быстрее, чем Натан, и его неоплаченный долг будет просить и плакать о крови. — Отец мертв, — шепчет Нил. — Нил Абрам, — предупреждает она. Она пересекает комнату, распахивая и потроша ее своими прочными туфлями на каблуках, складками вокруг рта и пистолетом, который, как он знает, находится в наплечной кобуре под ее блейзером. Эндрю встает. — Прикоснешься к нему — потеряешь второй глаз, — спокойно говорит он. Мэри останавливается. Ее рот снова дергается. — Пойдем, — говорит она. Нейл, шатаясь, вскакивает на ноги, наконец, чувствуя рывок, которого он ждал у той заправки два года назад. — Нил, какого черта, — потрясенно говорит Ники. — Простите, — говорит Нил, чувствуя, что все его победы рушатся, как он всегда ожидал, глядя, как его дом горит вместе со всем, что внутри. Он смотрит на Эндрю и пытается запомнить его, быстро, сладость в его горьком нахмурении, в его пепельных волосах, в напряженных руках. Он закрывает глаза и видит его расслабленным, розовым в свете восхода солнца, с глубокими и расчетливыми глазами. — Я думал, твоя мама… ну, знаешь… — начинает Мэтт, и Мэри сжимает запястье Нейла, поворачивая его так, чтобы шов его повязки смотрел вверх. — Ты рассказывал истории из детства? — спрашивает она с уже притворно извиняющимся лицом. Нил чувствует, как плывет к ней, она отцепила его лодку от причала. — Мне очень жаль, мистер Ваймак, он может быть проблемным ребенком, патологическим лжецом, но… Эндрю пытается встать между ними, и Мэри тянет Нила за руку, изо всех сил пытаясь защитить его от предполагаемой угрозы. Он позволяет себе двигаться, видит все со стороны, свою жизнь до и после лисов, как кадры, положенные один на другой. — Нет, — говорит Эндрю, может быть, случайно, и достает нож так быстро, что Нейл не может решить, хочет ли он предупредить свою мать или позволить Эндрю спасти его, как всегда. Мэри уклоняется от первого удара, как от ничего, на вдохе, и ее взгляд становится совершенно чистым, когда она снова возвращается на линию взгляда Нила. — И это твои друзья? — И это мама, которую ты бросил? — возражает Дэн. — Не могу сказать, что виню тебя. — Им нельзя доверять, — говорит Мэри, яростно наклоняясь к уху Нила. — Ты никогда не доверяешь. Ты берешь то, что тебе нужно, и… — И бегу, я знаю. В его голове она выливает водку на его раны и прикладывает свой вспотевший лоб к его. Не оставайся, иначе тебя снова подстрелят. Не смотри на меня слишком долго, чтобы не облажаться. — Мы поговорим об этом позже, — говорит Мэри, кивая в сторону, где тело Эндрю представляет собой размотанный хлыст, а воздух воет от нетерпения. — Нил, — давит Эндрю, и это отдаляет его от пронзительного голоса матери. — Эндрю, — произносит Нил. — Я не могу думать. — Не уходи, — просто говорит он. — Она не владеет твоей жизнью. Она не может появиться снова только после того, как ты уничтожил все угрозы. Он держит нож так же, как сигарету, зажимая указательным и средним, и большим пальцем. Нил опускает голову. — У тебя больше нет причин бежать, — говорит ему Ваймак, теперь уже на расстоянии вытянутой руки, вскинув свои руки. — Мама или нет, держаться за ручки по пути до комнаты больше не в твоем стиле, я прав? — Что ты им сказал, а? — спрашивает Мэри и поворачивает Нила еще дальше к двери, словно она спасает тонущую жертву, так внезапно, что у него перехватывает дыхание. Эндрю двигается быстро, выкручивая ей руку и отталкивая ее от Нила, пользуясь бедром, согнутым из-за ее хронической боли, вероятно, следствием травмы позвоночника. Он прижимает ее к стене с такой силой, что дверь с дрожью закрывается. Нил замечает облегчение и панику в ярком свете ножа Эндрю, когда он погружает его в руку Мэри, прижимая ее ладонь к стене. Ваймак бросается вперед, чтобы дестабилизировать Эндрю, правда тот даже не сражается, его мускулы скованы напряжением, но он ждет, когда Нил начнет действовать. Он обезвредил угрозу и теперь просто обеспокоенно кружит. Мэри закусывает свою боль, даже не вскрикивая, ее тело сильно затряслось, а затем стабилизировалось. Нил наблюдает, как кровь стекает по ламинатному полу, и думает о том, как Мэри всегда следила за грязью по дому, и он разглядел ее только после того, как отпустил мать. Ее напряженный взгляд находит лицо Нила, такое же открытое, как когда она вошла в комнату. — Ты позволил им посадить себя в зоопарк. Ты позволил им подрезать тебе крылья. — Я хотел этого, — признается Нил, чувствуя отвращение в горле, но храбрость за спиной. — Я подписался на это. Соглашался на это раз за разом. Это причина его смерти. Это причина того, что мы в безопасности. — Не будь наивным, — кричит она. — Мы не в безопасности. Все знают тебя, Абрам, твоя кровь сейчас стоит даже больше. Я слежу за твоими следами в течение нескольких месяцев, и тебе нужно бороться как с наследием, так и с известностью; ты привязан к своему отцу, Мориямам и этой команде. Я не могу отменить то, что ты сделал. — Я уже несколько месяцев никуда не сбегал, — возражает Нил. — Я заключил сделку, и я живу с ней. — Если ты заключаешь сделки с этими людьми, значит, ты не живешь. — Я не думаю, что ты помнишь, что такое жизнь, — рявкнул Нил. Она издает разочарованный звук и выкручивает руку от боли. Эндрю усмехается, и Нил вдруг понимает, что он в ярости. На его лице видны все отпечатки эмоций, которые у него оставались, и насилие было скорее инстинктом, чем расчетом. — Я не могу защитить тебя от этого, — предупреждает Мэри. — Ты слишком далеко зашел. — Ты никогда его не защищала, — говорит Эндрю. Она смотрит на него с почти обнаженными зубами, бешеная улыбка — единственное семейное сходство, которое они разделяют. — Ты не поймешь, и я не знаю, почему Нил позволил тебе думать, что ты можешь. — Он не позволял ему, — неожиданно шипит Аарон, крепко скрестив руки и сцепив колени вместе, он все еще лежал на диване. — Ты не единственная в мире, с кем случилось что-то плохое. — Неа, не в этой комнате, — соглашается Дэн, делая шаг вперед. — Я знаю, что это серьезная стрессовая ситуация для вас, но Нил здесь по определенной причине. Мы все сделали решительные вещи, чтобы выжить. — Разница в том, что эти дети не позволяют своим бедам брать контроль над всей их жизнью, — говорит Ваймак, — и если вы попытаетесь сократить потери Нила и сбежать, это будет намного хуже, чем вы полагаете. Если он этого не захочет, — заканчивает он, глядя на Нила. Он также ловит на себе взгляд Эндрю и быстро качает головой. — Я не вернусь к той жизни. Лицо Мэри морщится, и серьезность того, что он сделал, подавляет ее. — Но я нашла тебя. Я вернулась за тобой, Натаниэль. Его подкашивает от этого имени, как она и надеялась, но не в том направлении. — Сначала ты бросила меня, » — говорит Нил. — Ты знала, где я был все это время, и ты… — он сглатывает, чувствуя, что ему снова четырнадцать, его руки скользят по карманам, его мать смотрит на него, в ярости, клеймит его на всю жизнь чем-то иным, чем его отец. Эндрю подходит ближе, соприкасается с Нилом и затмевает Мэри. Нил сует слабую руку за воротник Эндрю, ему нужна поддержка. — О, нет, — говорит Мэри, задыхаясь в ужасе, — я не могу поверить, что ты был настолько глуп, чтобы сделать это. Любить того, кому нравятся ножи? Думаю, ты все-таки последовал моему примеру. Руки Нила опускаются. Намерение зудит и горит в нем, как плохая реакция, и он слишком быстро проталкивает Эндрю, чтобы поймать его, горячий и быстрый, как пуля, лихорадочный и неприкасаемый. Он вытаскивает нож из руки матери и вместо этого прижимает его к ее горлу. Она болезненно ахает, и его грудь разбита, взломана, разграблена. — Он совсем не похож на него. Он замечает узкую персиковую линию шрама в уголке ее рта и снова чувствует слезы на глазах, вспоминая, как она улыбалась ему даже с порезом, чтобы он не боялся. Мэри и теперь улыбается ему, тень гордости пробегает по ее лицу. — Хорошо. — Послушайте, я тут не для того, чтобы рассказать вам, как организовывать воссоединение вашей семьи, но, может быть, ножевых ранений должно быть меньше? — говорит Ники, немного истерично. Нил роняет нож, благодарный за предлог, его плечи опущены. Он чувствует, как руки утаскивают его от матери, ее кровь прилипает к полу, и он закрывает лицо ладонями. — Думаю, вам лучше уйти, — серьезно говорит Ваймак. Он слышит, как она колеблется. Он понимает, что она никогда в жизни добровольно не уходила от него, и как это должно быть похоже на неудачу, как смерть, которой она так боялась, что спала с пистолетом в одной руке, а пальцы Нила были сжаты в другой. Когда он снова поднимет глаза, её уже не будет. Он вспоминает, как он себя чувствовал, когда его колени были впаяны в песок, и в его голове звенело. Именно так должна чувствовать себя его мать сейчас, когда ее сын найден, забран и недоступен. Он оглядывает лица своих товарищей по команде, измученные беспокойством и пережитыми травмами. Ему больно от стыда. — Ты смиришься с этим? — осторожно спрашивает Рене, и он поражен ее голосом, как будто думал, что смотрит на фотографию, пока та не начала двигаться. Она имеет ввиду, что предполагает, что он найдёт мать, если пожелает. Эндрю шатается отдельно от остальных, но его глаза выглядят также. — Да, — тихо говорит он. — Я просто… раньше было облегчением, что ее не было здесь, и она не смотрела на то, что я сделал, — он моргает. — А теперь она все это увидела. — Что, видела, что ты перерос ее? Это настоящий позор, — саркастически говорит Эллисон. Нил вздрагивает. — Я до сих пор не понимаю, как так она живая, — говорит Ники, пытаясь поймать взгляд Нейла, пытаясь установить связь. — Мы не обсуждаем это, — говорит Эндрю. Он оттаскивает Нила от группы за футболку сзади, и никто не пытается им помешать. — Нил, — говорит Ваймак, поднимая на него подбородок. — Потом, ладно? Он кивает. Эндрю тянет более настойчиво, и Нил идет в ногу с ним, позволяя своему весу немного напереть на его бок. Его проводят в коридор, и его зрение резко меняется настолько, чтобы на мгновение увидеть свою мать, прежде чем он понимает, что снова потерял ее, на этот раз специально. Теперь он знает, что каждое решение, которое он принимал в течение двух лет, было жестокой реакцией на ложь, в которую он верил, на секрет, который хранила его мать. Он также знает, потому что чувствовал это, ожидал этого, что его мать сунет сотовый телефон в его карман, когда он приставлял нож к ее шее. Это было все, что он мог чувствовать, глядя на солому старых и новых шрамов, на темные глаза, которые он находил в темноте, когда ему снился кошмар. Это все, что он сейчас может чувствовать. Проскальзывают полосы верхнего света, когда Эндрю физически уводит его от места его паники, создавая двери между Нилом и его прошлым, которое волной разрушит город, унося выживших, пока они не доплывут до смерти. Он нашел землю, и ему больше не нужна спасательная шлюпка. Он не упускает из виду вес своей одежды и соль в легких. Спасательный круг его матери — петля. Его зрение затуманивается, и каждый раз, когда он пытается извиниться, рука Эндрю все сильнее сжимает его футболку. Почему-то они на корте. Эндрю держит его, и корт держит их обоих. Запах резины и сигарет выводит его заикание из панической атаки, и Эндрю сжимает его, крепко держа за челюсть, за талию, лицо так близко, что Нил мог сбалансировать на нем весь свой мир. — Она этого не стоит, — говорит ему Эндрю, стиснув зубы. Нил качает головой. — Мне всего лишь прислали фото, а я поверил. Я уехал из штата, пока моя мама была с ними, истекая кровью. Как я должен… как мне справиться с такой ошибкой? — Если она была в руках Лолы, то была почти мертва. Тебе было шестнадцать. Как бы ты смог помочь? — Я мог бы… — Ничего подобного. Теперь вы оба живы, и это только твоя заслуга. — Эндрю, — просит Нил, сжимая веки. — Я бы убил ее, — отвечает тот хриплым голосом, уходя от него, но соединяя их руки. — Я могу сказать, что ты все еще боишься ее. — Я не хочу потерять это, — Нил сжимает их лбы вместе и вдыхает, преодолевая страх. — Я чувствую, что она бы забрала это все, думая, что спасет мне жизнь. — Я не позволю ей. Нил, — он приоткрывает глаза, Эндрю все еще в ярости, глаза и рот темные и влажные, и у Нейла стабилизируется пульс, когда его страх переходит в гнев, уголь — в огонь. — Кровь — не значит семья. Семья и кровь всегда текут в одной и той же канализации, люди рубят друг друга, что бы было легче переместить, или спрятать, или проглотить. Лисы всегда хотели его целиком. — Ага, — почти обезумевши говорит Нил, поднося руку Эндрю к груди. — Да. Вот это.