Все начинается с танца

      Когда вечеринка из кафе перебралась на его квартиру, Николай Петрович не заметил.       Вроде бы он только Галю позвал и Серегу, надеясь спокойно вспомнить первые годы совместной работы и наконец отметить прошедший несколькими неделями назад день рождения. Но вот уже Валя Антонова нарезает колбасу у него на кухне, а Ваня с Таней химичат что-то с видеоцентром, чтобы вывести изображение с ноутбука на телевизор. Каблуками Белая то и дело цепляется за ковер — ему место на свалке, но у Коли руки не доходят выбросить, также как и сделать ремонт, хотя Серега не раз предлагал помощь. Разве что Галя вписывается в постсоветское убранство квартиры, она такая же уютно домашняя сейчас в строгом джемпере и с распущенными волосами; не раз бывавшая здесь, она теперь распоряжается как хозяйка, и вскоре под ее руководством стол водворен сбоку от дивана, а телевизор развернут в центр комнаты, где расчищается пространство для…       Кто первым заводит разговор о танцах? Позднее Николай Петрович вспомнит, что точно не Тихонов. Ваня оборачивается, когда Серега и Танюшка спорят за фокстрот: на Ванькином лице горят еще более безумные, чем обычно, глаза, губы растягиваются в широченной улыбке, и сам он светится. Хотя в последнем виноват скорее погашенный свет в зале и включенный телевизор, но Коля запоминает это лицо, оно уже где-то на подкорке мозга, отпечаталось, размножилось по тысяче копий — попробуй, сотри. — А Танька танцевать не умеет, — тут же сообщает Тихонов и уклоняется, когда Таня кидает в него тапок. — Да я же сам видел! — Да как же. — Стоит Майскому очутиться в женском обществе, как он включает агрессивно-соблазнительный режим, вот и сейчас мурлычет Танечке на ухо, приобнимает за талию и вздергивает ее на ноги — хотя она сопротивляется поначалу. — Да вы слушайте его больше! — От второго тапка Ваня не уворачивается и затем прикрывает покрасневшую щеку. А нечего было дразниться, Коля даже добавил бы для симметрии, но лень.       Он сидит на диване, рядом Галя положила голову ему на плечо — редкий миг нежности. Можно повернуться и увидеть, как она веселится, глядя на спор мелких, и как волнуется в тот же миг, не обидит ли Серега Танюшку, хотя если бы Николая Петровича спросили, у кого из двоих зубки покрепче и хитрости побольше, он бы, не задумываясь, поставил на Таню. Вошедшая в залу красавица Валя ставит на стол нарезку и усаживается с другой стороны от Гали, возможно даже, что их пальцы переплетаются, но этого проще не замечать.       Смеющийся Ванька врубает музыку, слишком быструю для вальса, к которому готовится Сережа, и слишком мелодичную для клубных дрыганий, привычных Тане, так что оба тут же приходят в замешательство, и, наверное, только присутствие свидетелей заставляет их продолжать игру — Серега кладет ладонь Тане на спину и резко прижимает к себе, а она знай себе хохочет, только голову закидывает.       О том, что Коля в детстве занимался танцами, на работе никто, кроме Гали, не знает. Не должен знать, во всяком случае, потому что рассказать об этом Сереге — повесить себе на грудь мишень для глупых шуток, а про то, чтобы сказать мелким, и речи не идет. Не потому что они чужие друг другу, а потому что неясное что-то висит между Николаем Петровичем и Таней и Ваней — вроде нет ничего необычного, а глянешь иногда, и дух перешибает. С Ваней это чаще срабатывает: Ваня вреднее Танюшки, злоязычнее, может, мстит за то, как неласково отнесся к нему Круглов при знакомстве? Ваня иногда как взглянет, а в глазах точно щиты выставлены и пушки готовятся к залпу. У Тани этого нет, Таня просто насмешница, это на Майского она глядит так, что жарко становится, — вот и сейчас видно, как у нее глаза сияют, когда он обнимает ее так плотно, что лишает обоих свободы движений. Это не фокстрот, это даже близко не похоже, и Коле становится обидно за танец. — Может покажем им, как надо? — предлагает он, и Галя тут же подает руку. Он любит ее за эту решимость, за чертят, скрытых за фасадом правил и строгости, за то, как она отдается Колиным рукам и всецело полагается на него хотя бы в эти минуты просто пьяного танца. Они могут быть кем угодно друг другу: бывшими возлюбленными или друзьями, а может тем и другим, что еще лучше, но стоит Гале довериться Колиным рукам, как кажется, что ничего между ними не изменилось.       Хочется верить, что со стороны их танец похож на страсть, на бушующую лаву, готовую сжечь пол-мира, но на самом деле один раз они получают локтем от Сереги и сбиваются с такта, Танюшка разок наступает на ногу Гале, а Колина пятка выскальзывает из тапка, когда он ловит взгляд Тихонова. Его очень злобный взгляд.       Мальчишка влюблен в Галю? От этой мысли становится так смешно, что Коля спотыкается о чертовы тапки снова. Это объяснило бы, чего он так часто глядит на Круглова голодным волком, но скорее всего объяснение проще: Коля поймал взгляд предназначенный Сереге и Тане. Только вот Тане? Или Сереге?       Насчет Тихонова у Николая Петровича есть подозрения, ничем не обоснованные, не имеющие под собой ничего, кроме непонятно откуда взявшихся сомнений. Он будто нутром чувствует, что тут что-то нечисто, а с колокольни его лет и опыта на это чутье можно положиться.       Ваня волком глядит, прежде чем отводит глаза и утыкается в экран телевизора, на котором нет ничего интересного — вообще ничего, кроме расходящихся узором цветных пятен проигрывателя. От Гали Ванькина обида тоже не укрывается: она сначала недоуменно хмурится, но потом что-то новое появляется в ее глазах, даже как будто с вызовом смотрит на Тихонова. Коле эти переглядки надоедают раньше других, поэтому он выходит на балкон сразу же едва кончается музыка, а минутой позже к нему присоединяется Сережа. — Видал, как я?.. — Видал, — отзывается Коля. — Ты тоже танцевать не умеешь. — Ну, я-то сразу нормальным пацаном рос, без всех этих пидорских штук. — Серега осекается тут же, но сказанного назад не воротишь, поэтому он только делает виноватые глаза и мотает головой с повисшими по щекам патлами. — Я не это хотел сказать, Коль.       «Серега-то откуда мог узнать?» — думает Круглов. Сестра Юлька проговорилась? Да навряд ли, она тогда совсем еще малышкой была, уже и не помнит, наверное. А Галя бы не стала сплетничать, даже Вале не рассказала бы, не то что Майскому. Правда, есть еще один человек, способный засунуть свой аккуратный носик в любую скважину. — Да Ванька сам танцевать не умеет. — Серега закуривает вторую сигарету. — Что он вообще умеет в отрыве от своего компа? Мелкий пакостливый засранец…       Коля не отвечает, Коля смотрит через стекло балконной двери в комнату, на вновь устроившихся на диване Галю и Валю, смеющихся, шепчущихся, хотя музыка в комнате играет не так громко, чтобы нельзя было расслышать друг друга. Таня пристает к Ване и дергает его за руку — зовет танцевать? — а он вяло отмахивается от нее, уткнулся в экран, как будто там есть что-то более интересное, чем открывшаяся перед ним картина… Или он просто не знает, куда смотреть? Или знает. — А может проучим его? — предлагает вдруг Сережа. Алкоголь взял верх над разумом, и похоже последний капитулировал безвозвратно. — Предлагаешь заставить его танцевать? — Ага.       Серега смеется, и Коля смеется вместе с ним, потому что где-то внутри становится так весело, как будто шампанское дает в голову, хотя его-то сегодня не пили, и стоит вспомнить, что вообще-то все они и не раз видели Ваньку танцующим на новогодних корпоративах, так и вовсе весельем накрывает. — Разрешите на танец, товарищ майор? — Серега выкидывает окурок, и свой Коля отправляет в свободный полет с балкона, когда его обхватывают за талию. Ох и пожалеет протрезвевший Майский о своих решениях. — Я веду, товарищ майор. — Эй, я выше, майор!       Коле даже не приходится дальше спорить, потому что они умудряются вывалиться с балкона в залу, едва не перевернувшись на пороге, именно в тот момент, когда одна песня сменяется на другую — и Коля решительно ведет Серегу в танце.       Оглушительно визжит и хлопает в ладоши Танюшка, даже давится колбасой и шумно откашливается, а потом одобрительно свистит, когда к танцу присоединяются Галя и Валя.       Минутами позже Таня вытаскивает Ваню танцевать, хотя тот один раз предпринимает попытку сбежать и выбраться в коридор, но Коля ловко преграждает ему путь. А потом Серега освобождается от хватки Круглова, выдергивает Таню из Ваниных рук, и уже Тихонова подталкивает к Коле с ухмылкой, мол, давай, покажи нам, какой ты танцор.       По всем признакам, Ваня в западне, как мышь, окруженная стаей котов, а он все равно умудряется смотреть как победитель на поверженных воинов, правда ладони у него мгновенно становятся влажными, и сам он деревенеет в Колиных руках. — У кого-то длинный любопытный нос, Ванечка. — Понятия не имею, о чем вы. — В глаза Ваня не смотрит.       Смотрит на губы. — Что еще знаешь? — А все знаю, товарищ майор.       Глаз не поднимает, потому как поднял бы — Коля мигом увидел ложь в его взгляде. — Да ничего ты не знаешь, Ванька, — понимает он. — А вы расскажите. — Нарываешься. — А вы накажите меня.       Коля ловит его взгляд, наглый, шальной какой-то, совершенно пьяный, но не от алкоголя — взгляд человека безумного, доведенного до предела, после которого тормозов не останется вовсе.       «Остынь, Ванька», — хочет сказать Круглов, разом все осознавший и шокированный этим открытием, но не успевает: ноутбук и телевизор меркнут и комната погружается в мрак, сгущенный в глубине комнаты и рассеянный возле окна. Коле не везет — от балконной двери его отделяют несколько метров и две пары друзей. Везет Ване.       Между ними несколько слоев ткани, и Коля слышит, как стучит Ванькино сердце, а кажущиеся черными, как ночь, глаза горят воспаленным огнем. Ваня прижимается к Коле еще ближе, толкается бедрами, на миг замирая от этого нового ощущения, и вновь повторяя толчок. Коля чувствует бедром, как о него трется чужой член, шею обжигает горячее дыхание, и запах дешевых хвойных духов дает в нос.       В своих штанах уже нестерпимо горячо. Коля и рад бы отстраниться, чтобы Ваня не почувствовал ничего, чтобы прекратить этот без сомнения отвратительный танец и потом оторвать мальчишке яйца, — он бы рад запереться в ванной и сунуть голову под холодный кран, чтобы остыть самому. Но не может.       Свое сердце стучит не менее гулко, а в приоткрытые губы Ваньки хочется впиться зубами, смять, наказать мальчишку за наглость, зацеловать и зализать потом, изучить со всех сторон, во всех отношениях… Он сам такой же дурной, доведенный до предела, и из последних сил держится, чтобы не сдаться происходящему.       Но сдается. Сдается, когда Ванька целует в шею, и когда Колина ладонь соскальзывает с Ванькиной талии ниже, когда губы ищут поцелуя, и глаза неотрывно глядят в глаза.       Коля сдается, но перед этим выталкивает Ваню в коридор и тащит в сторону кухни. — Идиот, — шепчет он, когда спасительная тишина скрывает их от посторонних глаз. — Николай Петрович, — Ванька улыбается, Ванька опирается задницей о кухонный стол, тянется за поцелуем так уверенно и нагло, не сомневаясь даже, что получит его.       Коля сдается.       Жесткие и обкусанные Ванькины губы пахнут лимоном и коньяком, он порывисто дышит, когда поцелуй разрывается, и решительно тянется за новым, перехватывает инициативу, пропихивает язык в Колин рот, обнимает за шею и тянет на себя. Наглый пьяный мальчишка.       Коля с готовностью целует его, лижет шею и на пробу несколько раз толкается бедром между раздвинутых Ваниных ног. И едва успевает поймать сладкий стон. Хочется вытряхнуть мальчишку из его рваных джинсов, а потом… Фантазия начинает буксовать, и Коля вынужден отстраниться.       Это же Ванька, черт возьми, Тихонов! Мальчишка, который годится Круглову в сыновья, зловредная язва и любимчик Галины. А еще он, может быть, гей. А Коля — нет, Коля не помнит за собой таких странностей. В последние тридцать лет, во всяком случае, а что было раньше — то быльем поросло, уже и не вспомнишь. — Что ты творишь, мать твою? — Это не самый логичный вопрос, который может задать Круглов, когда все еще держит мальчишку за талию, пока перебирает его волосы, и стоит Ване податься бедрами вперед, как он вновь почувствует Колин член. — А непонятно? — парирует Ванька, мелкий и наглый Ванька, с отчаянной дуростью воробья, воющего за кусок хлеба с огромными чайками. — Трахаться хочу.       «Со мной?» — едва не спрашивает Коля. — Да ты ошалел, — вместо этого говорит он.       В черноте Ваниных глаз исчезнет не одна галактика, и Коля исчезает в ней, слетает с катушек от твердой решимости в Ванином взгляде, понимает, что если сейчас кто-то выйдет в коридор и щелкнет выключателем, Ванька не отстранится. Что бы ни случилось после, Ванька уверен в своем выборе, пьяном, неразумном выборе, от которого не откажется, даже протрезвев. А Коля — нет. — Ванька, — зовет он, но больше ни одного слова не приходит в голову.       Подобие горькой улыбки мелькает на Ванином лице, и Коля тут же стирает пальцами эту горечь, гладит по щекам и замирает, не зная, что прибавить.       Сказать, что это неправильно? Сколько неправильного Коля повидал за время своей работы — это далеко не самое худшее. Ваньке стоит посмотреть на кого-то другого, на Серегу, на того же Белозерова — на кого-то молодого и классного, кто будет с ним на одной волне. Ване надо задать трепку и завалить работой, чтобы не осталось сил залезть кому-то в штаны. Ваньку надо обнять и не отдавать никому, прижать покрепче, пока не врастут друг в друга, беречь и лелеять это когтистое насмешливое чудовище. В конце концов, надо предложить ему поговорить на трезвую голову, когда за стеной не болтают ваши друзья, которые вот-вот выйдут на ваши поиски.       Коля не делает ничего. Он только смотрит на Ваньку, ловит его вопросительные взгляды и робкую улыбку, и жмурится, когда Тихонов перехватывает его ладонь и невесомо касается губами. — Только один вопрос, — шепчет Ванька, но спросить не успевает. В комнате слышится грохот и визг Танюшки, а потом Галя и Валя синхронно ругаются на Майского.       Они вываливаются в коридор в тот же миг, когда там оказываются Ваня и Коля, и Таня хватает Тихонова за рукав. — Вызови мне машину, — требует она, пока Валя утешающе гладит ее по плечу, а Галя вызывает такси. — Что произошло? — одними губами спрашивает Коля у Рогозиной, но осуждающий взгляд в сторону залы, где сидит на диване пьяный Серега, служит ответом. — Ванька, ты с нами или останешься? — спрашивает Валя, и Ваня медлит ровно секунду, прежде чем накидывает на себя куртку и впрыгивает в кроссовки.       Только бросает прощальный взгляд на Колю, и от этого взгляда дыхание прерывается: так не смотрят на случайных любовников, о связи с которыми пожалеешь наутро, так не смотрят мальчишки, для которых секс — единственная ценность отношений. Одно мгновение Ваня смотрит на него, прежде чем выскочить на лестничную клетку и исчезнуть в темноте, а Коля полночи будет вертеться без сна, потому что этот взгляд не просто забыть.       В зале у стола лежит опустошенная бутылка, колбаса на тарелке подъедена подчистую, и только один сиротливый кружочек лимона глядит на Колю. Серега сидит, опираясь локтями на стол, глаза ладонями закрыл, то ли виноватым себя чувствует, то ли перепил так сильно, что уже невмоготу. — Что произошло вообще? — спрашивает Круглов.       Майский не отвечает. — Серега, что ты Таньке сделал? Я тебе голову оторву, если ты ее еще раз обидишь.       Руки от лица Майский убирает, смотрит расфокусированными красными глазами, моргает устало, но потом расплывается в широченной улыбке, когда до него доходит смысл сказанных слов. — Нет, брат, это тебе оторвут голову раньше, чем ты оторвешь ее мне… — Что? — спрашивает Коля, хотя заранее знает ответ. Он и сам оторвет себе голову и яйца, когда осознание того, что произошло между ним и Ваней, уляжется. — Это еще почему?       Серега смеется, запрокидывает голову, как Танька недавно, распущенные волосы паклями висят у висков и лезут в его рот при раскидистом смехе. — А что вы на кухне делали? Без обид, Коль, но больше я с тобой не танцую.

***

      Утром предсказуемо стыдно. Майский косится, но молчит, пока они едут в офис и пока идут к проходной, а потом исчезает, только его и видели. Мимо лаборатории Коля проскальзывает, мечтая сделаться незаметным, как моль, но буквально спиной чувствует, как Ванька провожает его глазами. А потом мигом становится не до вчерашнего.       Похищена семилетняя девочка. Следом еще одна с разницей в час, и в обоих случаях камеры засекли одинаковую машину, только этих машин с треть Москвы и около сотни из них числятся в угоне.       Коля сбивается с ног, опрашивая родителей и одноклассников, Серега едва ли не по атомам разбирает места преступлений, так что вскоре в лаборатории невозможно протолкнуться, чтобы не уронить ненароком очередную улику. Ванька бешеной птицей летает по коридорам, и один раз что есть мочи влетает в Круглова, но удивленно моргает, заметив, в кого именно врезался, и улетает в сторону допросной. — Мы будто вновь Органиста ловим. — Серега кивает головой на стеклянные стены лаборатории, за которыми склонились над микроскопами две темных головы и две светлых. — Типун тебе на язык. — Когда поймаем, приглашу Танюшку на свидание. — Думать исключительно о работе Майский не умеет. Коля тоже умеет не очень, потому что после вчерашнего не только на Ваню — на Галю глядеть не может без стыда. Она тоже очевидно сердита, но все выяснения откладываются до поимки преступника. В лаборатории Ваня — бог и сейчас строит даже Галю, летает от стола к столу на кресле, и работа в его руках спорится. — Земля, земля, вызывает космос, — комментирует это Майский, а может вовсе не это, потому что он толкает Колю в плечо. — Это ты, что ли, космос? — Нет, Танька… А ты на кого пялишься?       К концу первого дня дело едва сдвигается с мертвой точки: они находят сгоревшей машину, на которой увезли девочек, но ни самих похищенных, ни их тел поблизости нет. На место Коля выезжает вместе с Танюшкой, к вящему недовольству Сереги, — Ваню из лаборатории Галя не выпускает ни на шаг. И все время, пока они осматривают место сожжения и перерывают помойку поблизости, Коля ловит заинтересованные взгляды Белой, но объясняться она не собирается, а потом и вовсе становится не до этого — один из следов протектора кажется Круглову знакомым.       К утру появляются новые версии.       К обеду они рассыпаются, и Круглов вместе с ними, потому что все, что он сейчас чувствует: нестерпимое желание найти подонка и придушить его голыми руками, а потом добраться до дома и проспать хотя бы пару часов. И чтобы никакие Сереги с влажными фантазиями о Танюшках не беспокоили.       Пробегающая мимо лаборатории Валя — неужели специально разыскивала Круглова? — всовывает Коле в руки тарелку и кружку, но в итоге вся эта роскошь отправляется на стол к Тихонову. Очень голодному, очень злому Тихонову, который волком накидывается на еду. Только на мгновение его ладонь накрывает Колины пальцы, но стоит моргнуть, как Ваня уже откатился к дальнему столу и пихает что-то под микроскоп. — А мне Белая улыбнулась, — сообщает довольный донельзя Майский, возвращаясь в контору с очередным подозреваемым. — Говорит, что если я принесу ей желтые тюльпаны, она пойдет со мной в кино.       Таня вертит Серегой как хочет, и Майский — ловелас Майский, хвастающийся послужным списком из сотен имен! — ведется на ее провокации, как школьник. Галя волнуется, что Сережа обидит Танюшку? Да он даже не возразит, если она откусит ему нос… Впрочем, Майский со всеми своими подружками такой, как сметана перед котом — сулит блаженство и готов ластиться к ним до последнего, чтоб аж по усам текло.       Кино Майскому обламывается — вечером снова на выезд, в туберкулезный диспансер, где Ваня нашел следы какой-то особенной глины и бактерии в хлебе, и что-то еще — перечень экспертиз лежит на Галином столе, но Коля его не видит перед выездом, Коле достаточно того, что лучший эксперт ФЭС уверен, что детей держат именно там.       Одну девочку действительно удается найти во флигеле при диспансере.       Ночью Коля шатается по заброшенному поселку, где, кроме него, Сереги и участкового, только бешеные собаки воют из-за кустов. Пустые дома злобно смотрят на гостей чернотой заколоченных глаз и угрожающе скрипят досками крыльца. — Ищите дом, возле которого есть опилки, — напутствует по громкой связи Ванюшка, — и осколки стекол. — Да тут этих разбитых окон! — вопит на него Серега. — Каждый второй дом! Да тут все бомжи области ночевали.       Поселок заброшен больше пятнадцати лет — с тех пор как закрылся местный завод, за это время здесь не только бомжи, кто угодно мог перебывать. — А удобно, наверное, трупы прятать, — вмешивается участковый, чья работа — смотреть, чтобы трупов на его участке не было. — Типун на язык, сержант.       Только детского трупа им сейчас не хватало.       Мартовский снегопад заметает следы и уже через полчаса никто не может вспомнить, какой дом они осматривали, а какой нет, не то что найти отпечатки ног и колес похитителя. И собаки воют все ближе. Висящий на телефоне Ванька замолкает, когда слышит приближающийся вой. — Когда не надо, все знает, — ворчит Майский, — а когда надо, ничего не скажет. Ну как мы этот чертов дом отыщем? Петрович, как думаешь, придется от собак отстреливаться? — У нас на это сержант есть. — Коля усмехается, представляя, как закатывают глаза Ваня и Галя, которые сейчас из лаборатории следят за приключениям оперативников. На том конце трубки напряженная тишина.       Дело идет к утру, когда из подвала одного из домов слышится звонкий детский плач, и уже через пару минут Коля и Серега отдирают хлипкие доски и вытаскивают на свет детей — боже, откуда взялся второй ребенок, они же только девочку ищут?       А еще через минуту улепетывают вместе с детьми на руках, проклиная все на свете за то, что не взяли группу захвата. Эти. Чертовы! Собаки!       Костюма Коле не жаль, прокушенную икру, по большому счету, тоже. Только усталость наваливается свинцовым грузом. Мальчишка лет пяти — где искать его родителей? — плачет у него на руках всю дорогу до машины и потом, когда Серега везет их всех в Москву, переругиваясь с Ваней по телефону, и когда Коля пытается расспросить детей о похитителе и сообщить результаты Гале.       К тому времени, когда они добираются до места, дело почти раскрыто — дело за последними экспертизами и признанием. А нога едва не отнимается — кровью залита вся брючина, и шевелиться так больно, что в конце концов Коля повисает на плече у Майского, прощаясь с мечтой вернуться в контору, как триумфатор. В конце концов, лучше опираться на друга, чем ехать на каталке. Только почему Ванька и Галя смотрят с одинаково перепуганными лицами?       Когда Валя заканчивает ставить уколы и накладывать швы, все улики уже проверены и отчим одной из девочек дает показания, родители второго ребенка тоже найдены, успокоены, допрошены и подписывают протокол.       Когда Коля открывает глаза, все кончено. Он дремлет на диванчике в буфете вместо того, чтобы уехать домой. Во всяком случае, вместо того, чтобы поехать туда вместе с Майским, потому что самому за рулем пока делать нечего. Но Коля не едет, хотя перед тем как упорхнуть с Танюшкой на свидание, Серега предлагает помочь. Ухмыляется, гад патлатый, подмигивает, указывая куда-то вне буфетных стен, туда, где в лаборатории заканчивают оформлять экспертизы. Серега прямо-таки лучится уверенностью, что Колю будет кому отвести, может его даже разденут и уложат в постель, и за эту уверенность его хочется побить подвернувшейся под руку газетой и плюнуть в кофе. На всякий случай. Потому что Галя точно не повезет Круглова домой — не теперь.       Вместо этого Коля напутствует: — Обидишь Танюшку, оторву голову, яйца и патлы.       Серега отвечает красноречивым взглядом, в котором видны и сомнения, и усмешка, и безобразная дурость влюбленного — и все это на довольном донельзя лице. — Ты сам это, того… не дури, — предупреждает Майский, уже завидев через стекло Белую.       А Коля не дурит, его размазывает как говно по асфальту и от усталости, и от лекарств, и от похмелья, которое еще дает о себе знать, стоит только подумать о событиях той самой ночи. Засунуть бы голову под асфальтовый каток и проехаться им в обе стороны. «Не дури…» Куда уж теперь не дурить? По всему выходит, что некуда.       Приближение Гали Коля видит через стекло и со вздохом ожидает скандала, но его не следует: Галя находит иной объект для своего гнева. — Иван, — она редко разговаривает со своим любимцем таким тоном, уж кому как не Коле это знать, — иди домой.       «Будь добр, Ванька, — мысленно добавляет Круглов, — лети домой и забудь все как пьяный бред. Я не хочу ненароком разбить тебе сердце». Мальчишку и так жизнь потрепала, куда еще романы со стариком крутить. Коля наверняка ему кровь попортит, как ранее испортил Гале. — Доброй ночи, Галина Николаевна.       За стенами ФЭС рассвет отливает лиловым.       Коля молча глядит, как распахивается дверь и как Ванька твердо заходит внутрь, плюхается на диван. Садится плечом к плечу.       И тоже молчит.       Дает шанс сказать, ответить на незаданный еще той ночью вопрос. — Я не хочу, чтобы ты пожалел об этом, — наконец осторожно говорит Коля. — Почему вы решаете за меня? — Потому что обычно так и бывает.       Ванька усмехается, и Круглов переводит на него взгляд. На красивое, еще совсем юное лицо с покрасневшими от усталости глазами, с веселой улыбкой, открытой, широкой, во все тридцать два зуба. — Пускай, но как я узнаю, если не попробую? Надо провести эксперимент.       Кто первый переплетает пальцы? Этого Коля не помнит, зато однозначно это он запускает ладонь в Ванькины волосы, ерошит их в отеческом жесте, а затем скользит пальцами по щеке, пока не находит губы. — Я должен пригласить тебя в кино?       Потому что тащить Ванятку сразу в постель неохота — наоборот, Коле хочется растянуть их конфетно-букетный период, поухаживать за Ваней, так чтобы окружить мальчишку романтикой и нежностью. Но откуда ему знать, что сейчас принято у молодежи? — Ага, — легко соглашается Ванька. И улыбается совершенно обалдевший улыбкой.       В кино они беззастенчиво спят, сложив головы друг на друга.

***

      Свидания и работа в ФЭС взаимоисключающи почти полностью.       За следующий месяц Коля и Ваня бывают дважды в кино, один раз в кафе и один катаются по ночной Москве. Последнее, впрочем, и не совсем свидание — они сопровождают машину свидетеля. Но присутствие Ваньки любую поездку превращает в сказку — Ванька смеется и смотрит своими космическими глазами, щелкает каналами магнитолы, и салон наполняют адский скрежет и вой — он слушает какую-то совершенно отвратительную музыку. Ванька рассказывает анекдоты один за другим, не давая Коле уснуть за рулем, и сам потом сонно моргает, привалившись головой к окну, когда на небе проклевывается рассвет. Ванька рассказывает, как давно и как сильно влюблен — как Круглов был так слеп, что не замечал изменившегося Ванькиного отношения? Другие-то заметили, судя по всему. — Коля?       Галя находит Круглова в коридоре, когда они возвращаются в контору, и Ванька убегает в лабораторию. — Я тебя слушаю.       Она все еще сердится, это видно по ее взгляду, и иногда Коля задается вопросом, что больше всего ее злит: ревность, влюбленность ее любимца Ванечки или гомосексуальные отношения внутри конторы? С другой стороны, сама она… — Я устала, — вдруг признается Галя, когда Коля ожидает от нее суровой отповеди. — Я так устала…       Он бы предложил взять отгулы, но Галя не умеет сидеть без дела. Он бы предложил махнуть на дачу на шашлыки, но за окнами ранняя весна и шашлыки придется жарить по колено в талом снегу. Вместо этого он предлагает: — А давай соберемся у меня снова? Только ты и я, и… — Валя, Ваня, Сережа и Таня? — понимает Галина. С минуту она смотрит осуждающе, лишний раз напоминая, что и кому она оторвет и куда засунет, если хоть раз заметит мелких растроенными.       Галя бережет Ванятку, как ворона птенца, потому что?.. Ваньке под тридцать и его легкомысленность уживается с его твердолобостью. Ванька веселый и шумный, иногда в него приходится едва ли не силой заталкивать еду и напоминать о сне, он увлечен своими компьютерами и часами готов слушать воспоминания о криминальных историях недавнего прошлого. Он плохо играет в шахматы и выигрывает в крестики-нолики. Он зубастый и колючий и порой глупо шутит, он мягко и ласково касается Колиных рук, и одуряюще целуется. Ваня такое непостижимое солнце. — Просто домашний вечер, Галь. Посидим все вместе, как старые друзья.       Галя с минуту молчит, смотрит тяжело и строго — ни дать ни взять полковник милиции, и наконец кивает.       Еще через несколько минут Коля отыскивает Майского. Найти Серегу в конторе, если в допросных не сидят подозреваемые, проще пареной репы — он ошивается у лаборатории. Ну, иногда еще у тира. И в буфете, если там есть Танюшка. Найдешь Белую — найдешь Серегу, действует в обе стороны.       Тот факт, что у Коли с Тихоновым что-то есть, Майский перенес стоически: первую неделю он с Кругловым просто не разговаривал и вообще попросил поставить его в пару с другим оперативником. На второй неделе начал здороваться и к концу ее уже ныл о Танином коварстве. Только Ванькиного имени они не упоминали между собой. — Где я в центре Москвы подснежники достану? — кипятится Майский, расхаживая перед стенами лаборатории, за которыми откровенно ухахатываются мелкие. Прям-таки цирк на выгуле — влюбленный майор одна штука. Нет, таки штуки две, потому что у самого Коли в руках диск какой-то чудовищной группы, который он битый час искал в музыкальном салоне. — Подснежники! Что я вам, братцы-месяцы?!       Желтые тюльпаны уже были, красные ирисы были и даже черные розы — на Колин взгляд, было бы проще, если бы Таня просила ящики клубничных йогуртов и бутылки коллекционных вин, но ее двинуло на цветах. — А давай ко мне вечером, — предлагает Коля, когда удается перебить Майского. — Можешь даже без подснежников прийти, мне не критично. — И ты туда же!.. А коньяк будет? — И коньяк, и мясные рулетики, если купишь. И Галя будет. — И, — Серега медлит секунду, прежде чем продолжить, — Ваня? — И Ваня. И Танюшку позовем.       Дальше Серегу можно не уговаривать, он буквально несется на выход — хорошо бы за закусками, а не подснежниками.

***

      Так получается, что в Колиной квартире снова оказываются все шестеро.       Ванька заметно нервничает под перекрестным огнем Сережиных и Галиных взглядов. Танюшка заливается смехом, когда то подставляет Сереге щеку для поцелуя, то прикрывается ладонью. Галя устало растекается на диване, и только Валя, кажется, чувствует себя точно так же, как обычно: помогает накрыть на стол, делает Гале массаж плеч, пока перешучивается с мелкими, отчитывает Майского за сальные анекдоты и протирает пыль на полке с фотографиями. — А может музыку включим? — предлагает Ваня, когда выпит уже не один бокал, а внутри теплеет кровь и на душе что-то искрится. — Танцевальную врубай. — Серегины глаза загораются вновь, и подснежники, которые он все же припер, вновь оказываются перед лицом Белой. — Можно мы потанцуем сидя? — фыркает Галя, и Валя согласно кивает в ответ.       Они все еще слишком трезвы, чтобы с легкой душой творить глупости, и потому Коля чувствует себя неловким недотепой школьником, когда приглашает Ванюшку на танец. — Вашу ж мать, — слышит он зычный шепот Сереги. — Почему я должен на это смотреть?       Но отреагировать на его слова нет ни малейшей возможности — Ванька, красивый воробушек Ванька, встает с пола, где настраивал телевизор, и лицо его сияет, когда пальцы переплетаются с Колиными.       Серега и Таня присоединяются к танцу через минуту.       Еще через полчаса лимон и закуски кончаются, и компания, минус Галя и Валентина, перетекают на кухню, чтобы накрошить салат из найденных в холодильнике сосисок, яиц и кукурузы.       К счастью, на кухню Майский идет без подснежников. К несчастью, он едва дает Тане проходу, так что приготовление салата едва не превращается в игру «разбери майора по косточкам и сделай вид, что так и было». — В гостиную лучше не ходить. — Вернувшийся с разведки Ванька шустро заворачивает Серегу, уже шагнувшего к кухонным дверям. — Они уснули. Разбудишь же, охламон. — Это кто тут охламон, салага?       Впрочем, Серега послушно опускается на табурет и разливает коньяк в новые бокалы. Янтарная жидкость бьется о пузатые стенки, разлетаясь солнечными каплями на дно бокала. Ванька смотрит такими же яркими сияющими глазами, весь такой солнечный из себя, счастливый донельзя и не пытающийся это счастье притушить. Коля поневоле тоже улыбается ему, отвечает такими же довольными взглядами, незаметно касается его руки под столом, но на крохотной кухне, где вокруг стола ютятся четыре человека, любой незаметный жест виден всем. Белая вон едва не лопается от смеха, или это потому, что Сережа в этот момент чешет ее за ухом. — Ну… за нас, что ли? — предлагает Майский. — Вы такие смешные, но спасибо, что вы есть, — Танюшка смеется в голос, уже не таясь, но она не менее смешная, чем они все. — Сереж, ты как кот, честное слово! Николай Петрович, ну вы!.. Ваня…       Она не находит слов, но смотрит прямо, и в глазах не только смешинки, в глазах понимание и обещание никому не говорить. А потом она смотрит на Майского и взгляд опять делается озорным — в этом вся Таня. Серега еще не знает, что с ним играют в кошки-мышки с непривычным сценарием, потому что за кошку тут явно не он. — Да вы вообще, — комментирует Майский то, что Коля обнимает Ваньку за плечи.       Ванька ощутимо уставший и пьяный, осоловело моргает и улыбается невпопад, укладывает голову на Колино плечо и, кажется, больше спит, чем пьет вместе со всеми. — За нас, — одобряет тост Коля.       За таких разных дебилов и за двух уставших женщин, которые спят за стеной на узком односпальном диване. — Два дебила это сила. — Серега будто читает его мысли, что вообще происходит нередко. — А команда дебилов это несокрушимая мощь и отвага. — И слабоумие, — Таня позволяет себя обнимать, и сама виснет на плече у Майского. — Что? — Что? — И криминалистические экспертизы, я хотел сказать.       Танька вновь заливается смехом, как колокольчик.       А Ванька спит. Сонно опрокидывает в рот бокал, закусывает вовремя подсунутым лимоном и сонно морщит нос, а глаза почти не открываются. — Готов ребенок, — Серега переходит на шепот.       Еще пять минут и тост спустя Таня и Майский уезжают. Судя по тому, что они вызывают одну машину, возможно — но Коля не стал бы на это ставить — ночевать они собрались вместе. Но зная Танюшку… Нет, он точно не поставит на их пару и рубля. И, возможно, что просчитается.       Интересно, а как там Галя с Валей? Надо хотя бы плед им принести, что Коля в скором времени делает, а потом уже возвращается к своему сокровищу. — Ванька. — Ммм… — Пойдем в комнату, Вань. — Ммм… — Тихонов, марш в кровать! — Да не ругайтесь вы так, Николай Петрович…       С табуретки Ванька все же встает, но только затем чтобы пошатнуться и свалиться носом Коле в плечо. Вот же недоразумение…       В спальню Ваньку приходится едва ли не нести на руках.       Усаживает на кровать и… На несколько мгновений мозг отключается, как компьютер, которому нужна перезагрузка. Он должен Ваню раздеть? Между ними что-то будет? Не ночью, а утром, но?.. За последний месяц они много разговаривали, целовались, держались за руки и обнимались, но! танец месячной давности — это самый откровенный контакт, который у них был. Коля точно хочет зайти дальше?       Ванька раскинулся на кровати морской звездой: руки по сторонам, немного раздвинутые ноги сгибаются в коленях и опускаются на пол, волосы разметались вокруг головы, а лицо обманчиво беззащитное, как у котенка, но проснется — откусит тебе пол-лица. Красивое зубастое солнце. У Коли нет ни малейшего шанса от него отказаться.       Стащить футболку получается без труда. Ванька щуплый и легкий, Коля придерживает его тело рукой, пока тянет наверх хлопчатобумажное чудовище с вырвиглазным рисунком, и затем, отбросив ее на кресло, опускает Ваню на высвобожденную из-под одеяла постель. Чтобы снять джинсы приходится повозиться с дурацким ремнем — прямо пояс девственности какой-то, честное слово! Но наконец и эта крепость сдается.       Без одежды раскинувшийся на широкой кровати Ванька кажется еще более худым — завтра же впихнет в него остатки салата и приготовит яичницу! — ребра пересчитать можно. А пока… А пока Коля раздевается и устраивается рядом с ним, закидывает руку на талию, и Ванька тут же устраивается удобнее у него на плече. Коля скользит ладонью по гладкой коже и невесомо целует в макушку. — Ммм…