Под покровом ночи

      Как только ночь опускается на город, Кацуки снова сходит с ума.       Мысли вновь не о работе, не о злодеях, о которых ни слуху, ни духу в последнее время, не о свадьбе Очако с придурком Деку.       В голове раздаётся лишь скрип латекса, хриплый смех и эхо полушёпота-полустона, звучащего, как его имя.       Под покровом ночи она снова сводит его с ума.       Со стороны агентства было большой ошибкой ставить их в пару. Правда, вряд ли хоть кто-то из начальства предполагал, во что выльются совместные ночные дежурства двух настолько разных героев.       Кеми одурманивала его сильнее алкоголя, сильнее лёгких наркотиков. Стоило ей лишь немного задействовать свою причуду, и у него срывало крышу.       Кацуки не жалел ни о чём. Скорее, наоборот. Он был в восторге от того, что каждый раз, когда их посылали куда-нибудь вместе, всё кончалось в номере очередного дешёвого отеля на окраине города. И это было единственным, что не давало ему умереть со скуки в городе, где не осталось серьёзных преступников.       Под ногами скрипят рассохшиеся половицы хлипкой лестницы, укрытой протёртым ковролином, а тусклая лампа едва освещает подъём. Со всех сторон раздаётся невнятное бормотание телевизоров и человеческие голоса.       Добравшись до нужного этажа, Кацуки стучит в облезлую дверь номера и слышит то, о чём не переставал думать последние несколько дней: скрип её геройского костюма. Голову кружит, и он едва держится, чтобы не открыть дверь с ноги.       Он чувствует её причуду даже сквозь тонкое дерево. Она проникает под кожу, отравляет каждую клетку тела, вышибая напрочь волю и все мысли. Скрип становится громче, эхом отдаётся в пустой голове.       Наконец дверь открывается, и Кацуки врывается внутрь. В комнате темно и жарко, и в нос бьёт удушливый приторно-цветочный аромат духов.       Прямо как аромат её парфюма.       — Я заждалась тебя, милый.       Голос Кеми сливается со скрипом её костюма и несмазанных петель захлопнувшейся входной двери. Длинные тонкие пальцы стягивают с его запястий нарукавники, и те глухо падают на ковёр. Она касается его быстро, будто порыв ветра, отравляя каждый след своей причудой. Извивается вокруг его тела, как змея, сжимающая кольцами свою добычу.       А он и не против сейчас сыграть роль жертвы.       По коже Кацуки проходит ток. Кровь, пульсируя, стучит в горле и разжигает огонь, пробуждая жизнь в мёртвом теле. Как же мучительно долго он ждал этого дня с последней их такой встречи.       Кеми застывает напротив его лица и криво ухмыляется. В её глазах нет и тени стеснения, лишь огонь желания, который и заставляет Кацуки возвращаться к ней каждый раз, снова и снова.       Она порывисто касается его губ своими, и он не сопротивляется, хоть и ненавидит все эти нежности. Хотя разве их поцелуи можно назвать нежными? Её зубы больно сжимают его нижнюю губу, а ладони стискивают плечи так, что он чувствует острые ногти, проминающие плотную ткань его геройского костюма. Кеми толкает его к стене, прижимается всем телом, становясь живым капканом.       Голову кружит от поцелуев, вытягивающих душу и ядовитые мысли о ней. Интересно, его посадят, если он убьёт Деку?       Дыхание перехватывает, и Кацуки дёргается, будто от удара. Быть на втором месте невыносимо больно, но ещё больнее постоянно об этом думать. Ярость охватывает его так, что приходится приложить усилие, чтобы перенаправить её.       В этом клоповнике совсем нет места, поэтому Кацуки, разворачивая Кеми, бьётся о ножку кровати и прикусывает губу. Затем зло толкает напарницу к окну, за которым давно непроглядная ночь и лишь где-то вдали виднеются огни центра города.       Кеми криво улыбается, явно почувствовав его настрой, и чуть расстегивает молнию на груди. Проводит кончиками пальцев по животу вниз, затем обратно — вдоль талии, очерчивая все свои изгибы. Она ловит его взгляд, когда касается лица, и хитро щурится.       — Чего же ты ждёшь, милый?       У Кацуки срывает планку. Эта стерва знает, как вывести его из себя, знает, как он ненавидит это «милый». Знает, что так она обращается к этому неудачнику. Она знает слишком много, отчего он с каждым разом хочет её всё сильнее.       Он резко хватает её за запястья и разворачивает лицом к окну, прижав к стеклу. Её грудь, обтянутая этим треклятым костюмом, скрипит, касаясь его. И этот звук, ядом растекаясь по венам, обещает забытье. Кацуки давит ей на поясницу, перехватывает запястья одной рукой и фиксирует их там. Срывает фуражку с её головы и откидывает на пол.       Волосы тут же рассыпаются по спине, выпуская приторный аромат духов. Скрипнув зубами, Кацуки наматывает их на кулак и оттягивает её голову к себе.       — Я тебе не «милый», — рычит он ей на ухо и слышит в ответ лишь хриплый стон, от которого его член наливается кровью.       Кеми прогибается, трётся о него, вызывая дрожь во всём теле. Даже в таком положении она снова берёт над ним верх. Кацуки ухмыляется. Чокнутая извращенка. Знает же, как заставить его перестать умирать от скуки. Он отстраняется и шлёпает ладонью по обтянутой латексом заднице. Звон, смешанный с довольным мычанием, заполняет его разум до краёв. Ей даже не нужно больше использовать свою причуду — он не уйдёт отсюда, пока не вытрахает из неё всё до последнего вздоха.       На секунду он отвлекается, теряясь в фантазиях, и Кеми вырывается. Расстановка сил тут же меняется, и теперь уже он прижат спиной к подоконнику, а она, скрипя костюмом, опускается перед ним на колени. Рывком стягивает с него штаны и трусы, пока он сам едва успевает избавиться от верха своего геройского костюма.       Кацуки смотрит на Кеми сверху вниз, её лицо всего в паре дюймов от его подрагивающего члена. Она ловит его взгляд, облизывается и завороженно следит за его реакцией, проводя пальцами вдоль напряжённого ствола. Смотрит ему в глаза и криво улыбается перед тем, как накрыть губами головку.       Вдох встаёт поперёк горла. Возбуждение скручивается внизу живота, рассылая импульсы по всему телу, и он прикрывает глаза. Кеми ласкает его член ртом так горячо и влажно, что он не слышит ничего кроме своего дыхания и стука крови в висках. Она двигает головой медленно, дразня всё сильнее, и впивается когтями ему в бёдра.       Голову кружит от боли и удовольствия, и терпеть и дальше этот мучительно тягучий темп Кацуки уже не может. Он кладёт ладони Кеми на затылок — под подушечками мягко скользят её волосы, окутывая пальцы, — направляет её, ускоряя ритм, но она вдруг резко отстраняется, и становится холодно. Внутри у Кацуки всё сжимается, и он распахивает глаза.       Пальцы Кеми тянут молнию на костюме вниз, обнажая сначала грудь, а затем и всё остальное. Её молочно-белая кожа без единой родинки светится в тусклом сиянии луны, отчего в этот миг она кажется Кацуки призраком. Но он не успевает хорошенько обдумать эту мысль: со скрипом Кеми стягивает с себя костюм, и он летит к его вещам.       Абсолютно голая Кеми смотрит на него так, будто ничего и не изменилось, будто она и не должна испытывать хоть каплю смущения, обнажившись перед ним. Ничего не мелькает в её бесстыдном взгляде исподлобья. Игриво подмигнув, она касается указательным пальцем своих пухлых губ, приоткрывая рот. Другой рукой приманивает, и у Кацуки окончательно сносит крышу.       Он притягивает Кеми к себе, впиваясь в её губы жадным поцелуем, и сажает на подоконник. В ответ она обхватывает его бедра ногами, прижавшись к его уже каменному члену. Трётся, оставляя влажный след, стонет ему в рот, одурманивая сильнее собственной причуды.       Терпение лопается — он не может больше ждать. Хочется войти в неё, почувствовать, как она сжимается вокруг его члена, стонет ещё громче. Кацуки зло рычит и, отстранившись, вырывается из цепкой хватки её ног. Лезет в карман штанов, брошенных до этого на пол, и достаёт презерватив. Резким движением рвёт упаковку, а затем раскатывает его на члене.       Кеми снова манит его пальцем, облизываясь, и он целует ещё яростнее, чем раньше. Член упирается ей в промежность, и он входит в неё, чувствуя, как горячая пульсирующая плоть обволакивает его.       Едва сдерживается, чтобы не застонать вместе с Кеми, и делает несколько медленных толчков. Она плавится в его руках, её грудь прижимается к его, и ему кажется, что он прямо сейчас сгорит. Она вцепляется ногтями ему в спину и начинает двигаться ему навстречу.       Запах приторных духов дерёт горло и вызывает в мыслях её образ. Кацуки злится и ускоряется, желая прогнать ненужные ассоциации. Но перед глазами почему-то всё ещё её круглое лицо, а не острые скулы Кеми.       Выносить эту иллюзию больше нет сил: он подхватывает Кеми под бедра и идёт с ней к кровати. Падает, навалившись сверху, впивается очередным поцелуем в чужие губы, двигается, цепляясь за ощущения. За удовольствие, разливающееся по телу. За острую боль от ногтей, царапающих спину. За бесстыдные стоны, заполняющие пространство вокруг.       Но Кеми вдруг отстраняется, заглядывая ему в глаза, и пугающе властно шепчет:       — Думай обо мне, милый.       Её причуда окутывает его, принося облегчение. Все лишние мысли улетучиваются, оставляя лишь одно — похоть, льющуюся через край из его израненной души.       Кацуки переворачивает Кеми на живот, ставит её на колени и давит на поясницу, заставляя выгнуться, как кошку.       Она послушно выполняет его желание и просит:       — Хочу медленно. Хочу, чтобы ты почувствовал то же, что и я.       Он повинуется. Мучительно медленно двигается вперёд-назад, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бешеный темп, который требует его пульсирующий от нетерпения член. Кеми сладко стонет, касаясь себя пальцами. Кацуки резко откидывает её руку и сам начинает ласкать её клитор.       Она стонет ещё чаще, ещё громче, пока жалобно не просит:       — Быстрее, умоляю, быстрее.       Он ускоряется, отпуская своих бесов в свободное плавание. Движения становятся хаотичными, под его ладонью извивается Кеми. Её будто лихорадит, она вскрикивает, и Кацуки чувствует, как она сжимается. Сдерживаться больше не нужно, поэтому он двигается ещё быстрее, пока сам не кончает.       Тело немеет, силы мгновенно покидают его, и он заваливается на постель рядом с Кеми. Тяжело дыша, он растворяется в тумане удовольствия, растекающегося по венам.       И пусть её ему никто не заменит, но хотя бы ещё одна нескучная ночь началась отлично.