Напарница

1. Выбираясь из постели утром, Стелла запуталась ногами в одеяле. И, оказавшись на полу, спеленатая, как мумия, обнаружила, что разбила очки, потому что очки девушка надела раньше всего остального — как всегда; тут можно было бы поплакать от огорчения, но явиться в школу с опухшими глазами — дополнительный повод для насмешек, а значит, стоит воздержаться. Очень болит ушибленное плечо. Девушка выбирается из одеяла, которое массивнее и, кажется, тяжелее её самой, тут же заворачивается в него снова и, сидя на краешке кровати, изучает повреждения. Стекло не сильно разбилось, лишь треснуло, а значит, ещё можно походить; всё равно пора заказывать новые очки, но это когда родители вернутся. Плечо обошлось без ссадин и сильных синяков, зато на левом запястье содрана кожа, и приходится искать баночку с йодом. Руки дрожат, потому что не было ещё случая, чтобы йод не расплескался повсюду вокруг; и в этот раз заметно страдают стол и пол. Но ссадина обработана, очки снова на месте, и девушка ищет одежду. В серьёзной научной статье Стелла прочитала, что спать нужно полностью обнажённой, и следует этому со всей ответственностью, но каждое утро с удивлением обнаруживает бельё в неожиданных местах, хотя в квартире уже две недели совершенно одна. Кроме того, сегодня ночью на улице было прохладно, а окно девушка не закрыла, и нос закономерно шмыгает, а в горле словно песком припорошили. Кулинария никогда не была сильным местом девушки. Поэтому, прожарив яичницу до состояния угольков, Стелла даже не слишком удивляется. Утро получилось настолько неудачным, что хочется уткнуться носом в подушку, прореветь полчаса и не ходить ни в какую школу. Может, на самом деле не ходить? Это мысль, с надеждой думает Стелла. Она пьёт чай без традиционного утреннего бутерброда, потому что хлеб, масло и сыр вчера купить забыла; чтобы как-то развлечь себя, девушка листает учебник малайского языка. Чай очень горячий, и она обжигает язык. Вот тут уже приходится немного поплакать, потому что такой поток невезения ни в какие ворота. Девушка долго стоит и умывается холодной водой, чтобы глаза не казались опухшими; отопление давно отключили, в ванной нечеловечески холодно, и девушка, стоя в одной майке на ледяном полу, поджимает пальцы на ногах. До начала уроков ровно двадцать минут; до школы — двенадцать минут, если без происшествий. Значит, за восемь минут нужно привести себя в порядок окончательно, одеться и побросать нужные тетради в рюкзачок. Задача невыполнимая, но можно попытаться. Девушка укладывается в девять минут. Если поторопиться, можно прийти к самому звонку. Поэтому Стелла выбегает из дома, проверяет четыре раза, закрыла ли дверь, и направляется к короткой аллее, на ходу размышляя, выключила ли она чайник и воду в ванной. Кажется, выключила. Может, вернуться и проверить? Но тогда она точно опоздает, и в этом случае смысла в школу идти нет никакого. Аллея тихая и спокойная, очень узкая: по обеим сторонам от асфальтированной дорожки — живописные лужи, бесконечные и зеркальные настолько, что слепит глаза. Стелла в свеженачищенных ботинках и аккуратном бежевом пальто торопливо идёт, взявшись руками за лямки рюкзачка — так теплее. По тихой улице, громыхая на выбоинах, едет красно-оранжевый грузовик, доверху гружёный мешками с цементом. «Татра», удивлённо думает девушка. Как-то раз она изучала таблицы марок автомобилей — их было около двухсот на развороте журнала — и выучила их все. Грузовики «Татра» в городе не появлялись с самого её детства, вот что удивительно. На особенно опасном ухабе грузовик тяжеловесно кренится, и два мешка с цементом летят из кузова прямо в лужу справа от девушки. Красно-оранжевая «Татра», громыхая, летит дальше и стихает где-то за поворотами, а девушка, мокрая с головы до ног, смотрит на своё пальто, забрызганное водой с сырыми веточками и комками глины, и чувствует, как с чёлки на нос и губы тоже капает вода. Она совсем невкусная. — Знала же, что не нужно идти в школу,— говорит Стелла тихо. Она настолько мокрая, что не понимает, текут ли по щекам слёзы, или всё же это вода из лужи. Чёрные ботинки на ярком солнце быстро высыхают и становятся серо-коричневыми. Дома она аккуратно развешивает пальто на стуле на кухне, а всю остальную одежду укладывает в стиральную машинку. Запустив её, она думает, что голубые, чёрные и бежевые вещи лучше бы вместе не стирать, но одна лишняя неприятность уже ни на что не повлияет. После чего девушка устраивается в постели, но тут же дребезжит телефон. Свой карманный телефон Стелла не может найти уже третий день, поэтому одноклассники ей звонят на домашний: кажется, она осталась единственной школьницей в городе, кто пользуется стареньким дисковым. — Привет! Ты до сих пор дома? Стелла узнаёт взволнованный голосок Ани, рыжеволосой веснушчатой одноклассницы — она стройная и красивая, но постоянно мечтает похудеть. — Привет, Анюта. Меня обрызгал грузовик из лужи, и я вернулась домой. — Ой, как хорошо, а то тебя тут все искали. Видишь ли, школа горит. Всех нашли и пересчитали, а тебя одной нет. Стелла, ты слушаешь? Ты тут? 2. Стелла, аккуратно пронумеровывая пункты, записывает на листок бумаги, вспоминая на ходу: запуталась в одеяле, разбила очки, ушибла плечо, ссадина, простуда, потеряла дома белый лифчик, разлила йод, не позавтракала, обожгла язык, опоздала в школу, облил лужей грузовик, испорченное пальто, разноцветная одежда в стирке, сгорел верхний этаж школы. Последний пункт она пишет не синей ручкой, а красной, а потом обводит оранжевым карандашом. На соседнем листочке девушка записывает ещё несколько фактов. Например, полмесяца назад она торопилась на вокзал, провожать родителей, и прямо посреди оживлённого тротуара наступила на шнурок, который тут же оторвался; Стелла, ругаясь сквозь зубы и присев на бордюр, разглядывала обрывки, когда на асфальт чуть правее — там, где она должна была пробегать — с грохотом упал токоприёмник с проезжавшего троллейбуса. Девушка смотрела на вмятину в асфальте, позабыв про шнурки. Развязавшийся шнурок спас её и в марте, когда с крыш падали глыбы смёрзшегося снега. Таких случаев за последние полгода было не меньше семи. Сегодня особенный, потому что девушка наконец увидела в этом Систему. Вдохновение застаёт девушку в самые неподходящие моменты: на пути в школу, за завтраком или, наоборот, в момент, когда она засыпает, по пути в душ или в туалет, но особенно часто — когда она уже разделась и собирается нырнуть в постель. Не обращая внимания на обеспокоенный голосок Ани из трубки, босоногая и едва одетая Стелла на отдельном листке чертит схемы зависимостей, неудобно сидя на самом краешке кровати и с трудом дотягиваясь до стола — стул потерялся где-то в другой комнате, а может, просто скрыт под залежами книг. На плечах у девушки рубашка, застёгнутая на одну пуговицу, и, несмотря на мурашки по всему телу, Стелла полна решимости довести труд до ума. Она вклеивает новые страницы в весьма живописный дневник, обложка которому досталась от старого альманаха, а все страницы разного размера и цвета. И наконец, позвонив Ане и извинившись, забирается в постель, понимая, насколько замёрзла; от души чихает и через минуту засыпает. Просыпается девушка, красная от смущения, и тут же бежит в душ. Она сама себе стесняется признаться, что ей только что приснилось, но это было невероятно приятно. С особым старанием Стелла намыливает низ живота, прикрывает глаза и заново видит все те картинки, что разбудили её. — Боже,— говорит девушка, смывает с себя остатки мыла и снов, вытирается насухо и идёт завтракать по-настоящему. На полпути разворачивается и достаёт постиранное бельё из машинки; против её ожиданий, вещи не покрасили друг друга в непредсказуемые цвета, и это даёт надежду, что неприятности на сегодня закончились. Какое-то время всё идёт на удивление хорошо. Находятся в глубине холодильника продукты, девушка варит и с аппетитом съедает сардельку, густо намазанную горчицей, и хрустит огурцом, горьким только с одной стороны; находит чистую и почти глаженую одежду, заворачивает пальто в большой пакет и отправляется в химчистку. Приёмщица, молодая женщина лет двадцати семи с длинными смоляными волосами, впечатлена и уважительно рассматривает повреждения; Стелла чистосердечно рассказывает ей про своё утро. Отчасти — потому что хочется с кем-то поделиться, отчасти — чтобы подольше полюбоваться приёмщицей, у которой выразительные скулы, словно выточенные из мрамора, большая грудь, шрам на левом запястье и красивые рельефные ноги в тёмных колготках; она невысокая, но из-за каблуков выглядит настолько впечатляюще, что ей место не в химчистке, а в ночном ресторане, где ей будут приносить шикарные бокалы красного вина и робко пытаться познакомиться. Приёмщица протягивает девушке распечатанную квитанцию, и приходится попрощаться. На улице неожиданно тепло, свежий ветер почти утих, и Стелла снимает куртку. Проверяет карманы, чтобы ничего не выпало, и неожиданно обнаруживает тоненькую пачку банкнот. Она вспоминает, как год назад начала откладывать деньги на поездку в другой город, но потом забыла, куда их положила, и очень горевала по этому поводу. Можно позволить себе кофе с пирожным, и девушка направляется к высокому торговому центру — на втором этаже есть приятное кафе. На углу торгового центра вывеска: «Ремонт сов». Девушка недоверчиво всматривается, поправляя очки, потом видит следы ещё от двух букв, и смеётся. Стелла, как всегда, нерешительно встаёт на ленту эскалатора, но ровно через три секунды эскалатор замирает, и девушка чувствует себя ужасно глупо, тем более, что ступеньках она одна. Тихо ругаясь, Стелла делает ещё несколько шагов вверх пешком, но внезапно бледнеет, разворачивается и стремглав бежит вниз, к выходу — находит лавочку, садится, съёжившись и нацепив красно-жёлтую курточку, и ждёт. Ждать долго не приходится. Минут через десять начинается какая-то суматоха, приезжает скорая, и санитары проносят на носилках упитанного зелёного мужчину; по разговорам девушка понимает, что он отравился в кафе, кафе закрыли; и зачем-то перекрыли весь второй этаж. — Я поняла,— говорит Стелла эскалатору и выходит на улицу. Она закупается в ближайшем магазине шоколадками и соком, садится на ближайшую лавочку и достаёт свой растёрзанный дневник в обложке от древнего альманаха. За прошедшие полдня его последние страницы испещрены списками и схемами. Девушка пытается найти закономерности. Пока закономерность одна, и очевидная. Но девушке хочется подробностей. Она насчитала ещё двенадцать случаев, которые похожи на сегодняшние. Четыре из них помечены вопросительными знаками. Случай с эскалатором — тоже. В остальном девушке давали знать слишком красноречиво: неисправный автобус, отвалившаяся подошва на ботинке, ключ, сломавшийся прямо в дверном замке, перегоревший светофор. Почти каждый раз намёков было сразу несколько. Стелла поневоле проникается осознанием собственной важности, потом смеётся и даёт себе подзатыльник, чтобы не слишком задирала нос. Сок быстро заканчивается, Стелла рассовывает оставшиеся шоколадки по карманам и просто сидит, зажмурившись и подставив лицо тёплому ветру. На соседней лавочке сидят двое мужчин в возрасте — по их голосам слышно, что они в костюмах и галстуках, причём костюмам лет больше, чем ей самой. Мужчины увлечённо и в полный голос обсуждают какое-то неведомое математическое ожидание, конформные преобразования, нерадивых студентов и проходящих девушек. Кажется, они пили на лавочке не кефир, смеётся про себя Стелла, смотрит на них — точно, галстуки и пиджаки, — и идёт гулять. Солнце латунное, из-за облаков едва светит, но южный ветер почти горячий, и девушке нравится, как её волосы развеваются, словно она стоит на палубе корабля. 3. Кристина сидит на лавочке в центральном парке, завернувшись в лёгкую светло-сиреневую куртку. Босые ноги, уставшие от высоких каблуков, она поставила на прохладный песок, а глаза прикрыла — горячий ветер треплет тяжёлые волосы, и девушка представляет, что вокруг не шум города, а шум прибоя. Воображение наполняет её грудь морским воздухом, и она, улыбаясь, завершает картину: она уже на раскалённой палубе, что обжигает подошвы, и тугой ветер всё сильнее, потому что корабль летит вперёд. Кристина снимает куртку — солнце выглянуло из-за облаков, и стало совсем жарко. Поколебавшись, девушка достаёт из сумки прохладную банку безалкогольного пива, открывает и делает глоток. Привычка пить пиво после работы давняя, переросшая из привычки пить пиво после учёбы. Временами это спасает от одиночества и нелепых мыслей, но чаще всего нет. Кристина постоянно себя спрашивает, почему ей, в целом довольно красивой, неглупой девушке с неплохим вкусом все эти годы настолько не везёт. И не находит ответа. В последние дни заставила себя перейти на безалкогольное пиво. Стоило бы отказаться от него совсем, но тогда совсем тоскливо. Девушка делает второй глоток. Мимо проходят две молодые мамы — её ровесницы — с колясками; оглядывают Кристину с головы до ног, на банку с пивом смотрят так, что лучше бы она растворилась в воздухе, и проходят дальше, хотя свободных лавочек по соседству много. Сегодня повод расстраиваться вполне веский: пришлось отменить давно намечавшееся свидание. Отменить по совершенно дурацкой причине: с работы отпустили пораньше, торопилась, зацепилась чулками за край стола и порвала их — сразу два, чтобы наверняка; и для надёжности сделала затяжку на юбке. А с бледными незагорелыми ногами идти на свидание никак нельзя было — тут Кристина кривила душой, потому что кожа у неё была великолепного чуть бронзового оттенка; но образ был безнадёжно испорчен, поэтому девушка решила, что зря рисовала скулы, зря укладывала волосы, зря с утра гладила новую юбку с едва заметными продольными полосками; на новые чулки денег не было, оставались только на безалкогольное пиво и на дорогу до дома. Солнце, впрочем, чуть скрашивало настроение, по крайней мере, до того момента, пока друг не позвонил сам и не сказал, что свидание пришлось бы отменить в любом случае, потому что он попал в аварию — ничего существенного, но машину помял, и теперь несколько часов на протокол, оформление документов и прочие тоскливые вещи; вечер безнадёжно загублен, и Кристина сидит, вытянув ноги и разглядывая свои ступни. — Днём вы в колготках были. — В чулках,— машинально поправляет Кристина и прячет ноги под лавку, пытаясь нащупать замшевые туфли. — Чуть левее,— подсказывает худенькая девочка с миловидным индийским лицом и почему-то в треснувших очках, в яркой курточке, короткой синей юбке и тонких колготках. Ей лет шестнадцать, и Кристина узнаёт её: это она принесла сегодня в чистку до ужаса замызганное пальто, которое окатили из лужи. Кристина легонько хлопает ладонью по лавке рядом с собой, и девочка садится, сбрасывает рюкзачок и, обняв его одной рукой, поправляет и так идеально лежащую юбку. — Порвала чулки, за стол зацепилась. — Сочувствую,— говорит девочка. Когда она взволнована, она кажется совсем молоденькой, когда серьёзна — до ужаса взрослой. У неё пухлые губы, любопытные глаза, а волосы такие же тёмные, как у Кристины, но чуть короче, до лопаток.— Они очень красивыми были.— Как же её зовут? Стелла? — Я Стелла, а вас как зовут? — Кристина,— улыбается девушка.— И можно на «ты». Мне сейчас нечем тебя угостить, разве что безалкогольным пивом. Будешь? — Ни разу не пробовала,— сообщает Стелла, но протягивает руку за пивом и делает глоток. Морщится и тут же отдаёт банку.— Вам правда это нравится? Кристина пожимает плечами и ставит банку с пивом рядом с собой. — Скорее по привычке. — Одиночество, тоска, неудачи? Сорвалось свидание? — В точку.— Кристина кидает на девочку чуть удивлённый взгляд. А потом, уставившись на свои колени, подробно рассказывает про сегодняшний день и про несколько предыдущих лет. («Эффект попутчика», думает начитанная Стелла.) Снова берёт банку с пивом, смотрит на неё и метко кидает в урну. Стелла роется в карманах куртки, достаёт пару шоколадок и протягивает Кристине: — Держите. — Можно на «ты»,— улыбается девушка. — Тогда держи. Сейчас кое-что расскажу. Она достаёт из рюкзачка свой дневник, листает сосредоточенно и показывает разноцветные схемы на последних страницах. — Смотри. Зелёным цветом — мои планы. Красным — обстоятельства. Чёрным — последствия. То, что получилось, но меня там не было, потому что были обстоятельства.— Грузовик и пальто нарисованы очень правдоподобно. Несколько минут Кристина изучает схемы, откусывая от шоколадки. Затем думает, покусывая губы и комкая в пальцах цветную обёртку от шоколада; не глядя, отправляет скомканную бумажку точно в урну; ладонями отряхивает ступни от песка и просовывает их в узкие туфли — Стелла, как зачарованная, любуется её быстрыми и выразительными движениями. — Я правильно понимаю, что ты это хочешь как-то применить? — Да,— твёрдо говорит Стелла. У неё смуглая и серьёзная мордочка, очень трогательная в очках с треснувшим стёклышком. — И я правильно понимаю, что ты думаешь, что меня тоже как-то охраняют обстоятельства? — Уверена. Кристина поднимается с лавки: — Идём. Проверим кое-что. 4. — В этом магазинчике работает мой знакомый. Не могу сказать, что это хороший знакомый. Он однажды подумал, что я хочу стащить две банки пива, не заплатив,— рассказывает Кристина. Вечереет, и между высоких домов небо в жёлто-голубой акварели, немного небрежной.— Тебе нужно взять что-нибудь с прилавка — не знаю, можешь свой любимый шоколад, и попробовать выйти, не заплатив. Стелла с любопытством глядит на неё, но не задаёт вопросов. Они идут по узкой улице, быстро темнеет, и девушка старается идти в ногу со своей новой знакомой — так они производят меньше шума, а дело приобретает довольно интересный оборот. Она берётся за ручку стеклянной двери небольшого магазина, но на пороге тут же вырастает огромный хозяин и машет рукой: — Закрываю уже, у меня учёт. Там по улице дальше ещё магазины. Стелла пожимает плечами и возвращается к Кристине, которая стоит в тени, чуть поодаль. — Поняла,— говорит Кристина.— Работает. Глупо и прямолинейно, но работает: ты даже войти не смогла. На моей памяти этот магазинчик ни разу не закрывался раньше времени. Ну что, я впечатлена. — Теперь на тебе проверим? — безмятежно спрашивает Стелла. — Есть идеи? — Конечно. Она берёт девушку за руку и ведёт в сторону оживлённой трассы. Светофора на переходе нет, поэтому водители не останавливаются, даже если по переходу идут люди; тем, кому очень нужно перейти дорогу в этом месте, приходится бежать очень быстро. — Закрой глаза,— говорит Стелла.— И иди. Кристина смотрит на неё с непонятным выражением. Потом произносит: — Я бы назвала тебя жестокой, но, судя по всему, ты во мне очень уверена. Больше, чем я в себе.— Стелла кивает.— Впрочем, что я теряю? Она закрывает глаза и делает шаг на проезжую часть. Стелла замирает, чувствуя, как леденеют её ладони и ноги — от пальцев до коленей; пересыхает в горле; она готова сорваться с места по первому же знаку, вцепиться в руку Кристины и оттащить её от дороги; и всё это за долю секунды, а потом она садится на корточки и довольно улыбается: машины несутся мимо, не снижая скорости, а Кристина, вполголоса ругаясь, пытается освободить каблук, намертво застрявший в щели между плитами бордюра. — Погоди,— смеётся Стелла,— ты так его сломаешь. Сними туфлю, я вытащу каблук. Бледная Кристина вытаскивает ногу, и Стелла, аккуратно раскачивая туфлю, освобождает каблук. — Держи. Кристина обувается. Смотрит на девочку снова очень внимательно и повторяет: — Ты настолько уверена? — Это Система,— убеждённо отвечает Стелла.— Ну что? Теперь веришь? — А куда мне деваться. Может, для верности ещё раз попробовать? — Нет, что ты! Ты уже предупреждена, ты поняла предупреждение, дальше свободный выбор. Кристина поправляет девочке выбившуюся прядь волос. До трёх часов ночи девушки сидят на кухне у Стеллы: — Если хочешь, можешь переночевать у меня,— они покупают печенья, сыр и йогурт в круглосуточном магазине, поднимаются по тёмной лестнице, и Кристина светит экранчиком телефона, чтобы Стелла попала ключом в замочную скважину. — Днём я позвонила однокласснице,— говорит девушка.— Мне сказали, кто устроил пожар в кабинете химии. Глупо и прямолинейно, но одноклассник, который не подготовился к контрольной. А я должна была дежурить: с утра мне нужно было прийти и прибраться в кабинете. Совсем вылетело из головы, да и проспала. — А если бы пришла? — То пожара могло бы и не быть,— заканчивает Стелла мысль Кристины. А через полминуты добавляет задумчиво: — Или был бы. В час ночи Кристина внезапно осознаёт, что неприлично так поздно засиживаться в гостях у малознакомого человека, обувается и пытается открыть дверь. Ключ не поворачивается ни в одну, ни в другую сторону. — Ну ты всё поняла, да? — смеётся Стелла.— Его иногда заклинивает. Раз десять я из-за этого не ходила в школу. Часа через два или три должен открыться. Но лучше ночуй тут, всё равно места полно. И Кристина наконец понимает, что эта трогательная и смешная девочка совсем не фантазирует. У Кристины в жизни был странный период, когда она могла открыть почти любой замок, потеряв ключи в сумочке, забытой в другой стране, но сейчас она беспомощна. Поэтому снова разувается, спрашивает, где можно расположиться, и Стелла устраивает ей уютную постель в гостиной. Правда, девушки всё равно идут на кухню и ещё два часа делятся мыслями, планами и пьют по шестой чашке чая, и под конец у Кристины болят щёки от улыбки, и она прогоняет девочку спать. Стелла, едва живая от усталости и впечатлений, забирается в душ, чуть не засыпает там, а потом в полотенце шлёпает мокрыми ногами к себе в комнату. И, конечно, долго не может уснуть; слушает дождь, вспоминает сны и то, какие тёплые у Кристины руки; через час переворачивает подушку холодной стороной, и уже сквозь сон чувствует, как Кристина поправляет на ней сбившееся одеяло,— но не в силах даже улыбнуться. Минут семь шумит за окном дождь, наполняет сердце Кристины целым облаком свежести, воспоминаний и какой-то безотчётной радости, такой, что слёзы поблёскивают на глазах, и хочется выйти на балкон с сигаретой — девушка даже берёт сумку, достать пачку, которая лежит там с незапамятных времён, но откладывает и просто выходит на балкон, вытягивает руки под тихо шелестящие струи; потом, облокотившись на перила, смотрит на мокнущую улицу. Расстёгивает две верхних пуговицы на блузке, чтобы дышалось легко. Асфальт внизу красивый и блестящий. Сейчас бы пройтись по нему босыми ногами. Но звенеть ключами и будить Стеллу совсем не хочется. Дождь незаметно закончился, в воздухе весенний маслянистый запах свежих почек, хотя какие-то деревья почти совсем голые, а какие-то уже сплошь покрыты листвой, и девушка, отдавшись потоку мыслей, стоит на балконе ещё какое-то время, пока ноги не начинают мёрзнуть. Не включая свет, бесшумно ходит по комнатам, находит на холодильнике очки Стеллы. Заходит в комнату девочки и кладёт очки на письменный стол; накрывает Стеллу сбившимся в комок одеялом, совсем обнажённую. В полураскрытое окно слышно, как вдалеке гудят поезда. Кристина плотно притворяет окно, чтобы девочка не простудилась. И идёт на кухню — распахнув окно там, облокачивается о подоконник и слушает, прикрыв глаза, как поезда где-то слева обмениваются свистками и гудками, шумят, уезжая вдаль, и никогда не стихают. Замёрзнув на ветру окончательно, девушка прикрывает створки окна так, чтобы свежесть с улицы едва ощущалась, забирается с ногами на стул и долго сидит в утреннем полумраке, размышляя. Потом пишет записку и, на удивление легко открыв дверь, спускается во двор, который рассвет раскрашивает нежными тонами. Ей удаётся застать тот момент, когда солнце едва показывается над горизонтом. Идти от силы минут десять, но даже этот короткий путь девушка растягивает, наслаждаясь и почти захлёбываясь ощущениями. Ей кажется, что воздуха в тысячу раз больше, чем обычно, и пахнет он как-то особенно, а первые утренние цвета такие нежные — на дорогах, на стенах домов. И город почти совсем пустой, и тепло, как летом… На перекрёстке в двух кварталах от дома неторопливо ползёт поливальная машина, синяя и оранжевая одновременно, громыхающая пустым ведром на борту. Капли воды долетают до Кристины, и она с любопытством смотрит, как покрываются мокрыми пятнышками её юбка и сиреневая куртка, и размышляет, зачем поливальная машина после дождя. Машина уезжает, оставляя за собой полноводную реку. Кристина снимает замшевые туфли, шлёпает по пешеходному переходу босиком, по щиколотку в воде, и наблюдает, как брызги от её шагов блестят на солнце. Перекрёсток пустынный, и девушка жалеет, что некому полюбоваться ею. Она обувается, привычно отряхнув ноги, и, задумчиво оглядывая разбитые кирпичи и осколки стекла на асфальте, заходит в свой подъезд. Пятна рассветного солнца тепло лежат на ступеньках, покрытых плиткой. Когда-то эта плитка была белой с бледно-зелёным орнаментом. Ритмично стуча каблуками, Кристина поднимается к себе на третий этаж, заходит и избавляется от обуви и от одежды сразу, ещё направляясь к своей комнате. Коридор общий, но девушку давно перестало заботить, что кто-то может увидеть её. Стены тонкие, из соседней квартиры вкусно пахнет жареной картошкой, и это тоже вызывает улыбку: кто-то наверняка ел ночью. Кристина запирается в своей комнатке, маленькой, но с огромными окнами, смело отодвигает шторы и впускает солнце — кожей чувствуя свежее утро. Раздевается полностью и смотрит на себя в зеркало. Убирает волосы за плечи, чтобы шея казалась тоньше, а потом и вовсе собирает их в пучок; ощупывает пальцами кожу на боках и животе и улыбается сама себе. Вдыхает, чтобы грудь, и так высокая, приподнялась ещё выше и исчезли даже намёки на живот. Наливает из кувшина воды в высокий стакан, выпивает и только тогда растягивается на кровати, даже не расстилая её. Пересиливает себя, садится на колени, откидывает покрывало и забирается под него. Спать не хочется, но девушка прикрывает глаза и тут же засыпает. 5. Слава внимательно смотрит на девушку, пьющую воду из высокого стакана, привычно подмечает, что она выпрямилась перед зеркалом, чтобы самой себе казаться стройнее — хотя куда стройнее. — Вот что,— говорит он. И добавляет едва заметный блик на стакане. И чуть-чуть поправляет линию спины девушки. Чешет переносицу и убирает волосы, заползающие в глаза,— до парикмахерской дойти целая проблема. Рисунок этот — шершавый, масляной пастелью, от которой все пальцы разноцветные,— шестнадцатый или семнадцатый по счёту, не считая набросков. Слава взъерошивает медно-каштановые волосы, отчего они становятся ещё более цветными; смотрит внимательно на рисунок — девушка уже давно скрылась, но он время от времени беспокойно глядит в сторону её окна, вдруг появится. Ему ужасно хочется рассмотреть её всю, с головы до ног, но колени её всегда скрыты подоконником. Ступни, едва касающиеся пола, словно девушка готова убежать куда-то, он придумывает сам. Двадцать метров между домами — не так уж далеко, но и рассмотреть что-то сложно, а смотреть в бинокль вот уже пятый раз не даёт совесть. Слава чуть-чуть поправляет линию голени на правой ноге. На кухне шумит чайник — это самый уютный звук по утрам, не считая шума зарождающегося города. Молодой человек делает сэндвичи: поджаривает ломтики хлеба в тостере, кладёт на них бекон, сыр и ветчину, а сверху дольки помидора. Выключает чайник, наливает себе полную чашку и садится завтракать. За завтраком он всегда читает. Часть книг потерялась при переезде, часть осталась у родителей, ещё больше рассеялась по забывчивым друзьям. Книгу о девочке из будущего Слава перечитывает, кажется, раз в двадцатый, но она никогда не надоедает. Иллюстрации пробуждают в нём тихую зависть. Внезапно Слава вскакивает, отряхивает руки, на ходу хватает полотенце, чтобы не браться за бумагу масляными пальцами. Поправляет девушке причёску — приводит её волосы в идеальный беспорядок, и глаза её от этого становятся сразу более озорными перед зеркалом, хоть девушка и кажется усталой. — Вот,— говорит он, безуспешно отряхивая руки от пастельных мелков. Потом пытается найти кухонное полотенце на кухне, не находит и снова садится пить чай. В этот раз основательно, кружка за кружкой, потому что от книжки не оторваться, хоть он и готов цитировать её на память целыми страницами. Приходится делать ещё один сэндвич. Слава умывается, дочиста отмывает руки, фотографирует рисунок и тут же распечатывает и вешает фотографию на стену. Этот рисунок получился особенно удачным. Молодой человек запечатывает его в конверт кремового цвета, спускается во двор, где уже вовсю сияет солнце, а хозяин микроскопической собачки сосредоточенно наблюдает за тем, как она носится кругами по детской площадке. Слава заходит в дом напротив, прислушивается к шагам на верхних этажах, опускает конверт в ящик номер семнадцать и быстро выходит на улицу. Номер квартиры девушки вычислить было несложно. Сегодня очередное собеседование. Денег осталось в обрез, нужно поторопиться с поисками работы. 6. — Блинчики с земляничным вареньем? — поражается Стелла.— Я даже не знала, что у меня дома есть мука. Ты волшебница. Кристина улыбается. Стелла, босая, в очках и в клетчатой рубашке с единственной пуговицей, забирается с ногами на свой стул, проводит обеими руками по волосам, отчего они выглядят ещё более растрёпанными, и отпивает из своей чашки ровно половину. Потом с аппетитом уплетает блинчики. — А ты фто не еф? — Не говори с набитым ртом,— смеётся Кристина.— Я уже наелась, пока их жарила. Стелла быстро прожёвывает и отвечает: — Хорофо! Девушки смеются вместе. У Кристины отличное настроение, хоть она и спала часа два, не больше. — Какая у тебя майка нескромная,— замечает девочка. Кристина пожимает плечами: — Вроде ничего не видно. — Вот именно. И из-за этого она ещё более нескромная. Майка белая и обтягивающая. Ничего особенного, просто не слишком большая. На контрасте с просторными зелёными штанами с двенадцатью карманами она и в самом деле кажется очень лаконичной. — Подчёркивает грудь, ты имеешь в виду? — невинно интересуется девушка. Стелла кивает: — Заставляет меня ощущать свою ущербность в этом плане. Кристина смеётся так, что чуть не опрокидывает чашку: — Ну тебе сколько лет, чудо ты… — Пятнадцать,— мрачно сообщает девочка.— Девятый класс. По бокам от меня в классе сидят Наташа и Эля. За каждую из них я могу спрятаться два раза, и при этом они обе очень стройные. — Вырастет ещё, не переживай. В самый неподходящий момент. Стелла проглатывает кусок блинчика и возмущённо говорит: — Нельзя смешить, пока я жую! — Кстати, про майку мне уже сегодня говорили. Как бы рано утром Кристина не вставала, соседка, которую все зовут тётей Аделаидой, масштабная женщина, уже дежурит в общем коридоре, готовая щедро делиться новостями, сплетнями и взглядами на жизнь. В руке у неё обычно половник, газета или полотенце, а карманы полны чего-то шуршащего, и загадку эту пока никто не разгадал. Сначала тётя Аделаида с неудовольствием говорит, что в такой майке неосмотрительно выходить из дома. — Почему? — с улыбкой спрашивает девушка, нашаривая ногами лёгкие ботинки с высокой шнуровкой. — Да ты как голая в ней. Только ещё хуже. — Куда уж хуже,— покорно вздыхает Кристина, сдерживая улыбку. Соседка ужасно добрая, но суждениями обладает бескомпромиссными. Тётя Аделаида делится с ней новостями. Вчера вечером, уже на закате, сосед с верхнего этажа неосторожно задел локтём окно, стекло посыпалось вниз вместе с кирпичами, а он удивлённо смотрел из проёма сверху. Вместе с друзьями к ночи кое-как заделали дыру в стене, но теперь все опасаются жить в этом карточном домике. — Того и гляди, обвалится,— возмущённо говорит тётя Аделаида,— ни вздохнуть… — Ни кашлянуть,— деликатно завершает девушка.— А кирпичи-то почему не убрали со стеклом? — Не в силах были. Пока чинили, ещё два кирпича уронили и бутылку. О кирпичах не сильно горевали. — На закате, говорите… А заделали дыру когда? — До часу точно ковырялись, до полвторого. Никто спать не мог. — Ага… — Девушка вспоминает, что в это время она пыталась выйти из квартиры Стеллы, но заклинило замок. — Хорошо, что никто не ходил внизу. — Это точно,— говорит девушка и выходит в подъезд. В солнечном свете пыль вьётся, рисуя в воздухе замысловатые узоры. Бледно-зелёный орнамент на ступенях кажется более сочным в утреннем свете. В почтовом ящике снова кремовый конверт — Кристина улыбается, понимая, что уже заждалась его. Это уже третий конверт с весны. Первый вызвал бурю возмущения, второй заинтриговал, но рисунок внутри был поразительным. Как и первый, впрочем. Третий восхитил девушку ещё больше: она была на нём сонная, уставшая, но в глазах её читалась такая гамма эмоций, словно рисовал её кто-то, кто очень хорошо знал… И нагота её на рисунке в этот раз не смутила, а скорее заставила жадно разглядывать: неуловимое движение, когда она потягивается, любуясь собой в зеркало, и ощущение от рисунка было чистым, как от воздуха на рассвете. Девушка запрятала конверт в самый большой карман и, всё ещё улыбаясь, зашагала по утренней улице. Прохожие смотрели на неё недоверчиво, но кое-кто даже улыбался в ответ, и это радовало отдельно. И блинчики получились вкусными. Кристина встала помыть чашки. Стелла тоже вскочила: — Оставь, я помою! Но запуталась в рубашке и едва не врезалась в холодильник. — Пусть посуда ещё поживёт,— серьёзно ответила Кристина.— Собирайся пока. Там очень тепло, кстати, как летом. — Супер. — Потом что покажу. — Что? — Девочка тут же разворачивается и бежит обратно. Кристина вытирает руки и достаёт конверт. — Мне уже третье письмо приходит такое. Всё новые рисунки. — Ух тыыыы… — Девочка с минуту восхищённо рассматривает рисунок, приоткрыв губы.— Прости за глупый вопрос. Но это же ты? — Ну да. Или не очень похожа? — Да в том и дело, что фантастически похожа,— говорит Стелла.— Только… Кто это нарисовал? — Не поверишь, до сих пор не знаю. Без подписи, без обратного адреса, кажется, даже без отпечатков пальцев. Первое письмо меня немного шокировало, а сейчас вот… Я едва дождалась третьего. Стелла молчит и внимательно смотрит. — Кстати, ты же не сердишься, что я сама дверь открыла? — беспокоится Кристина. Девочка машет рукой: — Я про это даже не подумала. По крайней мере, пока родителей нет, двери моего дома для тебя открыты. — Я не буду злоупотреблять,— виновато говорит Кристина. — Ой, ну тебя. Блинчики всё искупили. Я бы ещё столько же съела, но лопну. — Тебе не грозит. Одевайся. И причешись чуть-чуть. Стелла взъерошивает короткие волосы, показывает язык и убегает. Пока девочка одевается, Кристина снова и снова рассматривает рисунок. На нём всё настолько безукоризненно, что она завидует сама себе. Стелла приходит на кухню в коротких шортах и просторной футболке на голое тело — шорты из-под неё едва видно. Кристина думает что-то сказать ей про одежду, но ничего не говорит; они обуваются — Кристина в ботинки, Стелла в легкомысленные шлёпанцы,— и выходят на улицу. — Ну что, есть идеи? — спрашивает Кристина. — Да, я ночью проснулась, потому что поняла, как нам надо действовать. 7. Девушки идут быстрым шагом и на развилке, не сговариваясь, поворачивают налево. Стелла берёт Кристину за руку и вопросительно смотрит на неё. Девушка в ответ кивает, и они, ни словом не перемолвившись, сворачивают направо. Доходят до светофора, блестящего на солнце изумрудным, но уже давно, судя по всему, сломанного,— машины несутся, не останавливаясь, и старушка, внимательно ощупывая палочкой мостовую, спускается на дорогу. Кристина переходит на бег, хватает старушку за локти, водворяет обратно и что-то тихо говорит. Старушка всплёскивает руками и долго ворчит, но спускается в подземный переход. Девушка звонит по телефону, а Стелла терпеливо ждёт, сидя на корточках, и рассматривает пыльные шлёпанцы. Правый грозит скоро порваться, так что девочка ругает себя за неудачный выбор обуви. Впрочем, думает она, ничего нового. — Телефон разряжается,— озабоченно говорит Кристина.— Не подумала зарядить. — В каком-нибудь кафе попросим зарядку,— беспечно отвечает Стелла. На автобусе они проезжают три остановки из пяти возможных, после чего автобус виновато не может завестись, и водитель ругается на трёх кавказских языках и одном русском, потому что искренне не может понять причину. Поэтому дальше девушки идут пешком, и Стелла прислушивается, с каким звуком шлёпанцы хлопают по пяткам: у правого звук какой-то подозрительный. Она сосредоточенно смотрит на свои ноги, поэтому первая замечает трещину в асфальте. — Все назад,— говорит она и хватает спутницу за руку. Трещина на асфальте самая обычная, но к дороге она расширяется, и после каждой проезжающей машины асфальт как-то неприятно вибрирует. Стелла без труда поместилась бы в эту трещину, если вытянуть носочки и повернуть голову вправо. Поэтому девушки сооружают импровизированный знак из сломанной коробки из-под овощей и цветной бумаги — пришлось сбегать в канцелярский магазин. Водители ругаются из проезжающих машин, правда, потом в зеркала заднего вида замечают трещину. Дорожные рабочие приезжают только через час — за это время Стелла успевает зацепиться шортами за какую-то перекладину у тротуара, рассказать спутнице все последние события из школы, поправить самодельный дорожный знак и потерять шлёпанцы в трещине — это удивительно для неё самой, и она, нахохлившись и натянув на колени футболку, сидит босиком в придорожной траве, обиженно шмыгает носом и то и дело поправляет очки; рабочие спасают её шлёпанцы, кокетничают с Кристиной и разворачивают масштабную операцию, тут же перекрыв всё движение. Стелла сердито чихает. — Ты чего, всё-таки простудилась? — расстроенно спрашивает Кристина. — Да нет, пыльно. Идём уже отсюда. Кристина машет рукой рабочим, и девушки идут к реке. Она в пяти минутах вниз по улице. Весной и летом от неё пахнет рыбой, но даже этот запах кажется освежающим. — Погоди-ка,— говорит Стелла. — Что? — Идём. Если пыльно, то должно быть ещё более пыльно.— Девочка трёт слезящиеся глаза и снова чихает. — Уважаю твою самоотверженность, Стелс, но может, отдохнёшь немного? — Нет. Стелла, поколебавшись, берёт девушку за руку и уверенно ведёт к стройке. Грохот, пыль, девочка чихает очень изобретательно, так что Кристина не может удержаться от смеха, бежит и покупает ей бумажные платочки и влажные салфетки. — Благодарю вас. Ррррапчхи! Кристина ерошит ей волосы и интересуется: — Мы ждём, пока нам на голову упадёт кирпич или бетонная плита? — Кирпич,— наставительно говорит Стелла,— сам собой на голову никому не падает… Смотри! Кристина смотрит: — Забор? — Ага. Забор, что отделяет стройку от тротуара и дороги, и в самом деле выглядит неважно. Словно он уже пережил цунами, ураганные ветра, сход лавин и движение ледников. Люди стараются обходить забор стороной, по дороге между ревущими грузовиками. Девушки идут в самое пекло, к грузовикам, кранам и вагончикам, неуверенно осматриваются и пытаются найти хоть кого-то живого. Им кажется, что будущее уже наступило, машины захватили власть, изгнали людей и победили заборы из гофрированного металла. Но бригадира они всё-таки находят. — Ох, ёлки ж ты палки,— говорит бригадир, достаёт из штанов два телефона и начинает звонить сразу всем. — Вот он, твой шанс,— шепчет Стелла, поблёскивая глазам. — Ты считаешь? — Кристина с сомнением глядит на бригадира, упитанного и виртуозно владеющего выразительными средствами родного языка. — Да нет, я про то, что у него наверняка есть зарядка от телефона. А ты про что подумала? — Она невинно глядит на девушку, и та, краснея, легонько толкает девочку локтём в бок. Стелла показывает ей язык, и они покидают стройку. — Ты как-то подозрительно перестала чихать. — Ну всё, миссия выполнена, вот я и выздоровела,— смеётся девочка.— Слушай, что-то у меня плечо чешется и болит. К чему бы это? Куда нам бежать в связи с этим? Кристина оттягивает ворот её футболки сзади и достаёт что-то; пальцы у неё тёплые, но у Стеллы от прикосновения по всей коже мурашки, даже по ногам. — Ложная тревога,— говорит Кристина.— Просто пчела запуталась в футболке. Неудивительно, я бы тоже в такой футболке запуталась. Стелла брезгливо рассматривает остатки пчелы, но в долгу не остаётся: — Да, я помню, что у тебя остались только маечки младенческих размеров, поэтому рабочие слишком уж торопились всё сделать. Лишь бы тебя порадовать. — Эх, сейчас бы тебя наградить подзатыльником. Стелла заразительно смеётся. — Зато в такой футболке ничего не заметно. — Ага, только я ещё с утра заметила, что ты без лифчика. — Ой,— говорит Стелла и закрывает лицо ладошками, растопыривает пальцы и смотрит сквозь них на Кристину.— Всё так ужасно? Мне уже можно погибать со стыда? Кристина безжалостно кивает и тоже смеётся. — Если кто будет приставать, ему не поздоровится. По пицце? — Это вредно для моей фигуры,— сообщает Стелла,— но я никогда не против. Девушки заходят в пиццерию, и Стелла тут же выпрашивает у официанта зарядку для Кристининого телефона. Они уплетают пиццу, запивают её тёплым чаем — хорошо, что он не горячий, потому что девочке жарко даже с голыми ногами и в хлопковой футболке. Она незаметно ставит босые ступни на холодный пол и тайком рассматривает шлёпанцы у ног. — Судя по сегодняшним приключениям, эти шлёпанцы ещё нас переживут,— спокойно замечает Кристина, деликатно, но быстро расправляясь с кусочком пиццы с ананасами. — Вот как ты всё видишь, а? — Школа ниндзя в глубоком детстве,— отвечает девушка, и непонятно, она шутит или нет. — Фух, я такая пузатая,— через пять минут заявляет Стелла, доев свою пиццу. — Если коктейльная соломинка может быть пузатой, то да. — Соломинка? Что, я такая… равномерная? — В этой футболке да,— невозмутимо отвечает Кристина, допивая остывший чай. Только уголки её губ дрожат в едва заметной улыбке. — Ну не снимать же мне её… — Да, здесь не стоит. Зрителей наберётся достаточно, и ты сделаешь этой пиццерии хорошую выручку. — Ну тебя. Идём уже на улицу. — Идём,— соглашается Кристина. Она возвращает официанту зарядку для телефона, расплачивается, и они выходят и направляются к реке. Река ослепительно сияет на солнце, и девушки, разувшись, босиком спускаются по склону, поросшему молодой травой, и садятся в нескольких метрах от мола — волны бьются с шумом, и белоснежные птицы кричат над ними. Стелла растягивается на прогретой траве, снимает очки и смотрит в небо: — Что в очках, что без очков. Всё равно облака красивые. Они такие огромные. Знаешь, я только сейчас до конца понимаю, что мы с тобой, кажется, можем менять судьбу. — Земля ещё не совсем прогрелась, так что не валяйся на траве слишком долго. — Ну ты занууууда. Я тебе о серьёзных вещах… — А я тебе о ещё более серьёзных вещах,— отвечает Кристина.— Если ты будешь лежать дома с горчичниками и соплями, то кто будет менять судьбу и спасать мир? Девочка тут же садится: — Ты права. Я слишком ценный экземпляр,— она смеётся, скрещивает ноги и изучает свои чумазые пятки. Достаёт из кармашка влажные салфетки и протирает руки, шею, ноги и шлёпанцы, а потом задумчиво комкает в ладонях целый ворох салфеток. Кристина улыбается и смотрит вдаль. Тепло и хорошо, никуда не хочется идти. Она достаёт из кармана конверт и снова рассматривает рисунок. В солнечных лучах он чуть поблёскивает. Стелла кладёт подбородок на плечо девушке и тоже разглядывает рисунок. — Только у тебя щиколотки чуть тоньше. Совсем чуть-чуть. И грудь он очень деликатно нарисовал. Стеснялся, наверное. Кристина не глядя щёлкает девочку по кончику носа. — Эй. Ну а что, я не права? — Права, конечно. Девушка прячет рисунок в конверт и аккуратно засовывает его в карман. — Ну что, где ещё мы не должны оказаться? — Я не знаю,— растерянно говорит Стелла.— Такое ощущение, что в мире закончились неприятные происшествия. — Хорошо бы.— Кристина вытягивается на траве, и Стелла косится на её грудь. — Твоя соседка права, про майку. — Ага. Слушай,— говорит Кристина, приподнявшись на локте,— у тебя сейчас немного эйфория. Ощущение небывалых возможностей. Хочется летать, писать песни, пить вино, ходить голой, делать всякие глупости, и чтобы музыка фоном звучала, такая, знаешь, как к последним кадрам фильмов. — Ты сейчас очень точно описала мои ощущения,— говорит девочка и смущённо принимается протирать стёклышки очков краем футболки. — В таком состоянии нужно быть очень осторожной. Пообещай мне не ввязываться в приключения? Хотя бы без меня? — Ладно… Обещаю. Хотя они меня не спрашивают, приключения эти. — Это уж точно,— вздыхает Кристина. Потом, без всякой связи, достаёт из кармана штанов тюбик с бальзамом для губ и расчёску и протягивает девочке: — У тебя губы совсем растрескались. И причёска, словно ты только что проснулась. — Это всё ветер… — На смуглых щеках Стеллы проступает румянец. Она сначала приглаживает волосы ладонями, потом несколько раз проводит по ним расчёской, бережно, словно у неё в руках драгоценная египетская статуэтка. — Даже если ты сломаешь расчёску, я не буду сердиться. Стелла улыбается и нерешительно открывает тюбик с блеском для губ. Дотрагивается пальцем до краешка. Смотрит на него и снова закрывает. — Ты никогда этим не пользовалась? — удивляется Кристина. Девочка машет головой, занавесившись волосами. Кристина берёт у неё тюбик, открывает и мягкими движениями наносит бальзам Стелле на губы. Девочка сжимает губы и пробует бальзам на вкус. — Непривычно. — Это поначалу. Только когда войдёшь во вкус, не усердствуй с тенями для век, не выщипывай брови и ради бога не подкрашивай их. Они у тебя совершенные. — Только брови? — В этой футболке только брови,— улыбается Кристина.— Я шучу, эта футболка тебе невероятно идёт. Такой андрогинный подростковый стиль, по-девичьи бесхитростный и из-за этого кокетливый. Но волосы, скулы и ноги выдают в тебе будущую роковую женщину. — Я прямо ощутила сейчас, какая я роковая,— важно отвечает Стелла, вскакивая и на ощупь нашаривая шлёпанцы в густой траве и поправляя футболку на груди.— Ты сейчас будешь смеяться, но я снова есть хочу. Быть роковой женщиной — это так волнительно, пробуждает аппетит. Я удивляюсь, почему ты не ешь каждые пять минут. — Из меня роковая женщина,— вздыхает Кристина, поднимается, берёт ботинки в руки и идёт за девочкой,— как тракторист восьмого разряда. — А такие бывают? — Вряд ли. У них категории от «A» до «F». — Хотя я бы не удивилась, если бы ты умела трактор водить. — Я умею. Только у меня категории нет. — Есть вообще что-нибудь, чего ты не умеешь? — Стелс, когда тебе будет двадцать семь лет, ты тоже много чего будешь уметь. Например, красить губы. И, может быть, водить трактор. И сеялку комбинированную овощную на самоходном шасси. Стелла ошарашенно смотрит на девушку: — Это сейчас очень инопланетно звучало. Всё, кроме овощей. — Значит, научишься водить летающую тарелку,— хладнокровно отвечает Кристина. На ступеньках она обувается и зашнуровывает ботинки. — Я не против.— Стелла находит урну и наконец избавляется от вороха салфеток. Тут же срывает травинку и принимается щекотать Кристину. — Смотри, тут недалеко ещё одна пиццерия, но я сегодня уже выполнила свою годовую норму пиццы.— Девушка ловко выхватывает у неё травинку.— Ещё там пончики есть. — Там пончики только пахнут вкусно, а на вкус резиновые и грустные. — Ты специалист. — Погоди,— азартно говорит Стелла,— тут за углом есть чудесный армянский подвальчик, там вкусный суп. — Суп? Я думала, ты только чипсами и пиццей питаешься. — Ещё твоими блинчиками. — Льстишь, но приятно,— улыбается Кристина. — Надо через дорогу перейти. Через дорогу перейти не получается: из-за поворота показывается неповоротливый самодовольный троллейбус, застревает в ветвях огромных деревьев и тяжело останавливается; девушки пропускают два зелёных светофора — троллейбус не обойти, и машины объезжают его сплошным потоком, игнорируя правила. — Идём через другой переход. Девушки добегают до следующего перекрёстка, но троллейбус, вырвавшись из цепких ветвей, стремительно несётся им наперерез. Настолько стремительно, что рога токоприёмника слетают с проводов и нелепо опадают по бокам. — Что-то я начинаю подозревать,— сообщает Кристина. — Тебе не кажется, что пахнет дымом? — Кажется, с супом сегодня ничего не получится. Девушки огибают троллейбус и бегут к кафе. 8. В тёмном дворе, когда луна ещё только карабкалась вверх по синему вельветовому небосводу, дорогу им преградила пара совершенно одинаковых долговязых юношей с неприятными улыбками. Кажется, они попытались что-то сказать девушкам, Стелла не успела понять; и едва успела увидеть молниеносные движения Кристины — юноши в кроссовках и нелепых синих трико уже корчились на асфальте, задыхаясь. Кристина взяла девочку за руку и повела дальше. — Может, быстрее пойдём? Кристина пожала плечами: — Вряд ли они станут догонять. — Ты вообще ничего не боишься? Кристина подумала. Потом сказала: — Не могу так сказать. Боюсь больших собак, пауков и почему-то не сильно люблю грозу. А вот людей… Ну, просто нужно всегда быть наготове. — Ты крутая,— тихо сказала Стелла. — Да ладно… Это не особенно весело. Никогда никому не доверять. — А мне? Кристина улыбнулась: — А тебе почему-то доверяю. — А почему так вышло? Что никому не доверяешь. — Да бывало всякое,— туманно сказала Стелла, придерживая девочку на пешеходном переходе.— Красный. — Точно… Кристина помолчала, потом, решив что-то, рассказала: — Однажды я заработала очень много денег. Глупо, но я не положила их на счёт, да и негде было. Добиралась домой автостопом. Очень красиво, алтайские места, но с транспортом проблемы, вот и сидела часами, ждала попуток. А тут остановились очень симпатичные парень с девушкой, я прямо любовалась. Влюблённые, она его руку никак не могла отпустить. Ехали, подружились, угостили друг друга разным вкусным. Я их — чудесно сохранившимися бутербродами, они меня конфетами и пирогом с курицей; устроили привал на траве, рассказывали друг другу смешные истории. Потом дальше поехали, мимо реки проезжали, решили искупаться. Оставили одежду в машине… В общем, нырнула я, а когда вынырнула, не было ни машины, ни ребят. Я даже на горизонте их не смогла рассмотреть. Вот. Стелла, не отрывая от неё глаз, выждала секунд пять, а потом спросила: — А дальше? — Вперёд смотри,— засмеялась Кристина,— споткнёшься. — Не споткнусь,— убеждённо ответила девочка. И тут же, конечно, споткнулась и едва не растянулась на земле — Кристина поймала. — А дальше… Ну, представь. Я в трусах и в рубашке, без вещей, без копейки денег, без телефона. Босиком. Не представляю, где я нахожусь. Не представляю, где ближайший населённый пункт. Просто пошла вперёд, несколько часов шла, но до какого-то посёлка добралась. Отправилась в полицию, меня там несколько часов продержали, а я уже свалиться под стул готова была от усталости и нервов. Пытались выяснить, что за машина. А я откуда знаю, что за машина. Красная! Вот и всё, что я запомнила. Нарисовала по памяти и машину, и ребят. Но никого не нашли, конечно, ребята как пропали. И деньги мои тоже. А мне и позвонить некому было, да и возвращаться толком некуда. Не спрашивай, как я из всего этого выпуталась, но как-то получилось. Одна нерусская барышня в полиции, Сабина, помогла с вещами и даже устроила меня на пару ночей у знакомых. Потом я обнаружила в кармане две тысячи, на них я месяц прожила. С Сабиной до сих пор переписываемся, она клянётся, что не подбрасывала мне денег. Девочка заворожённо слушала и пыталась одновременно уворачиваться от кочек и ухабов, которые вдруг появились на дороге в немыслимой концентрации. — Ну, и как видишь, сейчас я жива и здорова, работаю и даже не ночую на лавочке под звёздным небом. Стелла сосредоточенно кивнула: — Ты фантастически крутая. Все эти бескрайние путешествия только выглядят романтично. А на деле… — А на деле какие-то дополнительные силы появляются. И когда, казалось бы, потеряла всё, почему-то не хочется удавиться, а просто начинаешь всё с нуля. — Ничего себе «просто». А когда это всё было? — Год назад. Мы пришли, Стелс. Девочка улыбнулась: — Почему «Стелс»? Такая же реактивная? Или такая же незаметная? — Стремительная и необычная.— Кристина потрепала девочку по макушке.— Как доберёшься до кровати, звони. — Ты считаешь, что по пути до кровати со мной может что-то случиться? — делано возмутилась девочка. — Это не просто вероятность, а неизбежность. Стелла обняла девушку и забежала в подъезд. Кристина, вздохнув, прислонилась спиной к холодной стене и вынула из кармана телефон. Нужно как-то скоротать время до звонка. Наверх девочка поднимется за сорок секунд, ещё полминуты провозится с ключами, потом, захлопнув дверь, сбросит шлёпанцы и побежит к телефону. Потом, вытянув шнур от телефона на предельную длину, уйдёт на кухню, выпьет всю воду, уже набрав номер Кристины и слушая гудки. Будет болтать не меньше получаса, спустив шорты до колен и сидя на кровати. Потом завалится в постель и, дрыгая ногами, попытается сбросить тесные шорты. Ничего не получится, она зажмёт трубку плечом и начнёт снимать их руками; вместо этого у неё вывалится трубка, да и сама девочка каким-то лишь чудом не свалится с кровати. Будет, ругаясь тихо, вытаскивать трубку из-под кровати… Кристина начинает волноваться. Все мыслимые сроки уже прошли. Она набирает номер Стеллы, после восьмого гудка сбрасывает и набирает снова. И снова, и ещё раз. Сжимает губы, чтобы не выругаться вслух, вглядывается в кнопки домофона и с первого раза безошибочно набирает код. Забегает в подъезд и взлетает на четвёртый этаж. Звонит в дверь, стучит, прислушивается, но по всему подъезду лишь оглушающая тишина, да из освещения только месяц за окном. Девушка садится прямо на ступеньки и пытается размышлять трезво. Трезво не получается. Она встаёт, включает фонарик на телефоне и спускается до третьего этажа, заглядывая в каждый угол и пытаясь найти хоть какую-то зацепку. На третьем этаже она встречает Стеллу. Девочка выходит из квартиры и тихо прикрывает за собой дверь. — Только не ругайся,— смущённо говорит она.— Я ещё подумала: я что, не заперла дверь? Зашла, разулась, а на кухне соседка сидит и полуночничает. Чай пьёт при луне. И так внимательно на меня смотрит. Я ей говорю: «Здравствуйте, баб Галь». Она мне кивнула и сахар стала в чашку накладывать. Я сказала: «Дверь у вас там открыта». Она кивнула и конфету стала разворачивать. Ну Кристина, ну не молчи, ну просто двери похожи, вот я и перепутала. Этажи. А так долго, потому что левый шлёпанец куда-то забросила, пока разувалась. Ну вот чего ты смеёшься! — Чудо ты! В перьях… Как можно было этажи перепутать? — Ну да, чудо… Зато со мной весело. — Идём, а то у меня опасения, что она тебя за грабителя приняла. — Да дойду я сама до квартиры! — Ага,— смеётся Кристина,— я видела, ты прямо отлично справляешься. Стелла тоже смеётся, потому что возразить нечего. — Чай будешь? — спрашивает она, отпирая дверь. — Спать ложись, тебе бы завтра не слишком после обеда проснуться. — Ладно,— тянет девочка.— Ну, тогда спокойной ночи. Ты мне позвонишь, как дойдёшь домой? Я волноваться буду. — Это скорее я волноваться буду, пока ты не окажешься под одеялом,— улыбается Кристина. Щёлкает девочку по носу, та возмущённо фыркает, показывает язык и закрывает дверь, успев помахать рукой. За дверью немедленно что-то грохочет, и Кристина замирает. Через секунду дверь приоткрывается, высовывается виноватая мордочка Стеллы: — Всё хорошо, это папино пальто с вешалки упало, оно само, честное слово. — Точно само? — Ну, я немножко помогла… Кристина доходит до дома минут за пять в приподнятом настроении. Кирпичи и стёкла всё ещё лежат у двери. Кажется, их даже больше, чем утром. «Завтра»,— неопределённо думает девушка, забегает к себе на третий этаж и, разоблачившись, падает в постель, которую так и не убрала с утра. Да и зачем её убирать, если вечером в неё можно просто упасть после длинного дня. И пыльного. В лунном свете девушка рассматривает свои ноги. В душ надо. Но так устала. От необходимости идти в душ её спасает Стелла: она звонит, спрашивает, как девушка добралась и сообщает, что «уже почистила зубы, искупалась и всё такое», но голос у неё такой сонный, что Кристина велит ей немедленно засыпать, и девочка, что удивительно, слушается. Кристина фантастическим усилием воли поднимается с постели и забирается в душевую кабинку. Ванну в этой квартире просто некуда было бы поставить. В душе девушка без сил садится на пол, включает чуть тёплую воду и, намыливаясь, ловит себя на том, что задрёмывает. Поэтому, управившись минуты за три, идёт в комнату, аккуратно ложится на постель лицом вниз и засыпает ещё в воздухе, на пути к подушке. 9. Стелла ещё в прихожей сообщает: — Я знаю, кто нарисовал эти картинки. — И тебе доброе утро! Кристина сегодня заходит к девочке по-человечески, сначала позвонив в дверь. На часах уже половина двенадцатого, она выспалась, накупила провизии и получила зарплату — на выходных, пока трудится сменщица, это было особенно приятно. — Мне не спалось. То есть сначала спалось, потом приснилось, что я потеряла шлёпанцы, футболку и очки, я проснулась и решила больше не спать. Пошла к твоему дому, увидела свет в окнах дома напротив. Проанализировала, откуда удобнее тобой любоваться. Исключила варианты сверху. Провела лабораторные тесты по наблюдению из обоих домов. Сузила круг подозреваемых. Позавтракала походным бутербродом, а потом опросила свидетелей. Там был очень большой мужчина с очень маленькой собачкой. И потом на лавочке образовались бабульки ранние обыкновенные, утренняя смена, и я тоже повыспрашивала, не живут ли в этом доме художники. Придумала непротиворечивую историю для прикрытия. Бабульки даже нашли мне школьницу, мелкую девочку Таю, она добавила красок. Кристина с улыбкой замешивает тесто, добавляет в него немного оливкового масла и выбирает абхазские и аджарские специи. Стелла, не прекращая рассказа, пытается помочь ей, отчего стол, стул и частично пол оказываются усеянными мукой и специями. Кристина мягко усаживает девочку за стол и наливает ей чай. Стелла тут же крендельком складывает голые ноги со ссадинами на коленках и, подпрыгивая на стуле, пытается выпростать из-под себя рубашку. — Так вот. Третий подъезд дома напротив. Ровно третий этаж, шестьдесят вторая квартира. Вячеслав, он же Слава, он же Ракитин. Характер мягкий, задумчивый. Много читает. Художник по призванию и стилю жизни. Не женат.— Девочка хитро прищуривается.— Правда, кажется, нигде не работает, но только последние две недели. Или работает из дома, я уточню. Предпочитает масляную пастель и акварель. Старше тебя на три года. Почти идеально. Телефон продиктовать? — невинно интересуется девочка. — А почему «почти»? — Не работает же. Хотя я надеюсь, это временно. И очень скромный. — Ты уже нашла его в социальных сетях? — Это было первое, что я сделала, вернувшись домой. Нет, второе. Сначала я ещё раз позавтракала, но снова как-то небрежно. Нет, третье. Я искала компьютер. Я нашла его под юбочками и шарфами, которые тоже давно не могла найти. Очень удачно сложилось. Кристина зажигает духовку — спички отсыревшие, зажигаются не с первого раза,— и ставит пирог. — А почему все спички мокрые? — Я очень хотела пить. — Вопрос снимается. Покорена твоей страстностью. — Ну ты впечатлена? — Стелла, чудо в перьях. Ты отняла у меня тайну и мечту. Теперь мне придётся самой проявлять инициативу.— Кристина видит, что девочка заметно расстроена, подходит к ней и целует в макушку.— Только не принимай мои слова серьёзно. Ты меня уже третий день знаешь. — Знаю, ты всё время издеваешься,— девочка сидит, надув губы, и накручивает на палец прядку волос. — Не всё время. Иногда я кормлю тебя чем-нибудь вкусным. Чуть попозже я сварю тебе суп, как в том кафе. Я вчера выспросила у повара рецепт. — Это извиняет тебя,— с деланым равнодушием сообщает Стелла. — А если серьёзно, я впечатлена. И даже очень. Я догадывалась, что это кто-то из дома напротив, но такое расследование даже и не подумала провести. — Он симпатичный, кстати. Кристина, в этот момент проверяющая, как там пирог, резко поднимается на ноги и садится на стул. — Стелла. Очень тебя прошу, если можно, не надо так заботиться о моей личной жизни. Позавчера я окончательно решила, что у меня её не будет. Девочка, сжавшись в комочек, испуганно кивает. Потом сползает со стула и садится у ног Кристины. Берёт её ладонь обеими руками и прижимается к ней щекой. — Не сердись,— говорит она совсем тихо.— Это всего лишь шутка. Мне просто хочется для тебя что-то хорошее сделать. Ты мне помогаешь, заботишься… Кристина, прикусив губу, ругает себя за резкость. Она слышит слёзы в голосе девочки и осторожно гладит её по плечам. Через минуту спина Стеллы уже не кажется такой напряжённой. — Позавчера отменилось очередное свидание,— вздохнув, говорит Кристина.— Ты помнишь. Если честно, мне хотелось тогда напиться, а совсем не безалкогольного пива. Это было пятый раз подряд за две недели, мы с ним так и не увиделись лично. «И хорошо, что не увиделись»,— думает Стелла.— «Хотел бы — нашёл бы время. И откуда во мне эта житейская мудрость…» — До этого от меня ушёл мужчина, признавшись напоследок, что он вообще-то женат. Как я этого за четыре месяца не почувствовала, я до сих пор не понимаю. Через месяц я себя заставила пойти на встречу с человеком, которому я давно нравлюсь, но в кафе он так разговаривал с официанткой, словно она его рабыня, и я долго не выдержала. Хотя, кажется, он хотел произвести на меня впечатление. После этого пять несостоявшихся встреч. Стелла мягко гладит ладошкой руку Кристины. Она видит, как девушка сжалась, положила одну ногу на другую, а пальцами ноги так упёрлась в пол, что они побелели. Её свободная рука тоже сильно нервничает: пальцами пытается соскоблить бесцветный лак с ногтей. Поэтому девочка берёт Кристину и за вторую руку и массирует ей пальцы. — Перед этим молодой человек меня бросил, написав сообщение на телефон. И потом не брал трубку. До него был ещё… в общем, мы расстались, потому что на меня поднимали руку. До этого — ещё один женатый мужчина, а я ещё молодая и глупая была, мне это даже льстило… Девочка внимательно слушает. — Стелс, скажи, я такая плохая? — Ты очень хорошая. — Тогда почему всё так? Я ведь живой человек, мне тоже хочется быть рядом с кем-то… — Я тебе отвечу, но сначала давай проверим пирог. А то пахнет уже так, что у меня живот подводит от голода. — Ой, точно… — Кристина бросается к духовке, но пирог пока ещё только начал подрумяниваться.— Всё хорошо, ещё минут пятнадцать… Доживёшь? — А куда я денусь,— улыбается Стелла. Кристина садится прямо на усеянный мукой пол, вытянув ноги. Сегодня она в узких джинсах и в клетчатой рубашке, повязанной узлом на животе. Стелла исподволь любуется девушкой, садится рядом и кладёт ладошку на её сцепленные руки. — Кристина… Девушка думает, что Стелла впервые называет её по имени. — Мы знакомы меньше двух суток, а я уже шесть страниц дневника исписала, какая у меня хорошая подруга. Знаешь, теперь все школьные знакомые словно в тени. Не знаю, почему ты возишься со мной, но ты фантастически хорошая. Кристина смотрит на девочку внимательно, без улыбки, но глаза её очень тёплые. — Если даже не думать обо всякой мистике, представь, что было бы, если бы ты узнала про все эти обманы позже. Когда по-настоящему полюбила бы. Или когда у тебя появились бы маленькие. Было бы хуже, правильно? А так вселенная тебя просто хочет приберечь для кого-то хорошего. Просто дороги всех хороших людей очень извилистые. Я обещаю, что я не буду доставать тебя с этим художником. Но не покрывайся панцирем, не забирайся в ракушку. Мне кажется, у тебя всё будет хорошо. Просто чуть-чуть подождать. Ты очень добрая и необычная. Ты слишком достойна кого-то. И он обязательно появится. Не все же мужчины плохие, правильно? Мы вчера в этом убедились. Целый день убеждались. Один только повар чего стоит, который поделился с тобой рецептом супа, он очень гуманный человек. А официант в пиццерии? Я видела, он для тебя выбирал самые большие кусочки пиццы. Я очень хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Я буду тайком так устраивать, чтобы никто плохой тебе больше не попался, а только хорошие, и тебе не скажу, как я это делаю. Кристина ничего не говорит. Она просто прижимает девочку к себе и гладит её по волосам. Она ничего не хочет говорить, потому что в носу предательски щиплет от слёз. А улыбаться и плакать одновременно очень глупо и неудобно. Она снова целует девочку в макушку, на этот раз солёными губами. 10. — Да, мамуль! Всё отлично! Мы с подругой пирог едим, в школе пока ещё нет занятий. Кристина деликатно ушла в ванную, но там тоже всё слышно, даже то, о чём рассказывает мама девочки из телефонной трубки. — Я только очки немножко разбила. Да, опять… Телефон пока не нашла, не знаю, куда он задевался. Но зато нашла синие юбочки, и компьютер заодно откопала. Ладно, буду ждать. Родители Стеллы в отпуске ещё дней на десять. — Ужасно вкусный пирог. И пускай я скоро перестану пролазить в дверь,— блаженно говорит девочка,— но этот пирог стоил того. Девушки обедают прямо на полу в комнате Стеллы. Кристина сняла тесные джинсы и плотную рубашку и переоделась в одну из безразмерных футболок девочки. Даже ей она оказалась велика. Стелла, затаив дыхание, смотрела, как переодевается подруга — от того, как мягко всколыхнулась большая грудь девушки, Стелла почувствовала непривычное покалывание в пальцах ног и зачем-то натянула свою рубашку почти до колен. Пирогом они угощаются и отдельно, и вместе с экспериментальным супом. Они ещё раз вспоминают добрым словом гуманного повара из кафе, которое они случайно спасли от пожара день назад. — Я тебя тоже хочу нарисовать,— заявляет Стелла. — Тоже голую? — уточняет Кристина. — Совсем необязательно,— смущается девочка. Девушка сидит у окна, читает, а Стелла сосредоточенно рисует, приоткрыв губы и сдувая пряди волос, которые лезут в глаза. Время от времени она подходит к Кристине, проводит по прядям её смоляных волос, заглядывает в глаза, поправляет девушке футболку, рассматривает её ключицы, кисти, запястья, босые ступни, задумчиво зажав карандаш в зубах; дотрагивается до коленей и до локтей. Потом снова отходит к кровати, забирается на неё не глядя и делает всё новые и новые наброски в альбоме. Потом просит снова надеть джинсы и рубашку, сажает ещё ближе к окну, лицом к свету, деловито ходит вокруг и поправляет то ворот рубашки, то положение рук Кристины; замечает, что у девушки на губах неведомо откуда появились ямочки, удивляется и хватает блокнот; а Кристина боится улыбнуться, чтобы не спугнуть настроение девушки, старается держать спину прямо, но оставаться расслабленной, поток мыслей увлекает её вглубь, и она думает про загадочных художников, меняющихся, едва в руках оказывается кисть или карандаш, вспоминает все свои дороги и всех своих людей, Сабину, её вредного братца, соседей, думает, что бы ещё вкусного приготовить, чувствует бедром, как на телефон что-то пришло — телефон в кармане джинсов; но лишь упирает локти в колени, а подбородок в ладони, любуется акварельным небом — сегодня оно в разводах, бледное, выцветшее, и даже дома и деревья словно нарисованы небрежно — и откуда-то задумчивая электрогитара и грустный звуковой фон, как будто едешь на поздней электричке осенью, сонно, глаза закрываются; что-то щекочет ноги, Кристина встряхивает головой и открывает глаза. Стелла с улыбкой такой озорной, словно замыслила каверзу, щекочет пальцы её ног кисточкой; увидев, что девушка раскрыла глаза, прячет кисточку за спину и говорит: — Утомительно это — быть моделью? Кристина кивает и чувствует себя смущённой. — На кровати всё, что получилось,— говорит Стелла, придерживая девушку за плечи и не давая встать.— При мне не смотри! Я в душ, а ты поразглядывай без меня. Я стесняюсь. Она убегает, а девушка садится на колени у кровати и перебирает рисунки. Четыре карандашных, один — гелевой ручкой, два акварельных. Кристина поражена. Ей кажется, что прошло минут пятнадцать, и за это время невозможно столько успеть. Ничего лишнего, мягкие стремительные линии. Большие глаза, аристократичные запястья и щиколотки, очень выразительная грудь — даже в клетчатой рубашке. Полуулыбка, взгляд из-под ресниц. На одном из рисунков Кристина застёгивает рубашку, а на рисунке гелевой ручкой она совсем обнажена, но девочка придумала такой ракурс, где грудь и бёдра целомудренно закрыты. В рисунках нет ни капли анатомической достоверности, но всё поразительно на своих местах; на рисунках цветы, дождь, бокал с вином; и губы — Кристина не насмотрится на эти губы,— словно мультипликатор вдохновился девушкой и рисует выразительные кадры для лирического фильма. Девочка мимолётными движениями сохранила на рисунках даже маленькие шрамы и родинки — и все её движения. Стелла, осторожно занавесив мокрыми волосами лицо, заглядывает в комнату из-за двери и тихо спрашивает: — Всё очень плохо? — Знаешь,— немного растерянно говорит Кристина,— я бы хотела быть такой же, какой ты меня нарисовала. — Значит, меня не будут убивать,— улыбается девочка.— А ничего, что на одном рисунке ты без одежды? — У тебя это получилось очень мощно. Так, что мне хочется рассматривать эту девушку со всех сторон, но она отвернулась. Какие из этих рисунков ты мне сможешь подарить? Это очень нескромно, так просить? — Любые, которые понравятся. — Тогда мне все придётся забрать. Стелла расцветает и бросается обнимать Кристину. — Ты правда считаешь, что хорошо получилось? — Сейчас у тебя полотенце развернётся. Девочка краснеет и плотнее заворачивается в полотенце. Потом, устроившись на коленках рядом с Кристиной, говорит: — Ты терпеливая. Два часа почти без движения, я бы не выдержала. — Два часа? — поражается Кристина.— Мне казалось, минут пятнадцать. Стелла смеётся. — Кстати. Мне сейчас прислала письмо Сабина.— Кристина достаёт телефон.— Пишет, что выслала мне мой ноутбук, книги, документы и что-то там ещё, а деньги отправит переводом через пару недель. Понимаешь? Она нашла тех… Ту парочку, которая меня подвозила. И которая уехала с моими вещами. Говорит, чтобы мне не лететь за три тысячи километров, она решила немного помочь мне. — Быстро она,— одобрительно говорит Стелла.— Молодец. Я рада, что я с ней познакомилась.— Индийская мордашка девочки так и сияет. Кристина быстро поворачивается к ней и берёт за плечи: — Познакомилась? Что это значит? Рассказывай. — Обещай не ругаться. — Обещаю. — Честно-пречестно? Кристина садится по-турецки и пристально смотрит на девочку: — Выкладывай всё. — Окей.— Стелла садится на краешек кровати, внимательно смотрит на свои голые ноги, ещё плотнее заворачивается в полотенце и делает безуспешные попытки собрать волосы, которые щекочут шею.— На самом деле, там была пара деталей, которые помогли. Слушай, сейчас я попить схожу, а то во рту пересохло. Стелла убегает на кухню и жадно выпивает два стакана воды подряд, Кристина идёт за ней, садится на пол, берёт девочку за руку и сажает рядом с собой. Стелла поджимает ноги и прячет под одной ступнёй другую, чувствуя, как они похолодели от волнения. — У меня была подруга по переписке. Хорошо, что именно была, а то сегодня с утра я была бы в замешательстве, помогать тебе или выгораживать её. Но она поступила и со мной не очень хорошо. Несколько месяцев взахлёб она мне рассказывала про историю своей любви. Очень красиво: красная машина, её любимый цвет, путешествия на Алтай, поездки на скорости под сто двадцать по бескрайним просторам, она держит его за руку, они встречают рассветы и закаты в пути, купаются в озёрах. Она мне писала, что они неожиданно получили большую сумму денег, накупили себе столько всего… Год назад, понимаешь? — Девочка осушила ещё стакан воды.— Сегодня утром, пока мне не спалось, я ещё потратила немножко времени, чтобы выяснить её домашний адрес и где её сейчас искать. Ну, и её возлюбленного, конечно. Написала Сабине. Сабина как будто вообще не спит, сразу же ответила. — Разница во времени. Стелла хлопает себя ладошкой по лбу: — Точно. — А дальше? — Вообще-то мне Сабина ещё часа четыре назад написала про всё. И где их нашли, и про вещи, и про деньги. Удивительно, твоя сумка с вещами так и валялась у них в гараже, а вот с деньгами они обошлись более творчески. Представляешь, как мне тяжело было молчать и ничего тебе не рассказывать? Поэтому я художником и занялась. Всё, молчу, молчу… 11. Одиннадцатый час вечера, центр города, небольшой бар «Таинственная обезьяна». Это правильный бар: за стойкой не равнодушные миловидные девицы, потоком разливающие пиво, а огромный молодой мужчина маоритянской наружности, весь в татуировках, с пирсингом в носу и в губе, в чёрной обтягивающей футболке и в безнадёжно рваных джинсах. Он уделяет внимание каждому. Он готов выслушать посетителей в их горестях и — что бывает реже — в радостях. — Это же опасно, да? — спрашивает Стелла, поблёскивая глазами. — Может быть,— тихо говорит Кристина. На высоких каблуках её ноги кажутся ещё более стройными. На ней свободная чёрная кофта, открывающая плечи, и чёрные джинсы с вышитым серебристым орнаментом.— Не забудь, веди себя естественно и ничего не бойся. Всё это лишь мои предположения. — Окей! — Стелла улыбается, потому что просьбу вести себя естественно она слышит уже третий раз. Первый раз, когда, чувствуя себя не в своей тарелке, она беспокойно оглядывалась в центре зала и искала свободные места. Второй раз — когда в попытках вести себя естественно она положила ноги на соседний стул.— Кажется, ты очень нервничаешь,— она пытается успокоить Кристину, которая сосредоточенно дегустирует коктейль с ароматом грейпфрута.— А это не в наших интересах. Кристина соглашается и ещё раз мельком оглядывает девочку, которая выглядит сейчас года на три старше — девушка постаралась накрасить её так, чтобы юный возраст не вызывал вопросов. Костюм Стелла нашла правильный: узкие брюки, блузка с вырезом и крошечный жакет, скромно и броско одновременно. Кроссовки, подумав, отмела, а туфли на каблуках отказалась надевать наотрез. Выбора не оставалось. — Шлёпанцы. Я понимаю, это святое. — Они приносят мне удачу,— принялась защищать их Стелла. — Так я же и не спорю. Бар постепенно наполняется людьми, и Стелла рассеянно разглядывает посетителей. Бармен виден частично, только руки, и она смотрит, как он меняет пластинки — музыка непонятная, и будоражащая, и успокаивающая одновременно. «Калифорнийский джаз семидесятых»,— шепчет Кристина что-то не совсем понятное. Такая музыка для Стеллы очень непривычна. Цветные напитки, цветные платья и рубашки, плавающий свет, дым сигареты откуда-то из дальнего угла, споры, мерные голоса. Пахнет свежим деревом, и это отдельно приятно, хоть и совсем не хочется расслабляться. Девочка с любопытством разглядывает Кристину: сейчас она похожа не на себя, а на нервную особу, холодную и холёную интеллектуалку. Даже ногти она выкрасила в бордовый цвет, а уж про губы, скулы и веки и говорить нечего: словно другой человек. Только глаза горят, словно внутри пожар из мыслей и невысказанных слов. На пальцах три кольца — это тоже впервые. У ключицы нарисована татуировка — половинка цветка хризантемы; на запястье — маленький ворон в полёте. А у самого края коротких джинсов, обнажающих щиколотки, надпись на арабском языке: все три татуировки Стелла искусно нанесла ей чёрной и синей гелевыми ручками. Губы тоньше в два раза, чем Стелла привыкла видеть. Это было сложнее всего сделать. В момент, когда в бар заходит худощавый мужчина в узких чёрных брюках и в черной сорочке с расстёгнутым воротом, в узких туфлях и с небольшой кожаной сумочкой в руке, девушки оживлённо болтают — Кристина говорит что-то язвительное, Стелла делает вид, что обижается, громко говорит: «Не хочу!» и отворачивается. Мужчина скользит взглядом по обеим девушкам, подходит к бармену и берёт бокал с бурбоном. Он тут явно не в первый раз. Девушки, впрочем, тоже: вчера вечером их сюда не пустили, справедливо указав, что одна из них слишком молода. Сегодня бармен их не узнал, поэтому они обе болтают и оценивающе разглядывают вошедшего. Свободные места есть только рядом с ними, и мужчина, поколебавшись, спрашивает позволения занять стул. Кристина окидывает его взглядом с головы до ног и кивает, не прекращая беседы с девочкой. Глядя на Стеллу, она вздыхает и покусывает губу. Девочка знает, что от этой привычки Кристина очень старается избавиться, поэтому в данный момент это не нервы, а прямое указание к действию; она равнодушно отворачивается, кладёт ногу на ногу и тянет из соломинки апельсиновый сок, смешанный с малиновым. Потом закашливается, вскакивает и уходит в сторону уборных. Кристина медленно пьёт коктейль, поглядывая на мужчину в чёрной сорочке. Он расстёгивает манжеты на худых руках, неторопливо пьёт бурбон и оглядывает девушку. — Почему именно бурбон? — спрашивает Кристина. — По внешнему виду определили? — мужчина делает вид, что удивлён и восхищён.— Если честно, просто звучит благородно: «бур-бон». А на вкус — ну виски и виски.— Голос у него неожиданно мягкий и доброжелательный. — Претензия на изысканность,— усмехается девушка. — Почему вы так безапелляционно,— улыбается мужчина.— Если бы я претендовал на изысканность, я бы предпочёл хорошее калифорнийское вино. Или французское виски из бочек от амаретто. — Калифорнийские вина — только звучит красиво,— говорит Кристина. В голосе её появляется больше мягкости.— Литературно. На самом деле выхолощенные вина, без души. Они разговаривают о Керуаке, Хэмингуее и Уэльбеке. Кристина высмеивает двух последних, но восхищена первым. Мужчина пытается её убедить, что Керуак был хорош лишь для своего времени. Обсуждают свежий фильм фон Триера, смакуя детали, потом собеседники к взаимному удовольствию издеваются над стилем Паланика, потом девушка рассказывает о прозе Рюгаминэ Итикавы. Имя придумала Стелла, сюжет сочиняли они с девочкой вместе. Мужчина никогда не слышал про писателя, внимательно слушает, а Кристина желчно проходится по книгам французов-лауреатов, в половине книг которых заимствования из Итикавы. Стелла возвращается, садится на место, облизывает губы и угрюмо принимается за свой сок. Мужчина с неудовольствием глядит на неё и придвигается ближе к Кристине. Стелла оглядывает небольшой зал: мест больше нет и не предвидится. Она с шумом размешивает льдинки в бокале. — Ты ещё не уходишь? — холодно спрашивает её Кристина. Она, хоть и смотрела на мужчину, краем глаза успела заметить, как девочка облизывает губы. Это значит, что она дозвонилась, и руки холодеют от необходимости действовать дальше. — Ещё подожду,— мрачно отвечает Стелла. Она думает, что на маньяка мужчина совсем не похож. Впрочем, как нужно выглядеть, чтобы быть похожим на маньяка? Она постукивает ногтями по краешку стола и по бокалу с соком. Мужчина в черной сорочке шумно вздыхает и отодвигается от неё ещё дальше. Стелла поджимает ноги и ритмично хлопает по очереди шлёпанцами по пяткам, с удовольствием прислушиваясь к звукам. Достаёт телефон и запускает какую-то игрушку с тихой назойливой музыкой. Телефон она позаимствовала у Кристины. Мужчина не выдерживает и предлагает Кристине выйти ненадолго на воздух. Она пожимает плечами, и они поднимаются и выходят. Мужчина кивает бармену, взглядом обещая вернуться. Стелла набирает сообщение и отправляет на номер, который ей прислали, пока она выходила в туалет. В ответ тут же приходит сообщение: «Принято». Девочка запускает волосы в шевелюру — над начёсом тоже долго работали — и старается не слишком сильно грызть накрашенные губы. Она очень переживает. Кристина возвращается только через полчаса. Стелла от волнения готова разреветься, и от трёх высоких бокалов выпитого сока ей очень хочется в туалет. Но она не позволяет себе двинуться с места и делает вид, что увлечённо переписывается с кем-то и слушает музыку. — Ну?! — Всё,— говорит Кристина, и слышно, что голос ей даётся с трудом. Она берёт бокал Стеллы и допивает сок.— Они долго не подходили, потому что было неудобно. Мы стояли прямо на виду. Я отошла выбросить сигарету, и в этот момент они к нему подошли… Он повёл себя довольно благородно, сказал, что мы не знакомы, а то бы меня вместе с ним увезли, и ты бы ещё часа четыре тут просидела. — Можно, я в туалет схожу? — Иди. Мне надо напиться. — Не переусердствуй,— советует Стелла.— Я быстро. — Да я фигурально. Кристина берёт бокал с недопитым бурбоном, недоверчиво нюхает его, ставит обратно и заказывает себе ещё коктейль. Стелла возвращается почти мгновенно. — У меня ноги дрожат,— признаётся Кристина.— И ещё я ругаю себя, что согласилась, чтобы ты участвовала. — Это ты просто на каблуках.— Девочка игнорирует вторую часть фразы. Кристина наклоняется и стаскивает туфли, ставит ноги на прохладный пол: — Блаженство. Как в них вообще ходят? — Когда я тебя в первый раз увидела, ты тоже была на каблуках. — Там каблук в два раза короче. Да и сидишь весь день, а сегодня мы шесть километров прошли. В бар они пытались попасть уже пятый раз. Один раз их не пустили, дважды такси просто не приезжало на вызов, один раз у девушки заклинило замок, и она час не могла выйти из дома, а сегодня таксисты вообще объявили забастовку, и пришлось добираться пешком: автобусы в эту часть города уже не ходили. В бар нужно было попасть обязательно, потому что позавчера Стелла сопоставила все факты, слухи и пугающие новости о маньяке, хитрыми путями — через Сабину — получила доступ к внутренним сводкам, спала ночами часа по два или три, ложилась, лишь когда замечала, что дома напротив окрашиваются бледно-мандариновыми и персиковыми оттенками, но выяснила, где можно встретить того, кто взбудоражил всю восточную часть города. Сегодня пришлось снова идти в школу, и времени на нужные и важные дела оставалось ещё меньше. Расплатившись, девушки выходят на свежий воздух. Дышать сразу становится легче. — Но в следующий раз я всё равно оставлю тебя дома,— сердито говорит Кристина.— Ты привлекала слишком много внимания, он на тебя раз пять смотрел, мог запомнить. Надеюсь, он нескоро выйдет… — Кристина, успокойся. Меня в таком виде родители не узнают. — По шлёпанцам узнают. Они смеются и вызывают такси. Забастовка к этому времени уже закончилась. Полчаса спустя Кристина, наконец, расслабившись, засыпает, только тикающие часы немного беспокоят. Она смотрит на них сонно, заворачивается в покрывало и проваливается в сон, как в тёплый кисель. Часы продолжают громко тикать. 12. Идёт мелкий дождь, и Кристина сидит прямо на мокром бордюре. Она не может заставить себя встать. Она уже обошла развалины вдоль и поперёк несколько раз. Утром Кристина проснулась под звука нестерпимо тикающих часов. Померила температуру, удивилась, что та в норме. Долго медитировала под горячим душем, пока не почувствовала, что скоро сварится заживо. Включила ледяную воду, окончательно проснулась и, вытираясь насухо, гадала, будут ли ещё письма от художника или уже нет? Вчера она поблагодарила его в сообщении, и он в ответ беспокоился, не обидел ли он её этими рисунками. Переписывались долго, почти до рассвета. Кристина вешает полотенце сушиться, выпивает стакан прохладной воды, обнажённая садится на краешек постели и берёт телефон. Три пропущенных звонка от Стеллы и несколько голосовых сообщений: «Никак не могу открыть дверь». «Уже открыла». «Когда пойдём?» Сегодня они собираются в пригород, куда девочка не может съездить уже полгода. Однокурсники рассказывали о старом строении, похожем на замок, увлекательно и живописно. Четыре раза договаривались поехать туда вместе, ещё с осени, но, конечно, так и не договорились. Хотела поехать с Аней, но Аня заболела в тот день, когда окончательно собрались, и с тех пор в школу почти не ходила. Одна собралась и поехала, но таксист оказался подозрительным, и девочка на полпути вышла под каким-то предлогом, оплатив всю дорогу. Стелла с жаром убеждала Кристину, что такое они пропустить не могут. Кристина сомневалась, не ощущая ровным счётом ничего, но согласилась. И теперь сидит на мокром бордюре, промокшая, с потёкшей тушью, смотрит на обвалившуюся стену и проклинает себя. Замечает на руке свежую бордовую царапину, проводит по ней пальцем и запускает ладони в волосы — точно так же, как это делала Стелла. Дождь расходится, и девушка всё же встаёт и снова бродит между обломков балок, металлических проржавленных перекрытий. Она не думает, что может обвалиться что-то ещё. Двадцать минут назад она нашла один шлёпанец девочки, а потом — совсем в другом месте — второй, окончательно порванный. Она сжимала их в руках и не чувствовала, как из глаз льются слёзы. Ей казалось, что она перестала чувствовать — всё сразу, звуки, запахи, волнения. Что-то мешается сбоку, и девушка видит, что рубашка её сбоку разорвана. Она просто отрывает и выбрасывает лоскут ткани. Горло саднит — никто не отозвался, пока она звала девочку. Кристина выходит под дождь и беззвучно плачет. Хочется снять рваную рубашку, выкинуть её, исчезнуть под дождём, никогда больше не существовать. Сил нет ни на что, и Кристина снова садится на мокрый высокий бордюр с торчащими петлями для подъёмного крана — лет двадцать назад так делали — и сидит, сложив руки на коленях и глядя на исцарапанные ладони. Ногти на правой руке обломались, когда пыталась откатить обвалившиеся брусья. Слёзы заканчиваются, и дождь едва моросит, но небо обложено облаками, которые никогда не закончатся. Кристина сидит на холодном бетоне много времени, кажется, несколько часов, отключается от усталости, и ей не нужно больше никуда идти, сегодня или когда-то в будущем. Сегодня её смена на работе, но она даже не вспоминает об этом. Девушка достаёт телефон и листает фотографии. Экран немедленно покрывается мелкими каплями, и сквозь них фотографии даже сочнее и ярче. Там, где Стелла задрала футболку и смотрит на свой худенький живот, жалуясь, что он круглый после пиццы. Там, где она забралась на асфальтоукладочный каток и делает вид, что мчится на огромной скорости. Там, где она увлечённо рисует. Там, где она сонная и растрёпанная сидит за завтраком, надев один носок, а про второй забыв. Где показывает Кристине язык. Где обула Кристинины туфли на каблуках и пытается держать равновесие. Где прыгает босиком в лужу после небольшого утреннего дождя, и на лице её улыбка, фантастически широкая и чудесная. Поправляет очки с умным видом — объясняла свою теорию справедливого мироздания. С набитыми щеками и с пальцами, измазанными земляничным вареньем. Фотографии Кристина делала тайком или на бегу, Стелла сердилась или стеснялась, но они вместе от души смеялись над снимками. Весь экран в каплях, они мешают смотреть, и девушка прячет телефон в карман. Кажется, кто-то писал или звонил — наверняка Слава, но сейчас не хочется говорить ни с кем. 13. Слава Ракитин не может найти себе места. Он звонит Кристине уже в двенадцатый раз, но она просто не берёт трубку. У него странное предчувствие. Ещё с утра она написала ему несколько забавных сообщений, он сделал пару набросков к её новому портрету, акварельному, очень нежному, и, запивая волнение третьей кружкой кофе, занимал мысли тем, что уже заканчивал чистовой вариант. Телефон он забросил куда-то, отчаявшись. Час назад он успел добежать до её квартиры, звонил, стучал и просто ждал, какая-то необъятная женщина с половником прогнала его сердито, и он поплёлся домой. Руки нервничали, портрет от этого выходил непривычный, словно девушка смотрела огромными глазами сквозь пелену дождя, и дождь на улице не прекращался. Позвонил кто-то с городского телефона, Слава едва нашёл телефон в ворохе одежды, стал перезванивать, но не дозвонился, расстроился ещё больше, а к портрету решил больше не притрагиваться, чтобы не испортить. За окном то темнеет, то редеет дождь, и Слава, налив себе половину стакана рома, смотрит, как янтарная жидкость волнуется, словно ветер гуляет по квартире. Пить не хочется. Ничего не хочется. Слава открывает окно и дышит дождём. Ветер гуляет по квартире и разбрасывает рисунки. Телефон оживает, и Слава бросается к нему и читает сообщение. 14. Стелла трогает девушку за плечо и говорит: — Я очки окончательно разбила. И выкинула. И шлёпанцы потеряла где-то. Ну, сначала один порвался, а потом и второй незаметно посеяла. Кристина хватает девочку за талию, не успев встать, прижимает к себе, хочет что-то говорить, но не находит слов. — Ты так прижалась к моей груди,— говорит Стелла,— как будто там есть к чему прижиматься. Кристина фыркает, смеётся, но отпускает девушку, берёт её за холодную ладошку и сажает рядом с собой. Девочка тут же кладёт голову ей на плечо. — Я потерялась, понимаешь? Не ругайся только. Я там стукнулась обо что-то головой, очки вдребезги, а потом я очнулась и не поняла, где я. Шла, шла… Ну, вот видишь, пришла всё же. Кристина зарывается носом в привычно растрёпанные волосы девочки и шепчет: — Хорошо, что пришла. А шлёпанцы я твои нашла. — Как хорошо! Видишь, они всё-таки приносят мне удачу,— голос у девочки слабый, и Кристина достаёт телефон и вызывает такси. — Сомнительная удача, скажу я тебе. Кажется, тебе стоит отдохнуть от подвигов. — Похоже на то,— неожиданно соглашается девочка.— Зато теперь туда никто не полезет, согласись, здорово. Кажется, я ногу подвернула. Хромала, пока шла.— Она вытягивает перед собой левую ногу. Девочка в шортах, и ноги покрыты мурашками. Ступни в синяках, но чистые — похоже, Стелла шла по мокрой траве.— Там провалилась ногой, пока выбиралась из обломков. — Да, в ближайшее время мы с тобой не будем исследовать разваливающиеся замки,— говорит Кристина. Она сидит перед девочкой на корточках и ощупывает её левую ногу.— Перелома вроде бы нет. Так больно? А так? — А так очень. — Да, растяжение.— Кристина сажает девочку с ногами на бетонный бордюр, снимает рубашку и отрывает от неё полоску ткани. Хорошо, что сегодня свежо, и она решила надеть под рубашку ещё и майку. Тканью девушка накрепко перебинтовывает щиколотку и пятку Стеллы и просит её не двигаться. Приезжает такси, Кристина помогает девочке забраться в машину. Вспоминает, находит в траве её шлёпанцы и бежит к машине. На заднем сиденье она устраивает Стеллу поудобнее, кладёт её ноги к себе на колени и греет в ладонях замерзшие ступни девочки. — Тебе Слава не звонил? — Не знаю,— удивляется Кристина,— мне не до этого было сейчас. А что? — Да я нашла по пути телефонную будку, твой номер не вспомнила, а его вспомнила, потому что специально заучила, чтобы тебе рассказать. Ну помнишь, когда ты на меня рассердилась. Но не дозвонилась и до него. Кристина достаёт телефон, читает все шестнадцать сообщений от Славы, листает бесконечный список пропущенных звонков от него. Улыбается и набирает ему короткий ответ: «Всё хорошо, после обеда позвоню, была чуть-чуть занята». — Сейчас дойдём домой, я схожу куплю тебе эластичный бинт, через пару дней будешь бегать как новенькая. — Знаешь, я почему-то испугалась, что я тебя не найду,— пряча глаза, говорит Стелла. — Глупости. Куда я денусь. Стелла садится в ужасно неудобную позу, прижимается к плечу Кристины и задрёмывает. Девушка гладит её по голове. — Когда я шла и искала тебя,— внезапно говорит Стелла,— увидела школьников. У одной девочки были смешные красные носки с белыми пельмешками с глазами. У меня не галлюцинации, не переживай. Просто это было очень смешно, это придало мне сил, и через десять минут я уже увидела тебя. — Я тебе куплю миллион смешных носков. — Мне миллион не надо,— улыбается девочка.— Да и носков не надо. — Ладно, тогда просто принесу тебе твоё пальто. Сегодня его должны вернуть из чистки. Нам выходить. Стелла ищет под сиденьями шлёпанцы, обувается и, пока Кристина расплачивается, выходит и, щурясь, сокрушённо рассматривает порванный ремешок. — Починим. Или купим новые. Не горюй. Кристина ведёт девочку на четвёртый этаж, в квартире помогает улечься на кровати — Стелла морщится от боли, но терпит и даже не жалуется. — Кристина. Знаешь, что мне пришло в голову? Мы с тобой отличные напарницы. Кристина смеётся, целует девочку в коленку с синяком и говорит: — Я тоже так думаю. Сейчас сбегаю за эластичным бинтом и приду. Веди себя хорошо, напарница. Надеюсь, за пять минут на кровати с тобой ничего не случится. Приду и буду тебя кормить. — До шарообразной формы? — Для начала да. — Ты фантастически хорошая, Кристина. Кстати, вы со Славой уже созванивались? Кристина оборачивается и долго и внимательно смотрит на невинную мордашку девочки. Потом показывает ей язык и идёт в аптеку. Стелла улыбается и достаёт из-под подушки дневник. Он ещё более растрёпанный, чем её волосы. Девочка расправляет ветхие страницы и находит гелевую ручку.