Горение

Гори. Гори так, будто всю жизнь грешила, и, когда сомкнулись твои веки, нашла ты путь к кругам ада, а ад нашёл тебя, пустив тебе в глаза зловонный прах. Гори так, будто европейские сказки затуманили твой разум, и в кошмарах ты, привязанная к деревянному столбу, громко кричишь, пока языки пламени блуждают по древесине и пожирают ткань платья. Гори так, будто не ты каждый день на прогулке или занятиях пытаешься украдкой смотреть на меня и провожать долгим, жадным и в то же время робким взглядом. Инцест и прелюбодеяние — страшный, страшный грех, жгучий и страстный, огненный до такой степени, что, только подумав о чем-то таком, обжигаешься. Но ты не сдаёшься, даже не задумываешься о истязаниях после жизни, все ещё пытаешься нечаянно коснуться тонкими пальчиками моей руки, пока калфы болтают о чем-то, не смотря за нами, все ещё пробуешь завести разговор о «делах в гареме», то и дело стреляя глазками с мягкой ухмылкой, все ещё думаешь о счастье, дарованным Аллахом, улыбаясь прямо на уроке, пока Димитрис что-то объясняет. Твоё упорство явно не характерно простой племяннице султана с хрупкой фигурой и тонким голоском. И я ценил это упорство, честно. Пытался сжать твою руку в ответ, стараясь подольше растянуть мгновение. Старался отвечать на твои ухмылки надменной улыбкой и долго смотреть в твои бездонные, янтарные глаза. Мог долго смотреть на тебя, задумавшуюся прямо на занятиях, не обращая внимания на учителя. Я понимал, что такие грехи Аллах мне не простит. Но я был восхищён тобой, казалось бы, утоплен в теплоте твоих глаз, я забывал про все важное и не очень, когда твоя гордая осанка мелькала между яблоневыми деревьями. Я даже не предпринял попытку сопротивления, я забыл о Боге и Коране, что мы с тобой брат и сестра, что наши недолгие свидания — грех, самый настоящий, обжигающий до костей, уже приготовившийся забрать твою душонку. Грех был везде, когда я наконец решился поцеловать тебя в саду, под покровом ночи, дабы никто не увидел. Когда проходя мимо комнаты, где ты изящно, словно лебедь, танцевала, я застывал и не мог оторвать взгляд. Когда однажды я мимолётом сунул тебе пурпурный, обшитый золотом платок и записку с датой и временем. Ты пришла ровно в назначенное время, ни минутой раньше или позже. Возле моих дверей не было охраны, я сумел договориться о часе без стражников, которые грозными валунами стояли около входа. В комнате было очень жарко, возможно, из-за погоды, а может, из-за взаимного желания двух разгоряченных молодых тел. Взволнованная донельзя, ты робко поклонилась и нерешительно подошла ближе. Я шагнул тебе навстречу и резко поднял твой подбородок. Большие глаза — невинные, как у лани — смотрели с робостью и желанием, с обожанием и некоторой отрешённостью. Я горько усмехнулся: — Ты понимаешь, что Аллах тебе такого не простит? — Мехмед, мы согрешили одинаково, а все грешники попадают в ад. Но за вами я готова пойти куда угодно и понести любое наказание. Видимо, это был последний шанс остаться на пути праведном, вернуться назад, отогнать мысли и желания прочь. Но я, не раздумывая, жадно впился тебе в мягкие губы. Теперь назад дороги нет. Гореть в аду будем мы оба.