***
Дождь шел уже четверть часа, а собравшиеся тучи еще раньше разогнали редких прохожих с крохотной неприметной улочки в Баттерси. Фредди запоздало вспомнил о Водоотталкивающих чарах, волшебной палочке и корке о совершеннолетии — вечно вылетало из головы. Не о том он думал в последние два месяца. Но Роксану, похоже, полностью устраивали ярко-розовый зонтик и лужа перед крыльцом, глубину которой она мерила резиновыми сапогами со снитчами. — Давай споем ту песню, — попросила Роксана, — про кости. Фредди хмыкнул. В голове отчетливо зазвучал голос матери: припомнил ему все драки с деревенскими мальчишками в детстве и жесткие потасовки позже — хватало же ума тупорылым подросткам из Косого переулка ходить чуть ли не каждый каждый летний четверг на разборки со шпаной из Лютного. Пять на пять, без волшебных палочек и тормозов в головах, с мыслями о безнаказанности вне стен Хогвартса. Голос матери напомнил и о том, что малышка Роксана должна вырасти другой. Без глупой жестокости, болтовне о смерти и костях. Они тихо запели, продолжая мокнуть: Роксана — ногами в луже, Фредди — в тонком твидовом пальто под дождем. — И кости… — Летят в пропасть… — И все, за что мы боролись… — Наш дом, наша юность… — Все мы умрем... — Но мы живем в прекрасном мире! — Зонтик закружился в руке у Роксаны, превратившись в смазанное розовое пятно. — Мы живем, мы живем… — подхватил Фредди, криво улыбнувшись. Спустя еще минуту-другую дверь распахнулась, и на пороге показался Джеймс. Босой и растрепанный, в накинутом поверх пижамы халате — как будто его резко выдернуло из кровати подозрение, что на крыльце могут оказаться нежданные гости. Джеймс растерянно обернулся по сторонам и спросил: — И давно вы тут стоите? — Мы звонили. — Фредди кивнул на кнопку под табличкой с номером. — Звонок сломан. — Джеймс виновато пожал плечами и шагнул обратно в дом. — Заходите… Я почему-то думал, вы камином переместитесь… — Он добавил тихо, когда Фредди уже снял сапоги и плащ с Роксаны и подтолкнул ее в сторону гостиной: — И Рокси я не ждал, если честно. Купил бы шоколадных котелков... — У тебя единственного есть телек, — объяснил Фредди со скупым смешком и убедился, что Роксана нашла пульт и забралась с ногами на диван, прежде чем прикрыл дверь в гостиную. — Тренировка вечером отменилась? Фредди кинул красноречивый взгляд на пустую бутылку Огденского на тумбочке. — Это вчерашняя. Винда притащила… Или Клэри… Я, если честно, вообще не помню вчерашнюю ночь. — Джеймс поморщился, нащупал палочку в кармане халата и отлевитировал бутылку в мусорное ведро. Они зашли на кухню и сели друг напротив друга за стол, будто собирались обсудить что-то важное. Хотя Фредди все меньше хотелось поднимать неудобную тему. Лоркан умер больше двух месяцев назад. Над ними не кружили стаи сов с письмами, их не вызывали на дачу показаний, им не грозило ровным счетом ничего. Самоубийство — сказали факты. Невиновен — сказал верховный чародей Визенгамота, отпустив Джеймса со скамьи подсудимых. А в нормальное русло жизнь так и не вернулась. Фредди вдруг вспомнил совершенно не к месту, как они с Лорканом висели, зацепившись за каменные перила на заднем дворе Хогвартса, вверх ногами. Заглядывали под юбки симпатичным рейвенкловкам, проходившим мимо, и дружно хохотали. Кружевные труселя, девчонки, холодный весенний ветер и скоро экзамены. Джеймс подошел, посмотрев с укором — ему полагалось, как старосте, — но забрался на каменные перила и тоже повис вниз головой. Фредди замутило от воспоминаний, разбившихся о кривую ухмылку Лоркана, кровавые пузыри в уголках его рта. «Ты бы хотел это сделать, Фред? Ты бы хотел? Нож, ты и я. Один на один. Как ты любишь. Больно-больно». — Многовато пьешь, — заметил Фредди, задавив голос Лоркана в голове. — Да брось. — Джеймс фыркнул весело, почти как прошлый бестолковый Джеймс. — Только ты не начинай. Мне и нотаций Альбуса хватает. — Где он кстати? — Фредди с облегчением зацепился за возможность оттянуть неприятный разговор. — А ты не знаешь? — Джеймс удивленно вскинул брови. — Я думал, мама всем разболтала… У отца даже маленький приступ бешенства случился на днях. Прикинь! У моего-то отца… Уехали они. — Джеймс уловил, видно, непонимание в повисшей тишине, потому что объяснил: — С Драко в отпуск, адвокатам тоже отдых полагается. — И куда? — В Карловы Вары. — Джеймс прищурился мечтательно. — Красотища! Горы обладенные — потом колдографии покажу. Там лечебные воды и всякие спа-процедуры. — Ладно Ал, он всегда фанател от стариканских развлечений. — Фредди гоготнул. — Но Малфоя за каким хреном туда понесло? — Смейся, смейся. — Джеймс улыбнулся с показной снисходительностью. — Сам потом убьешь за такой курорт. Джеймс вскинул на Фредди испуганный взгляд, и оба — спустя пару секунд, которые тупо таращились друг на друга, — отвернулись в разные стороны. «Неужели теперь так всегда будет? — подумал Фредди со злостью. — Нас так и будут взъебывать слова, связанные со смертью?» — Тоже получил письмо от Розы? — спросил Фредди тихо, когда молчание надавило на нервы сильнее, чем необходимость заговорить. — С приглашением поболтать. — Да. — Джеймс забарабанил пальцами по столу. Прикусил губу, посмотрел в окно: по карнизу пробиралась, наступая в горшки с засохшими бегониями, дворовая рыжая кошка. — Рано или поздно малыш Хью все бы вспомнил и сам. Нам в любом случае пришлось бы снова открыть эту тему… Фредди тяжело вздохнул. Всего одна ночь потребовалась, чтобы из друга, вместе с которым они давали клятву на крови, Лоркан стал «этой темой». Запретной, грязной. Несмываемой. С которой они тянули до конца процесса, чтобы Хьюго не натворил глупостей. Фредди не пугала, скорее жутко удивляла мысль, что крыша у Хьюго начала протекать уже очень давно. А на прошлой неделе, когда Фредди пересекся с ним на ужине у Рона и увидел большие остекленевшие глаза, мысль эта проедала мозг не хуже препирательств с матерью. — Я вот все голову ломаю, — протянул Фредди, — как мы не заметили? — Скорпиус не заметил. Гермиона не заметила. Самое странное, что Рон не заметил, — перечислил Джеймс и скривился. — Никому и в голову не пришло, что он не в порядке. Это же малыш Хью. У него на все вопросы один ответ: «Мне нормально». Фредди вспомнил, как Хьюго один раз прошел мимо них с Лорканом в коридоре. Чуть нахмурился, бросил не то заискивающий, не то обиженный взгляд, на который Лоркан ответил мягкой, как у довольного кота, улыбкой. Хьюго ускорился, сильнее стиснув в кулаке лямку рюкзака, и юркнул в первый же попавшийся кабинет. Лоркан бросил небрежным, почти равнодушным тоном: «Пойду спрошу, все ли хорошо». А Фредди буркнул: «Да что у него может быть плохого?». И конечно же, в тот момент проводил Лоркана насмешливым взглядом. Не остановил, потому что ничего не знал. По спине пробежались мерзкие мурашки. И Фредди подумал с отвращением — закричи Хьюго, позови на помощь прямо тогда, он тоже бы отвернулся, как от его пустого взгляда за столом у Рона? — Я про Хью, — сказал Фредди хрипло. — Мы его в принципе никогда не замечали. Сначала он был хвостиком Лоркана, потом — Скорпиуса. Джеймс поморщился. — Как думаешь, — протянул он неуверенно, — Хью молчал, потому что… лю… — Джеймс запнулся, сглотнул напряженно, подбирая слова. И только после пары тяжелых вздохов продолжил еле слышно: — потому что считал, что Лоркан поступает… нормально… или Лоркан использовал… — Чары? — подсказал Фредди на удивление ровно для той ярости, которая поднялась внутри. — Зелья?.. Даже не знаю. И Хью не знает тоже — кто-то приложил его Конфундусом в тот вечер и отшиб ему память. — Хочешь сказать, я виноват? — вскинулся Джеймс, подняв на него воспаленный взгляд. — Конфундус не стирает память! А даже если стирает — как-то выборочно Хью забыл… Только то, что был с Лорканом близко знаком. И что дру… дружил с ним. — Зачем ты вообще доставал палочку? — процедил Фредди. Может, у них с Джеймсом накопилось слишком много недосказанностей и обид. А может, Лоркан, по бокам от которого они, как верные псы, всегда стояли, исчезнув, наконец дал им взглянуть друг на друга. И увидеть все, вплоть до мельчайших изъянов. — Я приложил Хью, чтобы он не заорал! — выплюнул Джеймс, привстав и оперевшись дрожащими ладонями о стол. Его голос срывался от злости. — Ты сам видел, как он пялился на труп, и уж точно больше меня слышал из того, что Лоркан наговорил перед тем, как взял и воткнул гребаный нож себе... Сзади послышались тихие быстрые шаги, и Фредди среагировал почти мгновенно, резко вскинув руку. Роксана застыла в дверном проеме и уставилась на волшебную палочку, которая нацелилась прямо между ее глаз. Пальцы Фредди дрогнули, горло сдавило, будто его придушила невидимая рука. Он выдавил кривую ухмылку — все, на что хватило выдержки на волне животного ужаса: он чуть было не бросил первое пришедшее на ум боевое. Фредди торопливо пробормотал заклинание, и Роксана, секунду назад казавшаяся перепуганной до смерти, заливисто рассмеялась, бросившись ловить вылетевшие из волшебной палочки мыльные пузыри. — Попалась, мелкая! — сказал Фредди бодро, хотя холод страха еще крепко держал за загривок. Он впервые испугался реакции собственного тела. Испугался того, что даже не произошло. Фредди соврал: — Слышал, как ты крадешься. — Я хотела напугать! — Роксана поднялась на цыпочках, пытаясь достать пальцами до последнего пузыря, и Фредди незаметно отлевитировал его ниже. Черные кудряшки запрыгали на плечах Роксаны. — Ура-а! Я поймала все! — Десять очков Гриффиндору. — Джеймс похлопал, тоже изобразив улыбку. Они пересеклись с Фредди взглядами, но оба, конечно же, промолчали.***
Т. Нотт. Архив личных записей. Запись ведется самопишущим пером марки «Сниджет». 3 августа. 21:13 Начало записи. Т. Нотт: Ты не против? Я предпочитаю, чтобы такие беседы оставались на бумаге. [нет доступа]: Если бы я была против, я бы сюда не пришла. Ты с этим разговором можешь что угодно сделать. Хоть слить в Омут памяти и предоставить Визенгамоту. Мне уже все равно. Т. Нотт: Ты пришла сознаться? [нет доступа]: Нет, просто поболтать. Вот ты вроде прокурор, а на откровения раскручивать совсем не умеешь. Т. Нотт: [нет доступа] [нет доступа]: Что? Т. Нотт: Мы с тобой не на той стадии, где я тебя подозреваю и жду, когда ты расколешься. Я уже знаю, что это сделала ты. А ты пришла не для того, чтобы устраивать мне сцены, правда? [нет доступа]: Ладно. Черт. Больше не буду. Извини. Это нервное — я немного отвыкла. Т. Нотт: Ничего. Давай пока начнем с простого. Издалека. Расскажи мне о том, каким был Лоркан Скамандер. [нет доступа]: Лоркан был... тем, кем все хотели стать. Т. Нотт: Вы ему завидовали? [нет доступа]: Нет, но он был нашим центром притяжения. Я имею в виду, нашей компании. Мы все — кто больше, кто меньше — его любили, боготворили, ждали именно его улыбки, когда шутили. Забавно, правда? Т. Нотт: Что именно? [нет доступа]: В обычных хороших людях нет такого магнетизма. Они так не притягивают к себе. Т. Нотт: Лоркан был плохим? [нет доступа]: Теперь уже не знаю, каким он был — может, хорошим. Но он часто делал ужасные вещи.***
Под тонкой хлопковой простыней, натянутой от колышков изголовья к изножью кровати — как низко просевший самодельный полог, — свет воспринимался иначе. Приглушенный и теплый, куда спокойнее, чем снаружи. — Хочешь, мы останемся тут? — Скорпиус перевернулся на бок, подложив ладонь под щеку. Они почти не вставали из кровати. Хьюго спал по четырнадцать часов в сутки, и Скорпиус часто засыпал вместе с ним, но всегда выглядел так, будто не проваливался даже в полудрему, — ни капли не сонным. — Навсегда? — спросил Хьюго хрипло: голос не слушался после прошлого раза, когда Скорпиус сдался и рассказал еще. А Хьюго вжался лицом в матрас и орал с таким надрывом, что Скорпиусу пришлось силой развернуть его и вливать в рот Сонное зелье. Прокушенный палец Скорпиус, видно, залечил, пока Хьюго отключился. Но когда они проснулись утром, Хьюго заметил пятнышко крови на рукаве его пижамной кофты. — Можно и навсегда. — Скорпиус улыбнулся совершенно безэмоционально. Обычная улыбка — одна из тех, которые Хьюго очень любил. Такие улыбки ничего лишнего не обещали. Скорпиус провел холодными костяшками пальцев по щеке Хьюго, коснулся запястьем его шеи. — Нас никто не хватится. — Тебя хватятся в «Пророке», — напомнил Хьюго, разглядывая его ровный аккуратный нос, чуть вздернутую верхнюю губу и пухлую нижнюю. — И Джеймс. И Люси. И остальные. — Какой я популярный, — Скорпиус сказал это с таким выражением лица, как будто успел забыть, что происходит там, снаружи их маленького мира под простыней. Он перевернулся на спину и положил ладонь на грудь. Закрыл глаза и сказал с легким вздохом: — Вот бы в детство. Дедушка живой... Качает меня на качелях. Туда бы, лет в шесть-семь… Хьюго поежился. В том тугом клубке, в который спутались мысли и воспоминания, прорезалась смутная картинка родом из прошлого. «Что ты делаешь? — спросил Хьюго с любопытством, посмотрев ему через плечо, и нахмурился. — Эй, так нельзя…» «Кто сказал, что нельзя?» — Лоркан протянул ему неплотно сомкнутый кулак, в котором трепыхалась маленькая бабочка. В сливы-цеппелины у крыльца большого дома Скамандеров каждое лето слетались десятки лимонниц. «Мама». «Твоя мама людей ранила», — прошептал Лоркан, взял его руку и несильно прижал к своей — теперь бабочка билась между их ладонями, оставляя пыльцу и щекоча пальцы. «Нет! — запротестовал Хьюго. — Моя мама добрая». «Добрые люди иногда делают злые вещи. Нечаянно или понарошку. Или когда их заставляют. — Лоркан переплел их пальцы, не дав Хьюго отпустить бабочку. — Иначе они никогда не поймут, добрые ли они на самом деле». «Почему? — спросил Хьюго и вздрогнул всем телом: Лоркан плотно прижал свою ладонь к его, и бабочка перестала биться. На коже осталось что-то мокрое, глаза стали мокрыми тоже. — Я не хотел, чтобы она… — Хьюго заплакал. — Она должна была улететь к друзьям». «Теперь ты знаешь, — сказал Лоркан мягко, размазав бабочку по его руке, — что ты добрый, малыш Хью». — О чем задумался? — спросил Скорпиус тихо, явно уловив напряжение в повисшей тишине. — О том, — машинально ответил Хьюго, — что Роза пригласила нас поболтать. — Не хочу я с ней болтать, — фыркнул Скорпиус слабо. — Она прекрасно болтает с докладами на конференциях по магической торговле. Но с тобой и мной — нет уж. — И Драко с Альбусом скоро вернутся. — Хьюго провел рукой по простыне над головой, чуть ее всколыхнув. — И удивятся, увидев нас в меноре... Или у Рона еще раньше сдаст терпение. И он спросит, хотя обещал, что даст Хьюго столько времени, сколько нужно, какого черта с ним происходит. — Я тут тоже живу. А ты мой гость, — напомнил Скорпиус с невыразительным смешком. Хьюго понравилось, что он не сказал «мой парень», даже если хотел. Не решил за них обоих. Скорпиус повернул голову и спросил вдруг: — Помнишь, как мы подрабатывали летом у Фортескью? — Помню. — Хьюго улыбнулся. То лето осталось в памяти красочным пятном. — А что? — Ты спрашивал, почему Лоркан больше тебя не трогал, когда у тебя появился я, — Скорпиус говорил прямо, совсем не стесняясь неудобных и больных тем. Один из многих его талантов включал в себя эту обыденную храбрость, которую многие почему-то называли грубостью и бессердечием. — Когда мы вышли на первую смену в кафе, ты был таким грустным. Людям боялся в глаза смотреть. Но я быстро… — Взбесил меня, поставив три подножки подряд, — фыркнул Хьюго, закатив глаза. — Три, Малфой! Я уронил три подноса. Скорпиус колко усмехнулся, но взгляд его остался теплым. — Ты бесился и постоянно думал, как бы мне насолить в ответ, — сказал он, — но ты уже не был грустным. И разбитым тоже не был. Думаю, Лоркану всегда нравились поломанные вещи и люди. Они лежали еще какое-то время молча, думая каждый о своем — а может, об одном и том же. О простыне-пологе, которую сквозняк из открытого в сад окна надул парусом над их головами. Или о вечере встречи выпускников, на котором Лоркан покончил с собой, перевернув их жизни с ног на голову. — Почему они арестовали Джеймса? — спросил Хьюго, прервав затянувшееся молчание. — Когда допросили всех нас. Скорпиус поерзал. Каждый вопрос о том вечере заставлял его не нервничать, но будто переживать все заново. Больнее и острее, чем в момент, когда он растерялся — явно же растерялся — и многого не понимал. — Джеймс испугался и сломал свою палочку, когда оглушил тебя Конфундусом, — протянул Скорпиус неуверенно. — Может, следователям Аврората это показалось подозрительным… скорее всего им это показалось подозрительным. — Понятно. — Хьюго нащупал руку Скорпиуса, провел большим пальцем по тонкому выпуклому шраму поперек ладони. — У тебя остался… фиал? От клятвы на крови, которую мы принесли. Десять глупых друзей, вечер встречи выпускников. И клятва, после которой все пошло наперекосяк. Скорпиус вздрогнул, но руку не убрал. — Я его потерял, — произнес Скорпиус резко и тут же поморщился. Добавил другим, извиняющимся тоном: — Черт, извини, не хотел так грубо… Просто я не мог... на него смотреть. «Зачем хранить то, что потеряло цену?» Одного из них не стало. Как и их дружбы. Хьюго посмотрел на Скорпиуса, на хмурую морщинку между бровей и бледные, плотно сомкнутые губы. И отвернулся, потому что боялся нечаянно встретиться взглядом с темнотой, разъевшей Скорпиуса изнутри. Какова на вкус его боль? Каково ему думать изо дня в день о том, что произошло, и понимать, что он ни о чем не знал. Ничего не замечал. И снова, как будто кто-то подсветил Люмосом в темноте старую колдографию, в памяти прорезалось то беззаботное легкое лето. Они сидели в кладовой Фортескью и разбирали карточки с рецептами. Волосы у Скорпиуса тогда доставали до плеч, а у Хьюго наоборот — еще были острижены почти под ноль. Скорпиус чихал от пыли часто и громко, а Хьюго каждый раз вздрагивал и пихал его локтем под бок — «Пугаешь же, придурок». «Еще раз меня ткнешь, — предупредил Скорпиус, выровняв карточки и положив в коробку с надписью «Шоколадное мороженое», — и поцелуешься вон с той шваброй». «Твоя сестра не в моем вкусе», — сострил Хьюго, и Скорпиус фыркнул: «Уизли, ты маленький противный гном… — Он задышал прерывисто. — Вот черт...» Скорпиус снова чихнул, выронив стопку рецептов. А Хьюго снова пихнул его — специально побольнее — и усмехнулся. Скорпиус встал, со скрипом подвинул стул и плюхнулся рядом с Хьюго, процедив: «В следующий раз чихну прямо тебе в лицо». «А как же угроза со шваброй? — Хьюго вскинул брови. Странно, что он говорил непринужденно, хотя Скорпиус сидел теперь так близко, что Хьюго видел намек на сизую щетину на его подбородке. Никто из друзей не садился ближе, чем Скорпиус сейчас. Все знали по опыту, что Хьюго может психануть. — Малфой, ты что, не умеешь держать слово?» «Я умею вовремя отступить, — с достоинством отозвался Скорпиус и не выдержал, улыбнувшись. Перехватил потянувшуюся к коробке руку Хьюго и сказал неожиданно мягким тоном: — Там сливочное... А у тебя рецепт фруктового». «Точно. — Хьюго растерянно проследил, как Скорпиус забрал карточку и положил в нужную секцию. А потом он вдруг взял Хьюго за руку и переплел их пальцы. — Ты чего? — Незнакомое, чудовищно горячее и неспокойное чувство поднялось внутри и сдавило горло спазмом. Кровь стремительно хлынула к лицу. — Малфой?» «Можно подержать тебя за руку?» — спросил Скорпиус. Скорпиус, который ставил ему подножки еще чаще, чем называл противным маленьким гномом. Который каждую смену изощрялся, придумывая идиотские шутки, подколки и мелкие пакости. Этот Скорпиус вдруг заговорил неуверенно, как будто действительно боялся услышать отказ. «Можно. — Хьюго буквально почувствовал, каким красным стало лицо. Но взгляд не отвел. — Зачем?» «Не знаю, но это приятно. — Скорпиус погладил пальцами его костяшки. — Рука у тебя теплая». «А у тебя холодная, — ляпнул Хьюго и тоже погладил его пальцы. Так чертовски странно, наверное, они выглядели со стороны. Два официанта в нелепых бирюзовых фартуках в салатовый горошек сидят рядом на стульях и держатся за руки, глядя друг другу в глаза, — как ледышка». «Это глупо, да?» — Скорпиус еле заметно улыбнулся. «Твои холодные руки?» — не понял Хьюго и тоже потянулся ближе, когда Скорпиус наклонился. «Что мы такие классические противоположности. — Скорпиус тогда будто специально тянул сладкую долгую паузу перед первым поцелуем. Не мог, как и Хьюго, надышаться волнением. Скорпиус посмотрел из-под полуопущенных темных ресниц и хрипло спросил: — Уизли, можно я?..» «Можно». И следом перед глазами пронеслось другое воспоминание. Ремень выскользнул из шлевок, громко лязгнула пряжка ремня. Он открыл рот, когда Лоркан спросил, будет ли он конфетку. Вопрос для формальности — от конфетки становилось легко, тело наливалось дрожью эйфории. Хьюго хотел ее — конечно же, хотел. И тугую петлю не шее. Плотно, крепко, дышать тяжело, но так надо. Так будет приятнее, правда, малыш Хью? «Так хорошо, когда все решают за тебя. — Лоркан провел рукой по его затылку, оцарапал ногтями кожу головы. Его бесила новая стрижка Хьюго, маленький неосознанный бунт. Ни схватиться, ни потянуть. Но Лоркан всегда скрывал недовольство за мягкой, как у довольного кота, улыбкой. — Можно или нельзя — скучный выбор. Нравится и не нравится — обманка наших привычек. То, чего мы хотим в глубине души, не всегда нам нравится. И то, что нам нравится, не всегда то, что нам нужно». Конфетка сработала быстро, и Хьюго радовался свету, который лился серебром на волосы Лоркана, ярким пятнам, пляшущим перед глазами, витражам в окнах ванны старост, калейдоскопу красок, словам и голосу, медом текущему в уши. На языке горчило, от кайфа перехватывало дыхание: по-настоящему, будто воздух застревал поперек трахеи. Лоркан погладил его подбородок, надавил пальцами над ремнем на горле — «Ох, кажется, я прямо тут?» Он позволял и тут же запрещал, тянул ближе и отталкивал, не давая скучного выбора. Ведь нет ничего лучше решений, которые принимаешь не ты. Да, малыш? Хьюго зажмурился, силясь запереть непрошеное воспоминание на задворках сознания. Но оно рвалось наружу с отчаянием зверя, загнанного в угол. Во рту скопилось слишком много слюны и крови. Хьюго сглотнул, провел языком по ранке на внутренней стороне щеки. Он задел Скорпиуса локтем и вздрогнул. От громадного облегчения, что он лежал рядом, что оба они заперлись в комнате, спрятались под простыней, которую натянули на низкие столбики кровати. И от мерзкого ощущения, будто то, из прошлого, постыдное, грязное, случилось прямо при Скорпиусе. — По-хорошему, нам с тобой не стоит быть вместе. Сейчас и вообще, — сказал Хьюго глухо. — Мы… пиздец как с этим не справляемся. Со всем этим. — Согласен, — ответил Скорпиус тихо и подвинулся ближе, осторожно обняв Хьюго одной рукой. Шепнул на ухо: — Что не справляемся. Но вместе… нам легче. — Скорп. — В глазах у Хьюго застыли слезы. Слова дались с огромным трудом: — Ты не обязан. — Никому и ничего, — снова спокойно согласился Скорпиус, и его ладонь легонько прошлась между лопаток Хьюго. — Но мы ведь классические противоположности. И мы идеально притягиваемся. Хьюго закрыл глаза и молча обнял Скорпиуса в ответ. «Ты показал, что у меня есть выбор. Я могу сказать “нельзя”, а мое “можно” действительно что-то значит».***
Т. Нотт: Пока я ничего ужасного о Лоркане не услышал. [нет доступа]: Со слов Макгонагалл, которая выступала в суде? Ну да. Уже всем приелась эта байка, но про одного ублюдка тоже однажды говорили, что он был тихим, но талантливым мальчиком, который мечтал стать первоклассным волшебником. Т. Нотт: Ты даже не знаешь, о чем говоришь. [нет доступа]: Ты знал того мальчика — по его делам. А я знала этого. Думала, что знала. Вот. Не хочешь взглянуть? Т. Нотт: Фиал? Откуда?.. Он был у невыразимцев. Пока его не уничтожили — якобы потому, что клятва на крови, рассчитанная на десять участников, утратила силу после самоубийства Лоркана. Но мы-то с тобой знаем, что клятва не сработала чуть раньше, да? По лицу вижу, что прав. И вдруг фиал у тебя. Что это значит? [нет доступа]: Этот другой. Похож, но другой. В этот Скорпиус собрал воспоминания, которые Лоркан позволил забрать. Т. Нотт: Его воспоминания? [нет доступа]: Да. Их смотрели только я и Скорпиус. Они немного повреждены, потому что в фиал попала кровь, но из них по-прежнему можно кое-что узнать. Думаю, Лоркан хотел оставить Скорпиусу… прощальный подарочек. Т. Нотт: Он отдал их, умирая? [нет доступа]: В стиле Лоркана. Даже после смерти он умудряется задевать нас за живое. Т. Нотт: И почему эти воспоминания у тебя? [нет доступа]: Скорпиус передал их мне. Чтобы я уничтожила или оставила себе. Он решил, что не будет показывать их Хьюго. Расскажет сам, если тот попросит. О! Такое удивленное лицо. Ты же не знаешь про малыша Хью. Т. Нотт: Я не понимаю, о чем ты. Он как-то связан? Когда мы его допрашивали, мы отмели его первым. [нет доступа]: Да-да, это его особый талант. Никогда не подумаешь, что с ним что-то не то. Что его что-то беспокоит. Серьезное. Его родители ничего не заметили. А Гермиона и Рон — одни из лучших. В плане… они чувствуют других острее, чем себя. И Хьюго таким вырос. Он про себя думает раз в году, когда ему приносят торт. Ладно, сам все увидишь. У тебя есть Омут? Мы могли бы отправиться в воспоминания Лоркана прямо сейчас. В тихих водах полно чудовищ.***
Луи ненавидел засыпать под травкой. Сразу, будто только повода ждал, снился тот вечер. Как они вышли на задний двор паба «Три метлы», отколовшись от компании остальных выпускников. «Что-то серьезное? — спросил Джеймс, ощутимо нервничая и постоянно оглядываясь туда, за мусорные баки, где густые летние сумерки разгонял свет уличного фонаря и свет, падавший из окон переполненного паба. — Лукас и Марта меня прибьют, если я надолго… И так жалуются, что я с ними почти не общаюсь». «Ревнуют тебя к нам? — спросил Скорпиус, усмехнувшись. Они с Хьюго стояли у кирпичной стены, прямо под окном мужского туалета. Хихикали, что-то обсуждая вполголоса. Скорпиус отвлекся от Хьюго, только когда вышел Джеймс. — Очень мило». «Думаю, что серьезное. — Роза сложила руки на груди, обернулась на Лоркана. Она всегда оборачивалась на Лоркана, как ведущий, представляющий выходящего на сцену исполнителя. — Да?» «Да». — Лоркан достал из кармана мантии нож, ловко прокрутив между пальцев. Хьюго, уловив краем глаза, уже не смог отвернуться — посмотрел, как олень в слепящем свете Люмоса, и испуганно застыл. Скорпиус недоуменно приподнял брови. «Я не догоняю», — признался Фредди, отвлекшись от ковыряния корки крови на сбитых костяшках. Он накануне так отлупил какого-то чудика, забравшегося ночью на склад «Ужастиков Умников Уизли», что бедняга, наверное, забыл дорогу до Косого переулка. «А ты хоть что-нибудь в этой жизни догоняешь? — спросила ехидно Молли, неодобрительно покосившись на его распухшие костяшки. Наморщила нос. — Это мерзко, хватит ковырять, Фред. Пойдет кровь». «Неженка», — бросили Луи и Люси в один голос. «Зачем нож? — спросил Джеймс, усмехнувшись. — Лори, я тебя настолько достал?» «Нет, за тобой еще должок. — Лоркан улыбнулся мягко, напомнив кота. Почему-то он всегда напоминал Луи большого кота, когда так улыбался. — В шахматы я тебя все-таки обыграть должен. А это для клятвы». «Клятвы? — переспросила Люси и спросила ровно, будто каждый день такую приносила на входе в главный офис «Ежедневного пророка» в начале рабочего дня: — Клятвы на крови?» «Да ты гонишь». Фредди криво усмехнулся. «А по-моему, это хорошая идея, — тихо сказала Лили. Луи аж вздрогнул — успел о ней забыть, так тихо она стояла. И так сильно сливалась со стеной в черной толстовке с накинутым на голову капюшоном и черными лохмами. Только стекла ее круглых очков в тонкой оправе поблескивали, когда она поворачивала голову в сторону фонаря. Может, думала, что Альбус успеет? Но Альбус накануне рассорился с Розой и решил, похоже, не приезжать на вечер встречи выпускников. — Мы и так друзья не разлей вода. — Только Лили могла беззастенчиво отпускать неловкие комментарии, которые Луи вычитывал разве что в комиксах Доминика для наивной шпаны младше тринадцати. — Я бы хотела связаться с вами чем-то наподобие клятвы... — Лили кинула на Лоркана долгий взгляд, и Луи заметил даже в темноте, как она покраснела. Лили сохла по Лоркану столько, сколько Луи себя помнил. — Если вдруг нас раскидает по разным уголкам земли». «Очень патетично», — буркнула Молли под нос. Затея ей, похоже, ни капли не нравилась. «А обычной клятвы не хватит? — спросил Скорпиус, вскинув брови. Но судя по улыбке, он против не был. — Мир, дружба, тянучка Друбблс?» «Кровь крепче слов. — Лоркан посмотрел на Скорпиуса поверх острия ножа, будто поймал его под прицел волшебной палочки, и прищурился. — Слово не оставит памятного шрама… Да, Луи?» Он проснулся резко, будто его окатили с ног до головы ледяной водой. Только там, где реальность воспоминаний плотно переплеталась с параноидальным бредом, Лоркан оборачивался и смотрел прямо ему в глаза. Луи схватился за грудь, почувствовав невыносимое жжение, резко перевернулся на бок и закашлялся. Его вывернуло прямо на песок — ежевичным морсом и желудочным соком. — Боже, Лу. — Люси быстро выдернула пару салфеток из коробки и наклонилась, обняв Луи со спины, чтобы вытереть ему губы. — Какого хрена? Люси скомкала салфетку и избавилась от нее легким взмахом волшебной палочки. Какое-то время они так и лежали, неловко обнявшись, на большом цветастом пледе, расстеленном на песке. Кричали чайки, августовское теплое солнце купалось в розовых облаках почти у кромки горизонта. Кельтское море казалось обманчиво теплым, потому что Доминик бегал по берегу по щиколотки в воде за зачарованным воздушным змеем, как веселая шишуга. Шумел прибой, но звук этот, в далеком детстве убаюкивавший Луи вместе со старинной французской колыбельной, которую пела Флер, больше не успокаивал. Тревога накатывала вместе с волнами, щедро омывая сердце. — Больше не будем брать эту низкосортную дрянь, — сказала Люси твердо. — Мне Молли передала контакт одного зельевара, который делает крутые настойки «для бодрости». — Типа допинга? — хрипло спросил Луи, помяв между пальцев кисточку на уголке пледа. — Молли, надеюсь, под допингом не летает? Она же и без него... как ебаная маггловская ракета. — В «Татсхилл» строго, — напомнила Люси. — И да. — В ее голосе странным образом смешались презрение и гордость: — Молли стимуляторы не нужны… просто у нее есть знакомый чувак с зельями для кайфа. — Что-то самого кайфа в последнее время маловато. — Он помолчал недолго, а потом вывернулся из объятий и лег к Люси лицом, позвав тихо: — Лу? — Да, Лу? — отозвалась она, улыбнувшись краем губ. Луи засмотрелся на бледные веснушки на ее щеках и переносице, неряшливую темно-рыжую челку. Люси напоминала одну из маггловских актрис с канала «Дисней», который вечно требовала включить Роксана, если узнавала, что в доме есть телевизор. — Мы же не примем приглашение Розы? — протянул Луи умоляюще. — Должны бы. — Люси вздохнула. — Ради Хьюго. — Когда мы что-то делали ради него?.. — пробурчал Луи не то с досадой, не то со смущением. — Помнишь Рождество, когда нам было по восемь? — Ну. — Люси недоуменно приподняла брови. — И? — Гермиона дала нам задание выучить и исполнить песенку. — Луи криво усмехнулся. Гермиона вечно занимала их поручениями, чтобы не шатались бесцельно по Оттери-сент-Кэчпоул в Сочельник. — Мы сказали Хью, что будем петь «Пилигрим и маленький единорог». Даже репетировали вместе с ним. А сами тайком выучили… — Луи нахмурился, припоминая. — Что мы выучили?.. — «Мохнатое сердце колдуна», — подсказала Люси, поежившись. — По той жуткой сказке барда Биддля. — Ага. — Луи прищурился. Закатное солнце снова вынырнуло из-за облаков, и теплый рыжий свет прошел, будто нитка в игольное ушко, сквозь золотое колечко-сережку Люси тонкой гоблинской работы. Кажется, эти сережки Перси подарил ей на совершеннолетие. Билл на семнадцатилетие Луи тоже отказался от идеи с традиционными для магов часами — привез из командировки в Египет массивное серебряное кольцо, расписанное заклинаниями-оберегами. — Ну и мы встали у камина… Хьюго как зарогланит про маленького единорога, а мы в один голос — про сраное мохнатое сердце… Хью так плакал. — В груди у Луи неприятно жалобно екнуло. В детстве это почему-то казалось забавным, но сейчас не вызывало ничего, кроме отвращения. — Как Рон взбесился… — У меня левая ягодица до сих пор не отошла от шлепка. — Люси напряженно рассмеялась, но тоже отвела взгляд. И наверняка тоже почувствовала эту больную неловкость. — А колдография, которую мы снимали в том же году. Помнишь ее? — Которая у бабушки стоит на каминной полке. — Луи кивнул. — Хьюго все никак не мог улыбнуться в камеру. — Нас снимала Луна, — произнесла Люси мрачно. — А рядом крутился Лоркан. И он тоже хотел в кадр. — И мы хотели, только бабушка сказала, что фото — для семьи… — Луи приподнялся на локтях, окинув взглядом берег, оглянулся на коттедж «Ракушка». — Мы хотели, чтобы он был частью нашей семьи.... Ебануться можно. Луи посмотрел на Доминика, который поймал низко пролетевшего воздушного змея за хвост. Доминик с громким воплем «Блядкий Мерлин!» шлепнулся на живот, не удержав равновесие, и змей протащил его ярдов десять по берегу, заставив наглотаться песка. Доминик разжал руки и встал на четвереньки, отплевался и растерянно захлопал глазами. Луи прыснул. Но тут же замолк, пораженный внезапной мыслью. Доминик не сильно — уж точно не рыжими волосами, — но смахивал на Хьюго в возрасте тринадцати лет. То же узкое дедушкино лицо и тонкие черты лица. Профиль тот же, даже чуть оттопыренные уши. «Если бы Лоркан тронул его», — пронеслось в голове непрошенное, и Луи резко сел и зло закричал, лишь бы перебить эту страшную мысль: — Еще раз, блядь, скажешь «блядь», придурок, я твоей башкой помою мамины кастрюли! — Не указывай мне! — завопил Доминик в ответ, вскочил на ноги и с радостным гоготом бросился навстречу поднявшейся волне, нырнув с головой и тут же показавшись над водой. Отросшие мокрые волосы залепили Доминику все лицо, но он даже не убрал их, заорав еще громче: — Луи-и-и воню-у-у-учка! Блядский же Мерлин! — Он меня до ручки доведет. — Луи рухнул на спину, уставившись в небо, и попросил ядовито: — Нашли на него порчу, пожалуйста, у тебя хорошо получается. Что-нибудь с дикими волдырями на языке. — Лу. — Люси тронула его за локоть и проницательно произнесла после недолгой паузы: — Ник будет в порядке... Ты никогда не дашь его в обиду. — Это еще к чему? Луи закрыл глаза. Но в мыслях стоял тот тихий робкий мальчишка, который не мог улыбнуться для семейной колдографии. Мальчишка, которому он не смог — или не захотел — когда-то помочь.***
[нет доступа]: Почему ты молчишь? Т. Нотт: Не уверен, что готов это обсуждать. [нет доступа]: Ты попытался схватить его и оттащить. Там, в Омуте. Забавно. Т. Нотт: Тебя это забавляет?.. [нет доступа]: Меня уже ничего не забавляет и не огорчает. Но я люблю слово «забавно». Оно звучит страшно, когда касается таких вещей. Только страх, наверное, у меня и остался. Приободряет немного… А ты пытался помочь Хью там, в воспоминаниях. Ты странный, но очень добрый человек. Т. Нотт: Я прокурор. Моя работа… [нет доступа]: Твоя работа напрямую связана с твоей добротой. Ясно как день. Т. Нотт: Лоркан давал Хьюго что-то, да? [нет доступа]: Без этого не обошлось. Лоркан никогда не производил такого же сильного впечатления, как на остальных, только на Луи и Люси. Но из-за своих… конфеток — так он их называл — Лоркан нашел общий язык и с ними. У Лоркана для каждого был свой рычаг давления. Т. Нотт: Не похоже на безобидные… относительно безобидные препараты. Вроде «Полета гиппогрифа», который нашли в крови у Луи и Люси в вечер встречи выпускников. Но Лоркан не состоял на учете в Визенгамоте. Ни разу не попался на покупке или хранении. [нет доступа]: Ты знаешь о свойствах сливы-цеппелины? Т. Нотт: Только не говори, что он… [нет доступа]: Нет, он не сбывал их. По крайней мере, нам об этом не говорил. Делал для себя. Говорил, здорово прочищают голову. Но не думаю, что Лоркан их ел. Может, раз или два. Т. Нотт: И долго Хьюго ел эти… конфетки? [нет доступа]: Ты же понимаешь, что это всего лишь мои догадки? Т. Нотт: [нет доступа], просто скажи. [нет доступа]: На четвертом курсе Лоркан привез в Хогвартс целый пакет. Хьюго был на третьем.***
— Так и знал, что найду тебя здесь. — Альбус улыбнулся, протиснувшись в комнату мимо старого велосипеда Сириуса — у Гарри все духа не хватало отвезти раритет в «Нору», хотя Рон в последнее время настаивал, что в гараже освободилась куча свободного места. — Почему? — спросил Гарри удивленно и подвинулся на кровати, приглашающе похлопав по покрывалу. Альбус подошел, несильно опираясь на трость, и сел рядом. — Я настолько предсказуем? — Я в детстве сбегал сюда, если мы с тобой ссорились, — напомнил Альбус и пихнул его плечом. Посмотрел на старые плакаты с маггловскими девицами в купальниках, крепко держащиеся на стенах на заклятии Вечного приклеивания. Альбус ехидно добавил: — А я весь в тебя, но ты в курсе, наверное. — Когда ты так говоришь, я чувствую себя старым, — со вздохом признался Гарри, украдкой рассмотрев новую трость — явно подарок Малфоя, даром что кричащий о бешеной стоимости, — и тоже улыбнулся. — Ты… стал таким взрослым. — Тебе от этого грустно? — Альбус посмотрел внимательно, будто в самую душу. Гарри вздохнул еще тяжелее: Альбус всегда поражал его тем, как мягко и осторожно раскрывал и забирал чужую боль и чужие страхи. Одним лишь этим взглядом и вопросом в точку. И Гарри гадал, сыграло ли роль его — неловкое, в общем-то, и больше интуитивное — воспитание, воспитание Джинни или влияние Молли и Артура? Или Альбус сам по себе таким вырос. Взял и вырос. Так ведь тоже, наверное, бывает? — Или страшно? — И то, и другое. — Гарри криво усмехнулся. — Ты поймал меня на горячем. — Когда Джеймс подарит тебе парочку внуков, ты еще пожалеешь, что тосковал о подгузниках и тыквенной каше. — Альбус коротко рассмеялся, наконечником трости поддел край ковра, вытащив из-под него еще один плакат с полуголой девицей. И скептически приподнял брови. Теперь Гарри уже не сомневался. Да и раньше догадывался, но процесс по освобождению Джеймса из заключения и тесное взаимодействие Альбуса и Малфоя окончательно открыли Гарри глаза. Дело было вовсе не в адвокатской практике. — Ты его любишь? — спросил Гарри серьезно, мысленно подготовившись к тому, чтобы сказать «хорошо». С этим «хорошо» он жил уже около месяца, продумывал его, когда чистил зубы и ложился рядом с Джинни под одеяло. Крутил в голове, заходя в зеленое пламя и называя номер камина штаб-квартиры Аврората. — Джеймса? — Альбус ерничал, и Гарри с удивлением догадался, что он перенял манеру Малфоя. — Безумно. — Ты понял. — Гарри сглотнул и накрыл его ладонь своей. Альбус еле уловимо дрожал, и Гарри, испугавшись, что мог испугаться Альбус, горячо сказал: — Поверь мне, я никогда не скажу, что это не… — Да, пап. — Альбус поднял взгляд, спокойно посмотрев ему в глаза. Сжал его руку и произнес увереннее, тверже: — Ты даже не представляешь, как. Он правда обо мне заботится. Он… — Лицо Альбуса просветлело. — Он замечательный, пап. — Если ты так говоришь, — ответил Гарри, потянувшись и обняв Альбуса, — то так оно и есть. Их прервал робкий стук в дверь. — Да? — Гарри отстранился от Альбуса, потрепав его по волосам. Альбус смущенно улыбнулся в ответ. В комнату зашла Лили, чуть не навернувшись о велосипед, и Гарри мысленно поставил галочку в списке дел на выходные — наведаться к Рону в гараж. — Привет. — Альбус поцеловал Лили в подставленную щеку и слабо дернул за черную косу, а Лили показала ему язык. И следом — документ с печатью института Салемских ведьм. — Тебя приняли? Ого! Поздравляю. Гарри тоже заглянул в заключение комиссии. Лили на прошлой неделе заявила, что хочет продолжить обучение в Америке. Его дети действительно выросли слишком быстро, а от грусти отбиваться оказалось тяжелее, чем от огнедышащего дракона и Пожирателей смерти. Но ему нравилось, как уверенно они смотрели на те дороги, которые выбрали. — Поздравляю, тыковка. — Гарри крепко обнял Лили, потеревшись носом о ее нос. Они неловко столкнулись очками при этом и засмеялись. У Альбуса дернулся уголок губ: кажется, его тоже приятно порадовало, что после тяжелого прощания с Лорканом Лили могла если не заговорить снова, то засмеяться. Беззаботно, даже из-за таких пустяков. — Уже показывала маме? — спросил Альбус и округлил глаза, когда Лили покачала головой. — С ума сошла! Чем раньше мы начнем накрывать праздничный стол, тем быстрее мы достанем торт, который я привез из Чехии... Альбус встал, позволив Лили поддержать себя под локоть, хотя Гарри знал, как он не любил, когда ему предлагали помощь. Он с детства научился справляться сам. Альбус и Лили вышли, а Гарри лег на кровать Сириуса и посмотрел на расписанный звездами потолок, погрузившись в воспоминания. «Папа, ему больно? Не ври, ему же больно», — говорил маленький Джеймс со слезами на глазах. Как Джинни ни уговаривала, чем ни пыталась заманить обратно на площадь Гриммо, Джеймс упрямо оставался в Мунго. И если его пытались схватить и увести силой, орал на все отделение волшебных вирусов так, что его стихийная магия разбивала горшки с цветами. Джеймс спал вместе с Гарри на стульях в коридоре, торчал днями и ночами у больничной койки Альбуса. Хмурясь, читал вслух по слогам по странице из «Большого сборника легенд старой магической Англии». «Как нюхлер и золотая монетка», — ворчала Джинни, принося сменную одежду и каждый раз заставая Джеймса в палате. «Я ему подвинула дополнительную койку, но он все равно спит у Ала под одеялом, — сказала как-то Лаванда, которая трудилась над ногой Альбуса, пытаясь запереть в ней распространение болезни исчезновения. Хроническое тяжелое заболевание, которое как-то проскочило к Альбусу по ветви Поттеров. Лаванда закатила глаза. — Несносный мальчишка. — И добавила, похлопав Гарри по плечу: — У него твое верное сердце». Лаванда и ее коллеги сделали все, что могли. И Альбус выздоровел и даже остался с целой ногой, хотя и с пожизненной необходимостью в трости. Гарри улыбнулся, припомнив, как прыгал от нетерпения Джеймс и носился вокруг Альбуса на выписке, тараторя про озеро, поход с палатками. Про то, что понесет Альбуса на спине, если будет нужно. А Лили хныкала, что тоже хочет в «мужское приключение», как деловито назвал затею Джеймс. «Я просто люблю своих детей», — подумал Гарри и фыркнул, представив, какое лицо сделалось бы у Джинни, зайди она прямо сейчас. Гарри Поттер лежит на старой кровати Сириуса и плачет с улыбкой на губах.***
Т. Нотт: Вы дали клятву на крови. [нет доступа]: Девять из десяти. Ну ты и сам знаешь. Т. Нотт: Да. Но я не узнал главного. С чего было Лоркану рассказывать? Про то, что он сделал. [нет доступа]: Мы стояли на заднем дворе. Кто-то вернулся в паб, кто-то остался. Болтали, обсуждали планы на будущее. Как Молли и Джеймс вырвутся в основной состав «Татсхилл» и «Паддлмир». Про то, что Люси и Скорпиус уже не стажеры «Пророка», а полноценные редакторы. Про всякое болтали. И Лоркан… Т. Нотт: Ты замолчала. У него не было планов? [нет доступа]: Не думаю, что он был из тех, кто загадывает наперед. Но теперь мне кажется, что он немного завидовал. Забавно. Мы все хотели быть похожими на него, а он — на нас. И тут Скорпиус сказал, что у них с Хьюго в планах съездить в небольшой тур по Европе. Т. Нотт: Это заставило Лоркана сорваться? [нет доступа]: Я не знаю. Может, это была одна из причин. Его любимое творение, которое он так долго лепил под себя и пичкал своей сомнительной философией, вдруг отказалось от своего создателя. Т. Нотт: Ты говоришь о Хьюго, как о вещи. [нет доступа]: Лоркан и считал его вещью. Игрушкой, которую можно разобрать и сложить заново. Забавно… Т. Нотт: Прекрати, пожалуйста. [нет доступа]: Да. Извини. Ни черта не забавно. Т. Нотт: Так что? Он вдруг взял и рассказал? [нет доступа]: Он знал, что мы принесли клятву. Которая не дала бы одному из нас навредить другому. Я видела… какой кайф он ловил, когда сказал, что может раскрыть все карты, сделать это нашей общей грязной тайной. Т. Нотт: Он чувствовал, что вы не сможете ему навредить? [нет доступа]: Из-за клятвы. Ты бы видел лицо Розы. Ты бы видел, как от ее кумира осталась ублюдская улыбка… Как у кота, который сожрал мышь и насытился. Когда он сказал «Каково это — знать, что вы повязаны кровью с тем, кого презираете?» Т. Нотт: Но он был уверен, что наказание не наступит. [нет доступа]: Конечно. Он был уверен, но просчитался в том, что Молли всегда лихорадило даже от вида крохотных ранок, не то что он надреза на ладони. Даже несмотря на то, что рубец от клятвы на крови затягивается почти мгновенно... Если бы Лоркан был внимательнее, он бы знал, что Молли была одной из тех, кто никогда ему в рот не смотрел. Может, она его насквозь видела. Подыгрывала ему, но никогда не пускала к себе в голову.***
— Ты уверен? — Скорпиус резко отпрянул и отошел к дивану. Сел, запустив пальцы во взъерошенные короткие волосы. И произнес тихо и с чувством: — Черт… — Добавил громче и отчаяннее: — Черт! — Все в порядке. — Хьюго закусил губу, но на всякий случай запахнул халат. Подошел и сел рядом, откинувшись на спинку дивана. Так странно. «Нора» редко пустовала, как сегодня. Рон ушел в деревню за ингредиентами для панкейков, Гермиона сказала, что задержится на совещании в управлении по связям с гоблинами. Роза застряла в Румынии на фестивале магической торговли и обещалась вернуться к назначенной дате общего сбора. А бабушка Молли вдруг решила — не иначе, сами звезды нашептали, — впервые за год навестить Мюриэль. Хьюго и Скорпиус уже пару дней как переместились в «Нору» после приезда Драко, Альбуса и Нарциссы, вернувшейся из долгой поездки во Францию. Сбежали они после знаменательного обеда — Нарцисса с пристрастием пытала Альбуса разговорами об адвокатуре и неминуемо приближалась к теме партнерства с Драко. Разумеется, не только в залах суда. Хьюго от перекрестного допроса, который к нему даже не относился, нервничал, потел и не чувствовал вкуса любимых блюд. Да и в куче вилок разбирался так плохо, что Скорпиус весь обед пинал его под столом и легонько качал головой, если Хьюго пытался подцепить рыбу десертной и наколоть кусочек торта на мясную. Поэтому едва их выпустили из-за стола, а Альбус проводил их взглядом, полным мольбы о помощи, Хьюго и Скорпиус аппарировали в «Нору». И сегодня, когда дом опустел, Хьюго возьми и ляпни: «Мы одни. И родители вернутся не скоро». Он посмотрел на Скорпиуса многозначительно, как раньше, а тот, улыбнувшись, прикусил нижнюю губу. Может, они рассчитывали, что доведут притворство до конца, не меняя правил игры. Целуясь и легонько потираясь друг о друга сквозь халаты, в которых вылезли из душа, принятого вдвоем, упадут на диван. И забудутся от всего, как два подростка, которым хочется до одури. Для которых отсутствие родителей в доме — сигнал немедленно найти горизонтальную поверхность и потрахаться. Глупая уверенность, что все произойдет в один миг. Что между ними больше не встанет его призрак. Не напомнит о себе мягкой улыбкой, не скажет: «Когда-то ты отдавался с таким отчаянием только мне, малыш Хью. Когда-то ты знал, что кончишь, только когда тебе разрешу я». У Скорпиуса упал, когда Хьюго еще храбрился и думал, что обойдется. Стыдясь, спрятал взгляд, прервал поцелуй и сел на диван. — Все в порядке, — повторил Хьюго для себя и для него. Вдохнул полной грудью и положил ладонь Скорпиусу на колено. Скорпиус вздрогнул, но не отстранился. — Разве? — спросил он глухо, по-прежнему не поднимая головы. — Ты только не думай, что у меня… Потому что я не хочу, просто… — Знаю. — Хьюго слабо невыразительно улыбнулся. — Мы боимся. Очень. Я за тебя, а ты за меня. — За меня нечего бояться, — сказал Скорпиус, вскинув встревоженный взгляд. Потянулся ближе, замерев привычно в паре сантиметров от его лица, дождался кивка и легонько поцеловал в приоткрытые губы. — Серьезно, Хью, ты можешь за меня не переживать. — А ты за меня можешь не переживать. — Хьюго пожал плечами. — Но мы же все равно будем. — Будем, — согласился Скорпиус, поморщившись, и тоже откинулся на спинку дивана, посмотрев на потухшие угли в камине. — И что нам делать?.. Глупый вопрос, но все же... — Если мы так боимся пока к друг другу там прикасаться, — сказал Хьюго осторожно, почувствовав, как от волнения чаще забилось сердце, — то мы можем… пока не касаться друг друга. — Логично. — Скорпиус серьезно кивнул. — Скорп. — А? — Он недоуменно приподнял брови. — Я немного о другом, — объяснил Хьюго и медленно распутал пояс халата. Раздвинул полы и неторопливо, как делал бы это, заперевшись в одиночестве в туалете или в комнате, коснулся двумя пальцами у основания мягкого члена и провел к головке. Кровь прилила к паху не сразу, только когда Хьюго помассировал яички, надавил большим пальцем за мошонкой и поерзал на собственной ладони. Член приподнялся, и с губ Хьюго сорвался сдавленный стон. Только тогда он с приятным изумлением понял, что ему ни капли не стыдно. Что он не чувствует себя грязным, не чувствует неловкости, когда Скорпиус смотрит на него, чуть опустив веки, следит внимательно за каждым его движением. И что спокойно ему потому, что Скорпиус по-прежнему, как и тогда — и просто потому, что находится рядом, — не дает Лоркану приблизиться. — У меня встал, — прошептал Скорпиус, прерывисто вздохнув. И развязал пояс тоже, раскрыв халат. Хьюго не остановился, продолжив дрочить в ленивом темпе, водя неплотно сомкнутым кулаком от яиц к головке и несильно задевая ее пальцем. Посмотрел, как завороженный, на пальцы Скорпиуса, которые он быстро и широко облизал и тут же обхватил ими стояк. — Я не против… — Хьюго размазал по головке каплю выступившей смазки и вздрогнул от резко накатившего возбуждения. Член встал полностью, дико, до заплясавших перед глазами темных пятен, захотелось разрядки. — Не против поцелуя, если ты хочешь… Скорпиус подвинулся ближе и наклонился. Протолкнул язык между его приоткрывшихся губ и глухо застонал, тесно прижавшись к Хьюго плечом. Хьюго ответил на поцелуй, не закрывая, как и Скорпиус, глаз. Они так и смотрели друг на друга совсем близко. Соприкасались губами и тут же на мгновение отстранялись, ласкали — каждый себя, — и ни на секунду не прерывали зрительный контакт. — Мы будем в порядке, — пообещал Скорпиус тихо, прислонившись лбом к его лбу. Он содрогнулся от оргазма и задушенно застонал, кончив на халат. — Обязательно. — Хьюго почувствовал теплую сперму на пальцах, острую и приятную нехватку воздуха в легких. Нежный поцелуй, за которым потянулся сам. И бешеное сердцебиение, которое все еще напоминало, что он жив. Что у них есть время, чтобы собрать себя заново. Они сидели еще пару минут, обмениваясь неспешными поцелуями. Потом Скорпиус нашел на столике волшебную палочку Хьюго и очистил их от спермы и пота. Приманил штаны и футболки из сушки, и они успели одеться как раз вовремя — в саду заверещали садовые гномы, а значит, кто-то вошел во двор. — Я дома. — Рон отлевитировал пакет с продуктами на кухню и позвал: — Эй, мальчики, никто не против помочь мне с панкейками? — Если хочешь, я прогуляюсь во дворе. Или пойду с тобой. — Скорпиус тронул его за руку. Ладонь у Скорпиуса была привычно ледяной, а у Хьюго, наверное, такой же теплой, как и всегда. Хьюго покачал головой. — Я хочу поговорить с ним, — объяснил Хьюго тихо. Именно сейчас, посмотрев на Рона, копошащегося на кухне и насвистывающего веселый мотив под нос, он решил, что готов сделать первый шаг. — Думаю, мне надо… понимаешь… — Рассказать ему, — понятливо откликнулся Скорпиус. — Я буду во дворе. Погоняю немного ваших гномов... — Пап. — Хьюго зашел на кухню и снял фартук с крючка. Наигранно поворчал, когда Рон заключил его в медвежьи объятия и прижал к груди дольше, чем обычно. Как будто почувствовал. — Мы ведь можем поговорить? — Конечно, — сказал Рон и улыбнулся. В уголках его теплых голубых глаз собрались лучистые морщинки. Он подвинул Хьюго один из стульев и сел напротив. — Обо всем. Обо всем, Хью.***
Т. Нотт: И ты убила его? [нет доступа]: Он воткнул нож себе в грудь. Ты в курсе отчетов судмедэкспертов Аврората. Характер ран… Т. Нотт: В какие игры ты играешь? [нет доступа]: Я не играю. Я рассказываю последовательно. Он сам воткнул нож себе в грудь. Три раза. Нож, который мы все, кроме Молли, про которую я узнала позже, использовали для клятвы. Т. Нотт: Но ты сказала, что пришла сознаться. [нет доступа], я ничего не понимаю. [нет доступа]: Когда он излил нам душу. Когда мы узнали. Когда человек, которого я любила… Думала, что любила, сознался, что сделал. Сознался, что все мы были всего лишь его маленькими марионетками… Черт. Знаешь, а ведь это не лишено смысла. С Розой они сошлись, потому что чувствовали себя умнее других. Джеймс и Фредди были его гвардейцами, его верными песиками, для которых он был лидером. Луи и Люси видели в нем такого же тусовщика, бегущего за кайфом. Скорпиус уважал то, что у него всегда была своя точка зрения, что он не подстраивался ни под кого. Хьюго был его игрушкой. Я сохла по нему, как сохнут по тому, кто твоим никогда не станет. И только Молли была умнее всех нас. Она всегда говорила — своя мантия ближе к телу. Ее уберег эгоизм. Т. Нотт: И что же произошло, когда Лоркан сознался? Когда показал себя с чудовищной стороны? [нет доступа]: Я сказала: «Лучше бы ты воткнул этот нож себе в грудь, мудак. Нам всем стало бы легче». Т. Нотт: А дальше? [нет доступа]: Ты знаешь. Т. Нотт: Нет, ты сказала… [нет доступа]: Как я и сказала, он воткнул нож себе в грудь. Три раза. Он сказал: «Ты хотела бы это сделать?» Думаю, остальным теперь мерещится, что этот вопрос Лоркан задал именно им. Думаю, не я одна это вспоминаю. Он был испуганным. И он воткнул нож еще два раза. Быстро. Так не бывает, понимаешь? В жизни так не бывает. Т. Нотт: То есть, его убила не ты? [нет доступа]: Ты меня не слушаешь! Это была я. Я сказала ему это сделать. Т. Нотт: Пожелание смерти не равно убийству. [нет доступа]: Равно. Мои слова заставили его это сделать. Это была магия, Теодор Нотт, моя стихийная магия. Т. Нотт: [нет доступа], ты не в том возрасте, чтобы колдовать без палочки. [нет доступа]: Но это произошло. Я чувствовала… что мои слова обладают силой. Те слова. Что это не пожелание и не приказ. Это почти заклинание. Без палочки, не из книги. Тогда я не знала, что клятва не подействовала. Но когда Молли рассказала мне, что поставила шрам уже после, я все поняла. Я заставила Лоркана воткнуть нож себе в грудь. Я убила его.***
Солнце в этом году куда чаще выглядывало из-за туч. Роза прищурилась, подняв письмо на уровень глаз. В стиле Лоркана — оставить послание между строк. В письме речь шла о зелье для облегчения симптомов драконьей оспы, которое они вместе дорабатывали. Когда еще Роза думала, что они вместе пойдут в Академию алхимии. Создадут столько зелий, сколько комбинаций существует на свете, и возьмут все награды, до которых дотянутся. Честолюбивые несбыточные мечты, которые прожевали ее и выбросили на берегу. Одну, с прядью седых волос в девятнадцать лет, с братом, которого она никогда не принимала всерьез, как и его задумчивые взгляды в пустоту. И Лоркан все еще смеялся у нее в голове. Над тем, какими глупыми они оба были на самом деле. Но на сегодняшний день она все еще жива. А он окончательно и неотвратимо мертв. Сам по себе и для нее — тоже. Как и строчка невидимыми чернилами, которую Роза прочла, случайно подняв письмо к яркому солнечному свету: «Я стал главным героем из сказки «Мохнатое сердце колдуна», я вырвал свое сердце и поместил в шкатулку, где оно обросло броней. Я всегда был сильнее того, чтобы тебя любить. И ты такая же, как и я. Да? Напиши мне ответ». — Мой ответ «нет», Скамандер, — произнесла Роза вслух. Может, хотела услышать твердость в голосе и поверить этой твердости. Вышло скорее упрямо, чем решительно, но этого ей хватило. — Никаких сюрпризов. Мы всегда спорили. — Он любил спорить. Роза вздрогнула и быстро скомкала письмо. Приставила ладонь козырьком ко лбу и увидела сначала ее светлые длинные волосы, будто облако, присевшее ей на голову и накрывшее плечи, а затем всю ее: большие полупрозрачные глаза, тень улыбки на тонких губах, ожерелье из пробок. Сарафан в желтый горошек. Луна Скамандер ничуть не изменилась. Даже появлялась будто бы из ниоткуда. Как сейчас, у больших качелей на заднем дворе «Норы». — Здравствуйте, — сказала Роза самое странное и самое очевидное, что могла. — Вы же были… — В Ботсване, — подсказала Луна, когда пауза затянулась до неловкого. Она посмотрела на окно второго этажа «Норы», потом — на холм. В ту сторону, где находился дом в виде шахматной ладьи или огромного пальца, грозящего небу. — Я вернусь туда так скоро, как смогу. Здесь меня ничто не держит. Моя семья там. И я буду там. И Лоркан будет с нами там, хоть никогда этого не хотел. — Он… — Роза не смогла пересилить себя и сказать «умер» в лицо матери. — В нашей памяти. — Луна улыбнулась, словно посетовала, что дала Розе повод подумать о сумасшествии собственного горя. — Да. — Роза поерзала, и качели неприятно скрипнули. — Да, в моей тоже, он… — Разумеется. — Луна сунула руки в карманы сарафана. — Людей, которые причиняют нам боль, забыть куда сложнее, чем тех, кто приносит нам радость. Поэтому мы стремимся поскорее расстаться с первыми, чтобы дать себе время оправиться, и изо всех сил держимся за вторых, чтобы ни на секунду не терять это счастье. — Миссис Скамандер, — Роза удивилась тому, как спокойно она смогла заговорить снова. — Лоркан совершал… плохие поступки. Но никто из нас никогда бы… — Я знаю, Роза. — Луна вздохнула, впервые показавшись обычной усталой женщиной, а не той чудачкой, которой все вокруг привыкли ее видеть. Но на ее губы тут же вернулась та улыбка, значения которой Роза не понимала. Скорбь? Равнодушие? Понимание? Наверное, это было понимание. — Я знаю, что есть разница между разочарованием и жестокостью. И еще я знаю, что всю жизнь не протянешь, питаясь ненавистью к тем, кого твой сын любил. — Лоркан… — Роза запнулась. Обычно ей так легко удавалось управляться со словами, и вдруг. — Он вас любил, а вы его. — Луна пожала плечами. — Все, что кроме этого, детали. Я считаю, что лучше думать так. И я действительно так думаю, Роза. — Она помолчала недолго, а потом спросила другим, будничным тоном: — Твоя мама дома? — Нет, она еще… Она задержалась в министерстве, но если хотите… — Нет-нет. — Луна покачала головой, и легкие воздушные волосы всколыхнулись за ее спиной. — Я пойду, встречу ее прямо там. Думаю, нам с ней стоит поговорить о наших сыновьях. Роза кивнула скорее машинально и проводила Луну взглядом до калитки. Она зашла за большой дуб и исчезла вместе с поднявшимся ветром. — Ты идешь? — Роза вздрогнула. Опять приставила ладонь козырьком ко лбу и увидела Джеймса, протянувшего ей руку. Он поторопил: — Все уже наверху, на чердаке, ты... — Джеймс вдруг нахмурился, проследил за взглядом Розы, вернувшимся к дубу. — Ты чего? Кого-то ждешь? — Нет, я больше никого не жду. — Роза схватилась за его руку и встала с качелей. И они направились в дом. Сейчас они поднимутся вверх по лестнице и сядут на чердаке вместе с остальными. Поговорят о том, что случилось. О том, что услышали, о Лоркане, который убил себя на их глазах. И о будущем они поговорят тоже. И может, эти слова будут крепче крови. Они не оставят новых памятных шрамов, но помогут жить дальше со старыми.***
Т. Нотт: Я не вижу состава преступления. [нет доступа]: Ты мне не веришь? Т. Нотт: Это всего лишь твои догадки. [нет доступа]: Догадки, с которыми очень сложно жить. У тебя есть сыворотка? Я могу сознаться под ней. Т. Нотт: В этом нет необходимости. Ты веришь в свои догадки, в них же и сознаешься. Я знал, что Молли не принесла клятву. Но оказалось, что это ничего не меняет. Она просто не была готова. Без умысла. Ни она, ни ты — вы не собирались убить Лоркана и не тронули его. Тебе просто нужно отмотать время назад, [нет доступа]. Увидеть себя в тот день, прожить его. И понять, что мысль, слова и поступок — не одно и то же. Мы часто бываем жестокими. Но лишь единицы из нас способны на настоящее преступление. [нет доступа]: Если бы я даже вернулась назад во времени. Если бы этого не произошло, не уверена, что могла бы начать все сначала. Жить дальше как ни в чем не бывало. Т. Нотт: Ты недооцениваешь время. Есть много прекрасных далеких от Англии мест, где можно начать все сначала. С новыми людьми. [нет доступа]: Ты же не отпускаешь меня? Т. Нотт: Нет, конечно нет. Не с твоим признанием, оставшимся на бумаге. Конец записи. 4 августа. 4:57 Т. Нотт: удалить архив. Доступ к дополнительной информации закрыт. Автоматическое удаление архива через 3, 2, 1...