enclosed

      Алан не боится мертвецов. Мертвец не обидит ни словом, ни делом. Мертвец не станет угрожать или говорить неприятные вещи. Мертвец сидит за столом, будто напился и уснул, голова опущена на руки. Видимо, так его и убили. Мертвец не навредит.       А живой человек может. Дориан, например. Раз убил, значит, способен на вещи и похуже. А Алан не убийца. Его даже соучастником не назвать: если он всё сделает идеально, об этом никто никогда не узнает. Кроме, разве что, Бога.       Алану вера в существование Бога не мешает научной карьере. Да, он может объяснить удивительные явления невероятно сухо и рационально — жидкость в пробирках меняет цвет не потому что они поклоняются Сатане, а из-за реагентов. А дождь это вовсе не божьи слёзы. Всё равно он верил. Да даже если бы не верил, всё равно бы сейчас молился.       Первым делом Алан закрывает мертвецу глаза. Не потому что ему кажется, что мертвец смотрит на него с сочувствием, а потому что так принято.       Трупный запах не кажется ему ужасным, скорее, просто привычным. Человек, находящийся перед ним, мёртв больше двенадцати часов — трупные пятна не исчезают при надавливании на кожу. Орудие убийство до сих пор было в нём. Смерть не от долгой и мучительной кровопотери, а от повреждения внутренних органов.       Алан вынужден себе напомнить, он не расследует это дело и не помогает его расследовать. Он здесь для противоположного: чтобы никакого расследования не состоялось. Этого человека здесь никогда не было. Он не входил и не выходил. Уже никогда не выйдет.       Алан, работая с мёртвыми, редко задумывается о том, кем человек был при жизни. Нет, иногда видно: артистов и алкоголиков он может определить с первого взгляда. Но в большинстве случаев он не задумывается над этим, это не имеет значения, теперь это просто биологический материал. Иногда привлекательный, иногда нет. А его работа обычно заключается в том, чтобы вскрыть тело, вытащить из него внутренние органы и определить причину смерти. Всё. Он знает, что после тела отвозят либо в крематорий, либо похоронное бюро. Он знает, перед тем, как похоронить человека в гробу, его приводят в порядок: моют, наряжают, гримируют.       Алан старается не заострять на этом своё внимание, но он сочувствует этому человеку: у него не будет нормальных похорон. Никто не сможет с ним попрощаться, не будет службы в церкви и некролога в газете, никто не помолится за упокой. Не останется никакого знака, где найти его тело, если кто-то всё же захотел бы навестить его. Может, он не очень сентиментален, но он привык относиться к мертвецам с уважением и честью. Тем более, мёртвые лучше некоторых живых. Лучше Дориана, например.       Человек, которого он начал раздевать, не был знаком ему. Но точно был знаком Дориану. Диалог у них явно не пошёл. Впрочем, не его это дело.       Человек, которого он начал раздевать, был в пальто. Не планировал задерживаться здесь. Иронично, ничего не сказать. Этот дом стал его могилой.       Алан осматривает его дешёвый чемодан, забитый вещами и       Красками.       Алан делает очевидно предположение: художник. Он осматривает его руки: недлинные пальцы с характерными мозолями и едва заметными пятнами от красок у ногтей. Точно, художник.       Алан не очень хорошо разбирается в этом искусстве, он больше понимает в музыке. Но ему всё равно жаль незнакомого мертвеца. Не, в морге он бы даже не стал думать и чувствовать, потому что знал бы, что о теле хоть кто-то позаботится. Но сейчас он был в чужом доме, сейчас ему было очень тревожно и тоскливо. И потому что он понимает, что после такого Дориан и его может убить. И потому что он сам себя после такого убить может — вряд ли он будет способен жить с таким грехом на душе. Поэтому он не торопится. Мертвец его не торопит, а сам он пытается наслаждаться жизнью, пока может. — Я позаимствую? Надеюсь, Вы, сэр, не против, — Алан, обшарив карманы пальто, вытащил монетку.       Орёл — первым делом уничтожает вещи. Решка — тело. А если встанет на ребро, то он выпьет кислоту и тогда Дориан Грей будет искать того, кто избавится сразу от двух тел.       Орёл.       Алан перетаскивает тело на пол, раздевает его. Старается не думать, что мертвец, когда не был мертвецом, был даже красивым. Он аккуратно складывает одежду стопочкой и так же аккуратно старается кинуть её в огонь. Вещи медленно там исчезают. И через какое -то время от них ничего не остаётся. Хотя он отчаянно хотел хоть что-то оставить на память — не для себя, а для тех, кто его знал. Но малодушно побоялся за себя: вдруг Дориан осмотрит его перед тем, как отпустить?       Голое тело художника какое-то время хотелось прикрыть. Не потому что его смущала нагота и уж точно не потому что он переживал, что мертвец может замёрзнуть. Он уж хотел было пойти к Дориану и попросить у него разрешения вывезти тело куда-нибудь в лес, похоронить его так, как этот человек заслуживает: нормально, без отпевания, без молитв, да, но целым, в саване и хотя бы одной свечкой за упокой души.       Алан вспоминает, что с именем Дориан слово «человеческое» больше не употребляются вместе. Алан вспоминает, что боится Дориана, так что с сожалением осматривает обнажённое мёртвое тело перед собой.       Несмотря на то, что перед ним мужчина без одежды, ярко пылает огонь в камине и они одни, момент вовсе не кажется интимным.       Не потому что он был избирателен в своих связях. А потому что ситуация в целом была гадкая.       Алану хотелось бы знать имя того, кого он вот-вот уничтожит. Не для того, чтобы написать анонимное письмо в органы правопорядка. Не для шантажа. Просто чтобы найти картины этого человека, может, купить одну. Чтобы почтить память. Хотя живописью он не интересовался, сделал бы исключение.       Алан, отделяя хирургической пилой кисть от тела, думает, могли бы они познакомиться где-нибудь? Куда бы могло это знакомство привести? Могло ли оно быть приятным и долгим? Он никогда уже этого не узнает, поэтому щипцами кладёт кисть в огонь.       Это их единственный шанс провести время в компании друг друга.