Пройдя сквозь стены, Расплескавшись по улице, Смириться с мыслью о том, что мы Никогда не поцелуемся.
Блядская вписка в очередной раз превращается в вакханалию. Кирилл просыпается от духоты, от разговоров незнакомых людей в комнате — они такие странные, Кириллу так странно, кто-то в птичьих викторианских масках, у одной девушки оленьи рога на голове и плащ из золотых листьев, у другой — до жути реалистичный грим на пол-лица, обнажающий зубы и мышцы щек. Кирилл садится на кровати, встряхивается, как мокрый щенок, пытаясь понять, что здесь происходит, и девушка-дриада берет его за руку, ведет прочь — а он в одних трусах и футболке, но на него смотрят так, будто и он тоже принимает участие в этом странном маскараде. Будто у него костюм обычного сонного парня. И когда Андрей увлёкся костюмированными тусовками? Кирилл не помнит. Он не помнит и своего сна — наверное, поставил вечером наушники на зарядку, задремал без них, и ему снилась зыбкая болотная муть, влажная и липкая. У дриады рука холодная, будто она действительно пришла из стылого осеннего леса, вылезла из того же самого болота, что и сны Кирилла. Он смотрит вниз — на ее пальцы, длинные ногти покрыты золотой краской, под кожей просвечивают синие полоски вен. Ноги босые. Она замечает его взгляд и улыбается. От нее пахнет прелой листвой и свежестью холодного октябрьского утра. — Куда ты ведешь меня? — спрашивает. Та лишь сжимает его руку крепче, улыбка не сходит с ее губ. Куда можно так далеко идти в маленькой съемной двушке? В коридоре ему улыбаются и снимают шляпы гном и волшебник. Зеленокожий гоблин заходится мерзким хохотом, и священник в окровавленной рясе дает ему подзатыльник. — Где Андрей? Дриада молча подталкивает его в спину на пороге комнаты юноши. Ноги обдает холодом, по коже пробегают мурашки. На полу — лужа чего-то теплого. Вырвало что ли кого-то, а он идет по этому теперь? Мерзость. Не смотрит вниз, а то еще тоже блеванет. Вокруг кровати Андрея — еще одна пестрая толпа. Галдят, а слов не разобрать. От гвалта начинает болеть голова, кто-то протягивает бокал красного вина. Кирилл поджимает ноги, сходить, помыть бы их, и пол бы помыть, и всех этих фриков выгнать отсюда к чертовой матери, а самого главного фрика, который их сюда впустил — еще и отпиздить будет неплохо. Он подходит все ближе к кровати, касается то черного плаща, то холодной стальной кольчуги. Все такое настоящее, будто Андрей собрался снимать тут какой-то ебаный фильм. Толпа расступается, пропуская его вперед, и Кирилл в который раз удивляется, как на такой маленькой площади может поместиться столько людей. Еще и в костюмах. Андрей сидит на простыне по-турецки, спиной к собравшимся вокруг. По белоснежному белью растекаются багряные ручьи, и Кирилла будто бьют под дых кулаком, воздух выходит из легких. Он смотрит вниз, на свои ноги, снова на Андрея. Нюхает вино в бокале, который ему вручили — и тут же отворачивается, сдерживая рвотный позыв. — Что здесь, блять, происходит? — голос срывается в истеричный фальцет. Андрей молча поворачивается к нему — бледный, с кругами под глазами, брызгами крови на щеках. Тянет руки, на которых лежит темно-красный пульсирующий ком плоти, и улыбается. — Попробуй, — говорит дриада Кириллу откуда-то из-за спины, — тебе понравится. Кирилл распахивает глаза, секунду лежит неподвижно, не дыша, прежде чем рывком сесть на кровати и откинуть одеяло. Ноги чистые, без кровавых разводов. Комната пуста, но из-за закрытой двери доносится смех и музыка. Выдыхает, наконец, нащупывает гладкий чехол наушников и надевает их. Как очкарик, который сразу же после пробуждения надевает свои окуляры, он первым делом, проснувшись, погружает себя в почти осязаемую тишину. Андрей рассказывал ему, как работает режим шумоподавления — типа, наушники умные, и они как-то глушат входящие звуковые волны своими собственными исходящими волнами, которые человек не слышит, или как-то так, но Кирилл ничего и не понял. Хоть и сделал вид, что ему было интересно. В чашке на тумбочке — теплая застоявшаяся вода, но ему все равно, и он в пару глотков выпивает ее, задерживая дыхание, чтобы не чувствовать затхлого запаха. Ему показалось, или перед тем, как наушники издали короткий мелодичный перелив, означающий, что они включились, он слышал стон? Лучше не думать, что происходит в соседней комнате или на кухне. Хотя кофе, конечно, очень хочется, но не_выходить хочется больше. Еще сильнее хочется забыть дурацкий сон, но странные образы никак не идут из головы. Блять, в прошлый раз Андрей не выковыривал себе сердце, а просто откинулся от передоза, и не в окружении каких-то косплееров, а среди обычных людей. Кириллу кажется на миг, что он чует в спертом воздухе комнаты едва уловимый флер осеннего леса и стальную вонь крови. Жаль, что наушники не могут глушить и запахи тоже. Голова тяжелая. Думал, подремлет немного днем, а в итоге, похоже, продрых часов семь. Он открывает окно, вдыхает свежий морозный воздух. Нужно прийти в себя и сесть за работу. Где-то была запрятана банка «рэд булла» — сгодится вместо кофе. А часа через четыре весь сброд начнет расходиться из их квартиры. Кирилл вытаскивает сигарету из пачки, прикуривает, стараясь выдыхать дым не в комнату. Включает в наушниках «Placebo». Вокал Молко — как анестезия для обнаженного нерва. Боковым зрением замечает движение, оборачивается. Дверь настежь, сквозняк тут же подхватывает штору, швыряет ее Кириллу в лицо. Он путается в ткани, шипит «блять», когда понимает, что все-таки прожег ее. Андрей смеется — по лицу видно. Голову чуть запрокидывает, щурит глаза. Вмазанный по самое не могу, то ли алкоголем, то ли чем-то еще. Молко в наушниках замечает: «Got no friends and got no lover». Жестом Андрей показывает, что ему нужна сигарета, не удерживается от пошлости, показывает язык между буквой V, сложенной из пальцев у губ. — Хочешь отлизать — найди среди твоих гостей другую жертву. В ответ Андрей лишь пожимает плечами. Привык уже, что Кирилл не слышит нихуя, и перешел на смесь коротких фраз и жестов. Он попытался один раз вытащить наушник у него из уха, но получил пизды, больше не пробовал. — Ты пьяный или обдолбанный? — спрашивает Кирилл, протягивая пачку. Юноша достает из нее сигарету, затягивается. Курение ему к лицу — добавляет надрыва в загадочный образ. Девочкам такое нравится — хочется спасти несчастного то ли поэта, то ли певца, то ли физика. Кириллу тоже — против его воли, но нравится. Андрей отвечает то ли «я бухал», то ли «я нюхал» — по мимике не разобрать. Глаза отводит. — И то и другое? Кивает. Кирилл вздыхает, смотрит на прожженную в занавеске дыру — у нее неровные бурые края, как у заживающей раны. Переводит взгляд на Андрея, зрачки его — будто булавочные головки, так что хорошо видно разноцветные радужки. На шее — свежий засос, растекающееся грязно-фиолетовое пятно лопнувших сосудов. — Кто тебя так? — Кирилл отправляет бычок в окно, тут же достает следующую. В наушниках, как назло, играет «Алоэ Вера», а телефон на кровати, не переключить на другой трек, не так располагающий к мыслям о сексе. Андрей отмахивается, мол, ты же ее (или его) не знаешь. Ему все равно, с кем спать, Кирилл гонит прочь мысли о том, чьи пальцы ласкали его, чью кожу целовал тот в ответ. Юноша докуривает и, поймав его взгляд, тушит окурок о язык. — Продолжаешь похабничать, — Кирилл проглатывает окончание фразы, стискивает зубы, чтобы не обронить «не останавливайся». Андрей говорит в ответ что-то неразборчивое, и он кивает в ответ, а в голове только мелодичный голос Веры. «Я злюсь, он хохочет — хорошо». — Сделаешь мне кофе? — бросает в спину, и юноша, не оборачиваясь, показывает большой палец. Кирилл знает, что, переступив порог, он забудет о просьбе, придется довольствоваться энергетиком. Хотя бы дверь захлопывает за собой. Бахвалится сейчас, небось, что он проведал вредного брюзгу, ищущего выход, и остался жив и здоров. Трюк исполнен профессионалом, не пытайтесь повторить в домашних условиях. В комнате теперь пахнет табаком, но лучше так, чем запахи из сна. «Рэд булл» на вкус — как леденцы с заправки, которые Кирилл ел когда-то давно в детстве, кисло-сладкие. Теплая газировка противная, отдает совковой безысходностью — хоть он и не застал те времена, Волгоград дал о них хорошее представление. Петербург лучше, несмотря на его бесконечное веселье, смешанное с непрекращающимся ощущением одиночества. Город — вечный праздник жизни, перетекающий в торжество смерти в снах Кирилла. Вместо того, чтобы работать, включает треки Андрея — суррогат его живого голоса. Надо было попросить его остаться на еще одну сигарету, посмотреть на дурацкие ужимки, притвориться, что слушает его. А так приходится залипать на фотки в «вконтакте», черные полосы под глазами, роза в зубах, пальцы откидывают волосы назад — и в ушах мурлыкающее «я пойман с поличным, как с перебитыми крыльями птичками», вот уж действительно. Смешно даже. Кирилл берет ручку, выводит в блокноте: «мне взболтать, но не смешивать, не смешить и не тешить». Хоть плюй на все и иди мешай мартини с водкой, только без мартини, потому что сладкую вкусную штуку наверняка выпили дамы в первую очередь. Судя по времени — два часа ночи — близится момент, когда кончится даже запивка и всем придется пить водку просто так. Кирилл перечитывает строчку, закрывает глаза на миг — только чтобы поймать следующую. «Мы идеальная пара: я закрытый за шторами, а ты прикованный к батарее». Закрытый той самой занавеской, взлетевшей от сквозняка, а Андрей прикован просто потому, что это единственный способ удержать его от употребления веществ. Подумав, Кирилл меняет «прикованный» на «прикована» — ну, чтобы не палиться. И тут же дописывает «теряюсь на дне ебанутого города. Где я? Просыпаюсь под вечер». Хороший задел на будущий трек, ему нравится. Вздрагивает от прикосновения руки к плечу. Нет, надо будет все-таки переставить стол, чтобы видеть дверь, иначе так и инфаркт схватить можно. Поворачивается, видит Андрея. — Ты кофе принес? — интересуется. Тот делает удивленное лицо. Забыл, конечно. Приподнимает бутылку с водкой, мол, хочешь? Кирилл протягивает банку с энергетиком: — Хуярь. Но кофе все равно принеси. Добьем мое сердце, которое и так не выдерживает уже, а все из-за твоих внезапных появлений. Юноша вместо реакции наклоняется вперед, всматривается в блокнот. Хлопает Кирилла по плечу — точь-в-точь пьяный батя, типа, молодец сынок, работай. — Иди нахуй, — огрызается в ответ, — мне твое одобрение не нужно. Не лезь в мои тексты. Андрей не обижается — он по пьяни не способен на посыл на три веселых обидится. Говорит что-то, и по хитрому прищуру глаз Кирилл видит, что он опять спошлил, вроде «я бы с радостью, дорогой». Так чего же ты ждешь тогда, если ты бы с радостью? — Кофе, пожалуйста, — напоминает он, отхлебывает из банки. Коктейль «минус сердце», блять. И печень. Особенно в пропорции Андрея. — Сделай мне кофе, и я стрельну тебе еще сигарету. Только вернись и побудь со мной еще. Андрей кивает и уходит. В этот раз Кириллу приходится закрывать дверь самому, по дороге — два шага всего, после сегодняшнего сна приятно осознавать, что квартира действительно маленькая — включает The Weeknd, чтобы позавидовать мелодичному вокалу с диапазоном в четыре, мать его, октавы. Холодный и пустой город грехов, нет никого, кто осудит меня, и перед глазами все плывет, когда тебя нет рядом. Кирилл закрывает глаза, кончиками пальцев потирает виски, пытаясь вернуть ускользающее вдохновение и выжать из себя еще хотя бы пару строк. Снова отпивает энергетик из жестяной банки. К черту последовательность, пробелы заполнит потом, а в голове крутится фраза, которую хочется положить на бумагу: У тебя малокровие с низким давлением — по признанию Андрея. Я гипертоник, помешанный на алкоголе — по признанию самого Кирилла. Мы сможем отсюда выбраться — из этого ебаного образа жизни. Только верь мне, только помни — пожалуйста. Андрей заходит в комнату с самой большой чашкой, которую он нашел, до краев полной кофе с молоком и сахаром. Чуть теплый, как Кирилл любит — он его успокаивает и облегчает головную боль. Не удерживается и отпивает чуть-чуть — потому что вкусно и потому что так легче нести. Плечом толкает дверь в комнату и обнаруживает Кирилла свернувшимся в клубок на кровати. Русые кудряшки разметались по подушке, в волосах теряются белые капельки наушников. Тянет сигарету из пачки, лежащей на столе, подходит к окну. Кофе приходится пить самому, но под курение — самое то. В доме так тихо, что Андрей слышит, как капает протекающий кран в ванной, и тишина эта режет ему уши. Где-то на границе его сознания, там, где мысли замирают на миг прежде, чем броситься с обрыва в черноту забвения, скользит воспоминание о сегодняшнем сне. Снилось Андрею, что он расковырял себе грудную клетку ложкой и вычерпал оттуда черное сердце, похожее на комковатое смородиновое желе. Больно не было, страшно тоже — будто он каждый день только этим и занимается. Не помнит, как проснулся и с какими мыслями. Но, ставя на стол пустую чашку кофе, не может удержаться и, зная, что Кирилл утром будет на него шипеть за испорченную песню, дописывает в блокнот строчку, которая не давала ему покоя с самого утра: «Внутри меня есть четыре камеры — и я называю их твоим именем». Выключив свет, Андрей устраивается на краешке кровати и прижимается к юноше, чтобы задремать на пару часов — и выскользнуть потом незамеченным в серость утра, в свою пустую, холодную комнату.***
Найтивыход - Механический ронин Placebo - For what it's worth Алоэ Вера - Морем Pyrokinesis - Enigma The Weeknd - Blinding lights Найтивыход х Pyrokinesis - Вечный двигатель