Пахнет миндалем

Вокруг нее белые лилии — цветущие, обманчиво-хрупкие, обманчиво-невинные. Ее лицо умиротворенное, спокойное, со слабой улыбкой, словно она прилегла на мгновение и случайно уснула. Однако ее сон длится уже несколько дней и никогда не закончится. Савада Тсунаеши никогда не проснется, не откроет глаза, не пожмет плечами неловко, безмолвно извиняясь за свое поведение. Никогда больше не протянет к нему руку, показывая, что реальна, что она действительно существует в этом мире. Впервые в жизни он мечтал о том, чтобы все вокруг было иллюзией. Порождением его пламени. Но Мукуро знает, что это не так. Отсутствие пульса это доказывает. Он плюхается на колени на мокрую землю, пачкая дорогую одежду, прямо у ее гроба, и берет ее руки в свои. Они белые и холодные, хрупкие, ничем не отличающиеся от мрамора, и Рокудо кажется, словно он держит статую. Вечно молодая и вечно прекрасная. Мукуро готов отдать все, что у него есть, если бы это могло оживить ее. Вернуть ее ему. Дать ему еще раз увидеть ее радостную улыбку и блеск золотых глаз. Аккуратно огладив тонкие пальцы, он целует их — лишь прикасается сухими губами к холодной коже. Закрывает глаза и задерживает дыхание, считая про себя от одного и до десяти, словно это всего лишь глупая шутка, и сейчас Тсунаеши встанет, поправит челку и скажет «Здорово мы тебя напугали, правда?». Мукуро честно ждет. Но она не встает. Лилии в ее густой каштановой копне кажутся яркими пятнами и, если говорить честно, совершенно ей не подходят. Кто вообще додумался принести ей эти цветы? Они ей никогда не нравились. Ему теперь тоже. Вокруг слышны всхлипы и какие-то никому ненужные разговоры, мокрая земля скользит под ногами, ветер путает волосы и мысли, кто-то настойчиво тянет его прочь от гроба. От нее, лежащей в гробу. От нее, обещавшей вернуться и не вернувшейся. В груди почему-то сдавливает, и ему нечем дышать; голова раскалывается; хочется упасть рядом с ней и никогда не подниматься. Превратиться в одну из этих лилий и остаться с ней навсегда. Гнить, превращаться в ничто, медленно умирать, но в ее руках. Чувствовать ее кожу своей до последнего. Видеть ее лицо совсем близко, иметь возможность прикоснуться. И знать, что она жива. Она говорила, что у нее есть план. Она говорила, что ничего страшного не произойдет. Она говорила, что все станет еще лучше, чем прежде. Она говорила, что все будет хорошо. Она все это говорила и ушла. Навсегда. От него или от них? Или от целого мира? Обдурила их всех, переиграла, пожертвовала собой ради этой бесполезной земли. Тсуна действительно верила в это? Верила в то, что с ее смертью все наладится? Все стало еще хуже. Мукуро прижимается к гробу, и никто не смеет ему что-либо сказать. Пальцы со всей силы сжимают темное дерево, кажется, еще немного и оно превратится в опилки. На Тсунаеши белый брючный костюм, один из тех, что она не любила, но никто не будет хоронить Босса Мафии в старых джинсах и рваной футболке. Будь его воля, он бы никогда не опустил ее в этот гроб. Будь его воля, она бы никогда не умирала. Осталась бы навечно молодой, растрепанной, с зубной пастой на щеке и чернилами на руках, улыбающейся всегда, что бы не случилось, и блеск ее золотых глаз никогда бы не погас, и она бы взяла его за руку, и сказала, что все будет хорошо. И на его невысказанное «Ты обещаешь?» ответила бы положительно. Осталась бы такой, какой он запомнил ее в последний раз. Однако… Она не сдержала свое слово. Вернулась, но не такой, как он ожидал. Холодной, равнодушной ко всем его страданиям, ко всей его боли, с пустыми глазами. С пулей в сердце. Мертвой. Рокудо привстает и ласково касается ее: убирает непослушный локон с глаз, оглаживает щеку, случайно дотрагивается до уголка губ, спускается к подбородку и убирает лилию из ее рук прочь. Почему-то глаза жжет, а в груди словно появилась дыра, которую никогда ничем не заполнить. И пускай повсюду лилии, отчего-то Мукуро чувствует запах миндаля.