Последнее желание

      — Ты опаздываешь в школу, — чей-то меланхоличный голос врывается в блаженный сон, заставляет изображение рябить как плохо настроенный телевизор. — Феликс, будильник опять не сработал, — нежный голос по интонации совсем не совпадает с тем смыслом, что стремится донести, но ничего анализировать не хочется — снова засасывает в сон, точно в болото. — Ладно, но твоя мама идёт сюда, так что…       — Ты почему всё ещё в постели?! — от звонкого голоса матери Феликса подкидывает на кровати. Он хлопает заспанными глазами, переводит взгляд на часы. Проспал!       Сборы в школу сливаются в один поток кадров в ускоренной перемотке, и лишь один элемент выделяется на фоне спешки — мирно сидящий на столе юноша. Солнечные лучи очерчивают его силуэт волшебным ореолом, прошивают насквозь, и кажется, будто он сам сияет, точно ангел. Вьющиеся пшеничные волосы неизменно растрёпаны, непослушные пряди падают на карие глаза. На губах играет едва уловимая насмешка, в которой так и читается: «А я предупреждал», — у Феликса ушло много времени, чтобы научиться замечать тонкие настроения этого парня.       Дважды он спотыкается о разбросанные по полу вещи, засмотревшись на завораживающую фигуру в лучах солнца, но тут же, смущённый, спешит на завтрак. Яичница уже остывает на столе, но аппетита утром, как обычно, нет. Феликс отпивает кофе и недовольно доливает в него ещё молока.       — Твоя мама говорит, что вредно пропускать завтрак, — слышится всё тот же меланхоличный тон с кухонной тумбы.       Феликс закатывает глаза.       — Ты подрабатываешь моей совестью, Морган? Если бы я хотел послушать нравоучения, я бы позвал…       Феликс улавливает напряжение в лице парня и немедленно оборачивается: на пороге со сложным выражением стоит мама. Заметив его внимание, она вымученно улыбается.       — Ты же не забываешь принимать свои таблетки?       Феликс поджимает губы и качает головой.       — Почему ты не сказал, что они перестали помогать? — продолжает допытываться мама. Тон её голоса очень осторожен, будто бы она говорит с бомбой, готовой взорваться от каждого неосторожного слова, и в этом её навыке чётко чувствуется рука доктора.       Феликс мог бы сказать, что таблетки никогда не действовали, и давняя травма ни при чём, но бросил попытки убедить окружающих в реальности Моргана ещё лет шесть назад.       — Ты же знаешь, что я ненавижу, когда ты тащишь меня к врачу, — бормочет Феликс, зная, что врать бессмысленно.       Мама тяжко вздыхает, переводит взгляд на нетронутую тарелку с яичницей и хмурится.       — Завтрак — главная часть дня, помнишь?       Морган довольно хмыкает и без единого звука спрыгивает с кухонной тумбы. Он едва успевает увернуться от потянувшейся к чашке матери Феликса и выходит из маленькой кухни, чтобы не мешаться под ногами. Помнится, он жаловался, что в проходящем сквозь тебя человеке приятного мало.       Под пристальным материнским вниманием Феликс закидывает в рот яичницу, почти не жуя, и покидает комнату вслед за Морганом — без его близости всегда становится не по себе, точно под кожей начинают копошиться крошечные букашки. Мать спишет торопливость на спешку, но Феликсу и правда уже пора бежать.       Школа сегодня жужжит как улей. Так всегда бывает, когда кто-то приносит свежие сплетни. Феликс замечает перемены в привычном поведении окружающих: одноклассники собираются кучками и возбуждённо обсуждают что-то вполголоса. В такие дни не важно, кто кого ненавидит, — все поглощены перемыванием чьих-то косточек. Что случилось на этот раз? Откровенно говоря, Феликса это совсем не волнует с тех пор, как вот так же шептались по углам из-за его травмы. Он рано понял, что когда кого-то видишь только ты, это удивительным образом распугивает окружающих. Быть аутсайдером — незавидная доля, но в какой-то момент Феликс провёл параллель между своей школьной ролью и существованием Моргана, и это развеселило его. Словно призрак делился с ним своей невидимостью. Тогда, несколько лет назад, Морган расстроился, услышав такую идею, но с тех пор Феликс легче переносил глухую стену игнорирования, и больше они к этому вопросу не возвращались.       Школьные будни всегда ползут скучно и уныло. Не имея возможности поговорить с Морганом, Феликс наблюдает за ним исподтишка. Обычно он всегда рядом — слушает учителя или тихие разговоры одноклассников, смотрит на всех печальными карими глазами. Сегодня он бродит по классу, тянется вдоль подоконников и поглядывает в окно, изредка бросает взгляд на перешёптывающихся людей. Морган выглядит взвинченным настолько, насколько позволяет его меланхоличная натура, и это необычно.       Феликс сосредотачивает внимание на нём: сжатые в прямую полоску губы, напряжённый взгляд из-под слегка нахмуренных бровей. Что Морган высматривает за окном? Из-за дальней парты виднеются лишь кроны желтеющих деревьев.       ― Нашли что-то интересное?       От голоса над головой Феликс вздрагивает. Учитель раздражён тотальным равнодушием к своей персоне и явно ждёт ответа.       ― Возможно. Ещё не определился.       Откуда-то спереди доносится пара смешков, и лицо учителя краснеет от злости. Феликс поздно понимает, что следовало промолчать: Старичок, которому давно пора на пенсию, видит дерзость в каждой невинной фразе.       ― Тогда соизвольте определиться с темой для доклада по политике Германии в двадцатом веке. Назначаю вам рандеву завтра сразу после последнего звонка.       Завтра?! Он что, должен весь вечер убить на доклад по истории?       Феликс шумно выдыхает и кивает, опасаясь лишний раз открыть рот. Все знают, что Старичка лучше не злить, иначе можно целый месяц ходить к нему на рандеву с дополнительными домашними заданиями.       Учитель с чувством собственного достоинства продолжает вести урок, а Феликс старается не оборачиваться к окну, хотя искренне не понимает, чем сумел вывести учителя из себя.       ― Старичок сегодня беспричинно лютует, ― тихо ворчит Феликс, когда после нескольких уроков ему приходится сидеть в школьной библиотеке и писать доклад вместо того, чтобы пойти домой и как следует отдохнуть. Это было бы не так уныло, если бы у Старичка не было таких же древних, как он сам, запросов. А именно: доклад обязательно должен быть написан от руки и с использованием только определённых книг из библиотеки ― никаких современных технологий. Конечно, Феликс мог бы переписать первую же статью из Википедии, но что-то ему подсказывает, что каждое слово в каждой местной книге учитель за столько лет выучил на зубок.       ― Сегодня все на взводе, ты заметил? ― Морган тоже шепчет, хотя ему это совсем не обязательно, и от этого выглядит ещё более встревоженным. ― Наверное, ты стал последней каплей.       ― Ты и сам сегодня сам не свой, ― поделился тревогами Феликс, и на душе сразу стало легче.       ― Разве? Просто пытался понять, что происходит.       ― И что узнал?       Морган пожимает плечами и бесшумно присаживается на стул рядом.       ― Ничего особенного, просто сплетни, ― его взгляд плывёт по трём плотным изданиям старых учебников по истории на столе. ― Я имел в виду, что тебе не нужно было ворон ловить на уроке, тогда и не пришлось бы засиживаться здесь допоздна. Постарайся закончить до темноты.       ― Единственная ворона, которую я пытался поймать, ― это ты, ― Феликс смущённо улыбается, гадая, будет ли замечен неоднозначный подтекст фразы. От волнения ладони становятся влажными. В библиотеке и без того душно, и Феликс закатывает рукава рубашки до локтя, радуясь, что можно заняться хоть чем-то в ожидании ответа.       ― Может, мне перестать ходить с тобой на уроки, если я тебя отвлекаю?       ― Нет, я не это имел… ― Феликс испуганно вскидывает взгляд на Моргана, но замечает весёлые искорки в его глазах и осекается. ― Ты дразнишь меня! Морган смеётся, и это самый прекрасный звук на свете. Невозможно слышать его и не отвечать тем же. Глядя на эту улыбку, Феликс понимает, что значит глупое выражение «бабочки в животе». Все невзгоды и тревоги дня отступают на задний план, и даже глупый доклад по истории кажется сущей мелочью ― в конце концов, даже здесь Морган с ним.       А затем волшебство момента рушится со звуком шагов библиотекаря. Пожилая дама выглядывает из-за стены соседнего зала.       ― Молодой человек, потише! В библиотеке запрещено разговаривать по телефону!       ― Простите.       Женщина смеряет Феликса строгим взглядом и уходит обратно. Тот снова улыбается и шепчет:       ― Я не по телефону разговариваю, а с воображаемым другом вообще-то. Можете обсудить это с моим психотерапевтом.       Морган хмурится.       ― По-моему, мы уже обсуждали, что я не воображаемый.       Феликс улыбается шире.       ― А теперь я дразню тебя.       Со вздохом он возвращается к работе над докладом. Политика ― дело скучное. Феликс пытается сокращать, потому что от длительной писанины болит кисть. Он делает перерыв и разминает руку. Глаза невольно замечают знак соулмейта немного ниже локтя левой руки — некрупный тёмный рисунок, напоминающий по форме перевёрнутую кверху запятую. Проблемы с учёбой плавно отходят на второй план, когда Феликс опять вспоминает, что умудрился в детстве пропустить встречу со своей родственной душой. Ещё лет пять назад он не понимал, почему так расстроены родители, а сейчас вид закрашенного знака вгонял в тоску и его самого.       Символ на руке заполнялся краской лишь единожды — при первом контакте с соулмейтом. Судьба не даёт вторых шансов, если ты был так невнимателен, что упустил предназначенного тебе человека, но как же это несправедливо… Феликсу было всего восемь, и в том возрасте он совсем не понимал важности миниатюрной метки на руке. Сейчас ему шестнадцать, и он уже никогда не почувствует, каково это — иметь с кем-то глубокую связь, красной нитью тянущуюся сквозь века.       Ну, по крайней мере, полное одиночество ему не грозит: Феликс поднимает взгляд на Моргана, вездесущей тенью следующего за ним последние восемь лет.       Хотя если и сравнивать Моргана с чем-либо, то он скорее напоминает концентрированный солнечный свет, жидкий янтарь, плещущийся в кубке, с этими своими буйными кудрями цвета зрелой пшеницы. В последнее время они совсем не дают Феликсу покоя, к ним хочется прикоснуться. Почему-то кажется, что волосы Моргана должны быть мягкими, но Феликс никак не может припомнить среди десятков прошлых прикосновений нужное. Он знает, что кожа у Моргана настолько обжигающе холодная, что хочется отдёрнуть руку, и сам призрак этого стесняется. Знает, что из всех людей и предметов только Феликс по необъяснимым обстоятельствам может контактировать с Морганом. А такой мелочи, как ощущение этих очаровательных кудряшек под пальцами, не знает. Феликс уже собирается исправить это досадное недоразумение, когда замечает, что взгляд Моргана прикован к его, Феликса, метке на предплечье. Тёплые карие глаза подёрнуты такой тоскливой дымкой, что все глупые прихоти вылетают из головы.       Морган чувствует чужой взгляд и грустно улыбается. Он слышал прежде рассказ, как знак закрасился, когда ещё ребёнком Феликс попал в больницу, а вышел уже с потерянным где-то соулмейтом.       Мысли озаряются идеей, что раньше не приходила в голову.       — А у тебя был соулмейт?       Морган смотрит почти что с ужасом — на его лице больше ни капли привычной меланхолии, лишь непонятная внутренняя борьба. Он интенсивно качает головой, но тут же закатывает рукав белой рубашки и демонстрирует заполненную метку — совсем такую же, как у Феликса, только перевернутую вниз.       — Я умер, — Морган издаёт горький смешок. — Столкнулся с ним в школьном коридоре и тут же потерял. Встретил учительницу, которая обещала помочь мне найти его… Всего лишь завтра. Но до завтра я не дожил.       Феликс до боли закусывает губу, жалея, что вообще поднял эту тему. Многие не находят родственных душ, но если у кого-то всегда есть надежда на чудо, то Морган уже мёртв и почему-то не может покинуть этот мир, чтобы дождаться соулмейта где-то в более приятном месте.       Они оба молчат. Феликс сглатывает ком в горле и тянется к руке Моргана, переплетает пальцы в жесте поддержки и чуть сжимает. Сверхъестественный холод впивается в кисть, но Феликс радуется этому с каким-то мазохистским удовлетворением, будто он может вытянуть этот мороз из тела призрака и снова сделать его живым. Морган совсем не сопротивляется, лишь хмурится, закрыв глаза, и от этого ситуация вовсе становится похожей на сон.       Наконец он медленно поднимает веки и устремляет взгляд в окно, точно стараясь не смотреть на Феликса, и его лицо снова приобретает встревоженный вид.       ― Начинает смеркаться. Заканчивай доклад и пойдём домой, ― говорит он и высвобождает руку из хватки Феликса, чтобы подойти к окну. И почему его туда так тянет? Может быть, ему смертельно скучно? Подгоняемый этой мыслью, Феликс за пятнадцать минут заканчивает доклад.       — Лишь бы не забыть остаться завтра после уроков и сдать этот долбанный доклад, — ворчит Феликс, когда они идут по школе к выходу.       — Тебе разве не пора домой? — вдруг доносится голос спереди.       Морган сильно вздрагивает и как-то странно смотрит на владелицу голоса. Феликс отмечает это лишь на миг, помня, что не стоит задерживать взгляд на том месте, где для всех окружающих пустота.       — Я как раз шёл домой, — он искренне улыбается потревожившей его учительнице. Ингрид Вернер. Феликс помнит её ещё с младших классов, когда она два года вела у них уроки. Они были первым классом, который доверили молодой Ингрид, и учительница разрешила детям называть себя просто по имени. Феликс вспоминает об этом с теплом, глядя на классную комнату за спиной женщины. До случая с сотрясением мозга, после которого Феликс начал твердить, что видит странного парня, у них были неплохие отношения.       В глазах Ингрид тоже проскальзывает узнавание, и она улыбается.       — Неужто прилежный ученик?       Феликс фыркает, и та понимает всё без слов.       — Ладно, не смею больше задерживать, беги домой, — Ингрид машет рукой на прощанье и идёт по коридору направо.       Феликс поворачивается к Моргану и видит на его лице всё то же застывшее выражение.       — Что случилось? Знаешь её? — Феликс перенимает его эмоциональное состояние и тоже начинает нервничать.       Морган слабо кивает.       — У меня дежавю, — шепчет он. С полуоткрытых губ срывается рваный выдох, почти настоящий, почти живой. — Послушай, может быть…       — Дежавю? — переспрашивает Феликс. В голове, точно звёзды, вспыхивают крупицы той информации, что он знает о Моргане. Его жизнь — прошлая, живая жизнь, охраняется лучше адских врат, и потому Феликс хватается за любую возможность. — Это та самая учительница? У которой ты спрашивал про соулмейта?       Морган медленно отрывает взгляд от поворота, за которым скрылась женщина, и замечает горящего энтузиазмом Феликса.       — Что ты собираешься сделать? — с опаской спрашивает он, но понимает, что уже поздно: если этот упрямый парень вбил что-то себе в голову, его не остановить. Всегда так было.       Феликс срывается с места и пулей летит туда, куда только что ушла Ингрид. Он настигает её в конце коридора и, запыхавшись, выдаёт:       — Извините, можно я задам странный вопрос?       Женщина удивлённо кивает.       — Когда-то давно, больше восьми лет назад, к вам подходил ученик, старшеклассник, и вы пообещали помочь найти ему соулмейта, помните?       Лицо учительницы белеет, застывает как восковая фигура. Голос дрожит, пока она отвечает:       — Не представляю, откуда ты это знаешь, но оставьте уже бедного мальчика в покое! Он вам не тема для пересудов!       Развернувшись на каблуках, она гневно шагает прочь, оставляя ошарашенного Феликса позади. Пересудов? Кто-то ещё интересовался Морганом? Нет, быть того не может. Кто ещё мог знать эту историю? Скорее всего, Ингрид просто не поняла, о ком говорит Феликс, и неудивительно, учитывая, сколько времени прошло.       — Мне кажется, она не помнит…       Морган только вздыхает.       — Я просто подумал, что ты бы хотел узнать своего соулмейта даже спустя столько лет, — Феликс воспринимает это по-своему и принимается оправдываться. — Хотел помочь.       — Я это ценю, — Морган грустно улыбается, — но лучше не надо, хорошо?       Этого Феликс обещать не может. Как ещё ему узнать о Моргане больше, если тот держит рот на замке? Как ещё дать понять, что ему важно всё, что связано с Морганом?       — Пошли домой, — подводит итог он.       — Подожди, может, лучше позвонишь маме, и пусть она заедет за тобой? Уже поздно, это небезопасно.       Феликс в недоумении косится в сторону окна.       — Не так уж и поздно. Даже не стемнело.       Морган снова вздыхает.       — Феликс, пожалуйста.       Он определённо ведёт себя странно с самого утра.       — Ладно, звоню маме.       Весь ужин мама не спускает с Феликса цепкого взора, и это понятно: сначала он утаивает, что снова начались «галлюцинации», потом просит забрать его со школы, хотя обычно настаивает на том, чтобы ходить самостоятельно. Теперь он под её пристальным вниманием, а потому Морган предусмотрительно остался в комнате, чтобы не давать матери лишний повод для беспокойств. Вот только это не помогает. Феликс раз за разом машинально шарит глазами по комнате и лишь потом вспоминает, что Моргана на кухне нет.       После ужина в попытке задобрить маму он широко улыбается и вызывается мыть посуду.       Морган появляется, лишь когда родители разбредаются по своим делам.       — Вот уж не думал, что мне придётся прятаться, когда я… — он осекается на полуслове, и Феликс оборачивается. Что-то привлекает внимание Моргана на кухонной тумбе около микроволновки. Газета? Журнал? Рассмотреть не получается, потому что он тут же перекрывает собой обзор и продолжает разговор как ни в чём не бывало. — Когда я уже призрак.       Феликс ставит последнюю тарелку на сушилку и пытается заглянуть за спину Моргана, где только-только скрылась заинтересовавшая его газета.       — Что там?       — Ничего, — быстро выпаливает тот и сдвигается в сторону, явно пытаясь что-то скрыть. Он весь день ведёт себя ужасно странно, но в этот раз Феликс намерен докопаться до правды. Зачем призраку вообще понадобилось что-то скрывать? Он не относится к этому миру уже восемь лет как минимум. Или пытается защитить его? Тогда Феликс тем более хотел знать, что случилось.       — Если ничего, зачем прячешь?       Морган неловко отводит глаза, но не отходит. Тогда Феликс ныряет в сторону и заглядывает за его плечо. На тумбе и правда лежит газета, самая обычная, которую папа читает по утрам. Вот только на первой полосе улыбается Морган.       — Не смотри! — перед глазами появляется то же лицо, только настоящее. На нём ни тени улыбки: он зол и расстроен.       — Не читай её! — Морган впервые за восемь лет кричит. Впервые его эмоции не сонная тень самих себя, а яркий фонтан. — Я не хочу, чтобы ты знал об этом!       Но заголовок уже отпечатался на веках Феликса. Крупные жирные буквы складываются в слова: «Останки пропавшего мальчика найдены при застройке парка».       Феликс оторопело отшатывается назад. Реальный и призрачный мир сталкиваются на глазах, и он оказывается к этому не готов. Да, он и прежде замечал, что Морган замыкается, когда разговор заходит о его прошлом, но почему-то смерть видится шуткой, когда имеешь дело с призраком. Кажется, что такое сияющее солнце с удивительно спокойным взглядом может однажды лишь тихо уснуть и не проснуться, и никак иначе. Ужасающие слова вроде «останки» и «пропавший» ни в коем случае не могут относиться к тому, кого знает Феликс. Разве может улыбаться тот, чья жизнь омрачена чужой бесцельной жестокостью?       — Почему? — одними губами шепчет он, и сам не до конца понимает, что хочет спросить: «Почему ты ничего не рассказываешь?», «Почему не хочешь, чтобы я прочитал?»… Наверное и то, и другое.       Морган молчит. Кусает губу, медленно качает головой и шепчет:       — Я не могу…       И Феликс понимает всё. Видит это в его глазах. Морган прошёл через нечто чудовищное. И он хочет забыть об этом, закопать воспоминание под толщей повседневных забот и событий, но Нечто просачивается ядом, отравляет мысли, сковывает дыхание. Вопреки собственному желанию он помнит всё: ужас, безысходность, угасающую надежду на спасение, боль. Помнит свои сбивчивые мольбы и вопросы, что беспорядочно носились в голове. Почему именно он? За что?       В памяти Моргана раскалёнными прутьями выжжена собственная смерть. Убийство. И он не подпускает к ней никого как к открытой воспалённой ране. Морган дрожит. Хрупкий, испуганный, одинокий. И Феликс крепко прижимает его к себе, не боясь, что мама вернётся в кухню и увидит странное зрелище. Не сейчас, когда Морган выглядит таким сломленным.       Холод впивается в тело сквозь футболку, но Феликс этого будто бы не чувствует. Он мысленно проклинает того, чья рука поднялась на беззащитного подростка. Кошмарно. Бесчеловечно. Где бы он ни был сейчас, Феликс надеется, что Вселенная с лихвой вернёт ему страдания. Если бы только он мог узнать больше…       Нет. Он не заставит Моргана снова вспоминать об этом. Может быть, когда-нибудь призрак сам захочет об этом поговорить, а до тех пор всё, что можно было сделать, — это быть рядом, успокаивающе поглаживая по спине.       Плечи под ладонями Феликса постепенно перестают дрожать, шею щекочет прерывистое холодное дыхание. Так странно ощущать, как дышит призрак. По коже бегут мурашки. Не только от холода. С большим опозданием доходит, что вот так близко они были в последний раз года два назад, когда Морган ещё не пресекал попытки любого физического контакта.       Феликс неожиданно остро чувствует тело, каждую точку соприкосновения: от щекочащих ухо кудрей до леденящей груди. Поднимается неловкость. Он чуть неуклюже отстраняется и заглядывает Моргану в глаза, чтобы оценить его состояние.       Зря он это сделал. Лицо напротив так близко, что можно разглядеть каждую редкую веснушку на оливковой коже.       К щекам Феликса стремительно приливает кровь.       Со спины его рука плавно перемещается на плечо, едва касаясь холодной кожи, скользит по шее и замирает на щеке. Он больше не имеет власти над собой под гипнотическим влиянием этой близости. Где-то на задворках сознания вопит мысль, что происходящее не может быть правдой, что сейчас Морган мягко отстранится и сделает вид, что ничего не произошло, но тот прикрывает глаза и податливо склоняет голову к ласкающей его руке. Внутри Феликса взрывается бомба непреодолимого восторга. Дыхание перехватывает, и сердце так сильно заходится в груди, что в один миг ему кажется, что он сейчас умрёт. И это будет самая счастливая, пусть и глупая, смерть в мире. И в таком случае Феликс не хочет сожалеть об одном так и не совершённом поступке.       Он прикасается губами к губам Моргана и замирает на удивительно долгий миг. Закрывает глаза, растворяясь в моменте, чувствуя, как крошечные льдинки покалывают нежную кожу. Запоминает ощущения, которые точно будет вспоминать всю оставшуюся жизнь.       А затем Морган отвечает. Целует его медленно-медленно, до исступления нежно, как Феликс не мог себе и представить.       Остаток вечера проходит чудесно: никаких газет и разговоров о смерти, только чуть мечтательная улыбка и светло-карие глаза с меланхоличным взглядом. Метка на предплечье фантомно зудит. Разве влюбиться в другого — это не предательство по отношению к соулмейту? Об этом Феликс старается не думать, но гнетущее чувство не отпускает его до самой ночи.       И лишь уже в постели на грани сна события дня выстраиваются в единую цепочку: статья в газете, взбудораженные школьники, нервное поведение Моргана и его просьба не возвращаться домой одному. И Ингрид! Вероятнее всего, она решила, что Феликс — один из тех подростков, что готовы перейти любые грани, лишь бы разузнать подробности нашумевшей новости, но он подойдёт к ней завтра и объяснит, что она поняла всё неверно. И тогда, может быть, она всё же поможет найти соулмейта Моргана. Или нет. В любом случае, эту историю нужно закрыть, иначе Феликса никогда не отпустит ощущение, словно он забрал то, что ему не принадлежит, — чужую родственную душу.       — Пожалуйста, я прошу всего несколько минут, — Феликс упрямо стоит в дверях класса, не позволяя Ингрид выйти. — Вчера у нас произошло недопонимание, но мне не разобраться без вашей помощи. Я понимаю, что в это трудно поверить, но вчера я даже не знал про статью в газете. Я не один из тех, кто гоняется за новыми сплетнями. Я просто хочу довести до конца то, что начал Морган.       — Не понимаю, откуда ты это знаешь, — Ингрид недоверчиво складывает руки на груди. — Не помню, чтобы кто-то ещё слышал наш с ним разговор. А сам ты восемь лет назад был ещё слишком мал, чтобы… — она вдруг замолкает, запнувшись о какую-то мысль, а затем вздыхает. — Не понимаю, зачем тебе это нужно. Ты его родственник?       — Нет. Я знаю, что мою заинтересованность сложно объяснить, но это ведь никому не навредит.       — Никому, кроме его соулмейта. Представь, каково узнать, что твоя родственная душа погибла, когда ты был совсем ребёнком.       Феликс уныло молчит. У него больше нет аргументов.       Морган стоит чуть поодаль, всем своим видом показывая, что он против этой затеи. Ещё утром они повздорили на эту тему. Феликс искренне не понимает отсутствие его любопытства. Тихий внутренний голос шепчет, что виной тому уже занятое сердце Моргана, но позволять себе надеяться страшно.       — Ладно, — сдаётся Ингрид. — Зная твоё упрямство, буду с тобой откровенна. Я не могла бы тебе помочь, даже если бы хотела. Я не знаю, кто его соулмейт.       Феликс бросает взгляд на Моргана и видит выражение лица, по которому читается: «Ну я же говорил». Почему он не сказал этого сразу? Утреннего спора можно было бы легко избежать.       — Он попросил меня помочь, — продолжает Ингрид, — но сам видел только внешность. Мы должны были посмотреть фотоальбомы классов в библиотеке, но время было уже позднее. Договорились встретиться завтра, а потом…       Она замолчала, но трудно было не догадаться, что произошло потом. Морган пропал на восемь лет, а вчера стал темой для первой полосы местной газеты.       — Вы его знали? — спрашивает Феликс. Разговаривать с кем-то о Моргане — волшебное чувство, подтверждение тому, что он не плод воображения, а по-настоящему существовавший человек. Это ощущается так, словно тебе снится чудесный сказочный сон, а потом ты просыпаешься и видишь то же в реальности.       — Нет, я пришла преподавать в школу, когда он был уже подростком, а я знала только младшие классы. Мы встретились тем вечером впервые.       Взбудораженный парень в крыле малышей сразу привлёк моё внимание.       Феликс удивляется.       — Что он там делал?       Ответ очевиден, но хочется услышать подтверждение.       — Хватит, — доносится раздражённый голос Моргана, но Феликс не обращает на него внимания, всё ещё злясь, что тот скрыл от него так много фактов. — Искал соулмейта, конечно. Он сказал, что это был мальчишка лет восьми-девяти. Тёмные волосы, невысокий — таких только в моём классе было человек пятнадцать, поэтому так сразу и не определишь, — отвечает Ингрид. Её взгляд в задумчивости скользит по партам, точно она помнит всех темноволосых мальчиков, когда-то сидящих за ними, а затем останавливается на Феликсе. Секунда — и по лицу учительницы проскальзывает замешательство. — Феликс, а у тебя уже нашёлся соулмейт?       — Хватит, пошли отсюда! — Морган откровенно злится. Кто бы мог подумать, что он так умеет? Почему ему так не нравятся разговоры о соулмейтах? Сейчас речь даже не о нём.       Феликс делает вид, что не слышит его, и закатывает рукав рубашки, чтобы продемонстрировать метку Ингрид.       — Нашёлся и тут же потерялся, — он улыбается по отработанной привычке, иначе со всех сторон посыпятся надоедливые сочувствия. — Это произошло давно, в детстве, когда я ещё не особо следил за меткой.       — Феликс! — в голосе Моргана звучат панические нотки, и Феликс, наконец, смотрит в его сторону. В этот момент он выглядит как настоящий призрак: бледный и до смерти испуганный.       Звенит звонок на урок, но никто не двигается с места.       Следующий вопрос Ингрид звучит предельно мягко.       — Насколько давно?       И в этот момент Морган теряет терпение: он хватает Феликса за руку и тащит из класса, наплевав на то, как это выглядит со стороны.       — Простите… — рассеянно извиняется Феликс, но не сопротивляется. Ему и самому уже не хочется здесь оставаться. Внутренности сантиметр за сантиметром сковывает холод, который не имеет никакого отношения к прикосновению призрака. В голове звенит последний вопрос Ингрид: «Насколько давно?»… Мерзко, как гвоздём по стеклу.       — Ты куда? — спрашивает Морган, и Феликс замечает, что его уже давно не тащат за собой как воздушный шарик. Наоборот, он сам стремительно идёт прямо к выходу из школы.       — Домой, — осознаёт он.       По пути разговор с Ингрид крутится в голове: восемь лет назад, темноволосый мальчик, схожий возраст. Мама была уверена, что метка Феликса закрасилась в больнице, куда он попал с сотрясением мозга после неудачного урока физкультуры. И Феликс верил ей. Но что, если она ошибалась?       Факты складываются в голове в единую картину, но Феликс отказывается верить. Потому что это будет значить, что Морган знал обо всём восемь лет и молчал.       Но иначе почему только он мог видеть призрака?       Думать об этом снова и снова, сомневаться, гадать — невыносимо. Феликс забирается на кровать и прижимает колени к груди, утыкается в них лбом.       Спрятаться от самого себя не получается.       Он смотрит на ютящегося у стены Моргана, который словно только и мечтает, что слиться с ней. Он не произнёс ни слова со школы.       Ингрид не может быть права со своей невысказанной догадкой. Всё это не может быть правдой, но почему тогда Морган выглядит таким виноватым?       Феликс боится спрашивать. Язык прилипает к нёбу, стоит только подумать об этом, но голова взорвётся, если он не узнает правду прямо сейчас.       — Скажи, что ты не мой соулмейт.       Он просит тихо. Это почти мольба, но Морган вздрагивает как от крика.       Феликс медленно, заторможенно качает головой. Это кажется невозможным, несмотря на идеально складывающиеся факты.       — Почему ты ничего не сказал? — собственный голос звучит иссушённым, безжизненным. Осознание ещё не дошло до Феликса в полной мере, но он чувствует его приближение как надвигающийся шторм. Морган молчит, глядя в пол, и это только подливает масла в огонь. Неужели он даже сейчас, как обычно, оставит всё без объяснений? Неужели Феликс не достоин даже взгляда?       — Посмотри на меня.       Морган покорно поднимает глаза. В них та беспредельная грусть, которая всегда добавляла ему очарования. Проносится мысль, что именно боль от скрываемой тайны заставляет его печалиться, но Феликс не даёт сочувствию захватить себя. Глядя Моргану прямо в глаза, он срывающимся голосом повторяет вопрос.       — Почему ты не рассказал мне?!       — Потому что я мёртв, Феликс, — на грани слышимости шелестит ответ, и поднимающаяся буря внутри в один миг гаснет. Фраза повисает в воздухе, точно подвешенная на паутинке. — Потому что я не хотел лишать тебя надежды. Потому что моё присутствие портит тебе жизнь. Потому что мы не можем быть нормальной парой. Потому что мне невыносимо видеть тебя расстроенным.       Феликс низко опускает голову, прячет выступившие слёзы.       Это несправедливо. Так несправедливо, что хочется кричать, бить кулаками в стену, но он только до скрежета сжимает зубы. Морган лишь уверится в своих словах, если устроить истерику.       Боль в груди разрастается, поглощает Феликса с головой. Память подбрасывает картины из прошлого, словно задалась целью добить его окончательно. Первая встреча на школьном крыльце. Восьмилетний Феликс три дня пролежал в больнице, а потом ещё три провалялся дома под строгим надзором матери, и вот, наконец, он мчится в школу. На верхней ступени он едва не сталкивается с каким-то старшеклассником, и ситуация кажется ужасно знакомой. Точно! В свой последний день в школе он уже врезался в этого парня. Парень оборачивается.       Феликс помнит всё, что связано с Морганом: первый раз, когда заставил его улыбнуться, или как они смотрели фильмы до глубокой ночи, когда родители оставили его одного на уик-энд. Помнит и сеансы психотерапии, где его пытались убедить, что парень, которого видит только он, ненастоящий. Помнит сомнения в собственной адекватности и безгранично печальные глаза Моргана. Вот только никак не может вспомнить момент, когда при мысли о нём сердце впервые пропустило удар. Может, его и не было? Может, Феликс всегда чувствовал родственную душу?       А чувствовал ли он смерть Моргана? Из первого дня в больничной палате Феликс помнит только тошноту и испуганное лицо матери, кружащее перед глазами. Если что-то и оборвалось внутри него вместе со смертью соулмейта, он этого не заметил. И это тоже отвратительно несправедливо. Разве такие кошмарные вещи не должны сотрясать чей-то мир?       А потом Феликса охватывает злость. На себя — что не догадался сам, на Моргана — что не набрался храбрости сказать раньше, даже на мать, которая внушила ему, что соулмейта он потерял в больнице, но больше всего — на убийцу. Феликс не знает точно, что произошло восемь лет назад, но ненавидит его всеми фибрами души за всю ту боль, что прячется за грустными тёпло-карими глазами. Ненавидит за то, что чья-то жестокость в один миг лишила его самого дорого, что могла подарить ему судьба, ― родственной души. История никогда не заканчивается смертью одного человека, за ней обязательно тянется вереница искривлённых связанных с ней жизней. Думал ли об этом тот человек или бездумно приносил жертву внутренним демонам?       Феликс вздрагивает, когда холодные пальцы мягко касаются его головы. Голос Моргана звучит невероятно нежно, когда он начинает говорить.       ― Я думал о тебе в свою последнюю минуту. Думал, что даже имени твоего не знаю, и так жаль, что уже не смогу узнать. Думал, что это так несправедливо, что я должен отказаться от тебя, когда почти нашёл. Я подумал, что так хотелось бы увидеть тебя ещё хотя бы раз, но тут же понял, что мне никогда не хватит одного единственного взгляда. Я хотел видеть тебя каждый день, хотел смотреть, как ты растёшь и взрослеешь, становишься из сорванца немного неловким юношей, затем ― взрослым мужчиной. Я хотел узнавать о тебе всякие мелочи: что ты любишь есть, чем ты занимаешься в дождливую погоду. Я не знал, кем мы были в прошлой жизни, но безумно хотел увидеть, кем ты станешь в настоящей.       Феликс поднимает голову. От этой исповеди сердце разрывается на части, но он жадно вслушивается в каждое слово. Морган стирает слёзы с его щеки так бережно, словно имеет дело с тончайшим хрусталём, и не перестаёт говорить, словно боится, что больше не решится на откровенность, если вдруг замолчит.       И Феликс как наяву представляет всю ситуацию от его лица: школьный коридор, и в него на всей скорости врезается несуразный восьмилетка, который сам же при этом громко возмущается и убегает дальше. Морган кривится и потирает спину — вот же костлявый ребёнок. Останется огромный синяк — это можно предсказать с полной уверенностью, но парнишке и самому досталось: тот потрусил к выходу, едва заметно припадая на левую ногу.       — Школота совсем оборзела, — ворчит Морган.       Боль не проходит, и к ней присоединяется лёгкое жжение в области предплечья. Такое бывает, когда пережмёшь руку, а затем кровоток начинает активно восстанавливаться. Морган машинально трёт покалывающую кожу, краем глаза ловит тёмную отметину чуть ниже локтя и застывает. Во рту пересыхает, голова начинает кружиться, а сердце набирает такую скорость, точно собирается как следует разогнаться и выбить грудную клетку.       Морган цепляется дрожащими руками в лямку рюкзака и очень медленно выдыхает, понимая, что всё это время не дышал.       Этот младшеклассник — его соулмейт?       Этот грубиян и непоседа?       Морган касается пальцами губ, растянувшихся в улыбке, и глубоко вдыхает воздух, чувствуя, как радость наполняет лёгкие. А в следующую минуту срывается и несётся по тому же пути, по которому недавно убежал мальчишка: нужно успеть его перехватить, узнать имя, класс, адрес… Узнать о нём каждую мелочь!       Но в школьном дворе пусто. Звонок прозвенел ещё пять минут назад, и лишь редкие школьники опаздывают на уроки.       Куда мог деться только-только обретённый соулмейт? Морган оббегает вокруг школы, но там ни намёка на малышню, поэтому возвращается в школу, но в коридоре как назло натыкается на директрису. Та почти терпеливо выслушивает возбуждённые объяснения Моргана, но всё же отправляет его на урок, вполне справедливо заметив, что поиски он может продолжить и на перемене, — соулмейт никуда не денется, раз уж он учится в этой школе.       Сгорая от нетерпения, Морган бегает по зданию каждую перемену, а затем остаётся до позднего вечера. Школа уже опустела, закат окрашивает стены в медные оттенки, плавно переходящие в синеву, но желание найти хоть намёк на того мальчишку заставляет бродить по коридорам и вглядываться в фотографии на стенах и в расписание.       Наконец припозднившийся ученик привлекает внимание учительницы младших классов. Она с подозрением подходит к бродящему, точно призрак, по детскому крылу старшекласснику.       — Тебе разве не пора домой? Уже довольно поздно.       Морган вздрагивает от неожиданности: слишком погрузился в чтение списка класса. В нём греется надежда, что даже имя соулмейта будет звучать по-особенному. За окном уже темнеет, и это чуть отрезвляет, но Морган делает последнюю на сегодня попытку.       — Утром я встретил соулмейта, но не успел ничего о нём узнать. Он явно младшеклассник, но я весь день не могу его найти. Может быть, он даже ваш ученик…       Лицо женщины смягчается, проступает понимающая улыбка.       — Как он выглядел?       — Ростом мне по грудь, тёмно-русые волосы, едва не сбил меня с ног, — Морган замолкает, понимая, что под такое описание может подойти каждый третий ребёнок, но разве он виноват, что не присматривался?       — В архиве есть фотоальбомы со всеми учащимися, — учительница смотрит на часы на запястье и продолжает, — но он уже закрыт. Подойди ко мне завтра, и мы вместе найдём твоего соулмейта, хорошо?       Морган неконтролируемо улыбается.       — Конечно! Спасибо!       Домой он не идёт, а будто бы парит над землёй. Каждая клеточка тела трепещет в предвкушении, желудок сводит от приятного волнения.       У них с соулмейтом довольно большая разница в возрасте, придётся подождать, но Морган даже это находит забавным: интересно будет наблюдать за тем, как из этого наглющего сорванца вырастет мужчина.       И нужно будет обрадовать маму, что он нашёл родственную душу. Свою она так и не встретила и поэтому уже заранее переживала за сына.       Когда рядом останавливается машина, он по-прежнему улыбается.       Феликс прикрывает глаза, пытаясь выбросить из головы эту картину и все последствия.       ― Ты был моим последним желанием, ― шепчет Морган.       ― И поэтому ты здесь? ― почему-то тоже шепчет Феликс.       ― Я не знаю… Разве это важно, если из-за этого я могу быть с тобой?       Морган подаётся вперёд и целует Феликса, но тут же отстраняется, выглядя смущённым.       ― Это очень неприятно? ― спрашивает он, чем вызывает лишь недоумение.       ― Неприятно что?       ― То, что я холодный.       Несмотря на ситуацию, Феликс находит это умилительно забавным и не может сдержать улыбку.       ― Нет, это приятно.       Морган робко улыбается в ответ и тянется за новым поцелуем. Этот поцелуй категорически отличается от вчерашнего: в нём нет неуверенности и мыслей о неправильности происходящего. Сегодня Феликс точно знает, кто занимает мысли Моргана, и это вызывает новый для него восторг. Это чувство смешивается с горечью от осознания того, что всё это могло происходить по-другому, но Феликс напоминает себе, что физическая оболочка родственной души не важна, нужно просто сделать её счастливой. Он притягивает Моргана ближе и позволяет прикосновениям его губ выместить из головы все переживания. Лишь бы это работало в обе стороны.       Целовать его ― так правильно, так естественно, будто Феликс был рождён только для этого. В какой-то степени так и есть, и это наполняет уверенностью. Он зарывается пальцами в пшеничные кудри, мягкие и холодные, точно Морган только-только вернулся с промёрзшей улицы. Одно осознание, что теперь можно делать так в любой момент, туманит разум. Феликс приоткрывает рот и чувствует, как чужой язык проникает внутрь. Странноватое ощущение. Мысль об этом выметается из головы, когда ладони Моргана забираются под рубашку. Ледяные прикосновения ощущаются особо остро на разгорячённой коже, и Феликс шумно втягивает воздух.       ― Прости, ― отзывается Морган и пытается убрать руки, но Феликс перехватывает их и ставит обратно. В карих глазах отражается борьба двух желаний.       ― Всё в порядке, ― успокаивает Феликс и откидывается на кровать, утягивая его за собой.       Морган нависает над ним, едва касаясь кончиком носа. Он выглядит чуть удивлённым.       ― Таких желаний я себе не позволял.       Фраза разрывается в голове, пробуждая неконтролируемую жажду быть ближе. Словно чувствуя это, Морган торопливо целует его, спускается ниже и касается губами шеи. Феликс запрокидывает голову, позволяя холодным губам сводить его с ума. Внизу живота скапливается жар, и кажется, будто его хватит, чтобы отогреть призрака раз и навсегда.       Ладонь Моргана скользит к бедру, мимолётом касается паха. Феликс издаёт несдержанный стон, и сам же его пугается. Хорошо, что родители ещё не вернулись с работы.       ― Боже, ты такой милый, ― с улыбкой шепчет Морган, и Феликс чувствует, что краснеет. — Закрой глаза и сосредоточься на ощущениях, ладно?       — Морган расстёгивает ширинку его брюк.       — Разве «сосредотачиваться на ощущениях» не должны мы оба?       Он смущённо отводит глаза.       — У меня нет физического тела, так что всё моё возбуждение остаётся в голове. Просто закрой глаза и не спорь хоть раз в жизни.       Феликс послушно прикрывает веки, чувствуя внутреннюю дрожь. Поначалу обжигающий контраст холодного и горячего не позволяет расслабиться, но постепенно тело привыкает к температуре. Феликс задыхается от новых ощущений, крепко жмурится, сминая кулаками покрывало. Кружится голова, и он теряет связь с реальностью. С губ слетает имя Моргана, вновь и вновь повторяется в путанном шёпоте как заклинание, а затем всё стирается в яркой вспышке.       Когда мир собирается по кусочкам, Феликс открывает глаза. Морган сидит рядом, вырисовывая очертания его лица тыльной стороной ладони.       Феликс перехватывает его руку и легко целует кончики пальцев. В голове вертится только одна фраза, но она так банальна, что произносить её вслух нет никакого смысла. Вместо этого он говорит совсем другое…       — Спасибо, что остался ради меня.       Морган улыбается, и кажется, что печаль, впечатавшаяся в его глаза, понемногу рассеивается.