Пятьдесят оттенков темного

Вечерний город пестрел огнями, обжигая чувствительную сетчатку ядовитыми всполохами уличных реклам. В носоглотке свербело от убойного коктейля из выхлопных газов, запаха еды и литров вылитой на себя парфюмерии от проходящих мимо людей — суббота даже самых ленивых выгнала из дома на поиски незамысловатых приключений. Люси шла, нарочито широко покачивая бёдрами, отчего короткая «шотландка» при каждом шаге мягко похлопывала по телу, заставляя покрываться мурашками от удовольствия. Каблуки высоких ботфортов, специально подбитые металлическими набойками, звонко цокали по асфальту. Образ довершали шёлковая блуза, едва сходящаяся на пышной груди и ярко-красная помада — сегодня она собиралась хорошо поохотиться. Голод становился всё сильнее. Решив, что ждать больше не стоит, Люси нырнула в первый попавшийся бар, прищурилась на мгновение, давая глазам привыкнуть к мягкому полумраку, и направилась к стойке. Кожаное сиденье высокого барного стула приятно охладило натёртую колючей тканью кожу, подхлестнув до этого лениво бродившее в теле возбуждение. Между ног мгновенно стало горячо и влажно; Люси посильнее сжала колени, пережидая прокатившуюся внизу живота сладкую судорогу, и щёлкнула пальцами, подзывая бармена. Она едва успела пригубить заказанный коктейль, когда рядом скрипнул стул. — Привет, — громко, стараясь перекричать бившую басами по барабанным перепонкам музыку, сказал мужской голос. Люси повернула голову, быстрым оценивающим взглядом окидывая соседа. Хорош! Широкие, накаченные природным путём, а не анаболиками и спортзалом плечи (у неё чутьё на такие вещи), раскосые серо-зелёные — насколько она смогла рассмотреть в полумраке бара — глаза, чуть смущённая яркая улыбка. Светлый мальчишка, ещё не испорченный городской клоакой. Люси такие нравились — чистые, простые, открытые, они отдавались полностью, стараясь угодить случайно встреченной роковой красотке, почему-то выбравшей именно их в обход гламурных мачо. — Привет, — качнула ресницами Люси. — Скучаешь? — Уже нет. Она, развернувшись, придвинулась ближе, слегка прогнувшись в пояснице, заставляя кофточку сильнее обтянуть грудь. Парень ожидаемо попался: опустил взгляд вниз, задержал на секунду и с видимым усилием снова посмотрел ей в глаза. Люси, подмигнув ему, качнулась вперёд, уткнулась носом в крепкую шею, с удовольствием вдыхая аромат здорового тела с ноткой дуба и пачули — видимо, использованного недавно геля для душа — и, не удержавшись, провела по гладкой горячей коже языком, оставляя блестящую влажную дорожку. — Хей-хей, детка, притормози. — В его голосе проскользнула сексуальная хрипотца, ладони, сжав плечи, огладили спину, по-хозяйски устроившись на талии. — У нас вся ночь впереди. Может, сначала выпьем? — Уверен? — Люси потянула его руку — ту, что была ближе к стойке, чтобы скрыть происходящее от людей в зале, — сначала вниз по бедру, а потом вверх, задирая юбку, пока широкая, с бугорками мозолей мужская ладонь не устроилась на её голой ягодице. — У тебя минута на размышление. — Господи боже! — выдохнул парень, рефлекторно сжимая пальцы. — Ты же без… — Тш-ш-ш! — Люси приставила указательный палец к его губам. — Это будет наш с тобой маленький секрет. Парень медленно кивнул, не сводя с неё зачарованного взгляда. Даже сквозь грохот музыки Люси слышала, как глухо и тяжело бьётся его сердце. — Минута истекает, малыш, — напомнила она. — Уверен, — нервно облизнул губы парень, и Люси, голодно уставившись на нижнюю — пухлую, нежно-розовую, блестящую от слюны, мысленно согласилась: у них ведь и правда вся ночь впереди, зачем торопиться? Времени хватит на оба удовольствия, а кровь после секса слаще. Они начали целоваться, едва оказались на улице. Парень (Люси так и не спросила, как его зовут) в этом деле был весьма неплох, но ей уже хотелось большего. — Мы, конечно, можем заняться этим прямо здесь, если тебе так не терпится, но я предпочитаю чистые простыни и мягкую кровать, — напомнила она, отстраняясь. — Мой мотоцикл за углом, на стоянке. Не застудишь? — Он уже сам скользнул ладонями под юбку, нежно огладил покрывшиеся мурашками ягодицы. — Или вызвать такси? — Люблю кататься с ветерком, — напоследок прижалась к нему Люси и подтолкнула в нужном направлении. Парень буквально испарился. Люси довольно хмыкнула ему вслед и тут же злобно оскалилась, почувствовать лёгкую вибрацию наручных часов: похоже, планы меняются. Но времени сожалеть об этом не было: её будущий визави, тот, кто прислал сообщение с адресом на смартфон, знал не только, где она сейчас находится, но и сколько времени ей понадобится, чтобы добраться до места их встречи, и если она опоздает хоть на несколько минут… Люси зябко передёрнула плечами. Шрамы после последнего наказания уже давно сошли, но от воспоминаний до сих пор прошибал холодный пот — только дураки не боятся смерти, а она очень хотела жить, как бы не называли то, что с ней происходило. Она торопливо отступила в тень и, заметив на соседнем доме пожарную лестницу, взобралась по ней на крышу. Уже оттуда полюбовалась на брошенного случайного любовника — тот, поозиравшись по сторонам и расстроено чертыхнувшись, уехал, видимо, решив не искать больше приключений на сегодня — и в одно движение сорвалась с места, легко перепрыгивая с крыши на крышу. Нужный ей адрес оказался на окраине города, где располагались заброшенные производственные склады. Люси с трудом нашла нужный, осторожно потянула на себя покрытую ржавыми разводами дверь и юркнула в холодную, замершую хищным зверем темноту, до предела обостряя все органы чувств. Внутри было тихо, приторно пахло плесенью и едва уловимо — свежей кровью. Люси пошла на запах, нервно облизывая губы: голод становился почти невыносимым. Обогнув беспорядочное нагромождение каких-то ящиков и тюков, она неожиданно оказалась на тщательно расчищенной площадке, в середине которой привязанным к стулу сидел человек. Люси медленно подкралась ближе. На бетонном полу рядом с пленником стояло несколько начавших оплывать свечей, так что она смогла хорошо его рассмотреть. Мальчишке на вид было от силы семнадцать. Узкое породистое лицо в неровном свете казалось восковой маской, перечёркнутой на две неровные части полоской закрывающего рот чёрного скотча. В карих, по-оленьи доверчивых глазах плескался страх. По тонкой бледной шее, пачкая воротник явно сшитой на заказ некогда белой, а сейчас серой от грязи рубашки стекала тонкая струйка крови. Это было сделано специально для неё — условный знак, обозначающий будущую жертву и подстёгивающий инстинкты. Увидев её, мальчишка забился, мыча, пытаясь то ли освободиться, то ли привлечь внимание и попросить помощи. Люси мгновенно оказалась рядом, успокаивающе погладила его по щеке и, коротко лизнув кровавую дорожку, зажмурилась от удовольствия: невинный. — Тише, малыш, тише, — зашептала она в аккуратное ушко. — Больно не будет, обещаю. Острые клыки легко вонзились в плоть, разрывая сосуд. Мальчишка в её руках дёрнулся, но почти тут же обмяк, не издав ни звука. Люси торопливо глотала горячую, необыкновенно вкусную кровь, чутко прислушиваясь к тому, как замедляется чужое сердцебиение. Вот так, ещё немного… — Достаточно, — раздался за спиной спокойный властный голос. Люси, выставив перед собой руки с удлинившимися ногтями, отскочила в сторону, мысленно костеря себя на все лады: она снова увлеклась и забыла об осторожности. Так они и поймали её тогда, молодую неопытную вампиршу, не разменявшую даже первый десяток лет в новом статусе, — голод оказался сильнее озвученных наставником правил. — Я не закончила! — зашипела она. — Мальчишка ещё жив! — Но ведь так гораздо интереснее, правда? — насмешливо фыркнул человек, до этого момента умело скрывающийся в тени, и шагнул ближе. Задрожавшие свечи робко подсветили облачённую в чёрную шёлковую сутану высокую фигуру. Лица было не видно из-за низко надвинутого капюшона, оставившего на обозрение лишь аристократично острый подбородок и часть щеки, обезображенной тёмно-синей татуировкой, но этого, как и голоса, оказалось достаточно, чтобы узнать говорившего. — Отец Зигрейн, — ощерилась Люси, медленно отступая назад. — Он самый, — подтвердил очевидное тот, наступая на неё. — А ты ожидала кого-то другого? — Надеялась. Ещё пара шагов, и она оказалась зажата между священником и непонятно как оказавшемся здесь металлическим сейфом. — Зря. Отец Зигрейн, холодно глядя в глаза, с усилием провёл ладонями вверх по её бёдрам, чувствительно прижигая кожу надетыми на пальцы серебряными перстнями; обхватив за талию, усадил на сейф и, удерживая одной рукой за затылок, поцеловал — глубоко и мокро, жадно слизывая чужую кровь с губ и подбородка. Люси не сопротивлялась, но и не отвечала, внутренне брезгливо кривясь: касаться интимным местом грязного железа было не очень приятно. Такое безразличие к его действиям явно не понравилось отцу Зигрейну; задрав сутану, он расстегнул брюки и резко дёрнул Люси на себя, подтаскивая на край. Она только и успела вскрикнуть от неожиданности, почувствовав грубое проникновение, и сжала внутренние мышцы, заставив партнёра зашипеть от неприятных ощущений. — Смотри на него! — приказал отец Зигрейн, не переставая двигаться. Люси покорно открыла глаза. Мальчишка ещё дышал, хотя вряд ли осознавал, что происходит прямо перед его носом — слишком затуманенным был взгляд. И всё равно это возбуждало — почти как самостоятельная охота, а не эти жалкие подачки хозяев в сутанах. Изумлённо ахнув, она откинула голову, подставляя шею под добавляющие остроту укусы, и наконец отпустила себя, целиком отдаваясь животной страсти. Это уже стало для них своеобразным ритуалом — заниматься сексом над ещё не остывшим трупом или — как сегодня — умирающим человеком. Обычно Люси чувствовала отца Зигрейна, как бы он не прятался в окружающей место действия темноте, и только если голод становился чересчур сильным, забывала обо всём на свете, стремясь утолить свою самую главную потребность. Святой отец всегда наблюдал за тем, как она убивала очередного не угодившего церкви бедолагу — не потому, что не доверял, падре заводил сам процесс: Люси не раз замечала странный сумасшедший блеск в его глазах, и то, с какой жадностью трепещут ноздри, втягивая тяжёлый металлический запах, и неприкрытое удовольствие, проскальзывающее в ядовитой усмешке, растягивающей тонкие, испачканные в чужой крови губы. Порой она мечтала, чтобы отца Зигрейна заменил другой священник. Это сделало бы её жизнь невыносимо скучнее — мало кто рискнёт в компании трупа трахать оторванную от еды вампиршу до трясущихся от оргазма коленей, зато определённо спокойнее — существ, подобных ей, научились усмирять и использовать, а вот глубинный, въевшийся под кожу страх перед порождениями ночи в своих жалких душонках искоренить не смогли. Таких, как отец Зигрейн, были единицы, если вообще были, так что новый поводырь вряд ли отважится на более близкое — во всех смыслах этого слова — знакомство, предпочтя командовать на расстоянии. Однако мечты, как в дешёвой мелодраме, так и оставались мечтами. Люси прекрасно понимала: святой отец не отпустит её, по крайней мере, до тех пор, пока не наиграется вволю, вывернув наизнанку те ошмётки души или что они там ей подселили, что противно скребёт за рёбрами. Она не тешила себя иллюзиями по поводу того, что будет, когда отец Зигрейн утратит к ней интерес, но что-либо изменить пока была не в силах. Оставалось мириться с происходящим и получать от него всё возможное удовольствие. Тем более что падре мог подарить его как никто. К её большому разочарованию, сегодня всё закончилось до обидного быстро — или ей просто так показалось. Кончив, отец Зигрейн замер на несколько мгновений, восстанавливая дыхание, затем, отступив на шаг, без спешки привёл одежду в порядок и вернулся к пленнику, полностью утратив к ней интерес. Люси осталась сидеть на сейфе — уйти ей не разрешили, а мешаться под ногами святого отца было чревато неприятными последствиями. Убить он её, конечно, не убьёт (не то чтобы церковь так уж сильно дорожила ручной зверушкой, используемой для не совсем христианских делишек, просто аккуратно относилась к своей собственности), но подпортить ей ближайшие пару недель, если не месяцев, вполне сможет, уж больно злопамятен. За несколько лет она достаточно его изучила, чтобы не совершать глупых ошибок. Между тем отец Зигрейн, отвязав мальчишку, перетащил его в центр нарисованной на полу пентаграммы. Не утруждая себя расстёгиванием пуговиц, небрежно рванул полы рубашки, обнажая безволосую, не тронутую загаром грудь, и, расчертив её непонятными знаками, сделал несколько проколов на руках напоминающими степлер приборами. У Люси даже челюсть заныла от воспоминания о том, как у нее брали слепки зубов, чтобы сделать подобное устройство. Церковники вытворяли с ней и более болезненные вещи, но почему-то именно эта процедура показалась ей самой неприятной. Мальчишка, уже впавший в небытие, от новой порции боли очнулся, тихо застонал, потянувшись к отцу Зигрейну. Тот лишь равнодушно оттолкнул его руки, продолжая заниматься своим делом. Люси невольно залюбовалась святым отцом. Она ненавидела его за то, что он имел над ней почти неограниченную власть, использовал, как бесправный инструмент, в своих целях, причинял ей боль и откровенно наслаждался этим. Но отказать ему в некой эстетике не могла: от его чётких, уверенных движений, холодного безразличия к мукам жертвы, пропитывающей ауру высокомерной жестокости у неё по спине бежали мурашки. Сила внушала страх. Сила возбуждала. Заставляла беспрекословно подчиняться и получать от этого странное, неведомое раньше удовольствие. Хотелось одновременно вырвать святому отцу горло и смиренно преклонить перед ним колени, по-звериному выпрашивая ласку. Отец Зигрейн, закончив поправлять свечи, вернулся к распростёртому на полу телу, держа в руке длинный тонкий стилет, стилизованный под распятие. Опустившись на колени, скороговоркой прочёл молитву, так же торопливо перекрестился и коротко, без замаха, ударил мальчишку стилетом в грудь, точно туда, где находится сердце. Переждав агонию, выколол глаза и отрезал язык. Дальше Люси смотреть не стала, почувствовав, как к горлу подкатывает фантомная тошнота. Люди были для неё всего лишь едой. Инстинкт заставлял вгрызаться в мягкое тёплое горло, рвать зубами плоть, с урчанием сглатывая то сытную тёмно-бордовую венозную, то пьяняще-лёгкую ярко-алую артериальную кровь. Она не испытывала жалости, не морщилась от брезгливости, откидывая в сторону очередной выпитый труп, как человек пустую бутылку из-под колы. Но от подобных вещей коробило, будто эти манипуляции проводили не с чужим телом, а с её собственным. Что это было — оставшаяся на клеточном уровне память из прошлой, человеческой жизни или страх за настоящую — Люси не знала да и не стремилась узнать, опасаясь наткнуться на знания, что могут лишить её покоя на долгие дни, если не навсегда. Сейчас её жизнь была проста и понятна: утолить голод, получить сексуальную разрядку, найти укромное место переждать отравленный солнцем день — и хотелось бы, чтобы так было и дальше. Ещё бы скинуть с шеи поводок… — Это обязательно делать? — не удержавшись, прошипела она. — Чем он вам не угодил? Отец Зигрейн, неторопливо вытерев стилет о рубашку мальчишки, подошёл к ней, жёстко прихватил испачканными в крови пальцами за подбородок, заставляя повернуть голову и посмотреть в глаза. — Кто-то задаёт слишком много вопросов, — нехорошо ухмыльнулся он, легко чиркая остриём по её щеке, пока не нанося серьёзной раны, лишь обозначая намерение. — Знаешь, что бывает с теми, кто суёт свой хорошенький носик куда не следует? Он может лишиться чего-нибудь не очень нужного. Что не нужно тебе? Люси замерла, опасаясь даже моргать. С отца Зигрейна достало бы отхватить ей тот же нос или ухо, да и просто исполосовать лицо — ему-то она ничего не сможет сделать, поставленная церковниками метка не позволит. На заживление уйдёт много времени и сил: стилет, судя по тому, как защипала почти невидимая царапинка, явно из серебра, так что нанесённые им повреждения затягиваться будут долго. — Подумай об этом на досуге, — холодно бросил отец Зигрейн, отстраняясь. — Убирайся. Люси не заставила себя дважды упрашивать — одним движением соскользнула с сейфа и растворилась в спасительной темноте ночи. Путь до логова, обустроенного в крохотной квартирке полупустого дома, показался бесконечным. С трудом отмывшись под тонкой струйкой чуть тёплой воды, она, завернувшись с головой в одеяло, рухнула на кровать и почти сразу заснула, чего с ней не случалось довольно давно — возбуждение и страх, смешавшись, образовали убойный по силе коктейль. Условное утро для неё началось далеко за полдень. Люси лениво валялась в постели, смакуя приятную тяжесть в желудке, — кровь невинных насыщала полнее. Отлежав как следует бока, она перебралась на кухню выпить чашку кофе под свежие городские новости. Первое было скорее привычкой, чем необходимостью, и желанием подразнить почти утратившие способность распознавать человеческую пищу рецепторы, второе — наоборот: при таких хозяевах следовало всегда держать ухо востро, чтобы в один далеко не прекрасный день не отправиться за своей последней жертвой. Пока Люси колдовала над туркой, допотопный чёрно-белый телевизор бодро бормотал о спортивных новостях и погоде на ближайшие сутки. И лишь когда она пригубила кофе, на экране крупным планом показали фотографию подростка, в котором ей не без труда удалось узнать убитого ночью мальчишку. — Мы снова возвращаемся к делу Хибики Лейтиса, чьё тело со следами насильственной смерти обнаружено сегодня на старом складе. Как сообщил наш источник в правоохранительных кругах, первоначальная версия следствия о причастности к убийству секты Свидетелей Судного дня подтвердилась. На данный момент глава секты и его ближайшие сторонники арестованы, но пока не признали своего участия в совершённом преступлении. Конгрессмен Лейтис, отец убитого Хибики Лейтиса, выступил с официальным заявлением, в котором сказал, цитирую: «сделать всё, чтобы другим семьям не пришлось проходить через ту боль, которую испытывают родители, потеряв единственного сына. И если для этого придётся собственноручно выкорчёвывать заразу с наших улиц, я готов прямо сейчас закатать рукава». Напомним, что конгрессмен Лейтис ранее был противником принятия закона об ограничении деятельности любых общественных организаций без патронажа католической церкви… Люси, выключив телевизор, выплеснула в раковину остатки кофе. Ей не было дела до мальчишки или его убитых горем родителей и тем более до подковёрных политических интриг церковников — своя шкура важнее. Вот о ней и стоит озаботиться. Ведь, как известно, лучший свидетель — тот, кто уже никому и ничего не скажет. Раньше её не заставляли убивать детей конгрессменов, поставляя на прокорм мелких сошек — никому не интересных обычных жителей. Но раз в дело вмешалась политика, да ещё на таком высоком уровне… Метка гарантировала подчинение, но не сохранение тайн, и вряд ли её «хозяева» этого не понимают. Так что рано или поздно от неё попытаются избавиться. Что ж, пора выходить на новую «охоту» — ей нужен союзник.