Kono noroi ni...

Он не удивлялся тому, что и в этом воплощении от Миказуки толку было мало. Один из главных сокровищ-мечей Ашикага, как же! Их там четверо находилось. Из Тэнка Гокен, разумеется. Были и другие мечи, всех не упомнишь. Нет, вспомнить можно, но он не стремился к этому. Тратя время на воспоминания, никогда не достигнешь главной цели. Вот и он не понимал, почему косвенный лидер их Пятёрки такой вялый и тщедушный, избегающий по возможности сражений. Угуисумару никак опоил его чаем так, что человеческий мозг отупел? Много проще оказалось с Одентой. Даже ныне тот избегал чьего-либо общества: сказывался период пребывания в сундуке взаперти. Вытаскивая соратника из добровольного затворничества, он не гнушался прибегать к грубым методам. И без разницы, что там пытается вякать в защиту своего соратника по дому Маэда один Тоширо, да и другие танто. Сохаяноцуруги напротив даже высказался за такой способ вытягивания брата из хандры, разве что просил не перебирать во время пьянок. Наверное, поэтому и оттаскивал их обоих охотно на футоны, благо обитал он чаще у братьев Миике, нежели у родни по Аватагучи. А что поделаешь, коли та малышня липнет к нему хуже ржавчины на металл? А с этими двумя хотя бы больше общих тем можно отыскать для бесед. А вот Джузумару оставался загадкой. Его он плохо знал, поскольку очень малый срок они пребывали когда-то вместе. Почти всё время в разных кланах, на разных расстояниях друг от друга. Он – воин, тот – монах. Правда, пытающийся сражаться. Но Джузумару именно что старался это делать, в отличие от Миказуки, пусть и говоря, что не желает видеть ничью боль и смерть. Но – что поделаешь? Они все – мечи, ставшие цукумогами, по своему призванию обязаны защищать кого и что угодно. Игрушки людей, создаваемые для убийств. Он это отлично понимал, тогда как монах и поныне отгонял от себя эту мысль. Зачем, спрашивается? Он против воли заинтересовался точкой зрения этого клинка одного из домов школы Аоэ. Нечто подспудно гнало разобраться не только в ходе мыслей соратника по Пятёрке, но и убедить, что от судьбы убийц никому не уйти. Уже трижды тачи заходил к Джузумару и подолгу беседовал с ним на тему войн не только в Японии и роли мечей в оных. Монах же в ходе этих бесед увлекал его погодя размышлениями о религии в целом и вере как таковой, без разницы во что. Пожалуй, эти минуты, перетекающие в часы, он мог назвать самыми плодотворными за время пребывания в цитадели. Слушать в свободное время малозначимый трёп Миказуки либо пьянствовать с Одентой – совсем не то. Он рассчитывал ныне на новую долгую беседу с монахом, ради этого отогнав от себя успевшего надоесть Мидарэ с его якобы симпатичными заколками и приставшего было с извечной просьбой изучить его рог Ягэном. Вечер обещал быть ясным, безоблачным, а значит, Джузумару наверняка выберется к энгаве в юго-западном крыле цитадели. Туда тачи и двинулся, а поскольку путь пролегал мимо комнаты братьев Миике, заодно решил попробовать вытащить на беседу старшего из них. Его удивили уже в момент, когда он протянул руку к сёдзи нужной комнаты, дабы отвести створку. Причём, удивил донёсшийся оттуда голос монаха, которого он ожидал увидеть не здесь, а на предполагаемом месте. – Нет, Одента-доно, – негромко обращался к своему собеседнику Джузумару. – То взаправду были всего лишь долгие разговоры. Тебе незачем опасаться этого. – Правда ли? – коротко спросил тот у гостя. – Да, – судя по интонации, монах улыбался. – Онимару-доно очень приятный собеседник. Наши с ним теологические беседы всегда увлекательные, я всякий раз благодаря им обнаруживаю что-либо новое. – Джу, я... Мне кажется, он крадёт наше время. Это признание заинтриговало настолько, что объект их разговора теснее влип ухом к сёдзи, надеясь, что его никто не засечёт не вовремя. Особенно его поразило обращение Оденты к монаху, ведь никто, кроме Никкари, не звал того по укороченному имени. Из чего напрашивался крайне интересный вывод. – Одента-доно, – после недолгой паузы вновь зазвучал мелодичный голос Джузумару. – Нет нужды беспокоиться. Я не уйду, обещаю. Снова пауза, однако обострившийся слух уловил слабые непонятные звуки, о чём-то напоминающие. Их ещё многие во время приёма еды издавали, разве что более открыто и довольно. А тут – тихо, едва уловимо, словно не хотят чего-то выдать. Это чего же? Может, у них двоих тут какие-то вкусности припрятаны отдельно от посторонних? Он уже хотел сдвинуть сёдзи, когда услышал: – Джу, я сам тебя никому не отдам! – Я тоже, Одента-доно. Снова те же слабо уловимые звуки. Не вытерпев, тачи аккуратно, плавно отодвинул створку сёдзи вправо ради узкой щели, через ту заглянул в комнату. И онемел, поскольку увидеть этих двоих целующимися совсем не ожидал. Как и обнаружить Джузумару сидящим на коленях коленях старшего Миике, который ещё и обнимал его. Это что же получается?! У них эта.., как её? Любовь?! Нет, нет, нет, стойте, стойте, да как такое?.. Он настолько неуклюже ввалился в комнату меж разъехавшихся сёдзи, заспешив туда, что неудивительно было лицезреть ошарашенный лик Мицуё и сдержанно заинтересованный Цунэцугу. Впрочем, последний "смотрел" с видом, характерным для ожидания подобного. – Ты.., – отстранив от себя монаха, начал было подниматься на ноги Мицуё, но мигом осёкся, услышав: – А ну, подожди-ка! – выпрямившись, вскинул перед собой ладонь Куницуна. – Я вправду случайно услышал вашу беседу, поскольку сам хотел поговорить с Джузумару. На этом всё. – Правда? – плохо веря, негромко уточнил его собеседник. – Это правда, Одента-доно, – подтвердил чужие слова Цунэцугу. – Я ведь ранее говорил, что мы подолгу беседуем на разные темы. – А сейчас с какой целью ты сюда явился? – Мицуё не стал сбавлять обороты, не сводя взора с давнего приятеля. – Тебя я думал как раз позвать с нами побыть на энгава в юго-западном крыле. Только не ожидал, что увижу тебя в компании Джузумару. – Побыть.., – повторил тачи, не сводя взора с Куницуны. – За этим слышится "испить сакэ вместе". – Так и есть, – тот не стал отпираться. – Побыть вместе, одну-две пиалы сакэ хлебнуть. Но если ты отказываешься... Не спеша с ответом, Мицуё сперва выразительно поглядел на монаха, чей спокойный, даже благожелательный вид поколебал его сомнения. И решился. – Нет, я пойду. Довольное лицо Куницуны сообщило обо всём лучше множества слов. Результаты его предложения сказались в ожидаемых сроках. Спустя час посиделок, когда солнце уже закатилось, только Цунэцугу сидел почти трезвый. Из двоих его коллег по Пятёрке один дремал, уронив голову, другой пьяно напевал под нос старую балладу о сожжении Осаки. Когда этому бесконечному напеву наступил долгожданный конец, монах выждал ещё немного, затем нагнулся, упёршись локтями в колени, и негромко спросил: – Онимару-доно, полагаю, вам не помешает хороший сон после такого приятного вечера. Не будь Куницуна действительно настолько сонным, то вспылил бы, возразив, что готов к чему угодно. А так, бредя прежними похождениями, он машинально кивнул, едва не клюнув носом собственную руку, в коей держал пустую пиалу. Удовлетворённый этим, Цунэцугу поднялся, шагнул к соратнику и с силой, удивительной в столь хрупком с виду теле, без труда поднял того на ноги. В лицо ударил отнюдь не сладкий аромат перегара, однако видавший и не такое монах едва поморщился, после чего обронил, "смотря" на опьяневшего коллегу: – Онимару-доно, идёмте спать. Во вроде бы мутном взоре единственного глаза напротив блеснул хитрый огонёк. – Спать... вместе? – уточнили таким тоном, что сразу стало ясно: глава дома Аватагучи не столь пьян, как кажется. – Да, – кивнул Цунэцугу, держась наготове при малейшем шансе того упасть либо свершить какую выходку. – Вместе с подушкой. – Подушка.., – чуть нараспев произнёс Куницуна, взмахнул рукой, на миг утратил равновесие, но успел железной хваткой вцепиться в предплечье стоящего рядом цукумогами, да и тот его поддержал под локоть. При этом очутившись лицом к лицу друг с другом. – Нэ, Джу! – не отводя глаза от лица монаха, пьяно выдохнул тачи. – Ден-тян... хорошо целуется? – Этот вопрос отнюдь не деликатен, – вежливо дал тот понять, что отвечать не стремится. – А ты? – прозвучало в той же манере. – Нэ, интересно... это узнать. – Последствия подобного будут крайне болезненны для всех нас, – Цунэцугу самую малость усилил хватку на запястьях коллеги. Выдали недовольно бурчащий звук, подались совсем близко к нему, обдавая перегаром. И клюнули мимо, приземлившись губами монаху в плечо, скрытое тканью юкаты, издав затем нечто крайне напоминающее зевок. – Ками-сама да охранит вас утром от воспоминаний об этом инциденте, Онимару-доно! – негромко выразил своё пожелание Цунэцугу, подхватил коллегу поудобнее и плавно повёл того во внутреннюю галерею. Ожидание оправдалось: кое-как пробудившись утром, Куницуна в первую очередь схватился за гудящий лоб, поморщился. Все попытки вспомнить события вчерашних посиделок успехом не увенчались: подобное представало в густом тумане забытья. Полежав минут с десять, если не дольше, тачи немного полегчало, ровно настолько, чтобы повернуть голову и приоткрыть глаза. Что-то или кто-то пребывало напротив него, расплываясь очертаниями. Он слабо зажмурился, с тихим стоном вернулся в прежнее положение. – Онимару-доно, – смутно знакомый голос подле. – Вам очень плохо? Плохо ли? Голова трещит. Затылок. А голос чей? Знакомый. Не этого ли?.. Как его? Жужу... Нет, иначе. Этот ведь.., ну же... Мон... А-а, монах! Монах?!? Внутри за секунду вспыхнула такая ярость, что едва не выжгла всё нутро до предела. Левый глаз стал мокрым, но волновало не это. Правый заострился на тени напротив, рука сама собой зашарила рядом в поисках меча. – Онимару-доно? Внутри разума отдался дикий рёв, наружу же вырвалось рычание. Он прямо так накинулся на существо напротив, излучающее болезненную для него карму Будды, схватил то – и отпрянул со вскриком боли, пронзившей руки. На секунду муть перед взором истаяла, явив встревоженный лик Цунэцугу, затем под влиянием демонической ярости стала возвращаться. – Дж-жуз-зу.., н-не!.. – успел выдавить он перед тем, как сознание подчинила себе его тёмная половина. Та часть, что издавна принадлежала убитому О'ни. Жаждавшая уничтожить верного служителя Будды, несущего тому погибель. – Что здесь?.. – прозвучало откуда-то сбоку, однако он едва услышал сие, с ещё большей яростью, принадлежащей внутреннему демону, накинулся на Цунэцугу. Ладони снова словно адским огнём обожгло при захвате того. Он едва опять не отдёрнул их, однако ненависть О'ни оказалась сильнее прежнего. Тот злился. Злился и ненавидел этого святого, который мог вот-вот прикончить его, поэтому и спешил задушить, наплевав на физическую боль. Внутри всё жгло не меньше: О'ни словно метался по всем уголкам сознания, и в какие-то проблески разума тачи был готов отдёрнуть руки. Пока нечто мощным рывком не отшвырнуло назад. Он зарычал не хуже зверя, приподнялся как мог на обожжённых руках. – ... имару! – едва донеслось до слуха. Самым дальним уголком разума удалось признать позвавший его голос. Одента. Да, именно Одента! Этот уникум, обладающий даром парализовать любого либо даровать жизнь. – У-б-е-й!.. – невероятным усилием воли превозмогая контроль твари изнутри, проскрипел он потенциальному избавителю. Возможно, это успели бы сделать, однако демон, пользуясь моментом, перехватил контроль над ним, обратил внимание на монаха, ринулся к тому. По рогу слева, и без того болезненно пульсирующему от наплывов ярости, пришёлся жуткий удар, едва не выломавший тот и не свернувший шею. Оглушённый ударом, отброшенный назад, тачи успел прояснившимся на миг сознанием услышать: "Нет, Одента-доно, просто задержите его!" Не будь он изрядно дезориентирован ударом и болью во всей голове, было бы проще овладеть разбушевавшимся демоном, но, увы, сие пока представлялось невозможным. Он только и успел подумать, что задумал Цунэцугу, перед тем как ад внутри разверзся вновь. Но почти тотчас кто-то схватил его, намертво сжал в руках. Демон рванулся на свободу из последних сил, протестующе зарычал. И зашёлся в крике, забрыкался, едва с левого глаза сорвали повязку, приложив одну ладонь поверх того. Ладонь, освящённую благодатью Будды. В силах теперь лишь визжать от боли, его демон сгинул куда-то в неведомые глубины сознания, откуда ранее вырвался, воспользовавшись похмельным состоянием. Он же бессильно повис в сильных руках Мицуё, удерживающих всё последнее время, дрожа так, словно пребывал среди ледников, и едва дыша. – Одента-доно, подержите его ещё немного, – услышал он голос Цунэцугу, затем шаги, быстро замершие недалеко: – Вы все, не стоит тратить время на бесполезные смотры. Котэгири-кун, прошу, сбегай за водой. – Да! – отозвался младший Гоу, мигом убежал. Судя по множеству посторонних шагов, от сёдзи поотходили и прочие цукумогами, явно привлечённые ранним шумом. Куницуна был готов утопиться при осознании, что его не только узрели слабым, но и узнали про демоническую сущность внутри. И то, что он ныне лежит на руках Мицуё, добавляло отнюдь не радости, а унижения, ибо срамиться в обществе равных вовсе не хотелось. Ксо, да после такого позора хоть меч кузнецу относи для расплавки! – Онимару-доно, вам лучше? – голос Цунэцугу зазвучал уже совсем рядом. Он не захотел отвечать, предпочтя стиснуть зубы. К чему признаваться в слабости, и так дальше некуда после недавнего! Нет, он продержится, не даст себе упасть ниже в глазах соратников по Пятёрке! – Я подозревал подобное, когда впервые увидел его рог и левый глаз, – негромко сообщил Мицуё, до сих пор удерживая его на руках. – Его меч вынудили стать отмеченным О'ни, – голос монаха звучал мягко и доброжелательно. – Печален сей факт, но Онимару–доно – достойный соперник для столь сильного О'ни. – Достойный!? – сипло прохрипел Куницуна, кое-как вывернувшись в руках соратника. – Кс-со, сдайте мой... клинок к-кузнецу, пусть он... меня... переплавит на... что-то более... б-безопасное! Не хочу стать... у-убийцей... кого-либо... с-святого. – Онимару-доно, не нужно таких слов! – умиротворяющий тон голоса Цунэцугу помимо воли успокаивал и внушал доверие. – Для санивы-доно, для нас всех вы очень дороги и важны. Уверяю: никто не станет винить вас за этот досадный инцидент. А мы – Одента-доно, Миказуки-доно и ещё я – обещаем поддерживать вас в подобные минуты. Изобилие доброты и благосклонности к нему после случившегося против воли изрядно затронуло нечто внутри. Зажмурившись до рези в глазах, даже в демоническом, стиснув зубы, Куницуна все остатки сил пустил на то, чтобы не потекла наружу одна противная влага. Из левого, правда, ещё сочится кровь, но уже слабо, да и подобное не столь выводит из себя. – Джузумару! – скорее простонал, чем выговорил он. – Лучше сотню О'ни уничтожить, чем тебя! – Я понимаю, – ладонь монаха коснулась его ладони, нежно погладила ту, отчего Куницуна чудом не взвыл: слишком много ласки и доброты было отражено в этом жесте! – Однако я больше почту за честь сражаться плечом к плечу с вами либо даже против вас, чем держать в руках обломки вашего меча. От такого признания уже неимоверным усилием воли удалось погасить рвущийся наружу возглас отчаяния и досады на свою беспомощность. И в то же время тачи понимал: ему хочется того же. Биться рядом с цукумогами, сумевшим ментально отогнать его внутреннего демона, стало бы только в радость. Придётся, правда, держать своё проклятье в более жёстких цепях контроля, но Цунэцугу был прав: ему не привыкать к подобному. – Джузумару.., – он самую малость приоткрыл глаз, предпочтя левый зажмурить. – Я... Эта... просьба... Сёдзи шумно хлопнули, раздвигаясь, в комнату ворвался светло-зелёный метеор. – Джузумару-сан, вот вода! – подбежав к ним, Котэгири протянул бутыль минеральной. – У вас всё хорошо? – Да, Котэгири-кун, всё под контролем, – улыбнулся монах вернувшемуся вакизаши дома Гоу. – Спасибо за твою помощь. – Д-да! – тот поклонился, слегка краснея. – Всегда рад помочь! С этими словами парень ретировался из комнаты, понимая, что будет лишним. Оставленную им бутыль взяли быстро, откупорили её. Жмурясь и поныне, Куницуна тем не менее ощутил, как к держащему его тачи подались ближе, шепнули что-то вроде "Подержи ещё немного." Он же попытался приподняться, однако надавили на верх груди, мешая этому. И почти сразу прозвучало: – Онимару-доно, ещё минутку потерпите. Тачи замер, стараясь не шевелиться. Почувствовал касание тонких пальцев близ своего левого глаза, почему-то мокрых. Те осторожно стёрли кровь, прекратившую было идти, но в этом движении энергетика святого ощущалась не хуже раннего. Он содрогнулся, спешно отмахнулся от руки монаха, ударив по ней. Тотчас в его запястье вцепилась другая рука, более сильная, сдавила то, а сверху прозвучало: – Ударишь Джузумару ещё раз – я тебе больнее сделаю! Тон голоса Мицуё не оставлял сомнений: угрозу приведут в исполнение. Но как иначе остановить их святого собрата? Ясно, что действуют из благих побуждений, однако ему от этого только больно. Если бы не демоническая сущность внутри... – Онимару-доно, мои прикосновения вам неприятны? Он вздрогнул от прямого в лоб вопроса, сжался как внешне, так и внутренне. И после недолгой паузы, понимая, что скрыть правду уже не выйдет, тихо ответил: – Д-да. Это всё... из-за О'ни... внутри меня. Молчание, выразительное в своей многозначительности. Куницуна сжал челюсти так, что они заныли, в понимании факта, который предстояло сделать, поднял руку к демоническому глазу, зажмуренному вместе с обычным. – П-прости, – через силу выдавил он, переступая через гордость. – Я... не думал, что... это п-проклятье... застигнет врасплох. Ксо, это из-за сакэ произошло! Этот монстр воспользовался моим состоянием, чтобы напасть на тебя! Твоё присутствие его разозлило. Твои прикосновения тоже. Руки! – Внезапно вспомнил тачи, спешно оглядел ладони на предмет ожогов. – Нету! Ожогов нет. Значит, это О'ни жгло руки, не мне. – Именно, – согласился с ним Цунэцугу. – Онимару-доно защищает его духовная сила, тогда как боль испытывает только О'ни. Это значит, что вам я не способен навредить. Поэтому разрешите омыть ваше лицо от остатков крови. – Не надо! – от монаха отпрянули, ткнулись затылком под рёбра Мицуё, на коленях которого до сих пор полулежали. – Джузумару, ты... Ты – святой. О'ни... ненавидит тебя. Он опять может выйти из-под контроля. Я не хочу по его воле тебя убить! Упираясь затылком в чужую грудь, Куницуна отчётливо ощущал, как напряглись сильнее прежнего после таких слов. И не винил Мицуё в этом: будь на месте того, он тоже, узнав о риске смерти близкого существа, был бы готов почти любого уничтожить, дабы избавиться от источника проблем. А тут ещё к нему протянулась монашеская ладонь на уровне лица. Тачи в панике вскинул левую руку, прикрываясь ею, зажмурился, теснее вжимаясь спиной и затылком в давнего соратника. И томительным мгновением позже почувствовал касание к своей груди поверх человеческого сердца. Самое поразительное – больно не было совсем, наоборот, очень приятно и тепло. Он аж немного опустил руку, неверяще воззрился на монаха. – Здесь не больно? – с приятной полу-улыбкой констатировал Цунэцугу. Удалось лишь кивнуть, поскольку горло почему-то пересохло. Рука опустилась сама под впечатлением успокоения. Её мигом поймали тонкие ладони монаха, зажали между ними. Вновь никакой боли, лишь ощущение нежности и доброты. – Твой О'ни – здесь, – сухо обронил Мицуё, легонько коснувшись кончика рога, уменьшившегося до трети всей длины. – Его сила – твоя, хозяин этого тела – тоже ты. Что ещё нужно? Куницуна чуть отпрянул, изумлённо уставился на приятеля. Не только от такой фразы: от касания к рогу вообще не было никакой реакции. То ли разница в силах велика, то ли его демон скрылся как можно глубже. – Онимару-доно, нет нужды бояться, – снова заговорил Цунэцугу, обращая его внимание на себя. – Одента-доно прав: сила О'ни принадлежит вам, а не ему. Пусть вам досталось тяжкое бремя, но более никто не способен умело использовать такую власть против других демонов. Я почту за честь сражаться бок о бок с таким воином, как вы. Не меньше минуты на монаха взирали с разрастающейся смесью волнения и облегчения два глаза: один просто алый человеческий, другой с кровавым белком и хищным зауженным зрачком. А затем отпрянули вбок и в поклоне упёрлись лбом в татами. – Джузумару! – прерывисто зазвучал хриплый голос Куницуны. – Я ни за что не дам этому монстру поднять на тебя меч! Обещаю! Видя подобное, Мицуё отлично понимал: его коллега не просто переступает через себя, но и даёт в чём-то плохо выполнимое обещание. И знал: выложатся на полную, дабы сдержать клятву. Судя по лицу монаха, тот также понимал это и, послав ему успокаивающую улыбку, бережно коснулся ладонью левого плеча коленопреклонённого тачи. – Я верю вам, Онимару-доно. То ли последний не стремился разогнуться, то ли спазм какой помещал, но Мицуё спустя недолгое время пришлось силой вернуть приятеля в сидячее положение. Тот слабо сопротивлялся, а когда сел нормально, с недовольством глянул на него. – Тяжёлые руки, – прозвучало с аналогичным выражением. – Джузумару не больно в них? С ответом опередил сам монах. – Не вид, а намерения выдают истину, – произнёс он. – К тому же, час завтрака близится. Идёмте вместе?