Ром, я еду в сборную

      — Ром…       Кутепов в комнату заходит, в руках телефон держа. А на лице тысячи эмоций просто. От удивления, до счастья безграничного. А ещё руки дрожат, что вообще для Ильи не характерно.       Зобнин от книги отрывается, глаза на своего любимого поднимая. Спрашивает беззвучно, по кровати рядом с собой хлопает, а потом понимает. И уже на лице у самого Ромы эмоции сменяются. Понимание, такое же удивление и, кажется, радость. Зобнин резко за телефоном срывается, что-то нажимает. А когда находит то, что нужно было, замирает. Телефон из рук выпадает, благо кровать стоит. — Господи… — мужчина снова взгляд на Илье останавливает, — Илья…       И тут уже не сдерживается Кутепов. Он телефон откидывает, бросаясь на Зобнина, и обнимает, насколько силы хватает. — Меня взяли в сборную, Ромаш… — шепчет куда-то в ухо мужчине, — в меня верят, боже. А Зобнин в это время просто плачет. Тихо, чтобы Илья не услышал. Они слишком долго ждали этого момента. Сколько было истерик, ссор и криков. Сколько было слов, что Илья уйдёт. Закончит со всем и уедет куда-нибудь в Европу, оставляя Москву и Зобнина за спиной. И как же Рома боялся, что в один момент это произойдёт… А сейчас, Зобнин плачет. Плачет из-за того, что они смогли. Прошли этот путь и дождались того, во что уже никто и не верил. — Илюша, — тихий голос чуть срывается из-за слёз, — я так рад, Илюша… — Рома? Кутепов старается отстраниться, услышав в голосе любимого человека слёзы, но Зобнин не даёт. Лишь сильнее прижимается, носом утыкаясь в шею, и выдыхает. — Ромаш, ты что, плачешь? Зобнин не отвечает. И этого хватает, чтобы Илья понял.       Мужчина в один момент опрокидывает их на кровать, нависая сверху, и вглядывается в любимые глаза. И сразу слёзы замечает. — Рома-Рома… Головой качает, на что Зобнин лишь глаза отводит и улыбается смущённо. А у Кутепова крышу от этого сносит.       Он секунду ещё в глаза мужчины смотрит, а потом резко в губы впивается. Через поцелуй старается передать всё то, что чувствует. Всё, что сейчас грудную клетку разрывает. Благодарность, любовь, счастье — всё это Илья старается Роме передать. Без него он бы не добился того, что есть сейчас. Без него он бы давно опустил руки…       А Зобнин тоже времени не теряет. Пока мужчина его губы терзает, Рома под футболку Кутепова пробирается. Пальцами проходится по прессу, чуть вверх поднимается, вызывая толпу мурашек и тихий стон, который всё больше возбуждает. И Рома продолжает. Поцелуй первым разрывает, но лишь для того, чтобы стянуть с себя и Ильи футболки, отбрасывая их в сторону.       И снова, как в первый раз, замирает. Тело Ильи настолько идеально, что им любоваться можно. Просто сидеть и смотреть. Отмечать каждую родинку, а потом на бумагу переносить. Зобнин обожал это. Иногда вечером, когда они оба были уставшими, Кутепов снимал с себя майку и ложился, а Рома рисовал. Часами мог сидеть и делать наброски, а потом бережно складывать их в папку, что хранилась в надёжном месте. И главное, Зобнин не уставал. Его лишь расслабляло рисование, и, после особенно тяжёлых матчей, он засыпал лишь после того, как нарисует Илью.       А сейчас это тело так близко, что Рома не смеет себя сдерживать. Вперёд подаётся, аккуратно целуя в центр груди, а руками за талию обнимает. — Рома… — то ли стон, то ли шёпот Кутепова… — Тшшш… Зобнин на секунду отрывается от груди и резко переворачивает их. Оказываясь в более удобной позиции, Рома сползает ниже. Правда, задницей член Ильи задевает, заставляя того губу закусить, лишь бы стон не вырвался. Зобнин на это лишь усмехается, и снова к голому телу возвращается. Но уже не так. Он аккуратно целует и ниже спускается. Руками по телу Кутепова ведёт, пока сам Илья извивается под ним, чуть ли не хныча. А Рому это лишь заводит. Он сильнее надавливать пальцами на рёбра начинает.       Но в момент, когда руки Зобнина до ремня доходят, он останавливается. Глаза поднимает, всматриваясь в глаза напротив, которые от возбуждения, кажется, уже и не понимают ничего. — Илья, а можно?.. Кутепов понимает. Прекрасно в интонации мужчины слышно, что именно он хочет. И сегодня Кутепов не смеет ему отказать. — Да, Ром. Я хочу… Можно.       И у Зобнина тормоза все срываются. Он ремень расстёгивает, кажется, со скоростью света. Путается правда, но ему это совсем не мешает. Лишь заводит сильнее. Когда из белья на парнях остаются лишь трусы самого Зобнина, он снова глаза на Илью поднимает. Тут просьба серьёзнее, чем просто то, чтобы быть сверху. — Ты хочешь без? — Рома даже вопрос не успевает озвучить, а Илья уже понял. — Я подумал… — Ром, — Кутепов улыбается, перехватывая руку любимого, и сплетая пальцы, — да.       Рома улыбается. Тянется быстро к тумбочке, что рядом с кроватью стоит, и на которой всегда маленький тюбик смазки банановой стоит. Кладёт её рядом с собой и бельё стягивает, откидывая его ко всем вещам. — Повернись. Голос тихий, но Илья не смеет ослушаться. Поворачивается на живот, на локти упираясь, и прогибается. Рома любуется, скручивая подушку, и кладя её под живот мужчине, чтобы удобнее было. — Расслабься, — Зобнин ближе двигается, — я аккуратно. Илья поцелуй в спину чувствует и расслабляться начинает. Понимает же, что так легче будет. Пусть не сразу, но будет. Кутепов выдыхает тихо, и в этот момент чувствует, как до задницы пальцы холодные дотрагиваются. Запах смазки сразу же комнату заполняет, а тело как-то само собой начинает деревенеть. Но Илья держит себя. Рома больно никогда в жизни не сделает, а значит нужно просто расслабиться. — Я начинаю.       Голос Зобнина тишину нарушает, но Кутепов даже сказать ничего не успевает. Чувствует лишь, как один палец в него проникает, тут же замирая. Рома секунду даёт привыкнуть, а потом двигает на пробу. И чувствует, что тело мужчины не сопротивляется, начинает набирать ход. Конечно, одним пальцем много не сделаешь, но для Ильи даже сейчас уже непривычно. Спустя минуту, наверное, Зобнин чувствует, что можно продолжать. Тихо отвлекая Илью поцелуями, он вставляет сразу же два пальца. Кутепов шипит. Старается отстраниться, но Рома не даёт. Придерживает под живот, поцелуями покрывая копчик и ягодицы, что выглядят прекрасно.       К трём пальцам Илья привыкает быстро. А когда Рома цепляет маленький бугорок, от чего Кутепов чуть ли не подрывается на кровати, Илья сам готов уже. И Рома решается. Пальцы убирает, растирая смазку по собственному члену. Одной рукой беря половой орган Ильи, а второй направляя свой собственный ко входу, Зобнин делает одно движение. Резкое, быстрое. Сразу до середины и замирает, начиная водить рукой по члену Кутепова. — Аааах…       У Ильи стон вырывается. Боль и наслаждение смешиваются, доставляя такие прекрасные ощущения, что Кутепов забывается. Сам начинает двигаться, стараясь не обращать внимание на боль, которая с каждым толчком становится всё слабее. Зобнин тоже движения начинает. Сначала медленно, всё так же продолжая дрочить мужчине. А после уже убирает руку, укладывая их на поясницу Кутепова. И начинает втрахивать мужчину в постель.       Шлепки тел, стоны двух влюбленных мужчин, дикий запах банана — всё смешивается в один шикарный секс. Кажется, будь стены тоньше хоть немного, соседям бы не пришлось порнушку смотреть. И плевать вообще, что Рома и Илья живут в собственном доме. Ведь стоны Кутепова настолько громкие, что Зобнин готов кончать только от того, что тот стонет. А если подумать, что эти стоны из-за него самого, то вообще пиздец. — Рома, я… Мужчина договорить не успевает. Его тело вдруг замирает, отдаваясь во власть оргазма, что захватывает полностью. И только сильные руки Зобнина не дают Илье, который отключился на секунду, упасть лицом в постель.       Поддерживая мужчину руками, Рома делает ещё пару движений и не выдерживает. Рот в беззвучном стоне открывает и изливается в Кутепова. И падает рядом, но перед этим аккуратно опустив Илью на подушки.       Буквально пару секунд мужчины лежат в тишине. Всё таки смена позиций даёт своё дело, и последствия оргазма не проходят так скоро. Руки всё ещё немного подрагивают, а в голове у каждого стоны любимого человека. — Илья, — Рома первый начинает говорить, — ты будешь играть в сборной… — Это ещё неизвестно, — голос Кутепова хриплый из-за стоном, — впереди ещё матч с Зенитом, да и, кто знает, выпустят ли меня на поле… Говорит и вздыхает тяжело. А Рома от этого подрывается. Ну, это немного громко сказано, но Зобнин голову от подушки открывает. На Илью взглядом злым смотрит: — Ты будешь играть за сборную, Кутепов. Я в тебя верю и ты должен верить. И не смей вообще говорить, что не выпустят. Повтори лучше: я буду играть за сборную! — Рома, но… — Повтори! — Зобнин голос чуть повышает. — Я прошу тебя. — Я буду играть за сборную, — Илья сдаётся. И честно, ради улыбки, что на лице Ромы в этот момент появилась, Кутепов готов верить в эти слова. Готов снова бороться за то, чтобы в него верили. Чтобы вернуться на самую высь, и чтобы рядом всегда был Зобнин. Любимый Зобнин, который поддерживает в любую секунду, и любым способом. — Ром, — Илья улыбается, — Ромаш… — Что, хочешь опять сказать, что не веришь в себя? Я уже слышал это. Поэтому лучше завали рот и спи, завтра тренировка. — Нет, Ром, — Илья поворачивает лицо любимого к себе, — я другое сказать хочу. — Ну? — Зобнин бровь поднимает. — Спасибо. Спасибо, что веришь в меня в те моменты, когда даже я руки опускаю. Спасибо, что борешься со мной. Спасибо, что тогда сказал мне да и сделал самым счастливым человеком на земле. — Господи, — у Зобнина голос дрожит, но он берёт себя в руки, — Кутепов, с каких пор ты такие речи начал сочинять? — Но… — Шучу я, — Рома сам к мужчине тянется, утыкаясь носом в нос, — я люблю тебя. Больше всего на свете я люблю тебя. — А я люблю тебя. Навсегда, Ромаш.