Мурашки

Яшке Шершанскому казалось, что из его жизни давно уже все яркие краски высосали, оставив только тусклую сепию. В его ультрамариновых глазах мир отражался бесцветным совершенно, словно так и было задумано. Шершень к этому привык настолько, что даже не беспокоился по этому поводу. А тут вдруг Роза ворвался в его жизнь, как бешеный блондинистый электровеник. И мир вдруг вновь обрел цвета. А самым ярким цветом для Яшки стала внезапно яркая, до покалывания в кончиках пальцев, изумрудная гладь в обрамлении густых черных ресниц, плещущаяся в глазах, скрытых под солнечными очками. Шершень не понимает, для чего Роза очки носит. Когда он спрашивает об этом, тот в ответ смеется только и треплет Яшку по голове. Роза вообще тактильным очень оказался – казалось, что ему все время мало прикосновений, и он судорожно пытается это компенсировать, бездумно касаясь Яши – то за руку схватит, оттаскивая от окна, через которое Шершень слишком сильно перевесился, когда курил; то лицо вдруг обхватит, внимательно в глаза заглядывая, проверяя, не успел ли его дружочек по вене дичи черняжной дать. Или в лоб целует шершавыми своими, потрескавшимися губами, когда им звонят с радио с предложением выступить с новым альбомом. По ночам, думая, что Яшка спит, загрубевшими от гитарных струн пальцами водит по бледному лицу напротив, собирая веснушки в причудливые созвездия. Шершень не был тактильным никогда, но с Розой все было как-то… не так. Только его прикосновений почему-то и хотелось. Смотреть «Слезы сентября» по вечерам стало тоже своеобразной традицией – когда после долгого трудового дня по записи альбома и вечной погоней за музой хочется только упасть и хоть на секундочку отключить мозг и все остальные части организма, сериал приходил на выручку. Шершень не особо следил за сюжетом, даже имена главных персонажей с трудом запомнил. А вот Роза смотрел по-серьезному, даже тетрадочку завел себе, где отмечал любовные линии и рисовал какие-то жуткие многогранники сюжетных перипетий. Смотреть садились рядышком на старом диване, на котором потом и спали. Яшка подкладывал под спину подушку, потому что после десяти часов непрерывного стучания по барабанам позвоночник болел нещадно. Роза закидывал руку на спинку позади Шершня, не касаясь, но создавая иллюзорное ощущение теплых объятий. Роза был теплый, как печка, в любое время года. Яшка в любое время года мерз. Особенно осенью, когда на улицах уже становилось достаточно холодно к вечеру, но об отоплении речи еще не шло. Он кутался в огромные Розкины кофты, не снимая таскал старые шерстяные носки, связанные ему когда-то бабушкой, но все равно мерз. Поэтому, осмелев иногда, жался к Розе ближе, потому что только он его и согревал. И не только снаружи, но и изнутри как будто. Роза опускает руку на плечо словно невзначай, прижимает к себе. От сериала изумрудных глаз не отрывает. Его светлые волосы лезут в глаза и нос, поэтому Яшка заправляет их Розе за уши, холодными пальцами касаясь горячей кожи, табуны мурашек вызывая. Шершня забавляет, как смешно Розка усами дергает в такие моменты. Ворчит временами: - Шершень, нахрен, опять ты свои трясучки отморозил до температуры, блин, айсберга, о который Титаник бахнулся. У тебя по сосудам лед циркулирует или че, ю ноу? А потом берет Шершневские холодные руки в свои теплые. Отогревает, большим пальцем лениво почти водит по покрытой веснушками коже на тыльной стороне ладони. Забывшись, подносит его руки к губам, касаясь невесомо, а затем, смутившись вдруг, отпускает. Яшка вздыхает тяжело, лишившись источника тепла, а затем встает и под пристальным взглядом родных зеленых глаз идет на кухню. Там из остатков молока и воды делает какао – Розина матушка откуда-то приволокла целую коробку импортного «Несквика». Шершень эту сладкую шоколадную бурду искренне любил, потому что она согреваться помогала в такие вечера. Роза сладкое не особо жаловал, но Шершень и ему делает, скорее по инерции. Он привык, что у них все теперь было по два – два полотенца в ванной, две зубные щетки, две подушки на диване. У Яшки кружка была ярко-красная, с каким-то депутатиком, который кружки со своим лицом распространял, как агитацию к выборам его в президенты. Не то, чтобы Шершень политикой интересовался, просто цвет кружки понравился. Да и они бесплатные были. Когда он возвращается в комнату, у Розы лицо комичное до невозможности. - Роберто хочет Стешку отравить, Шершень, блин! А потом самоликвидироваться, нахрен, потому что жить без нее якобы не может! Роза чуть ли не волосы на себе рвет, а Яшка усмехается. Садится опять рядышком и сует ему в руки кружку, лишь бы хоть как-то отвлечь. А то ведь бедный совсем без волос останется. Блондин смотрит на свою кружку странно, а затем вдруг наклоняется к Шершневской и быстро ее нюхает. Яша закатывает глаза – проверяет, не добавил ли тот чего горячительного в свой напиток. Яша глядит на отстранившегося Розу почти насмешливо, делая глоток горячей шоколадно-молочной жидкости. Он в завязке уже почти неделю, но Розка все равно его проверяет. Переживает. Шершню не хочется говорить, что у него теперь есть кое-что – кое-кто, - согревающий лучше любого алкоголя холодными осенними вечерами. И отходняка почти никакого, кроме щемящего чувства в груди, от которого деваться совершенно некуда. Только смириться с ним и привыкать жить. Яшка скачет от одной зависимости к другой. А в том, что он зависим от Розы, парень совершенно не сомневался. Да и не то, чтобы это мешало ему жить. Наоборот совсем. Он прижимается к Розе теснее, подтягивает колени к груди. Голову кладет на надежное родное плечо. Чувствует, как Розка прижимается лбом к его макушке, трется, словно кошара. А затем всхлипывает. Шершень отстраняется удивленно, ставит кружку с недопитым какао на пол и заглядывает в Розкины глаза. И правда – плачет. Яшке почему-то хочется рассмеяться. Но он лишь забирает у того стакан из рук и обхватывает его широкое лицо ладонями, большими пальцами смахивает слезы. Спрашивает тихонько: - Ну ты ч-чего, Роз? - Да как же так, блин, Шершень, неужели Роберто не понимает, что Стеша любит Алехандро? Блин, Яш, ей же так больно щас, прикинь, ведь она думает, что из-за нее ее любимый погиб! Роза глотает слезы, а Шершень, не выдержав, улыбается и качает головой. Набравшись смелости, наклоняется к блондину и целует его в скулу, собирая губами соленую влагу на его щеках. Затем точно так же легонько касается губами его лба и кончика носа. Утыкается лбом в его лоб, мягко обнимает за шею. - В-все хорошо будет, Роз. Там же еще 200 серий. Р-роберто обязательно все поймет, и у Эстефании в-все наладится. Так ведь? Роза судорожно кивает, цепляется за Шершневский свитер обеими руками, утыкается мокрым лицом в его плечо. Рыжий гладит его по спине и думает о том, что было бы неплохо, если бы Роза тоже однажды понял, как сильно Яшка его любит.