* * *
Лагерь беженцев, куда приводит их Коутс, не в пример лучше, чем все, что могла ожидать Цири, а она немало повидала подобных лагерей, пока скиталась по Заречью после падения Цинтры. Здесь чисто, тепло, сухо и никто не голодает. Люди выглядят напуганными, но в их глазах нет того стылого беспросветного отчаяния, которое она видела у кметов. У них не было ничего кроме отчаяния, а у этих людей есть Шепард. Шепард, Шепард, Шепард... Произнесенное вслух, это имя обладает каким-то магическим свойством. Майор Коутс, говоря о Шепард, невольно распрямляет спину, молодая медичка, осматривающая Фокси, начинает улыбаться. В каждом вздохе, в каждом шепоте слышится одно: Шепард непременно всех спасет. В отгороженном ширмами закутке Цири пытается хоть как-то собрать мысли в кучу, когда перед ней снова появляется майор Коутс. — Вот, возьмите, думаю, вам это будет полезнее, чем кому бы то ни было. — Он ставит перед Цири и Аваллак’хом два продолговатых ящика. — Вашему другу я тоже кое-что подыскал. Цири разглядывает ящики: на одном белой и красной краской написано «N7», на другом — только рисунок, похожий на арку с тремя звездами. Коутс щелкает застежками, и первый ящик открывается. Цири восторженно присвистывает — матово-черный доспех красив необычной, но безусловной красотой. — Я не знаю, как это носить, — с сожалением говорит она, качая головой. — Честно говоря, я даже не представляю, как это надеть. — Мисс Цири, позволите? — Коутс смотрит на нее так, будто не верит ни единому слову, но готов продолжать делать вид, что верит. Он быстро раскладывает части доспеха на узкой походной кровати, и Цири бесповоротно очарована изяществом отделки. Она пробует материал на ощупь: он твердый, но гибкий. Коутс протягивает Цири тонкое черное трико, похожее на те, что носят циркачки. — Сначала это. Между ними повисает неловкая пауза. Точнее, неловкая она со стороны Цири, а вот майор просто спокойно и выжидательно смотрит. — Отвернитесь, пожалуйста, — наконец произносит Цири, с удовлетворением отмечая чуть поглупевшую физиономию Коутса. Он открывает было рот, но просто машет рукой и отворачивается. — Простите, мисс, в армии мы... Я не... — Ничего страшного. В отличие от Коутса, Аваллак’х не отворачивается. Цири вообще не уверена, есть ли сила или причины, по которым он стал бы отворачиваться, когда дело касается ее. Под пристальным взглядом Цири старается переодеться как можно быстрее, потому что в нем есть что-то такое, что вызывает румянец на ее щеках и заставляет сердце биться сильнее. Она наконец справляется с длинной застежкой на спине и выпрямляется. Трико сидит как перчатка, облегая каждую косточку, каждую выпуклость ее тела. Она теперь понимает, почему Коутсу не пришло в голову отвернуться — это было попросту бесполезно. Даже одетая она все равно что нагая. — Майор, — зовет Цири, задерживая дыхание от смущения. Но, повернувшись, тот лишь кивает. Никакой похоти, никакого интереса к ее прелестям. Коутс спокойно показывает, как правильно застегнуть сапоги, приладить поножи, нагрудник, наручи и, наконец, шлем. Доспех оказывается еще более удивительным, чем Цири может ожидать, — внутри словно живет участливый дух, который желает помочь. Коутс объясняет что-то про панацелин, ВИ брони и системы жизнеобеспечения, она честно пытается запомнить эти необычные и чужие слова, но они так и остаются пустым звуком. Все, что она выносит из краткой лекции майора: костюм попытается залечить раны, но его возможности не безграничны, если не выйдет, то на поясе есть отделение с тремя металлическими цилиндрами — их надо приложить к поврежденной части тела и нажать красную кнопку. Пока Коутс говорит, Цири делает выпад с воображаемым мечом, финт, потом выгибается, как акробатка, касаясь макушкой и ладонями пола, плавно перекувыркивается через себя. И доспех позволяет ей все это сделать так естественно, будто для того и предназначен. Захваченная этим новым ощущением, Цири делает еще несколько движений, пока не замечает, что рядом с ней воцарилась тишина. — Я слышал, — тихо говорит Коутс, — что в Альянсе были биотики, которых направляли к охотницам азари для обмена опытом. «Я даже не представляю, что такое биотик!» — хочет возразить Цири, но останавливается под предостерегающим взглядом Аваллак’ха и лишь хмыкает, поводя плечами. Не добившись ничего определенного, Коутс поворачивается к Знающему: — Помочь вам с броней? Аваллак’х качает головой, даже не пытаясь изобразить дружелюбие. — Не нужно. Коутс коротко салютует и выходит из закутка, наконец оставляя их одних. — Ну? — Цири похлопывает по ящику с вторым комплектом брони. — Теперь твоя очередь. Аваллак’х тихо фыркает. — Я не стану это надевать. Нам надо поговорить, но не здесь. — Именно потому, что нам надо поговорить не здесь, станешь. Мы будем вызывать ненужные вопросы, если не будем выглядеть как солдаты этого мира, а на обычных людей мы не тянем. Признайся, ничего подобного ты даже не видел. — Она тычет пальцем в прозрачный щиток шлема. — Это нечто невероятное. Давай! Не заставляй думать, что тебя смущает мое присутствие. Ведь ты же не считаешь, что твое меня смущало? Ни капельки! К тому же, как говорит Трисс, если ты видела одного голого мужчину — ты видела их всех. Взгляд Аваллак’ха становится очень холодным и очень колючим. — И многих ты повидала, Зираэль? — Ты должен помнить как минимум одного. Ауберона, — жестко говорит Цири без особой надежды как-то его задеть. Просто чтобы последнее слово осталось за ней. Но, как ни странно, это действует. Аваллак’х замолкает, берется за застежку пояса, а до Цири доходит, что он и впрямь сейчас перед ней полностью разденется. Отступать уже некуда, поэтому, закусив щеку изнутри, из чистого упрямства она не опускает глаза. Когда, сняв рубаху, он наклоняется чтобы расшнуровать сапоги, Цири шумно выдыхает. Грудь и спина Aen Saevherne покрыты татуировками, в которых Цири с трудом различает знакомые символы из ellion. Татуировки будто бы живут своей жизнью: перетекают одна в другую, чуть заметно мерцают. А еще каждая из них буквально источает Силу. Завороженная, Цири поднимается со своего места. Она не успевает дотронуться до переливающихся линий, как Аваллак’х с проворством змеи выпрямляется и перехватывает ее запястье. Цири глупо хлопает глазами, не в силах побороть одновременно зов Силы и собственное смущение. — Зираэль, — мягко произносит Аваллак’х, удерживая ее руку в дюйме от себя. — Что ты чувствуешь? И Цири не знает, что больше ее гипнотизирует: его прозрачные глаза или невероятные метаморфозы знаков. — Они... светятся... они... поют?.. Аваллак’х поджимает из без того тонкие губы и вдруг прикладывает ее ладонь к одной из татуировок ниже ключицы. Цири стоит огромных усилий не вскрикнуть от пронзающей ее вибрации. Это ощущение мириадом крошечных вспышек проносится по ее позвоночнику и концентрируется жарким пульсирующим комом внизу живота. Ей хочется стянуть с себя чертову броню, комбинезон — всё, лишь бы вжаться обнаженной кожей в эти линии, впитать Силу из каждой них... Она тянется другой рукой, только чтобы быть остановленной Аваллак’хом. — Зираэль, — уже с нажимом говорит он, и если бы Цири была не столь увлечена пением Силы под своими пальцами, то она расслышала бы удивление в его голосе. Но она не слышит. Не чувствует ничего кроме яростного жара во всем теле. Где-то на задворках сознания мелькает и тут же пропадает мысль, что что-то похожее она ощущала от прикосновения единорога. Цири облизывает губы, наклоняет голову и проводит языком по линии, идущей от ключицы Аваллак’ха, потом жадно припадает к ней ртом. — Хватит! Аваллак’х с силой отталкивает ее, так, что она отлетает к стене. Это отрезвляет. Цири с ужасом смотрит в его искаженное, как ей кажется, гневом лицо. — Я... Я не хотела... Я... — потрясенно шепчет она. А потом, прижав ладони к пылающим щекам, просто сбегает. Не обращая внимания на недоуменные взгляды, она мчится к выходу из убежища — в странное место, которое Коутс назвал «Станция метро». Там совершенно пустынно, только тянутся вдоль округлого тоннеля металлические полосы — «рельсы». Цири бредет, почти не разбирая дороги. Все равно куда, лишь бы подальше. «Почему? — думает она с горечью. — Почему я не чувствовала этого раньше? Неужели дело только в том, что я никогда не видела ни дюйма его обнаженной кожи, все эти татуировки... Только ли в этом дело?» Она доходит до платформы, забирается наверх, садится, опустив голову. Погруженная в свои мысли, она не сразу замечает высокую худощавую фигуру, одетую в серо-черный доспех. А когда замечает, то с трудом подавляет паническое желание снова сбежать. Аваллак’х останавливается рядом. Цири подтягивает колени к груди и прячет лицо в ладонях. — Прости меня, — говорит она глухо. — Не знаю, что на меня нашло. — Это не твоя вина, Зираэль. Ты — дитя Старшей крови. Неудивительно, что всё в тебе отзывается на магию Aen Saevherne. Удивительно лишь, почему именно так. Возможно, тут виновата твоя человеческая природа. Цири отнимает руки от лица. — Значит дело в магии? Аваллак’х пожимает плечами. — Силу можно сохранять в амулетах и артефактах. А можно сделать артефакт из собственного тела. Тебя манила магия. Только и всего. — Надо же, — вместо ответа Цири указывает на эмблему на его нагруднике. — Тут нарисована птица. — Видимо, птицы — моя судьба, — невесело усмехается Аваллак’х. — Как ты думаешь, кто это? — Возможно, чайка. — Аваллак’х... — Не надо, Зираэль. Цири соскакивает вниз, оказывается вровень с Аваллак’хом. — Нет, надо! Надо! Это не какая-то замшелая эльфийская магия виновата! Это я! — Зираэль... Аваллак’х обнимает ее за плечи. Она не вырывается, только обессиленно прислоняется пылающим лбом к прохладному материалу его брони. — Я так не могу. Не могу, да пойми же ты! У меня в конце концов есть гордость! Я сделала то, что хотела. Я... Я хотела вести себя так, хотела. Прости меня за это. Я знаю, что тебе было гадко, я омерзительна сама себе. Прости меня еще за то, что притащила нас в этот мир. Я знаю, ты станешь настаивать, что нельзя здесь оставаться, но нет. Мы никуда не двинемся, пока не прибудет Шепард. Я не оставлю этих людей на растерзание монстрам. Я ведь ведьмачка, черт меня задери! Он долго молчит, а Цири мысленно успевает себя четвертовать, колесовать и сжечь заживо. — Мне не было гадко. Она смотрит вверх. В аквамариновых глазах Аваллак’ха нет ни намека на насмешку. Зато есть что-то другое, отчего Цири снова прячет взгляд. «Потом, — думает она. — Потом я спрошу его как полагается. Не здесь, не сейчас». Поэтому она спрашивает совсем о другом: — А у меня... А мне ты тоже можешь сделать такие? — Она чертит пальцем в воздухе один из символов, которые видела на его теле. — Тебе это пока не нужно, Зираэль. В тебе и без того достаточно Силы, но еще слишком мало умения. — Ну и ладно, — чуть обиженно выдыхает Цири. — Не хочешь, и ладно. — Я хочу, чтобы ты осталась жива. И раз уж мы об этом заговорили, думаю, нам стоит вернуться. Здесь небезопасно. — Да нет же. Видишь вон те штуки? Они стреляют. Это называется «контролировать периметр». — И кто же тебе это рассказал? — Кто-кто... Майор Коутс, конечно. — Конечно. Такие, как он, обычно всегда любят контролировать периметр. Свой и чужой. — Если бы я не знала тебя так хорошо, я бы решила, что ты ревнуешь, — Цири смеется. — Выходит, мне очень повезло, что ты знаешь меня так хорошо.* * *
Цири слышит, как рвутся сухожилия, трещат кости, и продолжает тянуть изо всех сил. Налетчик издает шипящий, продирающий до печенок звук. У него уже нет ног и осталась всего одна рука. Вторая, выдранная Цири чуть раньше, — валяется тут же. Под ней медленно расползается пятно похожей на нефть жижи. — Это обязательно? — придушено спрашивает майор Коутс, с трудом скрывая отвращение. — Если хочешь победить, познай врага своего, как самого себя, — голос Аваллак’ха спокоен и даже скучен, как будто бы перед ним на лабораторном столе не лежит сейчас распластанное, словно лягушка, тело каннибала. Знающий бесстрастно ковыряется в его лаково поблескивающих черным внутренностях, по ходу дела что-то отмечает на планшете. Ему явно комфортно здесь, в отдаленном от убежища помещении, которое Цири вместе с Коутсом за несколько вылазок в ближайший госпиталь переделали в лабораторию. У стен стоят две больничные койки, огороженные белыми раздвижными ширмами, лежит диагностирующее оборудование, которое Аваллак’х на удивление быстро освоил. С потолка свисают два крюка — личная добыча Цири из мясной лавки. На одном как раз болтается налетчик. — Я это понимаю. Но познавать обязательно вот так? — Коутс кивает на Цири, которая примеряется Ласточкой к брюху все еще дергающегося хаска. — Она должна понимать, как быстрее всего это убить, где его слабые места, а куда бить бесполезно. Считай, что она составляет свой собственный бестиарий. Коутс сплевывает на пол. — Вы двое иногда нагоняете на меня жути больше, чем все ублюдки Жнецов вместе взятые. Цири отходит от останков налетчика, снимает пластиковый щиток и одноразовый балахон, сплошь заляпанный жидкостью, что заменяет хаскам кровь, и ошметками серой полусинтетической плоти. — Не бурчи, Гарри, все равно ты рад, что мы здесь. — Конечно же рад. Если бы не вы, вряд ли мне и всем тем гражданским в убежище удалось бы столько продержаться. И, заметь, только поэтому я не спрашиваю кто вы и откуда. Убедившись, что щиток и балахон уничтожены, Цири умывается, привычно споро надевает броню с надписью N7. На матовом нагруднике видны царапины и воронкообразная вмятина. Ножны с Ласточкой негромко щелкают, примагничиваясь к креплениям на спине, рядом с дробовиком. — Мы из общества исторической реконструкции, мы это уже обсуждали. — Ага, а у него такие уши, потому что он сильно болел в детстве, — хмыкает Коутс, косясь на Аваллак’ха, невозмутимо пилящего что-то внутри каннибала. — Именно так. Но теперь он выздоровел и может надрать задницу тем, кто слишком сильно интересуется его ушами. Ты пришел только за этим — обсудить уши Аваллак’ха? Коутс качает головой. — Нет. У нас подходят к концу запасы провизии и медикаменты. Кое-что удастся синтезировать, но не все, сама понимаешь. Все уцелевшие склады и торговые точки вокруг мы с тобой уже выскребли до дна. Но вот если двинуть в сторону Мертон-Парк. — Над его инструметроном загорается трехмерная карта Лондона. — Там был военный склад. — Семь миль по прямой, — прищурившись, Цири читает надписи. — Не так уж и далеко. Только вряд ли нам удастся пройти по прямой. — Еще надо будет перебраться через реку, не забывай. Цири ухмыляется. — Это не проблема. Если я буду видеть куда, то мигом переберемся. — Только без вот этих вот твоих штучек! — Коутс поднимает руки в притворном ужасе. — После того раза меня так мутило, что я чуть все кишки не выблевал. — Зато ты остался жив, а та мерзкая визжащая баба — нет. — Ха! Не знаю, уж кому из нас было хуже. Ладно, мир ее праху. В общем, я думаю, если выйдем завтра на рассвете, то за день мы вдвоем управимся. — Вдвоем? Голос Аваллак’ха холоден, как арктические льды. Цири вопросительно смотрит на Коутса, но тот лишь пожимает плечами: — Кто-то должен остаться защищать людей. Мы ведь можем и задержаться. А ты не знаешь город. Так что выбор очевиден. — Я не отпущу Зираэль с тобой. В прошлый раз вы вдвоем чуть не погибли. Цири невольно прикасается к царапинам на нагруднике. — Ты преувеличиваешь. Та тварь, конечно, умела не только визжать, но и перемещаться, но я ей явно не по зубам. К тому же меня прикрывал Гарри. — Выйди. Мне нужно поговорить с Зираэль наедине, — не глядя на Коутса, бросает Аваллак’х. — Нет, Гарри, останься! Глаза Аваллак’ха превращаются в две щелочки, а на щеках от бешенства выступает легкий румянец. Это почему-то доставляет Цири неожиданное удовольствие, как будто выведя его из себя, она наконец заглядывает за край его обычной маски и видит его настоящего. — Ты ведешь себя как неразумное дитя! — шипит он, переходя на hen llinge. — Ты и твой талант слишком ценны, чтобы вот так погибнуть ради чужой войны. Я следую за тобой, всеми силами оберегаю твою жизнь, а ты упрямо лезешь туда, где опаснее всего, и не даешь мне выполнить мой долг! Когда Цири отвечает, ей кажется, что рот ее наполнен хиной. — В том-то и дело — тебя заботит только твой долг, а не я сама! — Зираэль! Она вылетает из лаборатории, не обращая внимания на гневный окрик. Коутс поспешно выходит следом, пока его не зажарили или не заморозили — на эти фокусы Аваллак’ха он уже успел наглядеться и испробовать их на своей шкуре Коутсу совсем не хочется.* * *
— Кажется, Аваллак’х не очень доволен нашими вылазками тет-а-тет. Цири перепрыгивает через перегородивший дорогу бетонный блок. — Это не его дело. Я сама в состоянии решать куда и с кем мне идти, — сквозь зубы говорит она. Они оба перебегают полуразрушенную дорогу, прижимаются к стене чудом уцелевшего многоэтажного здания. Цири осторожно выглядывает из-за угла. — Вроде чисто. — Мне показалось, что он считает наоборот, — продолжает Коутс. — Особенно в той части, которая касается «с кем». Цири резко разворачивается к нему. — Тебе показалось. И вообще плевать я на него хотела. — Знаешь, а вот на это совсем не похоже. — Ты считаешь, что я все делаю по указке Аваллак’ха? — Ну-у-у... Договорить он не успевает — Цири толкает его к стене и целует в жесткие обветренные губы. Поначалу он застывает от неожиданности, но тут же отвечает с такой страстью, что Цири стоит огромных усилий прервать этот поцелуй. Тяжело дыша, Цири смотрит в глаза Коутсу. — Я сама решаю с кем. Вдвоем они вваливаются в пыльный холл следующего по улице здания. Исступленно целуются, не обращая внимания на то, как хрустит под ногами битое стекло, бывшее когда-то куполом над первым этажом, и разрывают объятия, лишь когда Коутс подходит к высокой мраморной стойке. Он перебирает пластиковые прямоугольники с цифрами и наконец победно салютует Цири одним из них. — Что это? — спрашивает она. — Ключ. Элементов питания в дверях хватит еще лет на сто, не хотелось бы выбивать их. Еще месяц назад это здание было одним из лучших отелей в Лондоне. Так что хоть и не президентский люкс, но у тебя будут чистые простыни и первоклассная кровать. Я не такой уж и неотесанный солдафон, как может показаться. Стоя перед огромной двуспальной кроватью, накрытой шелковым покрывалом, Цири нервно хихикает, вспоминая слова Йеннефер о том, что если хочешь понять, стоит ли идти с мужчиной в постель, в первую очередь следует оценить постель, а не мужчину. Похоже, в этом смысле она не прогадала. Коутс задергивает портьеры, оставляя лишь небольшую щель, пододвигает к двери тумбу и поясняет в ответ на вопросительный взгляд Цири: — Предпочитаю успеть надеть штаны, прежде чем сюда вломится десяток хасков. Цири сидит на кровати, неловко обняв себя за плечи. Возбуждение, охватившее ее на улице, никуда не исчезло, но теперь к нему примешивается что-то еще. Страх? Коутс словно чувствует ее колебания, садится рядом, берет ее за руку, медленно и очень чувственно целует тыльную сторону ладони, потом целует в шею, одновременно отстегивая части брони. — Я, — начинает Цири, откинувшись на подушки. — У меня, по правде говоря, не сильно много опыта в таких делах. Коутс приподнимается на локте. — Не сильно много? — Ну совсем не сильно много. — Теперь-то Аваллак’х точно меня убьет, — печально бормочет Коутс, но его глаза смеются. — Вряд ли то, что ты сейчас сделаешь, Аваллак’ха заинтересует. Во всяком случае, пока ты не надумал меня задушить, например, и пустить его многолетний труд псу под хвост. — Угу... Цири прикрывает веки, полностью отдаваясь ощущениям, которые ей дарят чужие прикосновения. Это не похоже на ласки Ауберона или Мистле. Черт возьми, это вообще ни на что не похоже. То ли бурлящий в крови адреналин в том повинен, то ли она просто повзрослела, но Коутса она чувствует совсем иначе. Его пальцы гладят ее грудь, чуть сдавливая соски. Цири зачарованно вздыхает, ей кажется, что под его руками ее кожа плавится. Цири кусает уголок подушки, когда ладонь Коутса оказывается между ее широко разведенных бедер. К ее удивлению, Коутс без слов понимает, что ей нужно, и каждое его движение оказывается именно таким, как требуется. Она стонет от нетерпения, выгибается, извивается, содрогаясь от нахлынувших эмоций. Когда он тяжело опускается на нее сверху, берет под колено, одним плавным толчком оказываясь внутри, Цири хочется плакать и смеяться. Она открывает глаза, подается вперед, сливаясь с ним в поцелуе. Словно стараясь таким образом передать всю ту невероятно огромную благодарность ему за то, что он здесь, рядом, за то, что он так нежен, за то, что он не требует ничего взамен. А когда ей уже становится не до рассуждений, она просто растворяется в теплых волнах удовольствия. Чуть позже они молча одеваются, но в их молчании нет неловкости. Лишь обоюдное удовлетворение друг другом. Прежде чем выйти, Цири касается локтя Коутса. — Это ведь ничего не меняет? Тот улыбается, качая головой, убирает выпавшую белую прядь ей за ухо. — А должно? Взрослые люди успокоили нервы. Такое часто случается, когда можешь умереть в любой момент. Цири поднимается на цыпочки и целует его. — Спасибо.* * *
Они быстро продвигаются по городу. Чем дальше от центра, тем меньше разрушений, и прятаться в тени зданий все легче. Через реку они перебираются по чудом нетронутому Альберт Бридж и сразу же натыкаются на одиноко бредущую баньши. Коутс сначала закатывает глаза, демонстрируя свое отношение, но тут же приникает к прицелу винтовки, придирчиво оглядывая окрестности. — Кажется, эта сука тут одна, — шепчет он Цири по внутреннему каналу, заняв позицию на верхнем этаже старинного пятиэтажного дома. — Можем ее обойти по Анхальт-роуд, а оттуда уже двинуться к Баттерси-Бридж-роуд. — Нет, — мотает головой Цири. — Надо пользоваться ситуацией, пока она одна. Коутс хмыкает. — Похоже, у тебя к ней что-то личное. — Еще какое! Ее сестрица поцарапала мне нагрудник и чуть не убила тебя. Коутс смеется, а Цири проверяет заряд «Крестоносца» и то, как сидит в ножнах Ласточка, затем приседает, готовясь к прыжку. — Давай, девочка! Три, два, один! Цири исчезает одновременно с тем, как Коутс нажимает на курок. Появившись за спиной баньши, она видит, как все три выстрела ложатся точно в цель, но их гасят барьеры. Прежде чем та применяет биотику, Цири в упор стреляет в нее из дробовика. И это, судя по воплю, ее достает, но Цири уже делает рывок в сторону ближайшего дома, прячась за колонной. — Она телепортируется в твою сторону. Перестала светиться. Давай! И вновь они атакуют почти синхронно: Коутс стреляет в голову, а Цири разряжает обойму «Крестоносца» в спину. Баньши с неожиданной резвостью разворачивается, чуть не задевая Цири когтями. Цири легко избегает удара, стремительным движением вытаскивает Ласточку, пытаясь достать баньши в горло ударом вверх с левой стороны. Та в последний момент чуть разворачивается, и лезвие идет по касательной, высекает искры, сталкиваясь с синтетической кожей твари, вспарывает ее, но не причиняет сильного вреда. — Стреляй! — кричит Цири, тут же с удовлетворением отмечает два отверстия, плещущие фонтанчиками черной жижи, появившиеся в плече и груди баньши. Баньши снова начинает светиться, и Цири прыгает за уже знакомую колонну. — У нас проблема. — Раздается в наушнике спокойный голос Коутса. — Со стороны реки идет налетчик и шестерка хасков. Я не подпущу их к тебе, но с этой сукой ты остаешься один на один. — Я справлюсь, — считая секунды до следующей телепортации баньши, отвечает Цири. — По сравнению с Карантиром это — просто избиение младенцев. — Расскажешь потом? — Непременно. В колонну врезается светящийся сгусток биотической энергии, Цири морщится. Биотика воспринимается ее настроенным на магию организмом как что-то неприятное. Словно прикосновение ледяной влажной руки. «Интересно, — думает она, появляясь позади баньши. — Интересно, до нее когда-нибудь дойдет, что щит, или как там эта хрень у них называется, надо держать не только перед собой? Вот бы притащить ее Аваллак’ху». На сей раз она сразу бьет Ласточкой, сильно, крест на крест, оставляя на спине баньши глубокие раны. И явно задевает что-то важное, потому как та падает на колени, скукоживается, словно пытается обнять себя, скребет когтями рядом со следами от меча. Цири достает дробовик и, не мешкая, выпускает всю обойму ей в затылок. Баньши взрывается, исторгнув последний тоскливый вопль. Стоящую слишком близко Цири отшвыривает на добрый десяток шагов. Она врезается в столб, падает на бок, чудом ничего не сломав, встает на четвереньки, мотает головой. Сквозь звон в ушах успевает расслышать настойчивый голос Коутса: — ... шишь меня? Слева идет еще один отряд. Только хаски. Ты слышишь меня? Слева идет еще один отряд. Только хаски. — Слы-шу, — губы ей едва повинуются, благо для волшебного шлема этого достаточно. Цири видит несущиеся к ней несуразные, но оттого не менее опасные фигуры. Самая ближайшая спотыкается и падает, следом еще одна, и еще. Но их все равно остается много. Слишком много. — Я не успею снять их все-е-ех. Бе-е-е-е-е-г-и-и-и-и-и-и-и... Голос Коутса замедляется, искажается до неузнаваемости, растягивается вместе с умирающими секундами. В животе Цири нарастает, пульсируя, тупая боль, которая всегда является спутницей волшбы. К обычной боли она привыкла, а та, что сейчас, — в разы сильней, но Цири терпит. Она видит зависшие в воздухе пули, застывших в исключающих равновесие позах хасков, и всё тянет и тянет Силу из всего, до чего может дотянуться. Чтобы в один миг отпустить. Спятившее время расходится широким кругом, а вместе с ним — несется сама Цири. Она появляется рядом с замершими хасками, одним росчерком Ласточки сносит им головы. Когда крик Коутса снова оживает в наушнике шлема, Цири стоит одна среди дюжины тел. — ...и-и-и-и. — Коутс замолкает, разглядывая улицу. — Нихера ж себе! — Ты ведь никому об этом не расскажешь, Гарри? — Да кто ж мне поверит? Я и сам себе не очень-то верю.* * *
Коутс щелкает зажигалкой, когда Цири обхватывает один из контейнеров и исчезает вместе с ним в зеленоватой вспышке, чтобы через минуту снова появиться. За время, пока он выкуривает сигарету, Цири делает три таких прыжка. Появившись снова, она устало присаживается рядом. — Мне надо... чуть времени, чтобы передохнуть. Раньше я не переносила ничего столь тяжелого. — Отдыхай. Все равно мы добрались сюда быстрее, чем я предполагал. Даже с учетом непредвиденной задержки по пути. Цири пихает его локтем в бок, и Коутс поднимает руки: — Эй! Я про тех хасков! Он достает два протеиновых батончика: один отдает Цири, второй с аппетитом ест сам. Склад оказывается совершенно нетронутым, здесь полно еды в пайках и медикаментов, плюсом идет оружие старого образца, без термозарядов. Коутс кажется вполне этим довольным — перед ним лежит раскрытый красный ящик с черными и белыми полосами, а на коленях он держит новехонькую винтовку «Волков». — Ты мне обещала рассказать про Карантина. — Карантира, — поправляет его Цири. — Да на самом деле особо нечего и рассказывать. Он был учеником Аваллак’ха. А потом кое-что пошло не так, и Карантир стал его, ну, врагом, наверное. Впрочем, не думаю, что Аваллак’х считал его врагом. Это все довольно сложно. Некоторое время Коутс молча жует. — Дай-ка я догадаюсь, что именно пошло не так. Этот Карантир положил на тебя глаз, и Аваллак’х его убил? — Что? Нет! — Цири фыркает. — Хотя, ты в какой-то мере прав. Он действительно положил на меня глаз, но не в том смысле. Он хотел... Слушай, ну это действительно сложно. — Да-да, я уже понял, что в вашем обществе исторической реконструкции бушевали нешуточные страсти. Цири опускает голову. — Еще какие. — Знаешь, я всегда думал, что нет никого круче Шепард. Даже Иисус выглядел как-то бледно на ее фоне. Понимаешь, первый человек-СПЕКТР, валит гетов, коллекционеров и жнецов пачками, вернулась с того света спустя два года после того, как умерла. Но вот смотрю я на тебя с Аваллак’хом и прямо уже не уверен. Особенно после сегодняшнего, особенно после тех штук, которые вытворяет Аваллак’х. Это ведь не биотика. Даже не близко. — Ты веришь в волшебство, Гарри? Коутс хмыкает. — Каждый мужчина, который видел стриптизерш-азари, верит в волшебство. — Хотела бы я тебя познакомить с Геральтом. — Цири смеется и притворно стонет, оглядывая заставленный контейнерами склад. — Ладно, пора снова приниматься за дело.* * *
Когда Цири заканчивает со всеми отмеченными Коутсом ящиками, у нее едва хватает сил, чтобы перенести обратно их обоих. — Ах ты ж... — ворчит побелевший Коутс, тяжело опираясь на плечо Цири. Его дыхание щекочет ей шею и нервы, вызывает воспоминания о том, как... «Вот дьявол, — думает Цири, пытаясь унять воображение. — Мы просто успокоили нервы. Как взрослые люди. Ничего более. Но тогда почему я хочу этого опять?» Так, поддерживая друг друга, они ковыляют по заброшенному метро до самого бомбоубежища. Перед гермозатвором Коутс выпрямляется. — Улыбнись, Цири, не надо им видеть нас такими доходягами. Они входят внутрь уверенной твердой походкой, и даже несмотря на поздний час люди радостно приветствуют их: кто машет рукой, кто кивает. Цири встречается взглядом с Аваллак’хом, но отворачивается, не говоря ни слова, сосредоточивает все внимание на робко мнущейся подле него Фокси. — Привет, малышка! Почему ты еще не спишь? Фокси прижимается к ней, обхватывает ручками. — Я очень-очень ждала, — шепчет она. — Аваллак’х сказал, что ты обязательно вернешься. — Слушай Аваллак’ха, он никогда не ошибается. Смотри, что я нашла для тебя. — Цири выуживает жестом фокусника плитку шоколада. — Я разрешаю тебе съесть кусочек, но после — обязательно спать! Договорились? Личико девочки озаряется довольной улыбкой, она кивает. — А ты? Ты придешь? Посидишь со мной, пока я не засну? Пожалуйста! — Конечно. Цири молча проходит мимо Аваллак’ха, а тот придирчиво оглядывает ее, безусловно подмечая новые синяки и царапины на броне, но ничего не говорит. В своем закутке Цири стягивает доспех, переодевается в темно-серую форму Альянса без каких-либо знаков отличия и ложится рядом с Фокси. Та отворачивается к стенке и мигом засыпает. От нее пахнет шоколадом и спокойствием. Цири рассеянно гладит девочку по руке, вяло размышляя над тем, что, наверное, Йеннефер тоже чувствовала что-то подобное. Уже на грани сна она слышит, как соседняя кровать скрипит под весом Аваллак’ха. Ей хочется рассказать ему о прошедшем дне, о баньши и хасках, но тут она вспоминает о его словах перед вылазкой и о том, что произошло между ней и Коутсом, и так ничего и не говорит.* * *
С Аваллак’хом она толком не разговаривает еще почти неделю. Атаки Жнецов становятся все интенсивнее, Цири и Коутс мечутся вокруг убежища, укрепляя оборону, уничтожая случайно подобравшихся хасков. Коутс то и дело дает Цири послушать переговоры Альянса о том, что Горн построен и Шепард готова нанести удар. Еще говорят, что Шепард удалось объединить бывших врагов и излечить «генофаг». Это слово Коутс ей долго растолковывает за скудным быстрым ужином в лаборатории Аваллак’ха, вызывая при том его нешуточный интерес. Оставив Аваллак’ху планшет с данными по генофагу, Цири и Коутс уходят на обычное дежурство у входа в метро. Турели чутко отслеживают любое движение, но майор все равно предпочитает контролировать все лично, по-старинке. Он присаживается за баррикадой из бетонных блоков, закуривает. — Тебе надо хорошенько выспаться, Цири, я посторожу. — Выспаться я могу и в убежище. — Не так. — Он качает головой. — Слишком шумно. Я же вижу, что ты уже вся зеленая от усталости. Спи. Цири краснеет, а потом все-таки выпаливает: — А ты?.. Коутс затягивается, оранжевый огонек на миг освещает его словно вырубленное в камне лицо. — Не думаю, что тебе это действительно нужно больше, чем нормальный восьмичасовой сон. Хотя, видит бог, я бы с удовольствием. В другое время, в другом месте. Если бы мы оба были другими. Она проваливается в сон сразу, как только голова касается импровизированной подушки из свернутого одеяла. Ей ничего не снится, только лишь раз кажется, что кто-то ласково гладит ее по голове. Когда Цири просыпается, Коутс сидит в той же позе на том же месте, поглаживая ствол винтовки. — Ну как? — Ты был прав! Мне как раз этого и не хватало. — Она потягивается всем телом, разминает плечи и руки. — Пока ты дрыхла, я получил очередную передачу от адмирала Андерсона. Расчетное время прибытия флота — сутки. — Ого! Это же прекрасно! — С одной стороны, да. У меня есть приказ готовить гражданских к эвакуации. Но это же значит, что скоро здесь будет совсем жарко. Пойдем. Мне понадобится твоя помощь, чтобы собрать наших агнцев в кучу. Это оказывается не такой уж простой задачей. Едва услышав об эвакуации, люди начинают суетиться, и Коутсу приходится все время повышать голос, призывая их к порядку, а затем Цири теряет его из виду, отправившись помогать медичке собирать аппаратуру. Когда она наконец освобождается, по земному времени уже наступает ночь, и Цири запоздало понимает, что так ничего и не сказала Аваллак’ху о предстоящей эвакуации. Убедившись, что Фокси крепко спит, Цири телепортируется в лабораторию.* * *
Предусмотрительно появившись за сдвинутыми в дальнем углу ящиками, она видит, как в этот же момент входит Коутс, и выражение его лица не сулит ничего хорошего. Он что-то жестко говорит Аваллак’ху, но Цири слишком далеко, чтобы разобрать, что именно. «Дьявол!» — думает она и тут вспоминает, что ее шлем по-прежнему имеет канал связи с шлемом Коутса, который тот держит под мышкой. — ... так с ней. — А тебе какое дело? — Самое что ни на есть непосредственное с недавних пор. Со своего места Цири видно лишь спину Коутса и то, как белеет Аваллак’х, как хищно заостряются и без того острые его черты. — Самовлюбленный Dh’oine! Ты не имеешь права тянуть свои косматые лапы к тому сокровищу, каким она является! Как и Крегеннан, ты стремишься все извратить и уничтожить одним своим прикосновением, измарать, испоганить одной лишь мыслью! Цири невольно прижимает руку к шее, вспоминая давний разговор среди скульптур эльфийских детей, равно как и то, чем он закончился. Она напружинивается, готовая сорваться с места и вмешаться, однако то ли на Коутса гнев Аваллак’ха не производит должного впечатления, то ли он просто это впечатление умело скрывает, но когда майор заговаривает, его голос спокоен. — Не знаю, что за Крегеннан и чем он тебе так насолил, знаю, что девочка от тебя без ума — этого не видит только слепой. Но ты ведешь себя как гондон, хотя тебе это слово, очевидно, неизвестно. Цири зажмуривается. Теперь уже ей хочется придушить Коутса, а потом провалиться сквозь землю. — И про сокровище ты это все правильно сказал, — продолжает Коутс как ни в чем не бывало, доставая сигарету. — Она ведь и впрямь такая. Если бы мне досталось это сокровище, то я бы нипочем не упустил его. А не ходил бы вокруг да около с постной рожей, выдавая свою несостоятельность за таинственность. — Он затягивается. — Вот как ты, например. — Ты не понимаешь, о чем говоришь, человек. — Да нет же, очень хорошо понимаю. Креван — тебя ведь так зовут на самом деле? Аваллак’х прищуривается. — Откуда ты знаешь? — Она разговаривает во сне, — безжалостно отвечает Коутс. — Если ты хоть пальцем к ней прикоснулся... Если ты посмел... — необыкновенно спокойно произносит Аваллак’х. — Ты не слушаешь! Ты мучаешь ее, идиот! Она любит тебя. Это же очевидно, как день. Но если не можешь быть с ней — отпусти. Потому что ей плохо, очень плохо, а ни к чему хорошему, уж прости за каламбур, это не приведет. Скукожившись за своим укрытием, Цири слышит, как Коутс уходит. Она долго слушает хруст гравия под его сапогами и ругательства, которым позавидовал бы даже Золтан, прежде чем догадывается отключить связь. Ее душат слезы и горячее чувство раскаяния по отношению к нему. «Прости, — шепчет она. — Прости, Гарри, ты оказался мудрее и лучше, чем кто-либо. Наверное, стоило бы остаться здесь с тобой, вместе с Шепард спасти мир и быть счастливой». Когда Цири снова выглядывает из-за ящиков, Аваллак’х сидит на одной из медицинских коек, спрятав лицо в ладонях. Она тихо подходит, садится рядом. — Ты все это время была тут, — глухо говорит Аваллак’х . — Ты все слышала. Цири делает глубокий вдох, как перед прыжком в бездну, кладет руку ему на спину, ощущая, как напрягаются и затвердевают мышцы под пальцами, словно он с трудом сдерживается, чтобы не отодвинуться. Ей еще сильнее хочется плакать от этого. — Мне очень жаль. Я бы хотела... — Ее голос срывается. — Я бы хотела не быть всего лишь безобразной Dh’oine. Я бы хотела, чтобы мы могли... Я бы... Цири отворачивается, вытирая слезы тыльной стороной ладони, но все-таки договаривает: — Я бы хотела, чтобы ты мог полюбить меня хоть чуточку. Но я все понимаю. Я не Лара. Мне никогда не стать в твоих глазах чем-то иным, нежели просто результатом многовековых экспериментов. Важным, ценимым, но не любимым. — Ты не эксперимент, Зираэль, — качает головой Аваллак’х. — Ты — нечто большее. И я не знаю, как мне с этим быть. Цири шмыгает носом. — Ты же Знающий. Ты должен все знать. Аваллак’х смеется. Хрипло, горько. — Должен. Он замолкает. Молчит и Цири, нервно барабаня по шлему, который зачем-то до сих пор держит в руках, заметив это, она кладет шлем рядом, а руки складывает на коленях. Аваллак’х вскакивает, выпрямляется — высокий, напряженно-яростный. Цири с удивлением видит признаки румянца на его бледных скулах. — Она никогда не любила меня! Я надеялся... Я верил, что после смерти Крегеннана она поймет. Я бы принял ее! Но она так никогда и не вернулась ко мне. Предпочла умереть глупой бесславной смертью. Я думал, это конец, я думал, что больше никогда и никто... Но появляешься ты! Он наклоняется, стискивая ее плечи, даже через броню Цири чувствует, как много в нем нечеловеческой силы. — Ты! — шипит он с невыразимой тоской, и его рот кривится, будто он хочет сказать еще много чего, но просто не может. Цири вдруг становится легко-легко, как если бы она была мыльным пузырем. Она протягивает руку, нежно касаясь лица Аваллак’ха. Он привычно дергается, застывает, и тогда Цири целует его. Сама. Вкладывая в этот поцелуй все, что может дать ее кровоточащее сердце, всю себя. Нагрудник с металлическим звоном падает к ее ногам, когда она поднимается, туда же летят наручи. Цири раздевается под немигающим потемневшим взглядом Аваллак’ха с таким ощущением, словно готовится ступить в клетку с разъяренным василиском. Она упрямо задирает подбородок и смотрит на него. — Я, — говорит она твердо, — не Лара. Я люблю тебя. То, что происходит дальше, ошеломляет ее больше, чем она даже могла себе представить. Аваллак’х хватает ее, терзает ее губы, задыхаясь, захлебываясь своей жуткой нездоровой страстью. Вместе с Цири он падает на больничную койку, которая натужно прогибается под их телами. Кровь набатом стучит в висках, а тело горит от жгучих поцелуев. Аваллак’х ничуть не деликатен, наоборот, он как будто старается причинить ей как можно больше боли — его пальцы оставляют красные следы на ее коже. Назавтра наверняка будут синяки, думает Цири и тут же забывает об этом, потому что чувствует бедром, как Аваллак’х что-то торопливо дергает, а затем... Цири всхлипывает, чувствуя в каждом движении его нетерпение и ярость. Его безграничную, рвущую душу в клочья любовь. — Ты! — глядя ей в глаза, рычит он, но звучит это как крик смертельно раненного животного. Все происходит быстро. Слишком быстро, чтобы она успела получить хоть какое-то удовольствие. Лишь только она начинает ощущать жаркую волну наслаждения, как Аваллак’х останавливается, зажмурившись, по его телу проходит дрожь, а меж стиснутых зубов вырывается протяжный стон. Он опускает голову, утыкаясь лбом Цири в плечо. Цири долго гладит его по мягким, гладким, словно шелк, волосам, сама поражаясь своему спокойствию. Ее переполняет огромное и в то же время горькое чувство. — Squaess me, Zireael. Он пытается отстраниться, но Цири скрещивает лодыжки у него за спиной, не позволяя. Аваллак’х поднимает голову, в его расширенных зрачках плещется удивление. — Zireael... — Цири! — Она подается бедрами ему навстречу. — Меня зовут Цири! Ну! Скажи это! — Цири, — выдыхает он. — Еще! — Цири... В этот раз все получается по-другому. И Цири на собственном опыте удостоверяется, что Знающий действительно знает, как довести ее до сотрясающих все естество спазмов, как заставить, не сдерживаясь, кричать от удовольствия. Спустя чуть времени, когда Цири уже расслабленно лежит, тесно прижавшись к худощавому телу Аваллак’ха в попытке уместиться на узкой больничной койке, она вдруг вспоминает, зачем пришла. — Завтра здесь будет Шепард вместе с целым флотом. — М-м-м? — Ты ведь так хотел, чтобы мы ушли из этого «ужасного» мира. Аваллак’х хмыкает. — Не такой он и ужасный. Во всяком случае сейчас. — Ха! Ну, в таком случае я могу оставить тебя тут. Он мигом переворачивается, подминая ее под себя. — Нет уж. Зи... Цири, больше я никуда тебя не отпущу. Цири фыркает, запускает руки ему под рубашку. И тихо стонет задев одну из татуировок. — Аваллак’х. — Да? — Сними уже эту чертову тряпку, я хочу... — Я знаю. — Еще бы, ты ведь... О-о-ох...* * *
Перед прибытием Шепард в лагере царит настоящая суматоха. Люди в спешном порядке собирают нехитрый скарб, нажитый за последние полтора месяца. До блеска выбритый Коутс пытается не дать суматохе превратиться совсем уж в бардак. Но после полученного сообщения об эвакуации для гражданских события несутся вскачь, и он быстро оставляет попытки как-то этот хаос контролировать. Ближе к вечеру он отзывает Цири в сторону. — Вам нельзя показываться на глаза кому-либо из вояк Альянса. Будут вопросы, на которые ни вы, ни я не сможем ответить. Цири кивает. — Не беспокойся, мы уйдем. Сегодня. — Хорошо. Я могу вас, ну, проводить, что ли? — Конечно. В полночь, в лаборатории. — Цири улыбается. — И, Гарри, я ужасненько обижусь, если ты не придешь.* * *
Вычищенная лаборатория кажется совсем чужой: все следы пребывания в ней Аваллак’ха и Цири тщательно уничтожены. Теперь это то, чем и являлось с самого начала, — просто одно из помещений в недрах старого лондонского метро. Притворив за собой дверь, Коутс с грустью оглядывает пустое пространство. На стук двери оборачивается Цири и приветственно машет. Она одета в броню N7, к которой, похоже, успела действительно привыкнуть, а вот Аваллак’х снова в той же многослойной необычной одежде, в какой Коутс его впервые встретил. К Цири застенчиво жмется Фокси. Видя девочку, Коутс хмурится. — Она пойдет с нами, — отвечает Цири на его невысказанный вопрос. — Все равно у нее никого не осталось. — Но... — начинает было Коутс. — Над телом ее матери я пообещала, что присмотрю за ней, такие обещания нельзя нарушать. Считай это Предназначением. — Последнее слово она произносит так, что Коутсу отчетливо слышится заглавная буква. — А с Предназначением шутки плохи, уж поверь мне. — Верю. Коутс переводит взгляд на Аваллак’ха, и тот неожиданно протягивает ему руку. Тонкие пальцы с силой стискивают его ладонь, и Коутс удивленно смотрит на янтарно-желтый камень в руке. Цири рядом недоверчиво ахает. — Спасибо, — говорит Аваллак’х тихо. — Когда ты почувствуешь, что твои дни больше не радуют тебя, что нет надежды, а смерть совсем близко, шепни мое имя этому камню — я приду, чтобы отвести тебя на Inys Avallon. — Мы придем, — поправляет его Цири. Валийские слова отзываются потусторонним холодом по позвоночнику, и Коутс кивает, хотя все равно ничего не понимает, затем присаживается на корточки перед Фокси. — Веди себя хорошо, малышка, и слушайся Цири, ладно? Девочка тянет к нему ручки, крепко-крепко обнимает. — Не волнуйся, я знаю кое-кого, кто прекрасно о ней позаботится в мое отсутствие, — говорит Цири. — Там много солнца и свежего воздуха. Она ни в чем не будет нуждаться. Коутс встает и встречается глазами с Цири. Та все еще улыбается, но уже грустно, шагает вперед, целует его, нисколько не стесняясь Аваллак’ха. Целует так нежно, что у Коутса щемит в груди, там где сердце. — Я никогда тебя не забуду, майор. А ты не забывай про дар Аваллак’ха. Думаю, ты единственный из людей, кто удостоился такой чести. От него — так уж точно. И еще, если увидишь баньши — больше не пытайся завалить ее в одиночку. Он смущенно покашливает, пряча камень за пазуху. — Шепард надерет им всем задницу, это я гарантирую. — Не сомневаюсь. Цири смеется, вновь целует его, на сей раз в щеку, на миг прижавшись всем телом. Потом берет за руку Фокси, с другой стороны ее обнимает за талию Аваллак’х — уверенным собственническим жестом. — В моем мире есть поговорка: Va’esse deireadh aep eigean, va’esse eigh faidh’ar. Что-то кончается, что-то начинается. Не печалься о нас! Что-то обязательно начинается! — говорит она прежде чем исчезнуть в ярко-зеленой вспышке. Коутс еще с минуту смотрит на пустое место, оставшееся после них, затем выходит из лаборатории, закрывает дверь и стреляет в блок управления замком. Пока он идет к входу в бомбоубежище, он то и дело шепчет непослушными губами: «Va’esse eigh faidh’ar». Почему-то помнить это кажется ему действительно важным.