"Порхай, Ло"

Он приходит каждый день в одно и то же время. Настолько точно, что теперь я могу отличить его появление по колебанию воздуха и самому тихому щелчку двери в библиотеку. Всегда на полстраницы раньше - никогда не дает мне дочитать, но всегда приходит позже, чем последний бутерброд исчезнет из контейнера. Розового, где пластиково яркие бабочки раскинули свои крылья. “Ты не станешь бабочкой, если так и останешься привязанным к этому куску пластика”, - шепчет он мне на ухо, кладет ладонь в черной перчатке на плечо. Голос - хриплый, немного даже слишком, как будто ее тетушка с фамильной картины - длинный крючковатый нос, белые руки с синими цепочками вен - и правда была наследницей древнего семейства воронов. - Ло, ты и сам знаешь, что эту книгу читать бесполезно. Этот человек не написал за свою жизнь ничего стоящего. Оставь книги, бабочка, и порхай, - он вырывает из моих руки книгу, возвращает ее на ближайшую полку - позже мне придется объяснять возмущенной библиотекарше, почему я никогда не могу вернуть вещь на место. Объяснять(ся) за него (с ним). Он наблюдает за мной во время класса - потому я не пропускаю ни одного. Он не дает мне читать книги - и потому я сбегаю в библиотеку, прячусь за самый последний стол, нахожу шкафы с самым причудливым расположением книг, лишь бы он не понял, какую именно я взял. Впрочем, его ли волнует это? Он высмеивает всех ученых и философов, он останавливает свой взгляд только на поэзии и приключенческих романах. У него самого в доме библиотека со старыми нотами для черного, блестящего как его глаза, рояля. Рояля, на который он усаживает меня каждый раз, когда мы целуемся. И каждый раз говорит “порхай”, и я порхаю для него и в его руках. Под его хриплый голос, под тонкие ноты, извлекаемые любым моим неосторожным движением из клавиш цвета слоновой кости. И когда все заканчивается я смотрю на его темно-синее пальто на полу и крепче вжимаюсь носом в черные волосы, которые, кажется, даже не растрепались. - Малыш, ты сожжешь для меня тот пластиковый ужас? Ни одна бабочка с его крышки не сравнится с тобой, - ведет тонкими пальцами вдоль линии моих лопаток, слегка царапает длинными ногтями. Раньше он красил их в черный. Теперь носит перчатки, и я не могу ни увидеть, ни взять его за руку так, чтобы почувствовать тепло. Я могу лишь наблюдать через стекло окна и в отражениях зеркал балетного класса его восторженный взгляд, когда мы снова и снова отрабатываем прыжки. - Да, наверное На следующее утро мой рюкзак становится значительно легче - я оставляю контейнер с едой дома и заменяю его на бутылку воды. А вечером мы с ним сидим у костра и подкладываем ветки в пламя. От огня вьется черный дым, пахнущий горящим пластиком. Он не дает мне есть. Не дает сидеть в библиотеке. Он не позволяет мне даже прочитать страницу до конца. Он только говорит “порхай”. И я порхаю.