Прохлада позднего лета ворвалась в задний двор неожиданно. Так же неожиданно, как изменения в рутине Шэнь Цинцю. Ныне его покои располагались вовсе не в сырой и холодной водной тюрьме, но в полупустой аккуратной комнате дворца Хуаньхуа. И пока ветер мягко покачивал ветви персиковых деревьев, бывший некогда горный лорд привычно отсчитывал минуты до его — мерзкого выродка — прихода. Ведь с некоторых пор Он стал еще более отвратительным. Более… заботливым? До тошноты услужливым?
Эти мысли почти вынудили Шэнь Цзю действительно вырвать. Если бы ему, конечно, было чем. Пришлось только недовольно сжать потрескавшиеся от сухости губы. Грязному полудемону в голову не пришло ничего лучше, чем поиграть в хорошего ученика! Так глупо, что даже насмехаться над этим ниже какого-либо достоинства. Или его отсутствия в случае Шэнь Цинцю.
Раздался легкий стук в дверь и бархатистый голос, не несущий в себе ничего, кроме скрытой угрозы, — так казалось пленнику.
— Ваш ученик вернулся, шицзунь, — Ло Бинхэ вошел внутрь. Звук его шагов глухим эхом отражался от стен комнаты. А вечно ненавидящий, прожигающий до самых костей взгляд был прикован к лицу когда-то известного заклинателя.
Как и всегда, ответа не последовало. «Учитель» упрямо вперил взгляд в пол, игнорируя любые обращения Ло Бинхэ. Как бы тот ни всматривался в изможденное лицо, в едва ли живое тело.
— Вы хорошо себя чувствуете? — почти утвердительно произнес Повелитель трех миров, прекрасно зная о состоянии пленника после многочисленных перевязок и подбора лекарств.
«Нет.»
— Было ли (хоть) что-то, что взволновало вас сегодня? — каждый день в этом дворце стал похож на предыдущий. Казалось, в нем не меняется ровным счетом ничего, и непрекращающиеся склоки жен, переросшие в скотобойню, — всего лишь повседневность. В глазах Бинхэ их красота уже — товар с истекающим сроком годности: почти не имеющий пользы и вкуса, чтобы желать его, но достаточно питательный, чтобы удовлетворить потребности. Отсюда и обострившаяся конкуренция.
«Нет.»
— Что-то, что вы бы хотели заполучить?
Ло Бинхэ коснулся растрепавшейся за эти дни косички.
Не осталось ничего, кроме жадности. Грудь полудемона снедала пустота, разум — проклятый меч, и он сам — окружающих его людей.
«Другой Шэнь Цинцю.»
-…
Каждый день после своего возвращения из другого мира Ло Бинхэ приходил в комнату, «принадлежавшую» Шэнь Цзю, задавал глупые ничего не значащие вопросы и, накручивая на палец прядь смолистых волос, подолгу пялился в сторону бывшего учителя, но не на него, нет. Сам Цзю для него ничего не стоил, но знакомые черты впору бы назвать сокровищем.
***
«Шэнь Цинцю, была ли в тебе хоть капля человечности?»
Эта мысль давно приходила в голову полудемона, но все будущие рассуждения на ее счет вскоре разбивались о стену непреодолимой ненависти.
«Откуда в тебе столько злобы?»
«Почему ты так со мной поступил?»
«За что презирал?»
«…»
Однажды Ло Бинхэ перестал спать по ночам. И все из-за этих вопросов. Они пчелиным роем жужжали над его ухом, казалось, пробирались через него в самый мозг и откладывали свои мерзкие личинки возмущения, непонимания, любопытства, но самые крупные оказались и кусачее остальных.
Жадность, жадность, жадность… Ло Бинхэ был очень жадным. Он всегда таким был. Жадным до любви, жадным до мести, до силы, до женской красоты, до вкуснейшего алкоголя. А теперь (посмотрите на него!) он жаден до Шэнь Цинцю!
Бинхэ сел на постели.
«Должна быть причина, по которой он такой. И я должен был узнать ее в тот раз,» — мужчина раздосадованно потер глаза. — «Если только…» — во тьме тут же сверкнули алые зрачки. — «Царство Снов.»
Едва ли этот способ мог действительно помочь, но благодаря ему Повелитель трех миров узнал гораздо больше о своем «учителе», о причинах и следствиях.
Ло Бинхэ некоторое время перестал появляться во дворце, а бывший горный лорд Шэнь мучился калейдоскопом кошмарных воспоминаний с вечера и до утра.
***
Измученный пленник был неподвижен. После многих бессонных ночей он почти скучал по пыткам демонического выблядка. Уж лучше он будет терпеть невыносимую боль, чем снова переживать все прелести рабства в воспоминаниях о доме Цю, предательство Юэ Ци и годах, проведенных в страхе перед своим первым «учителем».
— Ты мой, Шэнь Цинцю, — шептал Ло Бинхэ, Повелитель трех миров.
Он действительно ненавидел шепот этого ублюдка у своего лица. И так тошно, а он еще смеет касаться сухих губ почти что мертвеца своими холодными, как лед, и мокрыми, как влагалище очередной суки, пальцами. Экая забота! Да что б ты, ублюдок!..
— Весь, до последнего сухожилия, — полудемон оперся лбом о лоб мужчины и, прижимаясь к горшку, продолжил:
— Каждая твоя кость, или капля крови, или волос, — его глаза, такие же усталые, как и у пленника, смотрели на Шэнь Цзю, на того, кто носит число вместо имени и гордое упрямство вместо самых нежных чувств. — Каждая твоя мысль и воспоминание — все мое.
Цинцю исподлобья встретил одержимый взгляд самопровозглашенного «любимого ученика».
