Определяющий цвет

Стив старается не думать об этом, но ему трудно приспособиться к современному миру. Сложно подстроиться под тот бешеный, неугомонный ритм жизни, который царит теперь вокруг. В сороковых все было проще: люди особо никуда не спешили, были приветливее и больше внимания уделяли тому, что о них подумают окружающие. Сейчас все с точностью наоборот. Улицы Нью-Йорка кишат вечно торопящимися «белыми воротничками», девушками, которые еще надеются и лелеют в сердцах американскую мечту, и простыми зеваками, вперемешку с любопытными и немного наглыми туристами. Никто больше не улыбается просто так, и всем по большей части наплевать на общественное мнение. И, самое прискорбное, что это - в порядке вещей. Вещей, к которым Стив, кажется, не сможет привыкнуть никогда. Ему все еще хочется надевать свои старые вещи: в них он чувствует себя чуточку комфортнее и спокойнее. В повседневной жизни он так и поступает, но сейчас его, наряду с остальными Мстителями – название, которое и раньше-то не особо льстило Роджерсу, теперь и вовсе доводит до красноватых кругов перед глазами, – ждут на очередном благотворительном вечере. Поэтому он переминается с ноги на ногу в одном из четырех углов огромного, украшенного лампадами, лентами, вычурными плакатами и икебанами зала, то и дело поправляя руками тесноватый черный фрак, в который был вынужден втиснуться по случаю торжества. Стив не любит эти торжественные, чрезмерно роскошные, помпезные мероприятия. Не любит и расфуфыренных, обделенных совестью и умом девушек, которые подходят к нему, умело кокетничают, крутя на пальце выбившийся из высокой прически аккуратный завиток и обводя кончиком языка ободок бокала с розовым шампанским. В такие моменты стакан для Стива наполовину пуст. Роджерс как можно любезнее просит прощения у очередной разбалованной девицы и поспешно переходит из одного закутка в другой, где побольше людей и где, следовательно, можно надеяться слиться с толпой. Правда, мужчина уже успел понять, что в современном мире остаться незаметным для него – задача далеко не из простых. Он подхватывает изящный, но слишком длинный, по его мнению, бокал с подноса проходящего мимо официанта, который, к слову, выглядит куда наряднее, чем сам Стив, и принимается смотреть по сторонам. Он видит, как непринужденно держит себя Бартон, рассказывая что-то группке собравшихся вокруг женщин, которые считают своим долгом громко и заливисто смеяться после каждого слова Клинта. Словно та, чей смех будет самим громким, получит вознаграждение. Впрочем, учитывая современные нравы, вполне вероятно, что так и будет. Мысль заставляет Стива едва заметно наморщить нос. Для него любовь была и остается неким священным чувством, которым нельзя разбрасываться налево и направо. И уже тем более, нельзя делить постель с тем, к кому не испытываешь привязанности или каких-либо чувств. Да, для этого времени Стив определенно слишком старомоден. Еще некоторое время Роджерс наблюдает за Бартоном и его группой поддержки, нехотя все же подмечая, что некоторые девушки, все же, выглядят достаточно хорошо. Но они продолжают все так же фальшиво кривить губы и обнажать отбеленные зубы, и суперсолдату ударяют в нос собственные пренебрежение и даже легкие нотки отвращения. Отвлечься Стива заставляет смех, но не одной из этих приторно-идеальных девиц, а смех мужской, раскатистый, как летняя гроза. Роджерсу не нужно поворачивать голову в направлении звука, чтобы знать, кому тот принадлежит. Впрочем, мужчина все равно переводит взгляд: напудренные, неестественные лица уже начинают вызывать раздражение. Теперь Стив смотрит на Тора, мышцы спины которого перекатываются под кажущейся тонкой и бумажной тканью темно-серого костюма, угрожая вот-вот разорвать его в клочья. Полубог смеется - да и разговаривает - так громко, словно в комнате нет никого кроме него и Джейн, которая ласково улыбается и кажется еще более хрупкой в шелковом светло-зеленом платье с ажурной вышивкой на груди. Стив смотрит на них и ощущает предательский укол зависти. Перед глазами начинают проноситься непрошеные и не совсем приятные картинки моментов, которые сам суперсолдат предпочитает забыть и больше не вспоминать. Удивительно, как он пролежал почти семьдесят лет в океане и как почти умер, но как наши воспоминания не умирают никогда. И удивительно: неважно, сколько раз ты умираешь внутри, но все же продолжаешь жить снаружи. Роджерс закрывает и открывает глаза несколько раз и отводит взгляд, ища в толпе непонятно кого. Его не цепляют ни раскрашенные девушки в откровенных нарядах, ни компании увлеченно беседующих мужчин, ни подходящие к нему журналисты, ни официанты с ломящимися от закусок подносами. В конце концов, он останавливает взгляд на Наташе, которая сидит на высоком барном стуле и вертит в руках шпажку с двумя оливками. Она так же сканирует зал, бесцеремонно отвергает всех, кто пытается с ней заговорить, а ее зеленоватые, уже чуть поблескивающие глаза не выражают ничего, кроме беспросветной скуки. Ее пламенно рыжие волосы аккуратно зачесаны назад и собраны в тугой пучок, из которого не торчит ни один волос, а губы выкрашены темно-красной помадой, которая невероятно хорошо ладит с цветом ее лица и служит хорошим дополнением к строгому черному платью с повязанной вокруг талии широкой, затянутой на спине алой лентой. Стив восхищается агентом Романофф, но не столько из-за внешности, сколько из-за характера. Во многом Наташа напоминает ему Пэгги с ее бойким энтузиазмом и готовностью прийти на помощь. К тому же, девушка, пожалуй, единственная, в ком еще сохраняется чувство такта. Она строга и непреклонна, но она также профессиональна и никогда не позволяет себе лишнего. Наташа, как настоящая шпионка, прекрасно чувствует пристальный взгляд Стива на себе и поворачивается к нему, растягивая пухлые губы в приятной дружеской улыбке. Она подносит свой бокал с мартини вверх, и Стив поступает так же со своим шампанским. Они чокаются на расстоянии, после чего девушка подмигивает и снова отворачивается, надевая обратно маску равнодушия. В эту секунду Роджерсу кажется, что волосы Наташи стали, почему-то, каштановыми, а губы - чуточку уже, но стоит ему потрясти головой, как это ощущение исчезает, оставляя за собой уже привычную пустоту. Стив тоже возвращается к своему занятию и теперь пытается найти в галдящей толпе доктора Беннера. После нескольких минут Роджерс убеждается, что Брюса здесь нет. Что же, не впервые. Большинство организаторов этих торжеств брезгуют приглашать того, кто может в один миг разнести здесь все. И плевать на самоконтроль. Но что действительно удивляет Стива – он не видит нигде Тони. Обычно Старк везде и сразу: умело лавирует между людей, уверенно кочует от одной компании к другой, отпускает пошлые шуточки и сомнительные комплименты и не упускает возможности поддеть самого Родежрса. Стив не знает, чем вызвана та неприязнь, которую питает к нему другой мужчина. Она просто есть, - была с самого первого дня - и он предпочитает не копаться в том, чего пока не в силах понять. Возможно, это имеет какое-то отношение к Говарду. Даже не так: Стив на девяносто процентов уверен, что собака зарыта именно в отце Тони, и, вероятно, именно поэтому не решается влезать. В какой-то степени, он просто боится разочароваться в старшем Старке – мужчине, которому наполовину обязан своим новым телом и всеми физическими качествами. Мужчине, которому обязан жизнью, какой бы отвратительной та ни казалась сейчас. Слишком занятый своими мыслями, Стив не замечает, как перед ним мелькает темноволосый мужчина и кладет руку на плечо. - Мне кажется, следует добавить немного цвета в ваш костюм, Капитан, - в бархатистом, низком голосе отчетливо сквозит ядовитая насмешка, которая повисает в воздухе, резко выдергивает Стива из размышлений и заставляет немного вздрогнуть. - Я тоже рад тебя видеть, Тони, - Роджерс старается отвечать как можно более отстраненным и холодным тоном, но не выходит: его голос больше напоминает голос обычного ребенка, нежели надменного мужчины. Оно и немудрено: надменность никогда не входила в список черт характера Стива. - Еще увидимся, - Старк смеется, чуть закидывая голову назад, и приятельски хлопает Стива по спине. Но светловолосому мужчине хочется отдернуть плечо, сделать шаг назад, отойти в сторону: уж слишком много в этом жесте того самого презрения, которое чувствовал Роджерс, смотря на девушек, окружающих Клинта. А теперь он сам почему-то чувствует себя одной из тех девиц. Тони уходит, на его лице та самая самодовольная ухмылка, которую так хочется стереть с его лица вместе с переполняющим его себялюбием. Впрочем, чем ближе Стив узнает Старка, тем сильнее убеждается, что последний - из числа людей, которые скрывают заниженную самооценку завышенной. Тони слишком преуспел в шитье собственного костюма: тот сидит идеально. Но, несмотря ни на что, это всего лишь костюм. И, в то же время, все вещи, которые говорит Старк, вплоть до самых мелких и необоснованных замечаний, все же влияют на Стива. Мужчина сам не может объяснить, чем это вызвано и почему извлекает такую бурную реакцию. Но, даже теперь, когда, кажется, Тони и не говорит ничего обидного (а в сравнении с его обычными подколами, это замечание – просто дружеский совет), Роджерс чувствует, как ему тут же становится еще неудобнее в своем уже тканевом костюме. Тот внезапно начинает еще сильнее давить в плечи, врезаться в живот, а чуть коротковатые штаны смешно болтаются на лодыжках, делая его фигуру нескладной и его самого – нелепым, аляповатым клоуном на этом празднике жизни. А уж про цветовую гамму и говорить нечего… Стив быстро обводит взглядом собравшихся здесь мужчин. Темно-синие, зеленоватые, бордовые, отливающие коричневым, различные серые и даже белые костюмы, рубашки в полоски разной толщины и цветастые галстуки, дополненные платками или цветками в петлицах. Его собственный скромный черный фрак поверх белоснежной рубашки с накрахмаленным воротником кажется ему теперь и вовсе скучным, блеклым и неприлично простым. Дешевым. Сам Стив неожиданно чувствует себя дешевкой. Он неловко поправляет несуществующие складки на брюках, ставит нетронутый бокал на поднос ближайшего к нему официанта, еще раз бросая взгляд на его бежевые брюки и жилетку поверх темно-красной рубашки, зачем-то извиняется и спешит уйти. Покидая зал, в котором только-только начинается веселье, - о чем свидетельствует начинающий разыгрываться оркестр - Стив чувствует на себе горячий, обжигающий взгляд темно-коричневых глаз и уже знает, что сейчас губы Тони Старка украшает односторонняя, кривая и безумно самодовольная ухмылка. Возвратившись в башню Старка, которая теперь служит домом всем Мстителям – да, Стиву действительно опротивело это название, – Роджерс обменивается несколькими вялыми репликами с ДЖАРВИСОМ, который в своей привычно вежливой манере интересуется причинами раннего возвращения Стива, и после этого идет к себе в комнату. Там он, не раздеваясь, падает на кровать и зарывается лицом в подушку, пытаясь заглушить поток воспоминаний и сосущую под ложечкой обиду на мужчину, чьи глаза выглядели как жидкое, горячее золото в свете многочисленных ламп. *** Стив просыпается ни свет ни заря от неприятного ощущения на лице. Точнее, на губах. Они почему-то перемазаны чем-то липким и одновременно влажным, и первые несколько секунд Роджерс думает, что это слюна. Перекатываясь набок, Стив проводит по рту тыльной стороной ладони, чувствуя, как это самое что-то – вязкое, липкое, не теплое и не холодное – пристает к коже и склеивает короткие светлые волоски. Мужчина приоткрывает веки, чтобы посмотреть, и резко вскакивает. Его рука покрыта темно-красными плотными разводами, и, так как он еще не совсем проснулся и не соображает чисто, Роджерсу кажется, что это – кровь. Но адреналин, который появляется при одной мысли об этом, быстро прочищает и проясняет мозг. Это красное – слишком красное и слишком густое для крови. Все еще немного переживая, Стив осторожно подносит руку к носу и кротко вдыхает. В ноздри ударяет немного сладковатый аромат, и Роджерс облегченно выдыхает. Помада. Это всего лишь…Помада, которая неизвестно как появилась на его губах. Мужчина вскакивает с постели слишком резко, забывая, что на нем все еще неудобный вечерний костюм. Он слышит, как трескается где-то шов, но сейчас ему действительно все равно. Стив осматривается, сканирует каждый угол и каждый сантиметр комнаты, но кроме него в ней никого нет. По крайней мере, сейчас. Роджерс еще раз выдыхает и садится обратно на кровать. Некоторое время он просто смотрит перед собой, отгоняя остатки сна, и только после этого замечает кое-что на прикроватной тумбочке. Тонкий, продолговатый флакончик и сложенный надвое лист бумаги под ним. Стив берет в руки тюбик, снимает крышку и нюхает – точно такой же запах. Затем он раскрывает записку, и каждое новое слово отзывается в нем вспышкой злости. На плотной, гофрированной бумаге, оттенка игристого шампанского, разборчивым, но немного неаккуратным почерком выведено: «Подумал, что если она идет Наташе, то, скорее всего, подойдет и тебе. Да и костюмчик заиграет по-новому теперь». Подписи не было, но она и не нужна: Стив и так прекрасно знает, чьих рук это дело. Знал с самого начала, но отказывался верить. Мысль, что Старк был в его спальне, когда он спал, касался его, когда он наиболее беззащитен, вызывает необъяснимую тревогу. Но не такую, что обычно поражает при опасности, а иную, природу которой Стив не мог толком объяснить. Но что-то похожее он испытывал лишь однажды: когда впервые увидел Пэгги. От беспокойства над верхней губой мужчины выступают мелкие капельки пота, и он тянется, чтобы вытереть их, но вовремя отдергивает, вспоминая, что по его губам и, наверное, уже и по подбородку и щекам размазана помада, которой там не место по умолчанию. Стив зло отбрасывает в сторону флакончик, думая о том, как пришлось изловчиться Тони, чтобы выудить его из сумочки Наташи, и размышляя, стоит ли теперь возвращать его девушке, и если да, то что говорить. Извиниться ли, сдать ли Старка или сделать вид, что он просто случайно нашел. С трудом смыв с себя густые красные полосы, Роджерс возвращается в комнату и пытается уснуть. Он ворочается в простынях до самого рассвета, а потом уже ему не дают уснуть пробивающиеся сквозь тяжелые, темно-красные в белые полосы – Тони решил, что повесить такие в комнату Стива будет очень смешно – гардины солнечные лучи. Стив морщится и нехотя встает, наконец-то стаскивая с себя пиджак, задний шов которого разошелся, не выдержав напора его тела. Он развязывает и бабочку, но оставляет висеть в воротнике, расстегивает несколько верхних пуговиц рубашки, но не снимает ее: слишком лень. Его снова начинают занимать мысли о том, как следует поступить с помадой. Он уже решил, что не стоит возвращать ее законной владелице, если, конечно, та сама не заговорит о пропаже, в чем Стив очень сомневается. Роджерс то выкручивает, то закручивает тюбик, наслаждаясь красивым, насыщенным темно-алым оттенком, и, в конце-концов, не может удержаться и делает пробный мазок по ладони. Помада ложится ровной, густой линией, не растекается и – хотя сама мысль противна Стиву – действительно очень хорошо контрастирует с его светлой кожей, выделяя и подчеркивая ее естественный здоровый оттенок. Что же, в вопросах вкуса Тони Старку нет равных. При этой мысли на ум Стиву сразу приходит красно-золотистая железная броня гения, миллиардера, плейбоя и филантропа. Роджерс ухмыляется, выкручивает помаду еще раз и протягивает руку вперед, наблюдая за рассыпанными в помаде золотистыми блестками, которые становятся видны на солнце, и приходит к выводу, что Старку тоже хорошо в красном. И, закручивая тюбик и запихивая ее в карман брюк, Стив не может не подумать о том, что, как бы он ни ненавидел название «Мстители», сейчас оно, пожалуй, как нельзя кстати. *** Роджерс почти ожидает, что дверь в комнату Старка окажется заперта. Но, найдя ее распахнутой почти настежь, чувствует себя обескуражено. Делая осторожные, бесшумные шаги внутрь – чему способствует мягкий, ворсистый ковер оттенка выдержанного красного вина, - Стив думает, что обязательно застанет Тони с какой-то девицей. Возможно, одной из тех, которые вились вокруг Бартона, но, заметив рыбку покрупнее – то есть, побогаче, – решили перейти на другой фронт. Стив удивляется еще больше, когда, вопреки всем ожиданиям, находит Старка одного на большой кровати со свисающим балдахином. На мужчине только черные боксеры, а между ног зажато одеяло, он легко посапывает, подоткнув кромку одеяла под подбородок. Темные волосы беспорядочно разбросаны на затянутых в постельное белье цвета розового шампанского подушках, а реактор в груди отсвечивает бледно-голубыми лучами. Темно-красные, будто покусанные губы ученого отворены. Старк выглядит так же обезоружено, как, вероятно, выглядел сам Роджерс. Что же: око за око. Стив настолько сосредоточен на своей задаче, что даже не старается оглядеться вокруг. Впрочем, он и без того знает, что комната Тони – самая большая в башне и, должно быть, самая навороченная и изысканная. Или же была таковой, пока сам ученый не заставил ее ненужным хламом, о который Роджерс пару раз спотыкается, беззвучно чертыхаясь, чтобы не сорвать операцию. Стив подбирается к кровати и напрягается, когда Старк выдыхает и перекатывается на другой бок. При этом его боксеры чуть сползают вниз, обнажая полоску незагорелой кожи чуть пониже поясницы. Неожиданно для самого себя Роджерс находит что-то соблазнительнее в этом резком цветовом контрасте. Совсем как раньше его восхищал контраст собственной кожи с бордовой помадой. Морок, охвативший мужчину на несколько секунд, мигом развеивается, стоит ученому шумно вдохнуть и прохрапеть. Неэстетичность этого звука заставляет Стива вспомнить, кто он и какую цель преследует, ошиваясь в чужой комнате в рассветное время. Роджерс выуживает помаду, раскрывает ее и подносит к чужим, умиротворенно отворенным губам. Сильные пальцы неловко сжимаются вокруг скользкого маленького тюбика, не способные сделать мазок. Стив чувствует укол совести за то, что поступает так низко: отыгрывается на Тони, когда тот спит. Такое поведение вполне в стиле Старка, но никак не в его собственном. Он ненавидит, когда бьют лежачих, а ученый сейчас явно не в том положении, чтобы постоять за себя. Но Стиву, все-таки, безумно, до назойливого жара в груди, хочется отомстить. Именно поэтому он отдергивает руку с флакончиком, кладет другую на выступающую под смуглой кожей плечевую косточку и уверенно, но не сильно сжимает пальцы: достаточно, чтобы Тони немного испуганно дернулся, освобождаясь из плена сна, но не достаточно, чтобы причинить ощутимую боль. Глаза Старка – большие, удивленные, цвета виски, в которой плеснули немного колы – уставляются непонимающе вперед, губы – красивые и немного искусанные – смыкаются, а густые темные брови нахмуриваются. В этот самый момент Стив впервые понимает, почему на Тони вешается столько девушек. Пускай он и сказочно, баснословно богат, но он так же эквивалентно красив. Особенно, когда не пытается таким казаться. На то, чтобы понять и осознать происходящее, у Тони уходит не больше пяти секунд. Мужчина протирает глаза, выглядя при этом совсем ребячески, затем еще раз смотрит на Стива, после чего переводит мутный, еще немного сонный взгляд на помаду в его широкой ладони и смешливо улыбается. - Что, пришел отомстить, да совесть не позволила? - Я…нет… - Ладно, давай, извиняйся, и я продолжу предаваться греховным утехам со своими любимыми подушкой и одеялом, - Старк ухмыляется еще шире, а голос, чуть более низкий, звучит еще нахальнее, чем всегда, если такое вообще возможно. В кофейного цвета радужках снова вспыхивает шутливый огонек, который обжигает, и Стив мгновенно жалеет о своем врожденном чувстве справедливости и честности. Жалеет, что не смог поступить с Тони так же подло, как тот сам поступил с ним. - Ну, так и будешь стоять здесь, как истукан? Или снова замерз, а, Капитан Сосулька? – теперь Тони, которого немного раздражает сложившаяся ситуация, полностью просыпается и смотрит на Стива нахально, применяя свой небезызвестный стервозный взгляд. Роджерс чувствует, как начинает закипать кровь в жилах и как чуть ускоряется сердце. Но это ощущение скорее приятное в данной ситуации. Он продолжает смотреть вниз на растянувшегося на кровати Старка и вспоминает, почему его изначально одолела такая жажды мести. Ему хочется стереть с его лица эту ухмылочку - и хочется уже давно. И сейчас, возможно, единственный раз, когда у него есть шанс и настрой отыграться. - Кто сказал, что я извиняться собираюсь? – Стив натянуто улыбается в ответ: все же, ему не пристало изображать из себя кого-то, кем он не является. Впрочем, возможно, он просто кое-чего не знает о себе. Чего-то, что пробуждает в нем Тони Старк. - Господи, хорошо. Тогда уходи, Кэп. Иди, отдубась пару груш. Можешь представлять на их месте меня, если тебе так нравится. Или, можешь представлять меня после: когда пойдешь в душ, - ученый подмигивает, обнажая верхний ряд зубов, и Роджерс окончательно убеждается в том, что либо сейчас, либо уже никогда. Либо он сделает то, что намерен, в эту минуту, либо до конца дней своих будет терпеть издевки со стороны Старка. - Не сегодня, Тони. Сегодня я намерен довести до конца то, что начал. В ответ на это Старк лишь приподнимает одну бровь, снова выглядя обескураженным. И Стив пользуется этим мгновением, чтобы пересечь разделяющее его и другого мужчину пространство и схватить того двумя пальцами свободной руки за подбородок. - Что за…? – но Роджерс не дает Старку договорить: крепче сжимает сильные пальцы, задирает лицо ученого верх, заставляя посмотреть на себя. - Я согласен с вашей запиской: мне идет этот цвет. Но, думаю, вам он пойдет больше, мистер Старк, - от тембра голоса Стива по позвоночнику Тони пробегают мурашки, и он едва заметно прогибается в спине и пытается отворить рот, чтобы ответить. Но хватка другого мужчины лишь становится туже. - Советую не двигаться, а то еще смажу контур, - Роджерс чуть наклоняется к чужому лицу, подносит к выпуклому, приоткрытому рту заветный флакончик. Несколько секунд Стив медлит, чтобы насладиться чуть-чуть обреченным, но все еще скорее обескураженным взглядом Тони, а затем еще раз прохладно хмыкает и надавливает округлым кончиком на середину нижней губы. Мужчина ведет сначала влево, затем вправо, равномерно и аккуратно распределяет плотную, хорошо прилегающую помаду, а затем, покончив с одной губой, переходит на вторую. Верхнюю Стив вырисовывает уже более прилежно и осторожно: с мастерством художника, которое течет по его жилам. Роджерс вычерчивает деликатный изгиб от верхнего уголка до бокового, управляясь с помадой, как с масляным карандашом. Но ни один карандаш не даст того насыщенного алого, почти кровавого оттенка, которым в итоге окрашиваются губы Старка. И, в то время как Стив не может наглядеться на губы Тони, старается перебороть почти непреодолимое желание провести по ним пальцем, сам ученый наблюдает за Роджерсом. Дыхание Старка тяжелое и сбитое, а в ямочке между лопаток собралось небольшое озерцо пота. Волосы на висках немного влажные и потемнели, как и глаза, которые сосредоточенно разглядывают чужие. Глубокого, сине-серого оттенка, глаза Стива манят и притягивают Тони так сильно, как он никогда не ожидал. Старк не был пуританином и от природы относился более чем благосклонно к своего рода экспериментам. Но мужчины для него всегда оставались только экспериментом, никогда не выходя за эти рамки. А Стив стал кем-то другим, и ученый почувствовал это с самой их первой встречи. Тони не может совладать с Роджерсом. Его одновременно и привлекает, и отталкивает его непреодолимое желание независимости и справедливости. А тяга к честности и легкая наивность светловолосого мужчины одновременно и восхищают, и вызывают отвращение. И, наверное, именно эта двоякость, неопределенность и есть причина тому, что Старка так необъяснимо сильно влечет к Стиву. А склонный выдавать все не таким, каким оно есть на самом деле, Тони прячет свою симпатию за маской из равнодушия, пренебрежения и хамоватых пошлых шуток. Но Стив, такой врожденно добрый и открытый, пускай и обижается, и немного неумело отвечает на колкости, все же никогда не отворачивается. Он приходит на помощь, если нужно, он способен забыть о любых ссорах и нестыковках. Он поддерживает - сдержанно, но властно; берет ситуацию в свои руки, не позволяя чему-то пойти не по плану. При этом его глаза мягко и умиротворенно мерцают, а после очередного удачного дела его улыбка настолько искренняя, что Тони и не мечтает когда-нибудь улыбнуться так же откровенно, и настолько широкая, будто он - шестилетний ребенок, которому впервые купили конструктор «Лего». В такие момент Старку приходится преодолевать досаждающее желание подойти к мужчине и похлопать ладонью по его широкой крепкой спине, затянутой в нелепый, чрезмерно обтягивающий – не то чтобы ученый был против этого – костюм. И, под этим почти – потому что Тони все же находит в себе силы не поступать так – непреодолимым импульсом лежит не что иное, как жажда. Жажда почувствовать хотя бы капельку того тепла, которое, Старк знает, исходит от другого мужчины. А сейчас, привычно спокойный, даже ласковый и робкий, как щенок, Стив так деловито и грубо держит его за подбородок, а его лицо, покрытое мелкими, едва заметными родинками и однодневной мягкой золотистой щетиной, так близко, как никогда, и терпкое, мятное дыхание обжигает кожу. В голубых, отливающих теперь не мягкостью, а твердой сталью глазах читается сила, которую, впрочем, Тони и без того чувствует каждой клеточкой. - Вот так вот, - даже голос Роджерса не такой, каким его привык слышать Старк. Тот сейчас в несколько раз грубее, чем когда их Капитану приходится отдавать приказы, и намного более сиплый. Ученому хочется засмеяться от непривычности ситуации, но еще больше ему хочется засмеяться от того, что этот низкий, хриплый тембр, вкупе с твердым взглядом и крепкими пальцами на подбородке, делают с его пахом. Тони чувствует, как наливается кровью член и упирается в плотную, туго обхватывающую бедра ткань. Ему некомфортно и немного стыдно, он пытается поправить стояк как можно незаметнее, но ненужные, лишние телодвижения только вызывают подозрения у Роджерса, который незамедлительно шлепает другого мужчину по рукам. - Нет-нет, мистер Старк. Просто расслабьтесь, я обо всем позабочусь, - Стив наклоняется еще ниже, ближе, его горячее, немного неровное дыхание теперь щекочет нежную кожицу под мочкой, а слова, соблазнительные и немного вульгарные по меркам самого Роджерса, льются теплым ручьем прямо ученому в уши, дразня перепонки и вызывая дрожь возбуждения. Стив отстраняется и, видя расфокусированный, застланный дымкой взгляд, чувствует, как растет его уверенность в себе. Впрочем, уверенность – не единственная вещь, которая увеличивается в размерах. Роджерс чувствует, как его член заинтересовано пульсирует и ноет, делая и без того тесные брюки еще более неудобными. А когда Капитан замечает, что Старк страдает от той же истомы, желание возрастает в стократ, а воздух вокруг словно сгущается. Не удержавшись, Роджерс все же проводит указательным пальцем по только что накрашенному рту и чувствует, как липкая косметика остается на пальцах. Он очерчивает контур не один и не два раза: Стив водит туда-сюда, пока помада не размазывается достаточно, чтобы немного растечься. Но и тогда мужчина не отнимает палец: продолжает вести за линию губ, к щеке и вниз, пачкая смуглую кожу красноватыми разводами. Но цвет уже не такой насыщенный: он поблек и стерся, вся помада осталась на губах Тони и пальцах Капитана. Стиву хочется большего. Но, прежде чем получить это большее, он останавливается на удовлетворении другого желания - более развязного, неожиданного, застающего врасплох не меньше, чем общая ситуация с помадой. Роджерс смотрит несколько секунд на выкрашенные алые губы и размазанную по всему подбородку помаду, а затем прижимается к Старку всем телом, кладя одну руку на загривок, а вторую - на плечо. Не теряется и Тони, жадно запуская пальцы в густые светлые волосы и чуть оттягивая назад: несмотря на то, что ему больше хочется подчиниться Стиву, в равной степени хочется и причинить ему боль. Стив обводит языком сладко пахнущие губы, которые оказываются такими же приторными на вкус, слизывает синтетические комочки, кусает, открывая старые ранки, и чувствует солоноватый привкус на языке. Старк старается отвечать на внезапное вторжение в свой рот, но рука на загривке лишь сжимается сильнее, заставляя приоткрыть губы еще больше. Еще несколько секунд Роджерс обводит, кусает, лижет и играет ярко-красными, влажными от слюны чужими губами, а затем прекращает и снова обводит их пальцем. Затем вытягивает рубашку из брюк, расстегивает ее до конца и вытирает лицо ученого, собирая всю краску на белую, мятую ткань. - Не думаю, что она мне еще пригодится, - Стив улыбается, позволяет рубашке слететь с плеч и отбрасывает ее в сторону. – Начнем заново. Как вы думаете, мистер Старк? - С вами - хоть на край света, Капитан, - Старк похабно ухмыляется в ответ, подается вперед, покусывает и целует уголок розоватых, немного воспаленных губ. И Роджерс снова достает помаду, снова выкручивает ее, в этот раз до конца, и сначала обводит губы, уже более расхлябанно и не особо заботясь об эстетике, а затем проводит жирную, густую линию вдоль высокой, выступающей скулы, размазывает ее следом подушечкой большого пальца и подносит ее ко рту после. Тони завороженно смотрит, как смыкаются вокруг измазанного красным пальца привлекательные, широкие губы, как скользит по нему внутри упругий и настойчивый язык, и тяжело сглатывает. Он цепляется руками за шею Стива, притягивает его к себе и на себя, заставляя мужчину лечь сверху и упереться руками в матрас по обе стороны от его плеч. Светловолосый мужчина смотрит на теплое, податливое тело под собой, и его рот наполняется слюной. Хочется потрогать, почувствовать каждый сантиметр загорелой кожи. Но еще больше хочется разукрасить ее. Стив ведет рукой вниз, расчерчивая полотно кожи ученого алыми линиями. Он выделяет выступающие ключицы, размазывает косметику пальцами и облизывает языком, а после проделывает это с остальными частями тела: сосками, грудными мышцами, чувствительной, исполосованной венами кожей вокруг реактора, пупком, V-образными мышцами, уходящими под резинку боксеров, коленными чашечками и костяшками на ступнях. В конце этого процесса кожа ученого больше похожа на странную выкройку, карту неизвестной местности, полотно современных художников постмодернистов. Только Стив видит в этой картине смысл, потому что сам его создал. Он отразил здесь и сейчас свою обиду, жажду мести, желание, страсть. Отразил все неизменно мещанские и непривычные его сердцу чувства. Он нарисовал их, запечатлел на чужом теле в надеждах оставить тут, в этой комнате, навсегда. Но они никуда не исчезают, а наоборот – разгораются сильнее, настойчивее, раз за разом заставляя Стива перебирать руками короткие волосы за чужом затылке, проводить широкими ладонями по поджарым бокам, измазанным липким субстратом, стонать что-то невероятно пошлое и нечленораздельное в испачканный неожиданно кажущейся бульварно-вульгарной помадой рот. А самое воспаляющее то, что Тони, который раньше бросал ему взглядом вызов, теперь лежит, запыхавшись, и практически умоляет. Он не произносит ни слова, но его блуждающие руки, вжимающиеся в кожу шершавые пальцы, хриплое дыхание и выгибающая, хрустящая позвонками поясница говорят громче любых слов. Стив тоже выгибается навстречу, трется влажной от пота кожей о влажную от помады - Старка и сдавленно рычит, когда его член, измученный и перевозбужденный, трется о такой же каменный, выпирающий стояк Тони. - Черт, Стив, - ученый шипит, откидывает голову на подушку, потому что это слишком приятно, и он просто жаждал этого так долго, что теперь любое движение, любая ласка уносят его на седьмое небо. Если после смерти есть Рай, то теперь Тони знает, как должен выглядеть его собственный уголок: вдали от всех, под Капитаном Америкой, зубы которого впиваются и терзают ни в чем не повинную пухлую нижнюю губу при каждом поступательном движении. А сам Роджерс, как бы блаженно ему ни было от трения чужого члена о его собственный, думает только о том, что только что Старк, по сути, впервые называл его по имени. Не по фамилии, не какой-то дурацкой или обидной кличкой, а по имени. И это не может не радовать, не может не разогреть в его сердце непонятную, но такую уютную нежность, которой хочется делиться. Что он и делает. Стив склоняется над ученым, полностью вжимает того в матрас, льнет к нему каждой клеточкой тела и чувствует, как отпечатываются красные разводы на его доселе чистой коже, и в очередной раз целует. Только теперь этот поцелуй мягкий, лишенный спешки и страсти. Он – чувственный и наполненный той самой нежностью, которую так долго хотел почувствовать Старк, но которой так боялся. Впервые за много лет Тони чувствует, будто действительно достоин чего-то, будто действительно кому-то нравится и кому-то нужен. И Стив, движения которого становятся все более беспорядочными и отчаянными, разделяет с ученым это чувство, искренне ликуя, что именно он смог если не достучаться до настоящего Тони Старка, то, хотя бы, приоткрыть дверь в, как он догадывался, переполненный скелетами шкаф. И он не боится этого, потому что у него есть карта: нарисованная на смуглой кожаной бумаге, смазанная, но которую можно разобрать, если хорошенько присмотреться.