Why?

      Всё с самого начала шло наперекосяк. Такой привычный сюжет пошёл трещинами, перекрутился, исказился настолько, что Сян Тянь Да Фэйцзи уже давно не мог узнать его. Персонажи его истории зажили своей, подчас совсем не канонной жизнью.              Так почему же он решил, что эта битва пойдёт по привычному сценарию?              Нет, привыкший выкручиваться из любой неприятности и давно смирившийся со своей ролью в новелле, он прикинул несколько вариантов относительно безболезненно выбраться из этой передряги, но совсем не продумал вероятность того, что угроза могла нависнуть над жизнями других... важных фигур этой истории.              Да и с чего он должен был переживать? Ведь его главное детище Ло Бинхэ был практически неприкасаемым, а братец-Огурец всегда находился под его защитой.              Вот только когда вопреки надеждам Шан Цинхуа, пол пещеры начал содрогаться, не выдерживая ускорившегося роста хребта Майгу, а Бин-гэ ухватился за рукоять Синьмо, чтобы вытащить его из ножен, кое-кто другой, тоже важный для Шан Цинхуа, вдруг оказался в опасности.              Цинхуа, как в замедленной съёмке, смотрел на вспышку духовной энергии, пронёсшейся по пещере в направлении Ло Бинхэ, но встретившей на пути широкую грудь Мобэй-цзюня. Тот, словно не ожидая подобного поворота событий, оказался совсем не готов к чудовищной силе Юэ Цинъюаня. Шан Цинхуа всего на секунду поймал его переполненный удивлением взгляд, а потом подхваченный вихрем Мобэй-цзюнь вылетел из пещеры и свалился со стремительно растущего хребта прямо в разверзшуюся пропасть.              Не размышляя ни секунды, Шан Цинхуа подорвался с пола пещеры и, выхватив меч, ринулся следом. Но не успел он преодолеть и половину пути, как его перехватил Шэнь Цинцю. Он вцепился в его рукав мёртвой хваткой, притормаживая стремительный рывок.              — Ты чего? — выкрикнул Цинцю ему прямо в лицо.              Но Шан Цинхуа некогда было с ним разбираться. Драгоценные секунды неумолимо таяли, и Цинхуа задергался в чужой хватке как безумный.              — Твою ж мать, он не умеет летать! — заорав во всё горло, Шан Цинхуа наконец вырвался и, ни разу не засомневавшись, сиганул вниз.              Ветер тут же набросился на него: засвистел в ушах, принялся рвать рукава и полы ханьфу. Мимо проносились сотни обломков, а дым и пыль забили воздух так, что видно было не дальше протянутой руки. Но даже на секунду Шан Цинхуа не подумал отступить. В голове царила блаженная пустота. Ни страха, ни сомнения. Лишь тонкая нить, что неожиданно натянулась между ним и исчезнувшем впереди Мобэй-цзюнем. И когда только он успел активировать заклинание?              Наверное тогда же когда стал таким неожиданно смелым.              Знакомый силуэт возник перед ним совершенно внезапно. Рванув вперёд, Шан Цинхуа наконец обхватил широкое запястье Мобэй-цзюня прямо в полёте и дёрнул на себя, чуть не свалившись с меча. На какое-то время взбесившийся клинок, явно не готовый к такой тяжёлой ноше, принялся вилять из стороны в сторону, проваливался в воздушные ямы, собирая собой каменные обломки, и слишком быстро терял высоту. Но, к счастью, годы, потраченные на совершенствование этого тела, всё же не прошли зря, и у Шан Цинхуа получилось выправить меч, снизив скорость их полета — падения — до минимально возможной.              Когда угроза неминуемой смерти отступила, Цинхуа всё же смог затащить тяжёлое тело Мобэй-цзюня на меч. И потрясение, легко читаемое в его взгляде, подействовало отрезвляюще. Весь ужас совершённого им поступка накатил волной неминуемого цунами, мгновенно превратив ноги в вату, а сердце в бьющую плавником о землю задыхающуюся рыбку.              Какого черта он вообще творит?! Ему что жить надоело? Возомнил себя героем, идиот?! Да зачем ему вообще так рисковать? Да и ради кого? Ради демона, использующего его как душе угодно? Вздор! Какой же вздор!..              Но не успел Шан Цинхуа впасть в окончательную панику и потерять контроль над вновь завилявшим мечом, как какой-то особо крупный обломок ударился об рукоять, и Шан Цинхуа почувствовал под ногами лишь пустоту.              Секунду они ещё парили в воздухе, застыли в мгновении до, смотря друг другу в глаза — однако в этот раз Шан Цинхуа не увидел потрясения, взгляд Мобэй-цзюня излучал что-то совершенно иное, нечто доселе неизвестное, но отчего-то согревающее — а потом кубарем полетели вниз. Шан Цинхуа уже успел попрощался со своей никчёмной жизнью, разменянной так глупо, как вдруг оказался в плотном кольце сильных рук. Удар. Ещё один. Их подкидывало и волочило по обрушивающемуся склону, снова и снова кидая из стороны в сторону, пока круговерть не прекратилась.              Шан Цинхуа потерял сознание.       

***

             Шан Цинхуа задыхался. Он снова и снова пытался вздохнуть, но что-то настолько сильно сдавило ему рёбра, что каждая попытка приносила лишь мучительную боль. Голова раскалывалась, он не чувствовал ног, а глаза чем-то залило — рассмотреть ничего не получалось.              Он не знал, сколько прошло времени — минута, час или вечность — прежде чем что-то изменилось. Сначала появились звуки: тихий, едва слышный стон и шелест. Потом что-то совсем рядом пришло в движение, послышался грохот — кажется это осыпались каменные обломки — и воздуха вдруг стало очень много. Но и боль стала сильнее. Шан Цинхуа не сдержал болезненного стона, и в то же мгновение почувствовал прикосновение к лицу. Осторожное, нежное, непривычно заботливое, словно кто-то боялся сделать больнее. Этот человек осторожно стирал что-то тёплое и липкое с его лица — мать вашу, неужели кровь?! — а Цинхуа всё пытался вспомнить, что произошло, и как он оказался в этой ситуации.              Воспоминания вернулись одновременно со зрением. И Шан Цинхуа на мгновение пожалел, что не ослеп навсегда. Прямо над ним навис Мобэй-цзюнь, его меховая накидка была разорванной и грязной, лицо покрывала пыль и кровь, а правая рука висела плетью. Но левой он продолжал стирать кровь, залившую лицо Шан Цинхуа, всё теми же осторожными движениями.              Когда их взгляды встретились, Мобэй-цзюнь замер, словно застигнутый на месте преступления. Он быстро отдёрнул руку и отвёл глаза, и это выглядело настолько... умилительно, что Шан Цинхуа не выдержал и рассмеялся. О чём, конечно, тут же пожалел. Во-первых, из-за тут же вспыхнувшей в грудине боли, а во-вторых, из-за гневного взгляда Мобэй-цзюня тут же метнувшего к нему.              Шан Цинхуа поморщился и привычно сжался, ожидая удара, но его не последовало. Вместо этого послышался шорох одежды и стук осыпающихся камней. Шан Цинхуа распахнул глаза и увидел, что Мобэй-цзюнь с трудом поднялся на ноги и дёрнул правую руку до пронзительного хруста, вправляя, а потом принялся оглядываться. Цинхуа постарался последовать его примеру, но не смог даже сесть — ребра снова скрутило болью.              Они лежали у подножия разрушенного хребта среди гор обломков недалеко от покрытой льдом реки Ло. Не было слышно ничего — сражение либо уже прекратилось, либо переместилось в другое место, и Шан Цинхуа очень надеялся, на верность первого варианта.              Из мыслей его вырвал Мобэй-цзюнь. Вопреки ожиданиям, он не дёрнул Цинхуа вверх, ставя на ноги в своей привычной бесцеремонной манере, а осторожно поднял на собственных руках.              Шан Цинхуа в ужасе замер. Он не знал, что ему делать, куда девать руки, куда смотреть... Он боялся лишний раз вздохнуть, закаменев в чужих руках, как зверёк, пойманный в силки. Каждую секунду ожидая привычного удара или оплеухи. Но Мобэй-цзюнь лишь перехватил его поудобней и начал спускаться к реке.              — Мой Король, — всё же рискнул подать голос Шан Цинхуа, — вам не стоит нести меня. Вы ведь ранены. Этот недостойный сможет передвигаться сам.              Какое-то время Мобэй-цзюнь молчал, и Цинхуа уже перестал надеяться на ответ, как вдруг услышал:              — Ты спас меня, — голос Мобэй-цзюня был непривычно тих и задумчив.              Шан Цинхуа отлично понимал недоумение и неверие в произошедшее, исходящие от Мобэй-цзюня. Но никто не был сильнее удивлён его героическим поступком, чем он сам. Цинхуа всё пытался разобраться в причинах, побудивших его пойти на такой сумасшедший — и совершенно не свойственный ему — риск, но ничего не получалось. Единственное, в чём Шан Цинхуа был уверен — он не хотел жить в мире, в котором больше не было Мобэй-цзюня.              — Я не мог по-другому, Мой Король, — неловко пробормотал Шан Цинхуа и прикрыл глаза. Тело всё ещё болело, и сил удерживать себя в сознании уже не осталось. Шан Цинхуа провалился в небытие под мерный шаг и тихий шорох камней под ногами Мобэй-цзюня.              Он уже не увидел, как Мобэй снова и снова бросал на него длинные, задумчивые взгляды, как крепче сжимались его руки, и как, в конце концов, он просто прижал ослабшее тело к груди и ступил на лёд реки Ло, унося свою драгоценную ношу всё дальше от разрушенного хребта Майгу.